Текст книги "Ничто"

Ничто
Бризин Корпс

© Бризин Корпс, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пока ты ребенок, ты не следишь за временем, а просто наслаждаешься тем, что оно у тебя есть. Ты не замечаешь, с какой скоростью проносятся дни, ведь они проносятся не мимо, а, как ветер, подхватывают тебя и увлекают за собой, и ты черпаешь из каждой представившейся тебе возможности по максимуму, растрачиваешь силы в течение суток с самого раннего утра до самого позднего вечера, приходишь домой и засыпаешь мертвым сном в своей кровати, безмерно уставший и счастливый. Твоя жизнь так и полнится разными событиями. Кажется, что каждый момент скрывает в себе что-то, проносит это сквозь годы в будущее.

Странно, что потом, когда вспоминаешь свое детство, не помнишь практически ничего. Да, у тебя остаются в памяти события, которые ты готов переживать вновь и вновь, лежа с закрытыми глазами и просматривая их, как фильм, но эти мгновения – они ведь запомнились лишь потому, что были самыми яркими, самыми значимыми. А как же то, что приносило не меньше радости и счастья, но было обречено на забытье? Как же те пустые мелочи, которые когда-то являлись далеко не мелочами?

Наверное, воспоминания нужны человеку лишь для того, чтобы не забывать, кто он, чтобы помнить свою сущность и знать свое место, хоть в общих чертах представлять себе картину своего прошлого, но не жить в нем, не растворяться, а ловить мгновение и быть в сегодняшнем дне, ощущая его внутри себя и на себе.

Человеческую жизнь можно представить как череду воспоминаний прошлого и единственный миг, называемый «сейчас». Но как же выбрать, когда кончается ДО и когда начинается ТЕПЕРЬ? Где и как провести грань между прошлым и настоящим? С какой поры можно начать отсчет себя? Когда начинается эпоха твоего «я»?

И ответ прост:

В то утро, когда ты встанешь и откроешь глаза, как обычно посмотришь вокруг себя сонным взором, но, вместо того чтобы улыбнуться, нахмуришься без явной видимой причины, как будто бы подсознательно чувствуя, что что-то поменялось, и в твоей голове возникнет один вопрос…

В то утро, когда ты задашь себе его. В то утро, когда ты сможешь ответить.

О, именно в это утро и начнется твое сейчас.

До

Воспоминание 1

Как только солнечный луч лизнул оконное стекло и вторгся внутрь комнаты, разорвав пелену темноты на неровные клочки, веки маленькой девочки дернулись и раскрылись, показывая зелено-карим глазкам исчезающую тьму.

Она потянулась и повернула голову направо, но, не обнаружив бабушки с собой, повернулась полностью и снова закрыла глаза. Когда вот так просыпаешься и не находишь никого рядом, это значит только то, что кто-то скоро будет тебя будить – это девочка знала на зубок.

Ребенок лежал под теплым одеялом, слушал стук своего крохотного детского сердечка и сжимал глаза в неудержимом волнении перед чем-то, что его ждало за гранью этой согревающей ткани. Только бы не испортить сюрприза, только бы не увидеть его раньше времени! Дождаться, непременно дождаться, когда придут будить.

Она пролежала еще немного, прежде чем до ее слуха донеслись легкие шаркающие звуки со стороны двери: так могла ходить только бабушка, вне всякого сомнения! Вот уже слышно, как она тихонько открывает дверь в комнату, словно боясь ненароком потревожить сон именинницы. А вот шаркающие звуки стали понемногу затихать – бабушка пошла по ковру. Значит, она в комнате. И в следующую минуту рядом с ней уже сидела любимая старушка. Уже нет мочи сдерживаться!

Девочка откинула одеяло и, улыбаясь во весь свой маленький ротик, обняла бабушку за шею.

– Тише, тише, Машенька, – засмеялась та, мягко поддерживая свою внучку. – Еще уронишь – вон какая ты сильная!

Девочка не слушала произносимые слова: все ее внимание занимали неровные и быстрые удары сердца внутри: казалось, будто бы ему ничего не стоит вырваться из заточения грудной клетки. Это неровное биение отдавалось гулом в ушах и дрожью в пальцах: от него нельзя было спастись. Возбуждение перерастало в удивительно-странное ощущение, будто бы не сердце бьется внутри, а сам мир бьется снаружи. Тук-тук. Тук-тук. Воздух дрожит от волнения. Это волнуется не девочка, проснувшаяся в день своего рождения с лучезарной улыбкой и нескрываемым счастьем в глубине зрачков, это волновался каждый атом атмосферы.

Бабушка заметила невнимательность внучки, но только лишь улыбнулась в ответ на нее и аккуратно сжала маленькие горячие ладошки своими изборожденными морщинами руками, сухими, но такими родными для Маши и приятными на ощупь. Девочка сжала их в ответ. Вот бы так сидеть и не отпускать их никогда. Всю жизнь провести рядом с бабушкой в таком приподнятом, безумном настроении. Вот бы каждый день светиться от любви ко всем и вся! Вот бы каждый день был днем рождения!

– Тебе уже пять лет, – проговорил знакомый и до безумия обожаемый голос. – Ты стала совсем взрослой. Сегодня похвастаешь этим перед друзьями в детском садике.

Детский сад – это второе значимое место из ранних лет, которое Маша помнит до сих пор. Она может проводить тебя до этого двухэтажного здания и рассказать, каким оно было давным-давно. Сейчас она, конечно же, не возвращается в эти чтимые сознанием и сердцем места, но были времена, когда время делилось для нее на проведенное в садике и дома.

И хоть юная Мария уже не заглядывает туда, где в детстве проводила многие часы, но она все равно помнит каждую свою воспитательницу, каждый класс, помнит свою бабушку в белом халате за столом в кабинете. Она помнит все это и не может говорить об этом без улыбки.

В тот день, одиннадцать лет назад, Маша не задумывалась ни над цветом стен детского сада, ни над лицами своих воспитателей – для нее все эти детали, сейчас приобретшие весомость и значимость, тогда не играли никакой роли. Голова ее была забита мыслями лишь о том, как ее будут поздравлять и что ей подарят, какую песенку споют. Девочка улыбалась, думая об этом и в тайне надеясь, что ее ждет что-то такое, чего никто больше не был удостоен.

Когда бабушка собиралась, Маша потихоньку подбежала к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Напротив стояла улыбающаяся девочка, одетая чисто и празднично, она выглядела так хорошо, ее лицо светилось такой радостью, что казалось невозможным на нее наглядеться. Румянец красил детские щеки, выставляя напоказ каждому смотрящему на них жизнерадостность и пылкий задор ожидания.

Однако что-то не так.

Это в один миг стерло с губ девочки сияющую улыбку счастья и предвкушения празднества, это бросило тень в ее глаза, это ссутулило ее спину.

Нельзя выразить словами, но что-то не так.

Такое же ощущение возникает, когда смотришь на рисунки посредственных художников: в общем-то рисунок неплохой, но кажется, будто чего-то в нем не хватает, что он не доработан. И сейчас Маша испытывала то же, глядя не на какой-то там рисунок, а на свое собственное отражение.

Она сделала неспешный шаг вперед. Еще. Подошла к стеклу вплотную и коснулась своего отражения пальцем, ощутив его подушечкой легкую прохладу. Еще палец. Еще. Маша внимательно наблюдала за своими движениями и за их синхронным повторением. Ее взгляд скользнул выше – до локтей, до плеч, до шеи. Теперь зелено-карие глаза смотрели в упор на такие же, похожие точь-в-точь.

Что-то не так – змеей скользнула мысль в детском сознании.

– Машенька! – раздался громкий крик бабушки из коридора, и дверь в комнату с зеркалом тут же открылась. В стеклянной глади возникла знакомая фигура любимой старушки, настолько похожая на настоящую, что сразу нельзя было бы с уверенностью утверждать, кто есть кто. – Пора выходить. Хватит уже любоваться, опоздаем.

Девочка испугано дрогнула и повернулась лицом к своей бабушке, с какой-то наивностью вновь глянула на себя. Ее брови были сдвинуты – ребенок отчаянно пытался ответить на свой собственный заданный вопрос: «что со мной не так?», но не мог, и вопрос не исчез просто так – он как вился змеей в голове, так и продолжал в ней виться.

– Это же ты, – говорила бабушка, отраженно улыбаясь Маше, нежно касаясь детских плеч и заглядывая в сосредоточенные глазки. – Не узнала в такой красавице себя? – она потрепала девочку за щеку и поцеловала ее.

Странная тревога поднялась в девочке: ей вдруг стало страшно, что бабушка спутает ее с той девочкой из зеркала. Да и как их не спутать бедной старой бабушке, когда даже она сама в какой-то миг могла бы усомниться в своем существовании.

Маша повернулась и обняла старушку за шею, прижимая к своей груди как можно крепче.

– Ты же знаешь, что это я, верно? – тихо прошептала она, всеми силами сдерживая слезы, уже проступающие на глазах. – Ты же не ступаешь меня?

– Что ты, милая, как же я тебя спутаю? – проговорила та в ответ, гладя своими сухими ладонями по спине внучки. – Я же знаю, кто из вас настоящий.

Воспоминание 2

В детском саду детей непременно поздравляли с их днями рождения. Казалось просто немыслимым представить возможность хоть один год прожить без этой традиции, ведь, как-никак, у этих прелестных созданий появление на свет должно с измальства ассоциироваться с чем-то чудесным.

Именно поэтому в течение всех далее идущих лет своего существования люди так трепетно ждут сего счастливейшего дня – будто эта заслуга (что они появились в этом мире) по праву принадлежит им одним, тогда как это совершенно не так.

Конечно, не стоит осуждать детские учреждения в том, что они решили дать молодому поколению еще один повод для празднества, ведь детство, как почва, должно хранить в своих недрах богатый запас всего наиполезнейшего для последующих удачных и многократных всходов и сборов урожая. Поэтому-то так важно провести его припеваючи, ни о чем не заботясь и постоянно играя и развлекаясь.

Торжества по этому поводу в детских садах проводятся обыкновенно на один манер – никаких разнообразий не вносят в программу, и все остается одним и тем же в течение всего срока существования заведения. Меняется рабочий персонал, меняется облицовка стен и, возможно, меняется мебель – но как минимум две вещи остаются постоянными в любой школе, в любом детском саду: устройство дня рождения и меню в столовой.

Вполне возможно, что такой порядок введен для того, чтобы никто не чувствовал себя обделенным, чтобы никто никому не завидовал и все были равны между собой. Однако кажется весьма маловероятным, что детям может понравиться получать то же самое, что и другие. Конечно, неприятно видеть, что у кого-то игрушка лучше, чем у тебя самого, но в тот момент, когда ты сам получаешь что-то, отличное от остального, ты готов сиять от счастья и удовольствия, ловя на себе взгляды своих одногруппников.

Дети – это не глупые создания, и у них тоже есть чувства, эмоции. Они делают выводы уже с малых лет. Нельзя пытаться всем угодить – все равно кто-то будет обделен, а если хочешь устроить действительно хороший праздник – прояви фантазию, а не делай по шаблону.

После того как все объяснилось и стало предельно ясным, ты же не будешь осуждать Машу за то, что она не испытала радости, когда все ее ожидания в этот день просто разбились вдребезги?

Она заснула накануне своего дня рождения намного позднее, чем обычно. Ее голову посещали различные мысли насчет предстоящего события – девочка, не прекращая, думала, что ей подарят, какой праздник ей устроят. Ведь детское сознание – оно такое восприимчивое: даже маленький, ничего не значащий для взрослого и мудрого человека, пустячишко может навести ужасный беспорядок в юном мозгу, все там перевернуть.

Девочка думала о подарках, о завистливых взглядах прочих несчастных, не родившихся в тот же день детей. От всего этого так сильно стучало сердце, что от громкости его ударов бедняжка не могла заснуть. Однако, хотя она все-таки и погрузилась в сон, с губ ее еще долго не сходила довольная улыбка предвкушения.

Когда же она пришла в детский садик, улыбка ее начала тускнеть секунда за секундой.

К ней подошли воспитательницы и, воодушевленно поздравляя, проводили к столу, за которым уже сидели все остальные ребята из ее группы. Одетые, как и всегда, будто бы сегодня не был никакой праздник, они, в добавок ко всему прочему, пребывали в полнейшем недоумении, не имея совершенно никакого понятия, почему их собрали в одну кучку в сей совершенно обыкновенный день, такой же, как и прочие.

Когда воспитательницы встали во главе стола и все повернули к ним свои головы с не сходящим с них недоумением, Маша услышала свое долгожданное поздравление, и уголки губ ее, слегка дернувшись, опустились под грузом легкой печали. Ребенок разочаровался в этих людях в один миг, хотя до этого они были для него примером и чуть ли не самыми прекрасными существами после бабушки.

Воспитательницы говорили те же слова, что и в день рождения Максима, Даши. Они говорили те же самые предложения с тем же самым выражением на тех же самых лицах. Казалось, что они просто издеваются или наивно рассчитывают на то, что их хитрость никто не замечает. Маша оглядела внимательные и улыбающиеся физиономии сидящих за столом. Ну неужели они действительно не видят? Неужели им не знакомы эти слова, которые каждый слышал по многу раз? Ведь они же просто повторяют то же самое раз за разом, обманывая наивных именинников своими лживым, вырезанными по заготовке улыбками, своим наигранным, холодным смехом.

Нет. Бедолаги-ребятишки на самом деле ничего не подозревают.

А разве ты сама, Маша, не улыбалась также счастливо, когда эти же поздравления звучали в адрес Максима и Даши? О, не вини их – все обращают внимание лишь на то, что их непосредственно касается.

Пока воспитательницы повторяли речь, не меняющуюся год за годом, девочка потихоньку теряла энтузиазм. День рождения вдруг начал тускнеть и превращаться не во что-то особенное, а просто в такой же, как и все остальные дни года, день. Не более, чем в очередной календарный лист, сорванный и забытый назавтра.

Маша откинулась на спинку стула и в раздумье ковыряла вилкой кусок торта.

Она его уже ела. И неудивительно – торты ведь тоже не меняются: меняется лишь количество свечей.

Губы Маши вдруг скривились в гримасу, и она резко отодвинула от себя тарелку. Никто, впрочем, не заметил этого внезапного и раздраженного, полного одновременно и разочарования, и злобы жеста. В этот момент все разделяли чувство упоения – слушали с замершими, каменными, словно выгравированными на вазе улыбками произносимые банальные слова.

Что-то скрипнуло.

Девочка слегка повернула голову вправо, потом влево, вслушиваясь.

Скрип или треск послышался вновь.

Если бы ребенок знал, как звучат поцарапанные виниловые пластинки, он бы непременно сравнил услышанный звук именно с этим. Однако Маша никогда в жизни не слышала музыки с винила, и ей пришлось довольствоваться сравнением с несмазанной калиткой во дворе.

Звук будто бы становился громче. Сначала он просто послышался, но теперь Маше казалось, что этот скрип, треск или что-то другое не менее раздражающее стал настолько очевидным, что не услышать этого было просто невозможно.

Однако – никто не слышал. Не слышали ни дети, ни воспитательницы. Более того, казалось, что они вообще не придают значения чему бы то ни было: все происходящее будто бы существовало вне их и их самих не касалось ни коим образом. Со стороны это могло бы показаться постановкой в кукольном театре – отточенные движения, замершие улыбки, заученные роли и странный, неумолкающий треск над самым ухом… Все ближе и явственнее…

Внезапно Машину голову пронзила безумная боль. Ей показалось, словно в ее мозг воткнули огромную острую иглу. Было настолько больно, что глаза сами собой закрылись. Руки же инстинктивно потянулись к ушам, пытаясь хоть как-то заглушить этот безумный треск, звучащий нестерпимо громко.

На какой-то миг, хотя Маше это показалось намного длиннее мига, все замерло – не только лица окружавших стол людей, но и они сами; фразы легким облачком повисли в воздухе, в отчаянии стараясь не упасть и не разбиться. У кукол кончился завод, и теперь Небесный Карабас принялся заводить их снова.

Мир вдруг взял паузу, чтобы сделать вдох. Все умерло ненадолго, и только одна Маша не остановилась, подобно прочим. И только одна она услышала этот звук – звук торможения Вселенной, звук замирания полета галактик, звук остановки сердца; только одна она на самом деле пережила этот маленький конец Света, перешагнула через временную грань, вошла в какую-то новую жизнь…

– С днем рожденья! С днем рожденья! С днем рожденья! – услышала Маша уже в следующую секунду сквозь плотно заткнутые пальцами уши и открыла глаза. Все на месте. Все было так же, как и до. Ничего не изменилось и сейчас: те же лица, тот же торт и те же поздравления все в том же дне. Маша кинула взгляд на часы на стене – время то же; даже секундная стрелка, что престранно, все в том же положении, и только сейчас она дрогнула и вновь начала ход.

Наверное, просто так много мыслей скопилось в детском сознании, что это вызвало ужасную головную боль? Наверное, именно по этой причине и показалось, что время остановилась, а земной шар замер в чернеющем вакууме космоса? Оно и понятно – людям всегда кажется, что Вселенной только и хочется, что продлить их мучение на как можно более долгий период.

– Угадай, что мы тебе приготовили? – доносились наигранно-заискивающие голоса воспитательниц. Маша неохотно повернулась в их сторону. Она почему-то точно знала, что не сможет обрадоваться тому, что сейчас увидит. Она почему-то была уверена, что знает наперед, что ей сейчас вручат. Все окружающее казалось приторным, и даже сам воздух пах притворством и гнилой действительностью.

Помнила она, что всем мальчикам дарят машинки, а всем девочкам – куклы? Помнила или просто предугадала? Или, может быть, Маша уже настолько разочаровалась в своем дне рождения, что уже не ожидала никакой оригинальности ни от кого и ни от чего?

Как бы то ни было, восхищенные скорее самими собой, чем Машиным подарком, воспитательницы протянули ей барби.

Воспоминание 3

Машина бабушка любила рассказывать историю о том, как в их доме появилась кошка Муся:

– Витя ее принес нам. Твой дедушка, – говорила она, не без улыбки начиная вспоминать. – Маленькую-маленькую такую принес, с руку. Она в варежке его лежала: зима была. Ну я сразу же начала его отчитывать и говорить, что котенок нам не нужен, но он меня не слушал, смотрел на нее, а она все мяу-мяу. Я и подумала, что ей, наверное, есть хочется. Вот и налила молока в блюдечко. А она – вижу – не лакает: маленькая еще очень. Я взяла ее в руки и кормила из пипетки. Вот так потом и кормила ее, пока не обнаружила, что она мне всю пипетку изгрызла – тогда-то и перешли мы на корм.

Муся не была общительной кошкой, она не любила, когда ее гладили, она не просилась посидеть на руки. В круг ее доверия входили только дедушка и бабушка – Маша видела, с какой любовью Муся трется об их ноги, руки, как она к ним ластится. Девочке очень хотелось подружиться с кошкой, но та, казалось, давным-давно решила для себя, кто стоит ее внимания.

Правда, со временем Муся все же привыкла к надоедливой фанатке и даже начала привязываться к ней: ходила за девочкой по квартире и, стараясь не показывать беспокойства, с некоторой расторопностью принималась разыскивать, если той не было рядом продолжительное время.

Странно, что Маша так полюбила это нелюдимое создание: дети обычно любят таких, с которыми можно поиграть, которых можно потискать и погладить. Но Маша не относилась к их числу: девочке было намного приятнее находиться в компании спокойной Муси, чем изматываться, пытаясь поспеть за прыткими котами.

Дружба, возникшая между девочкой и кошкой, могла бы сравниться по крепости с Китайской стеной. В ней хоть и не было того, что обыкновенно бывает между ребенком и животным, но зато в ней существовала связь – та связь, которую невозможно передать ни словами, ни мяуканьем, ни поглаживанием. Ее просто чувствуешь. Будто привязываешь свое сердце к другому незримыми нитками – испытываешь странное покалывание внутри, но от осознания того, что кто-то у тебя есть, губы сами по себе расплываются в улыбке.

В детстве нет еще таких проблем – с привязанностью. В детстве ты намного проще смотришь на мир и на проживающих в нем людей. Но позже ты постепенно начинаешь осознавать злую истину: если ни к кому не привязаться, можно медленно загубить свою душу; если привязаться не к тому, она умрет в не меньших страданиях.

Первое подобное осознание постигло Машу через пять лет, когда у Муси обнаружили рак и она умерла в двенадцатилетнем возрасте.

В этот день девочка, придя домой, не обнаружила кошку. Она обыскала все углы в квартире, заглянула в каждый шкаф, исследовала каждый миллиметр квартиры – Муси не было. Маша в отчаянии уже хотела было броситься на улицу, ведь – как знать – Муся могла пойти прогуляться. Муся могла просто выйти, просто захотеть походить по дорогам. Почему отсутствие рядом кого-то близкого должно непременно означать что-то нехорошее?

И когда она спросила бабушку, та ответила словами, бьющими в самое сердце, разрывающими все внутри, как граната.

Маше было только десять лет: смерть до этого момента была для нее явлением посторонним, чем-то таким, что существует вне зависимости от нее самой и вне возможности даже намека на какие-либо контакты с ее собственной жизнью. Однако теперь девочка внезапно столкнулась с реальностью, захлестнувшей ее неудержимой волной. Кто-то снял очки и показал настоящее во всех оттенках красок, а не только в тех, в которых его вольготнее всего узреть. Маша пока не видела всего, но даже того ухваченного краешка хватило для того, чтобы в голове ребенка поселилась мысль о конечности любого живого существа. До этого момента она еще надеялась, что любовь, которую чувствуешь по отношению к кому-то, спасает объекта чувства от смерти, но теперь у нее опустились руки. Она поняла, как она слаба. Как слабы все.

В тот день, в тот самый миг, когда бабушка произнесла эти трагичные и революционные для детского сознания слова: «муся умерла», пока в голове ее волчком вертелись мысли, Маша бросилась на шею к старушке и обняла ее так крепко, как только могла.

Среди беспорядочного роя разнообразных осмыслений, среди бесконечного потока новых умозаключений, на фоне прояснившейся картины действительности ребенок заметил единственную неимоверно важную по сравнению со всем остальным деталь.

И этой деталью была страшная идея, страшное осознание того, что человек, подаривший так много тепла и заботы, тоже когда-нибудь умрет.