Текст книги "Проект"

Ноябрь, 2017

– Глория.

Он выше, чем я себе его представляла, и шире в плечах. На нем белая рубашка «Хенли», с закатанными рукавами, заправленная в поношенные джинсы. Кривизна выступающего носа намекает на трагическое насильственное взросление, которое широко освещено в литературе Проекта – нет ничего более вдохновляющего, чем преодоление трагического прошлого путем избранности Богом, – о чем говорит и настороженный взгляд темно-карих глаз. Волнистые черные волосы зачесаны назад, щетина окружает четко очерченные губы и покрывает резкий подбородок. Серебряный кулон, висящий на шее, бликует на слабом свету.

Позади него со скрипом медленно закрывается сетчатая дверь.

Он всего лишь обычный мужчина.

Кровь в венах снова вскипает от злости. Ярость столь сильна, что мне хочется броситься на него и разорвать на клочки.

Лев Уоррен испоганил мне жизнь, будучи всего лишь обычным мужчиной.

Фостер смотрит на Льва, и тот кивает в сторону заднего двора. Молчаливый приказ. Фостер уходит, оставляя нас одних. Та маленькая девочка, должно быть, под его опекой.

Лев поворачивается ко мне, встречается со мной взглядом.

Грудь болезненно теснит: что сестра видела и чувствовала в такие минуты? Видела в нем бога?

Серьезно?

Я это и тогда-то принять не могла, но хотя бы могла списать все на ее горе и внезапную, отчаянную потребность в вере перед лицом нашей потери. Теперь же, когда реальность стоит прямо передо мной, я еще меньше понимаю сестру и еще сильнее ее ненавижу.

Лев глядит на меня сверху вниз, ожидая моих дальнейших действий. Видно, следующий шаг должна сделать я. Осознав, что подобное вряд ли когда-нибудь повторится, неспешно преодолеваю оставшийся путь до крыльца, поднимаюсь по ступенькам и оказываюсь прямо перед Львом. Он внимательно изучает мое лицо, скользит взглядом по шраму, а потом ведет меня в дом.

* * *

Я следую за Львом по тусклому коридору: обшивка из темного дерева поглощает слабый свет, струящийся из окон двери, расположенной в другом конце дома. На стенах старые фотографии в рамках: ферма из прошлых дней, до Проекта, когда принадлежала Гарреттам. Вполне очевидно, что Гарретты больше здесь не живут. Интересно, куда они уехали и хотели ли уезжать? С радостью ли вверили свои жизни Богу или это была необходимость, связанная с увеличивающейся популярностью Проекта? Во сколько оценили свою жизнь и историю рода, чтобы оставить все позади? Цена им – деньги или благословение?

Лев поворачивает в маленькую кухню. Здесь намного светлее: солнечный свет льется из окна над раковиной. За стеклом видны играющие на заднем дворе Фостер и девочка. На столе и в раковине грязная посуда, остатки еды и крошки. Количество тарелок указывает на то, что здесь живет далеко не пара-тройка людей. Я прислушиваюсь: есть ли кто в доме? Прячется ли в нем Би? Слышно лишь тихое тиканье часов, доносящееся из другой комнаты.

Лев встает лицом к окну и, скрестив руки на груди, наблюдает за происходящим снаружи немым кино. Фостер с крохой, похоже, играют в салки, но даже отсюда видно сковывающее его напряжение: ему не по нраву, что в доме находится посторонний. Спустя минуту Лев разворачивается ко мне и, не расцепив рук, прислоняется к раковине. Вот он ничуть не напряжен. В обращенном на меня взгляде читается какая-то неотвратимость.

– Хорошо выглядишь. – Голос тихий, но твердый. Твердый, но без резкости. – Как ты?

Лев снова проходится внимательным взглядом по шраму, затем – по всему телу. Вопрос личный, и он не то чтобы имеет право его задавать, но не ответить на него будет трусостью.

– Полностью выздоровела.

– Хорошо. В таком случае проживание в Оссининге было благом для тебя.

Сжимаю губы, подавляя горькую улыбку. Жизнь у Пэтти, на ее условиях, конечно, не самое ужасное, что со мной случилось, но сказать, что это было «благом для меня», язык не поворачивается. Помню, как в день выписки из больницы я попросила Пэтти проехать на машине мимо моего дома. Помню чувство, охватившее меня, когда я увидела качели во дворе. Все выглядело как прежде. Казалось, потеря родителей – приснившийся мне кошмар, от которого я наконец пробудилась. Я рыдала, умоляла Пэтти выпустить меня из машины, но она сказала, что это навредит моему эмоциональному состоянию. Она и потом так считала, поэтому я никогда не возвращалась в свой дом.

«Мы с тобой уже говорили об этом», – заявила она, словно мы с ней о чем-то договорились, хотя, клянусь, об этом вообще речи не заходило. С того времени у меня осталось множество пробелов в памяти и воспоминания о мучивших меня кошмарах, которые воспринимались мной реальнее происходящего в настоящей жизни. Некоторые из этих воспоминаний до сих пор приводят меня в замешательство, но теперь рядом нет никого, кто мог бы сказать мне, реальны они или нет.

Би позвонила мне в дом Пэтти только раз. Я тогда принимала сильные болеутоляющие и из всего разговора помню только последнюю сказанную ею фразу. Действительно реальную, а не выдуманную. Я уверена в этом, потому что она проникла мне под кожу, въелась в мышцы и дошла до мозга костей. Она стала моим спасательным кругом в последующие месяцы.

«Мы увидимся снова».

За два года у Пэтти я не видела ее ни разу. И, вернувшись в Морель, тоже не видела ее.

Я смаргиваю навернувшиеся на глаза слезы. Мы стоим со Львом Уорреном в маленькой кухне напротив друг друга, и я ощущаю себя так, словно на моих плечах неподъемная тяжесть. В голове мечутся мысли: «Он всего лишь обычный мужчина. Но если он всего лишь мужчина, то кто тогда я?»

Недосестра?

– Ты располагаешь моим временем. И моим вниманием, – произносит Лев.

– Я предпочла бы ее внимание и ее время. – Голос надламывается, и слова звучат слишком жалобно, чтобы оскорбить.

Взгляд Льва заставляет меня почувствовать себя запертой в ущербном теле, которое лишь выдает мою слабость. Закрыв глаза, отворачиваюсь.

– Я не держу твою сестру насильно, и Проект никогда не являлся для нее тюрьмой. Тебе легче видеть во мне врага, чем принять тот факт, что твоя сестра выбрала путь, на котором нет тебя. – Он умолкает. – Глория!

Я открываю глаза.

– Ты располагаешь моим временем, – повторяет Лев, – и моим вниманием.

– Кейси сказала, что если я попытаюсь изобличить вас, то ничего не добьюсь.

– Она права. Нам нечего скрывать.

– Тогда зачем вы вломились в офис «СВО»?

Лев хмурится.

– Прошу прощения?

– Не делай вид, будто ты не в курсе.

– Но я действительно не в курсе.

– Члены Проекта вчера вечером влезли в офис журнала и разгромили его, потому я здесь. Отзови своих чертовых псов.

– У тебя есть доказательства?

– А кому еще это нужно?

– Почему ты так уверена в том, что это сделали мы?

Я открываю рот и снова его закрываю.

Лев, повернувшись к раковине, закатывает рукава повыше. Включает воду и берет из груды грязной посуды тарелку. Весьма странно видеть его за таким банальным занятием, как мытье посуды. Так, мне нужно все-таки решить для себя: или он обычный мужчина, и подобное не должно меня удивлять; или он необычный мужчина и подобным унижает себя. Он обычный мужчина. Обычный. Мужчина. Глядя в окно, Лев моет тарелку, споласкивает ее и аккуратно ставит на сушилку. На улице уже не видно ни Фостера, ни малышки.

– У «Единства» много врагов, но мы никому не враги, – говорит он. – И я с самого начала знал, что наша сила – в крепкой вере, а нашей линией обороны станут дела, которые будут говорить сами за себя. Наша миссия не в том, чтобы заставить замолчать недоброжелателей, а в том, чтобы наши дела заявляли о себе громче них. «СВО» свободен писать что угодно, и мы не будем ему мешать. Мы просто продолжим делать свою работу. – Он поворачивается лицом ко мне. – Надеюсь, такой уважаемый и приверженный истине журналист, как Пол Тиндейл, приложит все усилия, чтобы любая написанная им о нас история была достоверной. Но, как бы то ни было, мы не вламывались в ваш офис. Подобное действо противоречит всему, за что мы ратуем.

– Я тебе не верю.

– Твое право.

– Что вы сделали с Джереми?..

– Будь поконкретнее, если хочешь поговорить о Джереми.

– Вы изолировали его. Держали в заложниках, как и Би. Не позволяли общаться с отцом.

– Мы не запрещали ему общаться с отцом.

– Артур считает по-другому.

– В таком случае Артур еще не готов принять правду относительно себя. За все годы мы стали надежным убежищем для тех, кто жаждет начать жить заново, для кого спасение – жизнь с чистого листа, во всех смыслах и аспектах. Мы никого не вынуждаем оставить позади то, с чем они сами не желают расстаться. Джереми не хотел общаться с отцом, и мы уважали его желание. Мы не вмешивались. Если бы он решил возобновить общение с Артуром, мы приняли бы это. Его я тоже не удерживал насильно. – Лев подходит ко мне. – Однако знаю, что мои слова тебя не убедят.

Я на секунду зажмуриваюсь, пытаясь взять контроль над ситуацией.

– Я видела, как погиб Джереми.

– Кейси сказала.

– Потому знаю: в его смерти виноваты вы.

По лицу Льва проходит тень.

– Что бы ты чувствовала, – тихо спрашивает он, – если бы верила во что-то, жила в соответствии со своей верой, следовала постулатам этой веры, а кто-то извратил бы ее из простого нежелания принять или понять?

Он дает мне время на ответ, но я молчу.

– Джереми проделал прекрасную работу, – продолжает Лев, рассеянно поглаживая пальцем кулон на своей шее. – Участвовал в нескольких программах помощи нуждающимся. Был одним из ведущих членов в воспитательной программе для молодежи. Он любил нас, и мы любили его. Отрицать его независимость, обесценивать его жизненный труд, отвергать его веру, чтобы сделать из него мою жертву или жертву Проекта, с единственной целью – излить свою ненависть к нам и злость на сестру – ужасно и низко.

Я так сильно закусываю щеку изнутри, что зубы прокусывают кожу и рот заполняет отвратительный медный привкус.

– Если кто-то и мог спасти Джереми, то разве не ты?

– Нет. Потому что я не Бог. Я лишь человек.

Лев приближается, занимая собой все поле зрения, вынуждая смотреть ему в глаза. Мое тело мгновенно реагирует на его близость: во рту пересыхает, губы и кончики пальцев немеют. Сердце сжимают тиски, и оно лихорадочно колотится в них.

– Скажи, что тебе нужно от нас.

– Мне нужна правда.

– Я открываю тебе правду, но ты ее отвергаешь.

– Я хочу…

Услышать голос. Ее голос.

Падают стены, в которые билась маленькая сломленная девочка внутри, и сердце сжимается от острого желания увидеть Би. «Я хочу вернуть сестру», – шепчет девочка, и слова чуть не срываются с губ. Сжимаю зубы, не давая им вырваться. «Я хочу вернуть сестру». Слова громче голоса Джереми, эхом звучащего в голове. Его последняя мольба сливается с жалобной мольбой девочки и звучит совершенно по-новому: «…обретет ее…»

– Ло.

Я вздрагиваю от прозвучавшей в голосе Льва нежности, но цепляет меня нечто иное – мое имя. «Глория» чуть ранее было сказано так, словно Лев никогда не произносил этого имени. А вот «Ло» с легкостью соскользнуло с его губ. Мысль о том, что Би говорила с ним обо мне, ожесточает меня, и ярость вновь затмевает все, включая желание увидеться с ней.

– Кейси не сказала тебе? Это больше не история Пола. Это моя история.

– Правда?

– Да. И начинается она с полумертвого ребенка в больнице, у которого нет никого, кроме старшей сестры. Пока «Единство» не забирает и ее. Я помню все телефонные разговоры с Кейси, все случаи, когда она захлопывала дверь у меня перед носом. И каждый раз она твердила, что Би не хочет иметь со мной ничего общего. Как читатели отреагируют на это? Что подумают о том, как вы обращались с ребенком? Сломленным, осиротевшим ребенком… – Мой голос срывается. – А теперь Джереми. Присоединяется к Проекту, перестает общаться с отцом, а потом прыгает под поезд. Вы – отрава, и мир должен об этом узнать.

Лев не отвечает.

– И если это не привлечет всеобщего внимания, то, возможно, привлечет другое. – Я указываю рукой на него и себя. – Первое интервью Льва Уоррена с прессой с 2011 года.

Я разворачиваюсь и выхожу в коридор. В это время по ступенькам крыльца со смехом взбегает девочка. За ней следует Фостер. Малышка резко останавливается и внимательно рассматривает меня сквозь сетчатую дверь. Мне ее личико за сеткой почти не видно.

Позади тихонько скрипит половица.

– Ты многого не понимаешь, – говорит мне в спину Лев.

– Если «Единство» не хочет, чтобы мою историю увидел свет, – отвечаю я, не оборачиваясь, – тогда Би должна рассказать мне другую, и рассказать лично.

Часть 2

2012

Чтобы самой дарить искупление, Би сначала должна освободиться от грехов.

Чтобы освободиться от грехов, Би должна отпустить все то, что составляло ее прежнюю жизнь.

Прижав телефон к уху, она дрожит в ожидании ответа. Перед глазами за окном безмятежный зимний пейзаж. Взгляд Би скользит по голубизне небес, спускается на верхушки припорошенных снегом сосен, растущих по периметру фермы, и уходит вдаль – к озеру, невидимому отсюда, но, она точно это знает, мерцающему на солнце.

Вода будет ледяной.

Но сначала дело.

На звонок отвечает Пэтти.

Би просит позвать Ло.

– Она недавно приняла лекарства и сейчас не в состоянии говорить.

Би настаивает на разговоре.

В трубке раздаются звуки шагов и шорох. Снова звучит голос Пэтти – невероятно мягкий, к удивлению Би. Пэтти просит Ло открыть глаза.

– Вот умничка, все хорошо…

Шуршат простыни. Пэтти передает телефон в слабую руку Ло, и наконец Би слышит голос сестры – густой, как патока:

– Алло?

– Ло… – начинает Би.

– Мам? – откликается сестра.

Последующее за этим молчание болезненно, но было бы гораздо больнее, если бы Ло находилась в ясном сознании. Так даже лучше, – уговаривает себя Би. – Пусть лучше Ло останется в неведении и будет открыта душой, чем закроется ото всех и будет злиться, обвиняя Би в том, что от нее совершенно не зависит.

– Би, – поправляется Ло, – это правда ты?

Вопрос вызывает укол вины, но Би тут же задает другой. Ей важно знать, как Ло себя чувствует. Ответ сестры медленно преодолевает расстояние от мозга Ло до ее губ, чтобы дойти до уха Би:

– Устала.

Она так устала. Исцеление – дело утомительное.

Би сглатывает вставший поперек горла ком, ей тоже больно. Она жаждет того, что ждет ее впереди, но вместе с тем не хочет прерывать этот разговор, хочет вечно обмениваться с Ло парой незамысловатых слов – Би уже забыла, когда общение с сестрой давалось легко.

Плечо ободряюще сжимает ладонь, и Би сосредоточивается на ее тепле, ощущаемом через рубашку. Мелькает мысль, что вода за соснами будет холодной.

– Мне нужно поспать, – тихо говорит Ло, и Би просит ее подождать. Ей нужно рассказать что-то важное. – Хорошо, – выдыхает Ло.

Би набирается решимости произнести нужные слова, но с губ слетают другие:

– Я помню тот день, когда ты родилась.

Сколько бы времени ни прошло с того дня, Би он помнится так отчетливо, словно все происходило вчера. Она рассказывает Ло о своей злости и страхах, о том, как эгоистично отказывалась признать рождение сестры, пока ее не попросили дать ей имя. Би не хотела этого делать, но услышала внутри себя голос. Спустя годы она поняла, кому он принадлежал.

– Это была ты, Ло. Ты сама себя назвала.

– Мне нравится мое имя, – слабо отзывается сестра.

Би тихо смеется, проводя ладонью по лицу.

– Мне сказали, что ты умрешь. Сказали, что я буду тебя хоронить.

– Но я здесь, – выдыхает Ло. Ее голос так быстро слабеет. – Почему ты не здесь?

Би закрывает глаза. Ей хочется, чтобы Ло поняла: та ночь в больнице должна была стать ее последней ночью на земле. И это бросило Би на колени, разбило ее сердце на части, и душа взмолилась о чуде. Ей хочется, чтобы Ло поняла, как она чувствовала себя, находясь там, ощущая неизбежную, отдающую гнилью смерть, и как Лев прогнал эту смерть, склонившись над распростертым телом Би. Он коснулся ее ладонями, и маленькое пространство часовни заполнила энергия. Она затронула всех, но больше всего Ло. Би помнит, как замигали лампочки… Они ведь правда мигали? Наверное, именно в это мгновение все изменилось. Именно в это мгновение Лев подарил Ло жизнь, и смерть отступила.

Би никогда не рассказывала сестре о том, что случилось в тот день, поскольку Лев запретил: когда Ло будет готова, Бог сам откроет ей правду. Однако энергия Льва, божественная энергия, должно быть, оставила отпечаток в сознании Ло. Сестра шептала о своих кошмарах, в которых какой-то мужчина стоит в изножье ее кровати и тянет к ней руки. Но это не были кошмары, и этим мужчиной мог быть только один человек. Би страстно желает, чтобы Ло поняла: все проистекает от того чуда. Но Би молчит, бережно храня в сердце правду. Лев обещал, что однажды к Ло придет понимание.

Би нужно верить ему.

– Ло, мне нужно, чтобы ты кое-что знала, – тихо говорит Би в трубку. – Я там, где должна быть. Однажды ты пройдешь тот же путь. Мы увидимся снова. А пока помни, что я тебя очень сильно люблю.

Ло не отвечает. Би слушает ее дыхание.

Затем в трубке раздается голос Пэтти:

– Она уснула. Пусть отдохнет.

У Би вырывается сдавленный всхлип. Она вешает трубку. Ее сотрясают рыдания.

Кейси обнимает Би со спины, соединив ладони у ее сердца.

– Вода будет холодной, – произносит она.

* * *

Он стоит у озера, берег которого покрыт льдом. На горизонте медленно заходит солнце. Почувствовав ее, Лев оборачивается и протягивает руку.

– Иди к нему, – мягко направляет ее Кейси.

Би идет к нему одна. Берет его ладонь. Теплую.

Они встают лицом к озеру, и Лев молча показывает, чтобы она шла первой. Как только кожа соприкасается с водой, у Би перехватывает дыхание. Тело выгибается, колени слабеют. Холод вымораживает до костей. Лев заходит в озеро позади нее, его одежда колышется в воде. Он даже не вздрагивает.

– Отец Милосердный, Твоя дочь услышала наш призыв. Она принимает Твой дар искупления и отрекается от грехов мира сего. Во имя Твое я освящаю ее, дабы она очистилась от пороков, возродилась по нашему образу и подобию, заняла свое место среди избранных и свершала благие дела.

Лев придвигается, прижимаясь к ее телу своим. Его губы касаются ее виска, спускаются к уху. Он велит ей повторять за ним.

И она повторяет.

– Я верую, что Лев Уоррен был призван Богом. Верую, что я избранная. Верую, что он – мое прибежище, а его истина – мой щит. Я верую, что жизнь в его тени – жизнь в свете Господа. Мир падет вокруг его крепости, но все внутри ее уцелеет, ибо под крылами Льва я буду в безопасности. В благодарность за его любовь, милосердие и защиту я обещаю: когда он воззовет ко мне, я отвечу. Я буду оберегать его всегда и везде. Я буду хранить свое спасение и не запятнаю больше душу. Я посвящу себя Богу, работая в Проекте «Единство» и повинуясь единственному истинному искупителю – Льву Уоррену. Я освобождаю себя от грехов, прошлого и жизни до Проекта «Единство», дабы истинная вера укоренилась во мне. Я согласна на эту жертву и на все последующие. Аминь[8]8
  Используются выражения из Библии. Ветхий Завет: Псалтирь, псалом 90 (Хвалебная песнь Давида).


[Закрыть].

Одной ладонью Лев обнимает ее затылок, другой мягко нажимает на грудь. Он погружает ее в воду и удерживает под ней.

Легкие горят огнем.

Би отстраненно понимает, что больше не чувствует холода.

Он выдыхает ее имя.

Она принимает его.

Ноябрь, 2017

Девиз «СВО» – «Любая хорошая история чем-то ценна» – замазан красной краской, за исключением букв «Б» и «О», к которым подписана буква «Г».

«БОГ».

После взлома офис сильно изменился, в нем неуютно и как-то не по себе. Старые двери заменили на новые, а те не скрипят, возвещая о чьем-то приходе или уходе. Столы, на которых стояли хрупкие и ломкие вещи, пустуют. Время от времени кому-то из нас попадается под ноги шальной кусок стекла, оставшийся после уборки. Кухонные шкафчики пестрят не сочетающимися тарелками и стаканами – подозреваю, Пол принес их из дома. Я тянусь за его любимой кофейной чашкой, а потом вспоминаю: ее уже нет.

Растения тоже не пережили вторжения.

Офис Пола был полностью разгромлен, его компьютер разворочен. Жесткий диск можно спасти, а даже если бы и нет, Пол хранит копии на облаке. И еще одна маленькая несуразность: компы остальных не тронуты. А это доказательство того, что погром явно устроили не нажравшиеся в честь Хеллоуина придурки-студен– тики.

Это что-то личное.

Я стучу в дверь кабинета Пола.

– Входи.

Сегодня он в очках, хмурится, глядя в экран нового компьютера. Очки он надевает, только когда глаза слишком устали для контактных линз, а это обычно случается, только когда кто-то сильно облажался. Сегодня, по крайней мере, я уверена, что этим человеком была не я.

– Что хотела?

Пол указывает рукой на стул напротив себя. Я не сажусь.

– А если у меня есть история?

– Что?

– Если у меня есть потрясающая, выдающаяся, эксклюзивная история, которая никак не останется без внимания. Давай, подыграй мне: «Что это за история? Расскажешь мне? Сама управишься с ней?»

– Вероятность того, что…

– С тобой такое уже было. Так ты и выбился.

– Пробиться и выбиться – разные вещи, – отвечает Пол. – Одно-то трудно сделать, не говоря уже о другом, а все вместе – намного сложнее. Мне помогло удачное стечение времени и обстоятельств, к тому же я не жаждал быстрого взлета.

Я возвожу глаза к потолку, и он уступает:

– Если у тебя есть «грандиозная» история, то, конечно же, мы постараемся посодействовать ее выходу в свет.

– И что это значит? Что ты позволишь мне ее написать?

– Если это будет лучшим вариантом, то да.

Однако Пол никогда не сочтет это лучшим вариантом. Потребуется это доказывать. Я бросаю взгляд на реку за окном. На улице каждый день серость, погода то просто противная, то ужасно противная. Никто из «Единства» не связывался со мной после моего визита на ферму Гарреттов, и с каждым проходящим днем мне все больше кажется, что они не видят в этом необходимости. Но я смотрела Льву Уоррену прямо в глаза и пообещала быть худшим, что случится с ним в его жизни. Я готова выложиться по полной, но единственный человек, который может мне помочь, хочет встать у меня на пути.

– Что? – прерывает мое молчание Пол.

– Думаешь, я пришла на твое выступление, потому что хотела стать твоей помощницей? – Я скрещиваю руки на груди. – Что во мне привлекло тебя и заставило сказать: «Хочу, чтобы это стало моей помощницей»?

Мы с минуту глядим друг на друга.

– «Это»? – переспрашивает Пол. – Денэм, по-твоему, почему я тебя нанял?

Я провожу пальцами по губам и смотрю ему за спину, в окно, ничего не видя за ним. Я задаю себе этот вопрос с того времени, как он лишил меня надежды на продвижение, и каждый раз, приближаясь к наиболее вероятному ответу, отключаю свой мозг.

– Не знаю.

– Уверена?

– Слушай, Пол, я была ребенком в сравнении с остальными слушателями твоей лекции. И если тебе не пришла тогда в голову мысль, что я способна… способна… – Писать. Даже произнести не смогла. – Значит, ты взял меня из-за того… из-за того, что я выгляжу охренеть как плачевно, вот и все.

Пол открыто уставился на мой шрам, но я сама напросилась на это. Неприятно, да, но сама виновата.

– Ты говорила, это была автокатастрофа? В результате которой погибла вся семья?

Мы только раз затрагивали эту тему, когда я начала здесь работать, – коротко и неловко, после назойливых расспросов Лорен. Я тогда окрысилась на нее, так как не знала, что Лорен сама по себе натура бестактная. Помню мгновенно повисшее молчание и то, как еще с час избегала смотреть кому-либо в глаза.

Больше об этом никто не заговаривал.

– Да.

– Это… ужасно.

– Да.

– Поверь, Денэм, я предложил тебе работу не из жалости. Лорен долго тянула на себе двойные обязанности, и это было несправедливо по отношению к ней. Я с месяц собеседовал претенденток на должность моей помощницы…

– Отчаялся, значит.

– И ты снова не права. Ты мне дашь вообще слово сказать? – посмеиваясь, спрашивает Пол. – Кстати, именно поэтому я решил взять тебя своей помощницей. Ты мне рта не давала раскрыть на лекции. Стоило хоть что-то сказать, как ты тут же поднимала руку. Я от такого прихожу в восторг. Обычно слушатели не взаимодействуют со мной. Ты же не давала мне расслабиться. Я подумал: если она согласится стать моей помощницей, то будет держать меня в тонусе. И оказался прав.

Я сглатываю. Пол считает сказанное похвалой, и в нем действительно нет ничего плохого, но слышать о предназначенной для меня роли, в которой я сама себя не вижу, – неприятно и тяжело. Какая же я глупая. Столько времени не осознавать: большего мне не предложат. Я меняю тему, поскольку не могу заставить себя поблагодарить Пола за то, что чувствую себя теперь никчемной.

– Стену с девизом перекрасят?

– Лорен хочет сохранить ее в таком виде. Говорит, выглядит мрачно и поэтично. – Пол пару секунд молчит. – Мне смотреть на эту стену тошно. Но я дам Лорен понаслаждаться ею до Нового года. Возможно. А может, и нет.

Я оставляю его и возвращаюсь к своей работе.

Стоит сесть, как звонит телефон.

– «СВО». Приемная Пола Тиндейла.

На этот раз молчание на другом конце трубки вдруг превращается в легший на свое место кусочек пазла. Я отворачиваюсь от Лорен, прижимаю телефон к губам и понижаю голос.

– Кейси? – Молча слушаю чужое дыхание. – Если это кто-то из Проекта…

Раздаются гудки.

Впервые на отбой нажала не я.

Кладу трубку на место, открываю раздел обратной связи и начинаю обычный разбор почты.

Взгляд приковывает письмо с Фейсбука.

«Артур Льюис приглашает вас присоединиться к группе «Вся правда о Проекте ”Единство”».

– Вот черт, – выдыхаю я.

На меня косится Лорен:

– Что там?

– Ничего. Думала, удалила важное сообщение.

Мой ответ удовлетворяет ее.

Я щелкаю по ссылке и жду, когда загрузится вкладка.

От фотобаннера на странице перехватывает дух. Это один из снимков, которые мне показывал на мобильном Артур… и на нем есть Би. Она стоит рядом с Джереми, глядя куда-то влево. Я увеличиваю фотографию и изучаю ее так, как не могла позволить себе в баре с Артуром. Эмоционально мне это дается слишком тяжело.

В детстве для меня не было никого прекраснее Би. Она напоминала мне принцессу из диснеевских мультфильмов. Казалось, ее любит само солнце. Свет выделял искорки в ее теплых карих глазах, сиял на ее волнистых каштановых волосах, всегда идеально уложенных, без единой выбившейся прядки. Мама говорила, что Би очаровательна по природе – ее Пчелка-трудяжка, живенькая и импульсивная, – и за этим очарованием, за внешней красотой почти невозможно увидеть недостатки. А они были. В одиннадцать я из сестринской ревности начала их подмечать и считать: ее рот маловат; глаза посажены слишком близко; правое веко больше левого, поэтому если посмотреть на нее в нужный момент и под правильным углом, то можно увидеть разное выражение лица в одну и ту же секунду.

Би девятнадцатилетняя колоссально отличается от себя двадцатипятилетней. Сестра навечно застыла в моей памяти такой, какой я видела ее в последний раз: уставшей от больницы, уставшей от ухаживания за мной в одиночку. На фото Би другая. На ее лице нет усталости. Она совершенно расслаблена. Сердце ноет. Насколько далеко Би отдалилась от меня? Я прокручиваю страницу вниз, до одиночного поста Артура – горестной мольбы о помощи, написанной заглавными буквами.

«Я ИЩУ ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ, КАСАЮЩИЕСЯ СМЕРТИ МОЕГО СЫНА ДЖЕРЕМИ ЛЬЮИСА…

ДЖЕРЕМИ БЫЛО ДВАДЦАТЬ ТРИ ГОДА, ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ… ОН СТАЛ ЧЛЕНОМ ПРОЕКТА «ЕДИНСТВО» И УМЕР, ОТОРВАННЫЙ ОТ СЕМЬИ И ДРУЗЕЙ, ЛИШЕННЫЙ ДЕНЕГ, ИМУЩЕСТВА И НАДЕЖДЫ. И Я УВЕРЕН, ЧТО В ЭТОМ ВИНОВАТ КУЛЬТ ЛЬВА УОРРЕНА (ДА, ЭТО КУЛЬТ!). ЕСЛИ У КОГО-ТО ЕСТЬ ИНФОРМАЦИЯ ИЛИ СОБСТВЕННЫЕ ИСТОРИИ О ПРОЕКТЕ «ЕДИНСТВО», ПОЖАЛУЙСТА, ПОДЕЛИТЕСЬ ИМИ ЗДЕСЬ… МНЕ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ, ЧТОБЫ РАСКРЫТЬ ВСЕМ ПРАВДУ! ЛЕВ УОРРЕН – УБИЙЦА! ОН УБИЛ МОЕГО СЫНА! «ВАЙС», «ЭН-БИ-СИ», «СИ-ЭН-ЭН»[9]9
  «Эн-би-си» и «Си-эн-эн» – телевизионные каналы.


[Закрыть], УСЛЫШЬТЕ МЕНЯ И РАЗБЕРИТЕСЬ С ЭТИМ. ПОМОГИТЕ МНЕ!»

На аватарке Артура фотография Джереми из бумажника. Пост помечен тегами «Проект», «СМИ». Под постом комментарий Артура, с единственным словом: «Джереми». Он словно начал что-то печатать, нажал на «enter», не закончив мысли, и ушел от компьютера, предоставив остальным завершать недосказанное. Это до невозможности печально.

Я прокручиваю страницу обратно, к снимку, чтобы его сохранить. Они так близко стоят, Би и Джереми. Как хорошие друзья. Мне вспоминаются снимки с мобильного Артура, особенно тот, где Би шепчет что-то Джереми на ухо, и я впервые задумываюсь: а что сестра еще могла сказать ему обо мне, помимо имени? Думая о Би, я думаю о девушке, находящейся в заложниках у своего горя, и людей, воспользовавшихся ее горем. Но где граница между тем, в кого тебя превратили обстоятельства, и тем, кем ты сама решила стать?

Пару часов спустя я обновляю страницу Артура, чтобы посмотреть, не появились ли новые записи. Страницы больше нет.

* * *

С работы я выхожу под ледяной дождь. Иду домой, скукожившись, втянув шею в плечи. И тут звонит телефон. Я отхожу в сторону, освобождая дорогу спешащим прохожим, и вытаскиваю из кармана мобильный. Смотрю на экран. Кейси Байерс. Я не сразу отвечаю на звонок – жду некоторое время и только потом подношу мобильный к уху, укрывшись от дождя под козырьком пекарни «Выпечка Рота». В промозглом грязном воздухе висит густой аромат хлеба.

– Алло?

– Привет, Ло. Это Кейси.

– Откуда у тебя этот номер?

– Тебя не так уж и сложно найти. Я звоню от имени Льва. Он решил, что есть вещи, которые вам необходимо обсудить, если мы действительно хотим добиться хоть какого-то понимания.

Я смотрю на дорогу – на внедорожник, водитель которого резко дает по тормозам, чтобы тот, проскользив немного, остановился на светофоре.

– Я не хочу говорить со Львом. Я хочу поговорить с Би.

– Пойми: то, что предлагается тебе, никому еще не предлагалось. Если откажешься, тогда, полагаю, каждый будет действовать так, как посчитает нужным.

– Ты угрожаешь мне?

– Не больше, чем ты нам.

– Я думала, за Проект говорят его дела. – Прислонившись к зданию, наблюдаю за проходящей мимо парочкой. Две девушки идут рука об руку, не сводя друг с друга глаз. Каково это – иметь такие отношения?

– Так и есть. И мы приглашаем тебя убедиться в этом.

Я прочищаю горло.

– Что именно вы предлагаете?

– Приезжай в наш чапмэнский дом. Побеседуй со Львом. Он расскажет тебе все, о чем ты так хочешь узнать.

– А Би?

– У нее другие заботы.

Качаю головой, словно Кейси меня видит.

– Мне этого недостаточно…

– Я скажу тебе кое-что, Ло, – прерывает она меня, – не то, что мне велели сказать, а то, что, как мне кажется, тебе нужно услышать.

– Валяй. – Я прикрываю веки.

– Ты подходишь к Проекту… с конца. Попробуешь подойти к нему с начала – и почувствуешь огромную разницу. Ты сама не представляешь, как много получишь, сделав это.

– Забавно. Вы не хотели иметь со мной ничего общего, когда я была маленькой, слабой и бессильной бороться с вами, – говорю я, открыв глаза, – теперь я вас прижучила, и Проект внезапно находит для меня время. В последний наш разговор ты назвала меня злобной и пренебрежительной, Кейси.