Текст книги "Дни стужи"

Глава 3
Песчаник

Хасан обосновался в Олимпийском квартале, который чаще всего называли Чертовым околотком: уж больно много мрачной нечисти вылезло в тех краях сразу после События, да и потом улицы и переулки в окрестностях круглой громады Олимпийского оставались пустыми и неуютными. Люди селились там неохотно и при первой возможности уходили – говорили, что не могут нормально спать, а небо им кажется серым и чужим даже в самый солнечный день.

Стас там бывал и по служебной надобности, и потом, по делам клиентов, и, хотя серого неба не видел, места эти искренне не любил.

Хасан же давным-давно, едва появившись в Москве, облюбовал странное здание из голубовато-серого стекла и металла, стоявшее наискосок от мечети, которую возвели незадолго до События. Те, кто исповедовал магометанскую веру, и сейчас захаживали в нее, однако, насколько знал Стас, сам Хасан Песчаник ни разу там не появлялся.

Стаса это ничуть не трогало, но зарубочку на памяти он оставил.

Обжился Хасан быстро, вокруг него постепенно собралось целое поселение, незаметно, но основательно переоборудовавшее и само здание, и окрестности. Строение обросло пристройками, крытыми переходами, открытыми галереями, где постоянно сушились красноватые ковры и цветастые тряпки, бегали молчаливые дети и бесшумные женщины, закутанные в черное, и все это обиталище пахло чужим тяжелым запахом острой еды, зеленого чая, ароматических масел и крови.

– Думаешь, он скажет нам что-то, чего не сказал полиции? – с искренним сомнением спросил Иван, глядя на обиталище Хасана.

Стас пожал плечами.

– Не знаю. Пока не спросим, не узнаем. Я так думаю, сюда пока просто заглянули по горячим следам, посмотрели, поспрашивали, никого не нашли. И ушли дальше. Хасан же, если что и знает, ничего не говорил, сидел неподвижно и изображал погружение в неведомое.

– Не любишь ты его, Стас, – хмыкнул Иван.

Стас лишь бровь приподнял:

– Тени в нем много, Вань, а человека мало.

Их ощупали еще на подходе и, видимо, признали, поскольку на входе гостей ждал очень вежливый человек в стеганом ватном халате и пестрой тюбетейке. Он низко поклонился и предложил уважаемым гостям проследовать в тепло, где их напоят замечательным чаем, а почтенный Хасан сейчас подойдет.

Провожатый вел их по длинным извилистым коридорам, мимо закрытых, а иногда и заложенных тяжелыми засовами дверей, а Стас машинально считал повороты и выстраивал в голове варианты выхода. После очередного поворота он усмехнулся: ай-ай-ай, зачем же так с ними? Заговор, наложенный на этот поворот, был изящен, он лишь слегка смещал направление, даже не путал, а сбивал с толку, но если человек пытается уйти от опасности, то и этого достаточно. Таких заговоренных поворотов им попалось три, и Стас почувствовал, как подобрался Иван. Сам Стас такие вещи чувствовал через древний, по праву и силе полученный из кургана оберег, а вот Иван ощущал и видел напрямую. Ведун – он ведун и есть.

«Судя по всему, разговора не получится», – подумал Стас, но виду, конечно, не подал.

Человек в халате ввел их в обширный, теряющийся в полутьме зал, полностью застеленный коврами, плавным жестом показал на низенький столик с разложенными вокруг подушками и подушечками и ушел, прошелестев, что достопочтенный Хасан уже спешит к гостям.

Стас осторожно ощупал зал – Иван делал то же самое, они почувствовали друг друга и одновременно усмехнулись.

И сам зал, и все здание были полны тяжелым, густым, как запах восточных масляных духов, колдовством. Сейчас вокруг ощущалось не менее трех сильных колдунов, вполне способных доставить неприятности, да еще около десятка настороженных, ждущих команды бойцов.

«Интересно, с чего это такая боевая готовность? – подумал Стас. – Неужто они и полицию так встречали? Не может быть, кем-кем, а дураком Песчаник никогда не был. Понимал же, что даже обычный дознаватель сюда придет в сопровождении верхогляда, способного прощупать здание и понять, что их ждет внутри».

И тут он похолодел… Посмотрел на Ивана и наткнулся на настороженный взгляд друга. Тот тоже понял.

Что-то такое было сейчас и здесь серьезное. Чего не было раньше, во время визита полиции.

Что-то или кто-то.

И тут чуть слышно зашелестела невидимая завеса.

Казалось, Хасан плывет над коврами, не касаясь их ногами в мягких туфлях с острыми загнутыми мысами. Сегодня он весь, от туфель до чалмы с золотой застежкой, был восточным волшебником из древних сказок. Что ж, имеет право.

– Присаживайтесь, дорогие гости, и позвольте мне, недостойному, оказать вам гостеприимство, какого заслуживают величайшие и храбрейшие мудрецы, почтившие своим присутствием мое жалкое жилище, – Хасан поклонился и показал рукой на мягкие подушки.

Вежливо поклонившись, друзья сели.

Хасан сам разлил чай по стаканчикам с расходящимися кверху горлышками, подробно описал превосходные качества розового рахат-лукума, нежнейшего шербета и множества других яств, уместившихся на чайном столике.

Стас слушал журчание его речи и старался не заснуть: «Да ну, неужели он пытается опутать меня таким простецким способом? Не с каждым торговцем этот прием пройдет, а уж с нами и подавно».

«Он просто боится выдать себя, – понял Хромой. – Попробуй он применить что-нибудь существенное, и мы сразу сообразим, что тут что-то серьезное творится. А ему надо усыпить нашу бдительность и выпроводить. Он же не знает точно, зачем мы явились, и боится, что мы учуем что-то, чего нам чуять не следует. Или не нас он боится? Мы-то что, нас и закопать можно так, что концов не сыщешь. – И тут же про себя хмыкнул: – Ну как не сыщешь, искать будут и найдут обязательно, Старшой своих не бросает, у него бывших не бывает. И Песчаник это знает. Значит, есть вероятность, что опасается он кого-то другого, и вот это очень интересно, поскольку покровителей Хасан имеет на самом верху и трогать его лишний раз не решалась даже Служба Безопасности Державного, не говоря уже о городской полиции».

– Благодарю за гостеприимство, – улыбнулся Иван, и Стас отметил, что глаза у старого друга холодные и очень внимательные. Значит, заметит это и Хасан, что пойдет на пользу делу.

Стас незаметно разгонял себя, вводил в режим боевой собранной гибкости. В этом состоянии человек для взгляда со стороны обманчиво расслаблен, и лишь боец высочайшего класса по немногим признакам может распознать, что вальяжность эта – всего лишь маскировка.

Хромой полулег на подушки, подпер рукой голову и сделал крохотный глоток вкуснейшего чая. Приподнял стаканчик, показывая восхищение и почтение хозяину. Хасан благодарно поклонился, сложив руки перед грудью.

– Так что же привело столь почтенных гостей в мое скромное жилище, да будет к нему милостив Аллах великий и милосердный?

Стас глянул по сторонам, оценил шевеление теней в углах зала и решил, что вести витиеватые беседы бессмысленно.

– Хасан, ты уж извини, но из тебя правоверный хуже, чем из нас прихожане храма Казанской Божьей Матери, – хмыкнул он и поставил стаканчик на стол, – хотя чай действительно хорош.

Маг уже нехорошо сузил глаза, но Стас поднял руку в предупреждающем жесте.

– Мы тебе просто вопросы зададим, а ты нам честно ответишь. Только честно, договорились?

– Иначе мы очень сильно расстроимся, – почти шепотом добавил Иван.

– Угрожать гостеприимному хозяину в его доме – нехорошо, совсем плохо, – прошипел Песчаник. Он откровенно злился, нервничал, и от этого его акцент, обычно едва заметный, стал явным и грубым.

– А почему ты решил, что мы тебе угрожаем, Хасан? – Стас был само благодушие. Те, кого Хромой, бывало, допрашивал, не сразу понимали, что именно значит это благодушие. Потом, правда, осознание приходило, но было поздно.

– Мы к тебе за советом пришли, почтенный Хасан, – столь же кротко обратился к магу Иван. – К кому, как не к тебе, идти, если нужно узнать, как попал в Москву стрелок высочайшего уровня, внешности определенно восточной… да еще прикрытый силами Нижнего мира и чарами джиннов?

Про джиннов Иван не знал ничего, бросил, что называется, наугад, и увидел, как едва заметно дернулся уголок рта их гостеприимного хозяина.

– Увы, ничем не могу помочь вам, почтенные, – расплылся в сладчайшей улыбке Хасан. – И господам из полиции я сказал точно то же самое. А почему вас-то это интересует, если это не огромная и страшная тайна, конечно?

Он даже подался вперед и стал похож на большую хищную птицу с тонкой шеей, нечеловечески гибко выдвинувшейся из ворота халата.

«Нет, не на птицу, на змею, – подумал Иван. – Да уж, не получается у нас разговор, а ведь так хотелось все решить миром, всего-то задать мудрому восточному человеку пару вопросов… Может, еще выйдет?» И он примирительно прижал ладонь к сердцу:

– Хасан, ты же знаешь, что мы никогда не делали друг другу зла и не переходили дорогу…

«Да-да, как ты у нас заказ на бранзулетки для княжеской невесты увел, я тебе еще припомню», – произнес он мысленно и продолжил:

– И мы со всей возможной искренностью хотели приникнуть к бездонному океану твоей мудрости и спросить, не поможешь ли ты нам в поисках, которые мы ведем для одного человека, предпочитающего сохранять свое имя в тайне.

Спрашивая, Иван старался как можно шире и точнее охватить верхним чутьем жилище Хасана. Он видел светло-серые просверки, но предупредить друга не мог, одна надежда на его сверхъестественное чутье. Авось настроится на него, Ивана, и сам поймет, что в доме нечисто.

А Хасан все качал головой и делал удивленные глаза. Он витиевато распространялся о непочтительности молодежи и о том, насколько преувеличены его возможности в этом городе, убеждая, что никогда не скрыл бы ничего от своих хороших друзей Станислава Григорьевича и Ивана Николаевича, и как только они могли…

– Тогда спасибо за гостеприимство, но мы пойдем, – неожиданно поднялся на ноги Иван, прерывая непрерывный поток патоки, лившейся из уст Песчаника.

Стас пружинисто вскочил следом, вежливо поклонился Хасану и последовал за другом. А Иван, не обращая внимания на хозяина дома, набирая скорость, уже мчался по коридору в глубь здания. Он нащупал наконец сгусток настороженного опасливого внимания и едва заметный всплеск осторожных и простых, как у загнанного зверя, чувств. Сгусток двигался из глубины здания к одному из выходов, и Иван решил, что теперь не время осторожничать.

Позади возмущенно заголосил Песчаник, но Иван даже не замедлил шаг. Лишь отмахнулся от заклятья, брошенного чародеем им в спину.

Он потянулся в Верхний мир, и вот уже рядом с ним затанцевал полупрозрачный Лис, понесся кругами, то отскакивая, то обгоняя. Злобно тявкая, кусал, рвал призрачную плоть тварей, появлявшихся из темноты, и светился все ярче.

Стас вытащил из трости серебристо отсвечивающий клинок и старался не отстать от друга. Коридоры делались все уже и извилистее. Видимо, тревога еще не дошла сюда. Лишь из-за одной двери выскочил взлохмаченный мужик разбойного вида и загородил проход, но Стас коротко двинул ему кулаком в зубы, предварительно отстранив Ивана. Мужик молча улетел обратно за дверь.

– Между прочим, я бы и сам, – обиженно начал Иван, но Стас перебил его:

– Знаю-знаю. Держи след, гончая.

Вечно такое везение продолжаться не могло. Им и так повезло только из-за неимоверной наглости. Они беспардонно нарушили все законы гостеприимства, все возможные неписаные соглашения, и теперь Хасан мог делать с ними все что угодно. И даже Старшой, случись что со Стасом, не смог бы предъявить Песчанику никаких претензий.

«Если не накроем стрелка, нам кранты», – очень спокойно подумал Хромой, наблюдая, как плывут, растягиваются темные коридоры, которых просто не могло вмещать древнее здание. Делалось все жарче, сзади катился медленный тяжелый гул, в котором Стас с трудом различал гортанный низкий голос Хасана. Коридоры дрожали, стены делались полупрозрачными, и уже оборачивались к непрошеным гостям медлительные белокожие дети с мертвыми внимательными глазами, уже открывались двери, и все ниже опускался подрагивающий, словно брюхо гигантской змеи, потолок.

И все же Хасан старался не привлекать внимания и не показывал полную силу. А на что способен азиат, друзья хорошо знали. Это их и подстегивало. Хватало и того, что творилось вокруг. Иван остановился, коротко гортанно крикнул, развел руки и поднял их вверх. Призрачные голубовато-оранжевые ленты растеклись-зазмеились назад, во тьму, из которой накатывал тяжелый, слышный лишь тем, кто умеет слушать Верхний мир, гул, и звук сбился, будто у человека перехватило горло.

Встали на место стены, затвердел потолок, и друзья вылетели в просторный холл подъезда, через распахнутые двери которого виднелся узкий, застроенный перекошенными лачугами проулок.

По холлу к выходу бежали трое. Один из убегавших обернулся – лицо смутно знакомое, Стас видел его в окружении Хасана, – поднял руку, и Хромой едва успел клинком отбить тяжелую стрелу из охотничьего самострела. Увидев, что промахнулся, стрелок с досадой взвыл и, достав из-под длиннополого халата кинжал, бросился в атаку.

– Беру его, – крикнул Стас, и напарник, отпрыгнув в сторону, кинулся за убегающими.

У того, что пониже, движения были четче, экономнее, чем у второго. Видимо, он и есть стрелок. Но опасны оба.

Услышав, что их догоняет всего один человек, они развернулись и быстрым шагом двинулись к ведуну, доставая длинные, с узкими, чуть изогнутыми лезвиями ножи.

Иван остановился и притоптал ногой снег. Главное сейчас – не поскользнуться.

«А ножички-то какие!» – переводил он взгляд с одного противника на другого. Что там Стас возится?..

А Стас хрипел и отбивался. Он успел встать в боевую стойку и уже готовился уйти в сторону, пропустить противника мимо себя и длинно рубануть его по голове, когда на спину ему упало что-то холодное и шипящее. Непонятный враг вцепился в горло ледяными руками и тянул, тянул голову назад, шипя на одной ноте.

Стас только и успел, что изо всех сил пнуть противника спереди. Удачно попал в колено. Хруст, короткий вскрик, и человек с ножом припал на одну ногу.

Оттолкнувшись, Стас с размаху врезался в стену, шипение оборвалось, и он сумел, перевернув клинок, ударить им назад и вверх, надеясь, что не пропорет так сам себя.

Клинок скрежетнул по чужим ребрам, и хватка ослабла.

Стас ударил еще раз, противник отцепился и упал. Кто пытался его не то загрызть, не то задушить, выяснять времени не было, поскольку тот, в халате, уже поднимался и кинжал держал твердо. Встать в полный рост Хромой ему не дал – длинным выпадом вогнал клинок в горло, дернул назад и рванул к выходу, не обращая внимания на падающее тело.

На Ивана наступали двое – осторожно и умело обходя его с двух сторон, раздергивая внимание. Им явно хотелось побыстрее закончить и исчезнуть в сумерках. Проклиная некстати одеревеневшую ногу, Хромой соскочил с занесенных снегом ступеней и встал рядом с другом.

Расклад был хреновый – двое умелых бойцов впереди и неизвестно, сколько уже несется к выходу. Сомнут толпой, затянут обратно, никто и не найдет.

Сухо щелкнул выстрел, и снег перед ногами наступавших абреков взлетел веселым фонтанчиком.

– Стоять на месте, полиция! Руки за голову! – сначала показалось, что в проулок ввалилась целая толпа. Но нет, их было всего пятеро, хотя и этого хватало, чтобы полностью заполнить пространство между покосившимися хибарами.

Беглец повыше длинно, со свистом втянул воздух и, выкрикивая непонятное, но явно непотребное, пошел на полицейских, вытянув руку с ножом.

Стас смотрел на полицейских, приближавшихся осторожно, мелкими шажками. Двое в гражданском, явно опытные, револьверы держат расслабленно, но стволы смотрят точно в цель, а вот остальные трое, городовые в необмятых форменных шинелях, дышат тяжело и полны рвения.

Один из людей в штатском скучливо проговорил:

– Брось ножик, дурак.

И почти сразу, слегка пожав плечами, чуть опустил ствол и выстрелил. Абрека словно дернули за ногу, он упал на снег и тихо заскулил, пытаясь дотянуться до колена. Колена, правда, больше не было.

Второй послушно поднял руки и сцепил их за головой.

Только теперь полицейские обратили внимание на Ивана и Стаса, которые стояли неподвижно и слушали тяжелое молчание, которое волнами накатывало из Хасанова жилища.

– Добрый вечер, господа, – один из агентов в штатском прикоснулся пальцами к опушке меховой шапки. – Давайте все вместе проедем с нами и побеседуем в тепле.

Глава 4
Шаги стужи

Варенька Груднева, заламывая руки, ходила по комнате.

Заламывала не картинно, не красиво застывая, не играя лицом, как на сцене, нет. Ломала руки нервно, зло, стараясь задавить наползающий ужас.

Перед глазами снова и снова вставала та кошмарная сцена – метель, хруст снега под ногами, желтый свет фонарей, раскатистый сытый Борин басок, и вдруг!.. Он дергается, нелепо кхекает, медленно валится лицом в снег, цепляясь за ее шубку, а прямо под подбородком у него торчит что-то черное и очень страшное.

Из снежной пелены выныривают сани, кто-то ловкий и легкий на ходу запрыгивает в них и исчезает в снежной заверти.

Но они же обещали, что просто попугают Борюсика! Она же не знала!

«Все ты прекрасно знала», – сказал в голове холодный спокойный голос, поселившийся там еще в юности, когда Варенька поняла, что единственный ее капитал – милое личико, стройная фигурка и нежные невинные глаза. Этот невинный взгляд особенно нравился состоятельным стареющим мужчинам, солидным господам на излете деятельных лет, отчаянно пытающимся вернуться в лихие дни молодости. Варенька была готова им в этом помочь, ведь судорожная лихость сопровождалась щедростью.

Боренька же был не только при деньгах, но и достаточно мил, не слишком стар и даже холост. Все это делало его крайне, крайне привлекательным, и Варя даже начала осторожно строить далеко идущие планы… И вот! Какая досада!

Девушка закусила пухлую губку и ударила угловатым кулачком в раскрытую ладонь.

Вдруг показалось, что в комнате потемнело, и она зябко передернула плечами. С того времени, как равнодушные серые полицейские в мерзко пахнущих сырой псиной шинелях, допросив, отпустили ее, Варя металась по комнатам уютной квартирки, которую предусмотрительный Борюсик купил для нее через знакомого адвоката. О квартирке мало кто знал, и именно сюда Варя бросилась после допроса. Отвечать на многочисленные вопросы журналистов, знакомых, которые будут жадно заглядывать в глаза, вымученно улыбаться, слушать фальшивые слова сочувствия злорадствующих подруг – не сейчас.

Сейчас надо собраться с мыслями.

«Надо уехать», – вдруг посетила ее очень ясная и простая мысль. Прочь из Москвы.

Она больше не нужна тем, кто убил Борюсика.

Боже, какая она была дура, когда согласилась раздавить тот крохотный черный шарик, чуть больше икринки, после ужина, когда они с Боренькой пошли к выходу! Но она же и правда думала, что его всего лишь напугают!

Бедный Боренька, он всегда любил женщин! Потому она и решила, что это всего лишь злая шутка какого-нибудь рогоносца, чья жена решила развлечься с обаятельным депутатом Думы! Варенька была не прочь поучаствовать в такой шутке – ее тоже злило, когда от Бореньки пахло чужими духами.

Варя решительно подошла к комоду, открыла ящик и застыла. Бросать все… Боже, как же не хочется!

Морщась, метнулась в прихожую, рванула из шкафа дорожный саквояж хорошей кожи. И его тоже подарил Боренька! Как теперь быть? Он был щедр, но жизнь в Москве обязывала, и накоплений сделать не удалось. Кое-что, конечно, есть, но долго на такие деньги не протянешь.

Впрочем… и в провинции есть состоятельные господа, а она еще достаточно молода.

Сборы несколько успокоили расстроенные нервы. Закрывая за собой дверь, Варя заперла ее на оба замка, ключи сунула в карман. Она еще вернется.

Обязательно вернется, и тогда квартира пригодится.

Легко сбежала на пролет вниз, мыслями пребывая уже не в полутемном подъезде, уже строя планы, прикидывая, как наладить новую жизнь, и вдруг задохнулась от резкой леденящей боли.

Хотела закричать, но сильная жесткая рука зажала ей рот. Варя резко втянула воздух, уже уплывая куда-то, уже слабея…

«Какой стильный одеколон, а Борюсик всегда душился сладкой французской гадостью», – гулко забилась в меркнущем сознании нелепая мысль.

Ослабели ноги, захотелось сесть.

Кто-то бережно подхватил ее под локоть.

«У вас сильные руки. Вы предупредительны, как настоящий джентльмен», – так хотелось поблагодарить этого незнакомца, он вежлив, он галантно усадил даму…

«Скоро мой выход, что же я сижу!» – ее охватило волнение.

Но ненадолго.

* * *

– Это становится традицией, – задумчиво отметил Иван.

Кто-то грохотал в дверь. На этот раз стук застал напарников за ранним и непривычно обильным завтраком.

Свиная отбивная с жаренной тончайшими ломтиками картошкой, с перцем, с розмарином, со шкварками и луком – значит, Ивану сегодня не спалось. Да и было с чего – похождения в доме Хасана даром не прошли, и если Стас, после мытарств в полиции, просто сбросил с себя одежду и завалился в кровать, буркнув что-то невнятное, то Иван никак не мог заснуть, прокручивая в голове всё, что видел и обычным, и верхним взглядом.

Вскочил ни свет ни заря и отправился на кухню: сказывалась привычка занимать не только голову, но и руки, и занимал вязальщик их не чем-нибудь, а возней на кухне. В любое время.

Стас аккуратно положил на край тарелки косточку от отбивной, которую увлеченно обгладывал, с сожалением посмотрел на тарелку и пошел открывать.

Без спешки – новообразовавшаяся традиция ему не особенно нравилась.

Пока шел, стук повторился: на этот раз в дверь не колотили беспорядочно, а почти деликатно давали хозяевам знать о визите гостей.

Чутье подсказывало, что в гости пожаловали трое крепких здоровых мужчин. Кого ж это нелегкая принесла?

– Здрав будь, Стас Григорьич, – протянул широкую крепкую ладонь коренастый бородатый мужик в неброской серо-зеленой форме порубежника.

– И ты будь, Федул, чертяка. – Стас пожал руку, сграбастал гостя в охапку, от души похлопал по спине. – Сто лет тебя не видел.

И, отодвинувшись, глянул на остальных нежданных гостей. Молчаливые, подтянутые, остроглазые – стояли чуть в стороне, держали дистанцию.

Одеты в гражданское, но знаем мы, кто такие полушубки носит, знаем… Ох, непростые гости, непростые. Впрочем, пусть сами скажут.

– Тут, Стас Григорьич, такое дело, – замялся Федул. – Словом, впусти ты нас. Побеседовать бы…

– Ну проходите, гости дорогие, – кивнул на дверь Стас и посторонился, пропуская.

Перед тем как закрыть дверь, привычно оглянулся, с удовольствием втянул носом свежий морозный воздух и нырнул обратно в подвал.

Войдя в большую комнату с низким потолком, которая служила напарникам и мастерской и гостиной разом, он кивнул гостям на длинную скамью, стоящую возле стола с массивной деревянной столешницей.

Иван уже поздоровался с Федулом, которого тоже знал неплохо, и встал рядом с другом. Несмотря на разницу в росте и внешности, было в напарниках что-то неуловимо схожее. Вот и сейчас встали они одинаково – чуть склонив головы к плечу, скрестив руки на груди, глядя на вошедших с интересом, но без тревоги и нервозности. Знали, что Федулу верить можно, людей случайных и тем более ненужных он бы не привел. Да и не ощущали они недоброе в незнакомцах. Хотя сидели те излишне прямо, по сторонам смотрели настороженно и чувствовали себя не в своей тарелке. Увидев на широкой груди Стаса оберег Перуна, оба слегка вздохнули, но промолчали.

«Так-так… – Стас мысленно улыбнулся, – значит, не ошибся».

– Вы бы представились, люди добрые, – выдержав паузу, заговорил наконец Стас. – Федула Дементьевича мы с Ваней хорошо знаем, ему здесь рады. А вот вы кто такие, зачем пожаловали? А то пришли, от завтрака нас оторвали… Вы уж простите, что за стол не зовем, не рассчитывали на компанию.

Стас говорил и чувствовал, как окончательно улетучивается благодушное праздничное состояние. Расслабленное, с некоторой томностью и легчайшим дозволенным не похмельем даже, а этаким послевкусием после хорошего застолья с замечательной брусничной настойкой и соответствующим угощением. Да еще и плотным завтраком, который помог выветрить мерзкое послевкусие после стычки у Хасана и выматывающего допроса в участке.

– Инок Особого приказа Московской Патриархии Григорий Весельский, – поднявшись, представился один из гостей, тот, что повыше, с короткими жесткими волосами.

Тут же поднялся его товарищ, среднего роста крепыш с пшеничного цвета копной волос и такими же светлыми пышными усами.

– Инок Особого приказа Московской Патриархии Владимир Круглов.

«Точно. Угадал, – сам себя поздравил Стас. – И причину напряженности правильно высчитал».

Отношения между Патриархией и ведунами были прохладными, а то и откровенно напряженными, однако ни разу не заходили дальше бурных дебатов в Городском собрании или столь же бурных, до хрипоты и порванных рубах, дискуссий в респектабельных трактирах, которых не чуралось и духовенство.

В серьезные дела друг друга никто не лез.

Отдельной статьей был Особый приказ. Состоящие в нем как раз только очень серьезными делами и занимались, невзирая на лица и ранги, в этих делах замешанные. Церемоний не разводили, да им и не надо было.

После События Республика Московия снова стала не просто финансовым, а еще и настоящим торговым центром, стоящим на перекрестке безопасных торговых трактов, окруженным относительно спокойными землями, в отличие от многих других краев, где часто не действовали законы и природные, и людские.

В Москву стекался люд со всех краев земли, от авантюристов, мошенников, грабителей, убийц и до откровенной нечисти, и не обязательно в человечьем обличье. Дел у Патриархии хватало, и не только в сфере духовной. Иноки Особого приказа расследовали случаи, связанные с вторжением в городскую жизнь темных сил.

Вместе с порубежниками гоняли некромантов, охотников за запретным знанием и прочую шваль, старательно наблюдали за всеми новыми в Москве людьми, проявлявшими интерес к тонкому миру, присутствовали при всех делах порубежников и городской стражи, выходящих за рамки обыденности. Присутствие это не всегда было тихим и молчаливым, что приводило к недоразумениям, обвинениям в перетягивании одеяла на себя, вмешательстве в ход расследования…

Словом, всем тем склокам, которые возникают там, где пересекаются интересы разных ведомств. Кроме того, если строго следовать догматам православной веры, то волхвы, вязальщики, языческие жрецы… на них церковники тоже смотрели неодобрительно.

Но догматы веры одно, а приказ командира и товарищ, прикрывающий тебе спину в горячем деле – другое. Так и жили – тяжело вздыхая, но друг в друге нуждаясь.

При этом все сходились в одном – иноки дело свое знают туго и служат не за страх, а за совесть.

И уж точно не из-за Хасана Песчаника с его абреками они сюда с утра пораньше примчались: на такие мелочи Особый приказ и размениваться бы не стал. Разбираются колдуны между собой – да и пусть себе.

Тогда что их сюда принесло, да еще с Федулом вместе?

Так что Стас уважительно кивнул и спокойно продолжил:

– И зачем пожаловали?

– Тут, Стас Григорьич, дело такое, – подал уже привычную реплику Федул, – к тебе приказчик от купца Столярова перед Новым годом приходил? Дело вы с Иваном Николаевичем для него делали, так?

– Было дело, так мы того и не скрываем, – пожал плечами Стас. – Ты говори, что случилось-то?

– Убийство у него в доме, Стас Григорьич. Да такое, что врагу не пожелаешь.

– Девчонка. Дочка его, – тяжело выдохнул Стас. Почему-то именно о купцовой Маришеньке подумалось в первую очередь. И только во вторую – о купце, их с Иваном, между прочим, нанимателе на очень сомнительное дело.

– В доме не нашли, но и следов, что ее там убивали, никаких, – коротко сказал один из иноков и перекрестился.

И оба внимательно смотрели за реакцией. «Ну что ж, такова их служба, – подумал Стас, – а вот на Федула я зуб заточу». Но напряжение в комнате чуть спало. Иноки оставались такими же собранными и внимательными, как были, но внутренне успокоились.

– Что, как себя поведем, смотрели? – усмехнулся Иван. – Потому с Федулом и пошли?

– И не оправдывайся, служба есть служба, все правильно сделали, – махнул Стас открывшему уже рот Федулу. Тот, крякнув, промолчал.

– Что же такого случилось, что к нам иноки с порубежником, а не городовые пожаловали? – спросил Стас.

Тяжкие преступления находились в ведении городской полиции. Иноков и тем более порубежников привлекали, когда было ясно – нарушены границы миров. После События понятие границ изменилось, и порубежники следили не только за лесными тропами и заставами на торговых трактах.

Значит, уже знают о повязанном стрелке. Так что сложить два и два было несложно. Интересно, что с ними не прибыл кто-нибудь из городской полиции. Небось весь наличный состав на ушах стоит после убийства в купеческом доме. И да, если в деле Приказ – то и убийство там не простое. Вот же дрянь какая…

– Давайте-ка вы с нами съездите, сами все увидите, – снова подал голос Владимир. – Совет ваш нужен, да и чтобы вы посмотрели на место убийства, не помешает.

Потом, уже много позже, Стас не раз думал, как бы все сложилось, знай они о том, что произошло ранним утром в Мещанском участке, где почему-то оставили до утра повязанного стрелка. Но тогда об этом не знали ни они, ни Федул с иноками.

* * *

А случилось вот что…

– У, сидит, зыркает, – негромко переговаривались городовые, поглядывая на задержанного. Свалился на их голову. Говорили, что это тот самый стрелок, что ухитрился нашпиговать депутата на мосту.

Вахмистр, из отставных войсковых сержантов, глядя на его обманчиво невзрачную худощавую фигуру, только головой покачал – да, такой мог.

– За каким чертом его нам тут оставили? – пробурчал он и приказал глаз со стрелка не спускать. Не нравилось ему, что этого невысокого пустоглазого мужика оставили здесь. Что они его сразу в Центральную не забрали? Дело-то громкое, по всем резонам, там его и допрашивать следователи будут, там и держать должны под усиленной охраной.

Но нет, та парочка в штатском сдала с рук на руки в Мещанский участок, отговорившись тем, что сейчас нет людей для особого конвоя, поэтому задержанный остается здесь до тех пор, пока за ним не прибудет защищенная повозка. Вроде и правы, а сердце что-то не на месте.

Серый день перешел в такой же серый вечер, заступила новая смена, а повозка все не прибывала. Вахмистр решил заночевать в участке.

Он присаживался за свой стол, пытался что-то писать, строчки расплывались, и он снова начинал ходить. Устроил разнос отдыхающей смене, приказал к чертовой матери вытолкать взашей пьянчугу, что сидел в клетке напротив абрека и подвывал от страха, глядя на неподвижное белое лицо стрелка.