Текст книги "Схватка с кобрами"

Крэйг Томас
Схватка с кобрами

Древняя, обильная людьми и самая богатая из всех земель на свете, струятся Инд и Ганг со множеством притоков...

По сторонам Китай, Аравия и Персия, Великие моря на юге и залив Бенгальский...

Еще неразрешенные загадки, пока сокрытые от глаз пространства.

Уолт Уитмен «Путь в Индию»

Гетину и Филл, Эду и Линн, с любовью

Вступление

...пожалуй, только с ним впервые возникает реальный вопрос...

рука подается вперед, трагедия начинается.

Ницше «Веселая наука»

Филип Касс нажал на педаль, и его «японец» с четырьмя ведущими плавно обошел пыхтевший впереди экскурсионный автобус. Дорога уходила влево, в наполненный ароматом хвои полумрак. Сосны маячили в вышине, спускаясь к устало вьющемуся вверх, к Гульмаргу, пыльному проселку. Мелькавший в зеркальце автобус с изрыгавшим выхлопные газы астматическим двигателем исчез за поворотом. На мгновение с севера открылся снежный горб Нанга-Парбат. Слева, затем, с новым поворотом дороги, позади, в дымке позднего лета раскинулись сады и рисовые поля Кашмирской долины.

Запах сосен. Он вздохнул. Еще недолго, и мало что останется с ним, если только он снова не вернется сюда туристом. На дорожных рытвинах и камнях баранка вырывалась из рук, пока не прекратился подъем и впереди не показался старинный горный пост Гульмарг. Здесь высились, вырисовываясь на фоне неба, лифты для подъема лыжников, а на заросших полевыми цветами лужайках раскинулись новые отели и дачи с просторными верандами. При мысли о предстоящем отъезде не только из Кашмира, но вообще из Индии им вдруг овладело чувство, какое, наверное, испытываешь у постели смертельно больного близкого человека. Обогнал двух навьюченных рюкзаками туристов. Гремевшая за спиной утварь перекрывала шум мотора. Яркие рубашки и слаксы на самой высокой в мире площадке для гольфа. Из-за сосен показалась цепочка туристов верхом на пони. Они остановились, любуясь зеленой долиной, словно могучими каменными ладонями защищенной хребтом Пир-Панджал с юга и отрогами Гималаев с севера. На лице Касса застыла горькая улыбка. Он говорил на хинди, урду, мог объясниться на панджаби, запинаясь, прочитать санскрит – все вместе означало, что его срок службы в Индии закончился и что СИС[1]1
  Secret Intelligence Service – британская разведка. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть], вероятнее всего, пошлет его в Вашингтон или Москву, где приобретенные за четыре года знания с самого начала будут лишними.

Он тряхнул головой. Впереди еще пара месяцев, стоит ли унывать? Глубоко вдохнул чистый холодный воздух. В Дели было как в пекле, даже в лежащем внизу, в долине, Сринагаре томительно душно, а здесь, наверху...

Здесь, наверху, обреталась подлинная причина его меланхолии, и имела она человеческий облик. Сирина. Ожидавшая его в бунгало своего мужа, что прилепилось на краю Гульмарга к скале, обращенной к северу, в сторону пакистанского Кашмира и громады Нанга-Парбат. Сирина, индийская кинозвезда и жена министра туризма и гражданской авиации В.К.Шармара. Касс провел рукой по взлохмаченным ветерком волосам, чуть смущенно улыбаясь при мыслях о рискованном приключении, бесстыдстве их тянущейся много месяцев связи, местах их встреч в Дели и здесь, в Кашмире. О возбуждающем чувстве опасности, придававшем дополнительную остроту их любовным утехам. Когда уедет из Индии, все останется здесь.

По главной улице курортного городка бродили редкие туристы. Гвалт в кафе, оглушительная музыка из машин с откидным верхом и распахнутых настежь дверей. Потом он по короткой и узкой извилистой дороге стал подниматься к длинному деревянному одноэтажному зданию, где под украшенными искусной резьбой карнизами в отделанных ароматными сортами дерева покоях раньше обитали приезжавшие на лето наложницы раджи. Потянул ручной тормоз, разочарованно глядя на пустую тенистую веранду, где его обычно встречали, но тут же с вожделением представил, что она ждет его в длинной, с низким потолком, главной спальне, лежа на широкой кровати министра. Над ней медленно вращается, даря прохладу, вентилятор. Она не укоряет его, наоборот, протягивает руки, приглашая к себе. Он прислушался. Проигрыватель крутил что-то из американского кантри-рока, которым, казалось бы неуместно, увлекалась Сирина; сам он предпочитал традиционную индийскую музыку, а из инструментов – ситар. Может быть, в силу своего положения одной из индийских кинобогинь она порой бывала прозападней него. Значит, в постели. Все будет совершаться по канонам обольщения: шампанское со льда, шелковые простыни, соблазнительное белье, наигранные вольности – словом, все как в кино. Он, потирая щеки, улыбнулся. Как-никак он принадлежал к разведывательной службе; привыкшая к условностям целлулоидного мира Сирина, приукрашивая их отношения, звала его Бондом.

И, хотя все это было плодом воображения, ему тоже нравилось... в конце концов, любой мужчина мечтал бы о таком обрамлении. Восточная красавица, экзотическая обстановка, утонченное сладострастие, доля риска. Вполне достаточно, чтобы в предвкушении такого блаженства довольно потирать руки.

Или думать, что она стала для него чем-то большим, нежели предмет сладких вожделений. Как нескладно, что он ее полюбил. Во всяком случае, ему хотелось быть с ней и совсем не хотелось расставаться. Касс вышел из машины и медленно задышал полной грудью. Позади бунгало плескались струи фонтана. Черт побери, здесь все до последней детали было почти как в раю. Забрав из машины сумку со сменой белья и необходимыми принадлежностями, он поспешил в лиловую прохладу веранды. А вдруг еще, может быть, удастся снова выпросить продление командировки... беда в том, что после ухода Обри нет никого, кто мог дать добро одной лишь улыбкой. Пит Шелли, заняв пост генерального директора, заважничал и стал непроходимым формалистом. От него продления вряд ли дождешься...

А пока что к чертям все это. Он крикнул:

– Сирина, это я! Прибыл по расписанию.

Она, должно быть, затеяла какую-то новую игру. Видно, хотела встретить его в спальне, удивить его нарядом, или позой в постели, или игрой послеполуденного света на ее теле на фоне синеющих в окне далеких гор. Бросив на тахту в гостиной дорожную сумку и полотняный пиджак, он поспешил к ней. Ароматное дерево, резные карнизы, старая массивная мебель, толстые ковры с замысловатым рисунком. Взяв со столика бокал все еще играющего шампанского, улыбаясь, глотнул. Глотнул еще, холодный напиток приятно сжал горло. У дверей спальни под ногой хрустнуло стекло разлетевшегося на мелкие осколки бокала из-под шампанского. Сквозь обычные благовония пробивался запах "Шанели", подаренной им к прошлому дню рождения...

Он поглядел под ноги на разбитое стекло. Виной всему нетерпеливость – заслышав шум мотора, заторопилась и уронила. Встав в дверях спальни, потер виски – вдруг закружилась голова. Она лежала на шелковых простынях, правда, не снимая сари, будто позируя перед камерой. Волосы черным облаком раскинулись по подушкам. Кругом кровь, много крови. Она пропитала простыни и подушки, кровью забрызгана даже стена позади искусно вырезанного изголовья. Всюду кровь...

Еще до того, как его от ужаса вырвало, комната пошла колесом, кажущиеся огненными в слепящем свете окна пятна крови на стене закружились, как огни фейерверка... окно, надвигаясь на него, тоже поплыло по комнате, и он провалился в черноту.

* * *

Окно... Он осознал, что неясный квадрат тусклого света – это окно. Он был недвижим, но не там, где... Лежал на кровати. Окно было там, где ему положено быть, если смотреть с кровати. Склоны Нанга-Парбат позолотили лучи заходящего солнца. Вытянутая в ее сторону рука была по локоть липкой. Пальцы – он ими пошевелил – слиплись. Приподняв бессильно повисшую голову, он попытался сесть и поглядеть на свою – красную? – руку. Почему красную и липкую? Под медленно вращающимся вентилятором жужжали мухи. Он повернулся. Мухи облепили ее тело, пируя на подсыхающей крови, покрывшей ее, простыни... его руку, его рубашку, лежащий между ними нож. Он наклонился над ней, отгоняя руками мух. Голова раскалывалась, желудок бунтовал. Его рассудок, казалось, отчаянно кричал, пытаясь вернуться к действительности. Касс непонимающе посмотрел на дыры в залитом кровью сари, потом на свои окровавленные руки. Скованный ужасом, он был не в состоянии пошевельнуться, еле сдерживая подступившую к горлу тошноту. Воспользовавшись его оцепенением, мухи снова облепили ее тело.

Из проигрывателя по-прежнему неслись нелепые звуки кантри-рока, отдаваясь пульсирующей болью в висках. Потом со стороны Гульмарга, постепенно нарастая и заглушая музыку, послышались звуки полицейской сирены. Недвижимо лежавший Касс не сводил глаз с трупа.

Часть первая
Временная работа

Он обладает цепкой птичьей зоркостью,

спокойной настороженностью борзой,

и, кажется, его пугает наслаждение жизнью...

А ныне он недосягаем.

Роберт Лоуэлл «Павшим за Союз»

1
Сожжение

– Не могу ничем помочь – видишь, занят, – насмешливо ответил Хайд, хотя в жизни не прибегал к такому несерьезному оправданию.

Будто разочарованно "подозревая возможность уступки, голенастый бирманский кот удалился прочь. А сидевшая на выглядывавшем в беспорядочно засаженный сад залитом солнцем окне пестрая кошка вопросительно склонила голову набок. Возможно, у них имелись основания быть разочарованными. Ему хотелось сказать: "Ты мне теперь не начальник, Шелли. Я свободный агент. Отваливай".

Шелли молча сидел напротив на кушетке, положив рядом с собой видеокассету. Падавшее на ковер солнце было не таким ярким – как-никак конец лета. Роз, к которой присоединился бирманский кот, шумно укладывала в спальне вещи. В комнате незримо присутствовал третий. С ними был Обри, как всегда, упрекающий Хайда, на этот раз словами длинного ворчливого исповедального письма, посланного им вскоре после своей отставки. Слова, будто пощечины, отдавались в голове Хайда. "Только собственное мнение дает свободу действий. От других людей нельзя ждать ничего, кроме бесконечных обязательств перед ними, а это прямая противоположность свободе..." Обри, объяснявший, почему он, преследуя и обрекая на смерть Малана, пошел против всех принципов и правил. Дабы примириться со своей непримиримой совестью, Обри оправдывал себя в том, что позволил личным мотивам взять верх над соображениями долга и первоочередными задачами операции.

Хайд покачал головой и провел руками по вьющимся волосам. При воспоминании об Обри – об обязательстве – он вдруг рассвирепел.

– Не могу, Шелли, – взорвался он. – Не обязан. Ты мне за такие дела больше не платишь. Я больше не служу. Так что не надейся, что я от скуки возьмусь за что-нибудь интересное или опасное.

Но даже это объяснение не прозвучало так, как он хотел. Обязан. Как ему уже объяснил Шелли – со всей убежденностью начинающего генерального директора, – он "обязан Кассу своей жизнью. Касс спас тебя в Дели, посадил в нужный самолет и отправил в надежное место. Если бы не он, тебя бы убили". Из-за прямоты, с какой это было произнесено, то, что он собирался сказать – а-а, плевал я на Касса, – жалко скулило в голове, словно щенок, наказанный за то, что написал на новый ковер; или одна из кошек, изодравшая дорогую обивку. А-а, плевать на Касса... Не годится, совсем не годится, потому что в глубине сознания мысль о Кассе скулила, как все наказанные щенки и кошки.

– Прошу о немногом, Патрик, – успокаивал Шелли.

Шелли пришел к нему по собственной инициативе. На табличке на двери кабинета в Сенчури-хаузе[2]2
  Небоскреб в Лондоне, в котором размещается штаб-квартира СИС.


[Закрыть] с его фамилией и новым титулом еще не высохла краска. Генеральный директор Службы тайной разведки. Наконец-то Шелли, глядя на аспидную поверхность реки, мог каждое утро произносить вслух сей титул применительно к самому себе. Наследный принц старого Обри занял самый высокий пост, но старику ради этого назначения пришлось изрядно подергать оставшиеся в его руках нити.

Чтобы уйти от разговора, Хайд спросил:

– Как там старый хрыч? До меня теперь не доходит никаких сплетен. Я же теперь чужак.

– Кто? А-а... сэр Кеннет? – с неподдельной любовью отозвался Шелли. – Слыхал, что он в Вене, остановился у фрау Эльзенрайт.

– Его единственная настоящая старая любовь, – усмехнулся Хайд. – А потом? Зима на Багамах – мемуары стоят того.

– Думаю, что он по крайней мере более доволен, чем его прежняя политическая хозяйка, – возразил Шелли.

Может быть, и так. Обри ушел, осыпанный почестями и благодарностями.

А в спальне Роз демонстративно гремела ящиками шкафов, хлопала крышками чемоданов. Как бы поняв намек, Шелли пробормотал:

– Куда денете кошек?

– Что?.. А-а, в кошачий питомник.

– Вас не будет?..

– Пару месяцев. Смотря сколько времени понадобится Роз, чтобы разобраться с имуществом дядюшки. – В спальне сердито стукнули дверцей стенного шкафа. Кошка соскочила с подоконника; вернувшийся из спальни бирманец, обнюхав брюки Шелли, присоединился к пестрой. С Эрлз-корт в чистенькую комнату проникали пыль и запах бензина. – Видишь, ничем не могу помочь.

Роз защелкнула замки чемоданов, и, к явному неудобству Шелли, ее огромная тень возникла в двери гостиной. Ему и так было не по себе. Смущение было ненаигранным. Он не только не знал, как повернуть дело, но даже не представлял, о чем он хочет просить.

– Что на пленке? – полюбопытствовал Хайд. – Порно с убийством?

– Как тебе сказать... та, кого показывают, действительно мертва. Хочешь, покажу?

Хайд равнодушно пожал плечами, и Шелли направился к телевизору вставить кассету в видеомагнитофон. Хайд, как бы ища поддержки, оглядывал комнату, отмечая детали: выскочившую в окно пеструю, будто ее о чем-то предупредили; медленное движение по ковру солнечного луча, оживившего мебель и шторы. Шелли, щелкнув дистанционным пультом, включил телевизор.

Сразу бушующая людская масса.

– Похороны кинозвезды, по индийскому обычаю, – сухо пояснил Шелли, передавая Хайду увеличенные фотоснимки. Хайд потянулся за ними. В снятом из высоко расположенного окна кадре на экране телевизора шевелилась, будто куча червей в рыбацкой коробочке с насадкой, огромная толпа людей. Затем, безо всякого перехода, эта же сцена – толкающиеся и вытягивающие шеи люди, – снятая с земли. – Видно, им очень интересно, – добавил Шелли.

Хайд тряхнул головой и взглянул на снимки.

– Касс услаждал эту? – тихо спросил он.

– Связь продолжалась несколько месяцев.

– По правде говоря, выбор неплохой.

Хайд оторвался от фотографий и снова взглянул на экран – камера металась, пробиваясь через лес голов, и поднятых рук, размахивающих платками и косынками. Вдали погребальный костер – для кинозвезды? Ну да, это же Индия.

– Это министр, ее муж, – подсказал Шелли, заметив, что Хайд смотрит на кружащегося около костра состоятельного на вид мужчину с прилизанными лоснящимися волосами. Звуковая дорожка неважная, но чувствовалось, как нарастает шум толпы, горестный взрыв массы людей. На мгновение изображение стерла солнечная вспышка, но потом оно прояснилось. Действие на экране представлялось Хайду чужим, накаленным, угрожающим – он решил трезво оценить увиденное, несмотря на раздающиеся из спальни неприязненные вздохи Роз. – А это его брат, слева от него.

Хайд лишь кивнул головой. Министр, Шармар, которого он сразу узнал, несмотря на открытый скандал – убийство жены ее любовником-англичанином, – держался с достоинством и чуть отчужденно. Очевидно, несмотря на обстоятельства, требования индийского кинематографа вызывали необходимость при похоронах кинозвезд соблюдать определенный декорум. Хайд украдкой поглядывал на Шелли, в свою очередь наблюдавшего, как он смотрит на экран. Пока огонь не был слишком сильным, семья мужа сгрудилась у костра, а в соперничающих с мерцающим пламенем ароматного дерева лучах заката из толпы неслись горестные восклицания. Языки пламени лизали...

Он опустил глаза. Ее.

– Значит, Касс с ней спал?

– Видно, так.

Толпа прихлынула ближе к поднимающемуся пламени костра. Закутанную в белый саван фигуру теперь окутывали голубой дым, желтое пламя и яркий свет заката. Люди в толпе теснились к огню, словно паломники к внезапно возникшему чуду.

– А что говорит он?

В гостиную вместе с хвостом влетевшего в открытое окно, будто большой осенний лист, бирманца вернулся по-английски бледный послеполуденный свет. Зрелище на телевизионном экране казалось экзотически нереальным.

– Ничего не говорит – в этом вся проблема. Ни резиденту, ни кому-нибудь еще. Твердит одно и то же... – Шелли недоуменно развел руками, затем добавил: – Лично генеральному директору, иначе ни слова.

– Я бы подумал, что он станет вопить о помощи.

Когда языки пламени поднялись выше и самые дорогие и близкие подались назад, причитания и – да, яростные крики – толпы слились в оглушительный хор. Последняя ночь индийского ритуала.

– В некотором смысле так и есть.

– И ты считаешь, что у него, возможно, есть что сказать в свою защиту, – вызывающе бросил Хайд, – но я склонен поверить грязным выдумкам индийских газет. – Он криво ухмыльнулся. – Скажешь, не так? Без дипломатического иммунитета. Ссора в постели, которая к концу становится совсем непристойной – переругались, передрались, и вот тебе убийство, – с подковыркой закончил он. – Что сообщает Дели?

– Их это не удивило. – Было видно, что Шелли подошел к тому, что его мучило. Хайд смутно вспомнил Диксона и остальных.

– Откуда им знать? Стадо баранов. Одно слово, индийская резидентура.

Шелли тут же, будто поймав Хайда на удочку, просительно протянул ладони, выставив из рукавов светло-серого пиджака обтянутые манжетами рубашки белые кисти рук.

– Потому-то я должен быть уверен, Патрик... – улыбнулся он. – Поэтому и пытаюсь всеми правдами и неправдами втянуть тебя в это дело.

– Из-за того, что не можешь доверять этим посредственностям? Разберись с ними, Питер.

Бирманец величественно проследовал в сторону Роз, очертания которой снова возникли в дверях: руки, как всегда, сложены на груди, подбородки вызывающе подняты кверху, ноздри раздуты. Шелли, казалось, отпрянул назад под одним из ее самых восхитительных, по мнению Хайда, испепеляющих взглядов.

– Касс прислал довольно щекотливый материал. Играл с опасными вещами, – прокашлявшись, многозначительно произнес Шелли. Существующая между ними дистанция была очевидна обоим, как и настоятельная необходимость помощи Хайда. – Он считал... – Шелли взглянул на все еще мелькающие видеокадры: убитый горем Шармар, министр склонил голову на плечо одетого в белое родственника, члены семьи сгрудились вокруг, как будто желая приобщиться к горю или тоже найти место на телевизионном экране, – ...считал, что Шармар в чем-то замешан.

– Оправдываясь за то, что трахает его жену? – насмешливо заметил Хайд.

– Возможно, – смущенно ответил Шелли. – Мы так не считали. Но и не были уверены. Теперь некоторые склонны верить – в нынешних условиях.

Он снова пожал плечами, видно не собираясь распространяться о подробностях.

– Так о чем шла речь... ну, в оправдание, что трахал госпожу Шармар?

– О наркотиках. У Шармара в Кашмирской долине большие участки земли. Касс, по всей видимости, считал, что она используется для выращивания опийного мака. Урожай переправляется главным образом в нашу сторону. – Он поднял глаза. – Прежде, чем ты скажешь, что это не наше дело, я просто замечу, что в наши дни... за неимением прежних целей, нас касается все. – Он устало улыбнулся, сразу став менее солидным, как будто все еще оставался подручным Обри. Это была умная уловка, если вообще была уловкой. – Из-за этого, возможно...

– ...Касса подставили. – Хайд поглядел на лежащие рядом фотографии, потом на расплывающееся изображение на экране – огонь догорал, закат тоже. Только по-прежнему, изображая горе и ярость, бушевала распаленная толпа. – Так ли на самом деле? Ты веришь Кассу? Или же ты просто хочешь убедиться, что такого не может быть? Шармар ходит в наших друзьях, не так ли? Полагаю, что так оно и есть, потому что он на наркотиках делает здесь состояние.

– Не знаю... именно в этом хочу разобраться... – Его передернуло, будто от легкой тошноты. – Не хочется подписывать свой первый приказ об увольнении – "черный лист", – если в этом нет необходимости. Настоящей необходимости.

В данном случае это было не совсем увольнением. Касса просто отдавали на милость местного правосудия. Никаких сделок, никаких мер к спасению.

Еле сдерживаясь, Хайд произнес:

– Не знал, что ты ни с того ни сего чокнулся. Думал, что всегда был таким.

– Это касательно убийства той женщины?

– Она что, жаловалась, что у нее болит голова? – Он бросил взгляд на дверь, откуда раздавались шумные вздохи. – Роз постоянно ноет, но я ее пока что не прикончил.

– И не рассчитывай, – смутив Шелли, подала голос Роз, утверждая свою решимость держать события под контролем.

– Мне бы хотелось получить твою оценку, Патрик.

– Попроси съездить туда Обри – он сейчас все равно бездельничает. А я, признаться, не хочу иметь с этим никаких дел. Почему я?

– Потому что ты скажешь мне правду, по крайней мере, как ты ее видишь.

– Значит так, Объединенный комитет по разведке выбрасывает Касса на свалку и ставит тебя в нелепое положение, тогда ты приходишь, чтобы сделать то же самое по отношению ко мне. Уж не хочешь ли ты, чтобы я пришил его? Иначе тебе был бы нужен кто-нибудь из тех, кто умеет допрашивать, а не такой, как я.

Хриплое дыхание Роз. Кому как не ей было знать все их порядки, все коварные штучки? Если бы с Хайдом что-нибудь случилось, она могла бы написать в "Таймс" или появиться в программе "Мир в движении" и, пусть задним числом, рассказать правду. Удивительно, что она была недовольна им.

– Нет, – возразил Шелли с таким видом, будто только что определился. Потом вдруг выпалил: – Знаешь, Касс передал мне – думаю, кого-то подкупил, до меня дошло по моим каналам – словом, передал мне следующее: "Выручайте. Я этого не делал. Им нужна моя голова".

– Не доверяет делийской резидентуре? Паранойя... или здравый смысл, – рассмеялся Хайд. – Правда, заставил тебя попрыгать, Питер.

– Что ты, черт возьми, ребячишься, Хайд? – крикнула из дверей Роз. Она величественно, словно полный сокровищ галеон, вплыла в комнату и плюхнулась рядом с Хайдом, подчеркивая его щуплую фигуру. – Что у вас на уме, мистер Шелли? Вы хотите, чтобы он переговорил с этим малым, Кассом. Для чего? Бросить Касса на свалку – судить, дать большой срок и со временем перевести отбывать сюда, в тюрьму "Форд Опен" или куда-нибудь поприятней? Так, что ли?

– Ну да, – дурашливо ухмыльнулся Хайд. – Кассу можно будет попросить ковры в два дюйма толщиной и музыкальный центр последней модели. Возможно, его даже навестит королева-мать.

Шелли неловко вертелся в кресле. Руки снова просительно высунулись из манжет. Его не смешили дурацкие шутки Хайда. Шелли унаследовал от Обри способность придавать своим словам оттенок искренности, создавать впечатление неподдельности.

– Мне нужно знать! – оборвал он Хайда. – Овдовевший Шармар будет следующим лидером Конгресса – вторым, а возможно, первым лицом в стране. Касс утверждает, что Шармар – король наркобизнеса. Я очень прошу тебя проверить справедливость такого обвинения и заодно, возможно, помочь Кассу... – Взглянув на Роз, он продолжил нажим: – Касс настаивает, что это правда... но ничего не говорит делийской резидентуре. – Он стукнул кулаком по колену. – Мне нужно знать! Один разговор... один, черт возьми, разговор – это все, что я прошу... и мы заплатим по полной ставке!

– Плюс премиальные, плюс расходы... коли так, можешь оплатить билеты в Австралию, – прежним тоном проворчал Хайд.

Сидевшая рядом Роз, казалось, молча его осуждала.

– Патрик... узнай, что он хочет сообщить. Ты потеряешь день, от силы два... это же практически по пути. – Шелли провел рукой по редеющим волосам. На висках седина. Бремя службы, с усмешкой подумал Хайд. – Если я ничего не раздобуду – хотя бы что-нибудь, – что можно предъявить Объединенному комитету по разведке, они, возможно, предпочтут придерживаться своего, то есть оставить Касса на милость индийского правосудия. Если только он не поставит кое-кого в щекотливое положение...

– В этом случае в один прекрасный день он, проснувшись, обнаружит, что повесился у себя в камере.

Шелли молча кивнул.

– Меняется времен теченье... но уж не думаешь ли ты, что я хочу изменить порядки до такой степени? Вызволить Касса вопреки одобренному властями решению? Если Шармар захочет, если станет настаивать, тогда, возможно, правительству Ее Величества придется просто согласиться. Итак, пожалуйста, черт бы тебя побрал, поезжай и выясни наконец, что у него на уме.

Хайд сцепил руки на коленях. Пестрая кошка, прянув ушами и поджав хвост – благоразумно, подумалось ему, – убралась с подоконника. Важно, действительно важно – не говоря уж о разбуженном, словно воспоминание о выпивке у бывшего алкоголика, любопытстве, – что Шелли не лукавил. Он был по-настоящему озадачен и нерешителен. Шармар – могущественный друг, восходящая звезда. Его жену-актрису убили. Он, возможно, захочет, чтобы Касс ответил за смерть... если только он не связан с производством наркотиков. В этом случае Касса уберут по-тихому. Самоубийство из-за угрызений совести, гибель при попытке к бегству... такая жалость, сагиб, но так уж получилось.

Тут Роз, побуждая согласиться, двинула его локтем в бок.

– Итак, Объединенный комитет по разведке собирается его бросить, отключить беднягу от дипломатического кислорода? – Шелли согласно кивнул. – А мне надо всего лишь с ним поговорить и сообщить сюда?

Снова кивок. Роз еще сильнее ткнула его локтем, дескать, хватит ребячиться, показывать свое самолюбие. Раз, другой, третий...

– Вот хреновина, – вздохнул он, – чего только не сделаешь ради Англии!

Ее все еще трясло, когда она ступила на настил плавучего дома. Дрожащей рукой отмахнулась от прислуги и прошла в гостиную. При воспоминании о виденном снова выворачивало желудок. Безногое тельце ребенка, повисший на подоконнике старик, изрешеченный стеклом и залитый кровью... еще и еще. Заброшенный на разорванную полотняную маркизу лавки дохлый пес. Наливая себе изрядную порцию виски и утирая со лба и волос пот и муссонную влагу, она выглянула в окно. За фортом Хари-Парбат, ближе к центру Сринагара, где после взрывов вспыхнул пожар и начались беспорядки, все еще висело зарево. Вдали раздавались звуки сирен – "скорая помощь", пожарные машины, полиция, армия.

Она отхлебнула крепкого напитка, закашлялась, чуть не сблевнула, потом посмотрела на ногу. Смешавшаяся с уличной грязью кровь, порезы осколками разлетевшегося стекла. Она бежала, охваченная, как и все, паникой, под одним из последних ливней нынешнего муссона. Она не сводила глаз с ноги, краем глаза улавливая неясные, будто сквозь катаракту, дрожащие очертания стакана. Веранду залили лучи вечернего солнца. В них, вспыхнув всеми красками, промелькнул зимородок.

Без предупреждения взорвали мусульманскую лавку на запруженной людьми торговой улице. Индуистские террористы – вот что объявят, еще больше нагнетая напряжение вокруг Сринагара. Вдали продолжали завывать сирены. В задней двери появилась и исчезла худощавая фигура повара. Подняв голову, она окинула взглядом замысловатую резьбу потолка, стенные деревянные панели, сложный узор ковров, старомодную английскую мебель. Комната не создавала впечатления замкнутого пространства; сквозь тюлевые занавески проникало слишком много света – казалось, они не могут служить надежной защитой. Осушив стакан, наполнила снова и направилась к стоявшему на столике под канделябром телефону. Обстановка из фильмов 30-х годов. Теперь она ее раздражала. Снимая трубку, услыхала, как по окружающему дом узкому мостику прошлепал босыми ногами поваренок. Из соседнего плавучего домика – одного из домиков ее отеля – слышались возбужденные голоса вернувшихся из города расстроенных туристов. Еще пара таких дней со взрывами, и чертов Форин оффис[3]3
  Обиходное название британского министерства иностранных дел и по делам Содружества.


[Закрыть] порекомендует всем британцам покинуть Кашмир! Дела и без того идут плохо... Стараясь удержать трясущийся указательный палец, набрала междугородний номер и стала ждать, придерживая свободной рукой на груди мокрую блузку. От прилипших к щекам волос пахло дождем и страхом.

Телефон ответил, и она выпалила:

– Негодяй! Ты, черт побери, чуть меня не убил!

– Что случилось? – переполошился он. – С тобой все в порядке?

– Расцарапало ногу. Мне еще повезло!.. Там дюжина, нет, две дюжины убитых!..

– А ты как думала? – спокойно заметил он. – Возьми себя в руки, Сара. Сама знаешь, что так надо.

– Там так много... – начала было она, глотая застрявший в горле комок.

– Тогда в будущем потребуется меньше... меньше взрывов. А теперь возьми себя в руки. Ты же знала, что это произойдет. Не хочешь смотреть, сиди дома. Так будет безопаснее.

В далеком голосе слышалось равнодушное участие, будто исходившее от врача, предписывающего покой и строгое соблюдение режима пациенту со слабым сердцем. Слабым сердцем? Поздно думать о сердце, разозлилась она. Она была очень зла на себя. Из-за того что выглядела слабой и глупой – по-бабски впавшей в истерику!

– Меня же... меня могли убить, – со страхом повторяла она.

– На уик-энд приеду, Сара. А пока будь поосторожнее. Рад, что ты не сильно пострадала. А теперь спешу...

Их разъединили. Видно он, не договорив, положил трубку. Она тоже сердито швырнула трубку на рычаг. Расстегивая мокрую мятую блузку, снова увидела мелькнувшего в освещенных солнцем дверях зимородка. Держась в тени резного навеса, вышла на веранду. Подгоняемые еле заметными гребками весел, по гладкой воде скользили лодки с овощами и другими съестными продуктами. По озерам Нагин и Дал в толкаемых шестами пестро разукрашенных лодках-шикарах, сидя под балдахинами, катались туристы. Зарево над городом блекло, подобно солнечному закату. Глубоко и медленно дыша, она глядела на горы, окружавшие озера и город.

Подумала, что надо бы пойти в гостиничный домик и утихомирить чертовых туристов, пока кто-нибудь не явился сюда жаловаться или просто поболтать. Ладно, через минуту-другую. С озера тянуло легким свежим ветерком, треск лодочных моторов теперь заглушал затихающий вой сирен, лодочники-торговцы перекликались с поварами и прислугой, шумели озорные поварята. Она старалась отвлечься от нарушающих тишину голосов, возвращавших ее к рыночной толпе и первым пронзительным крикам.

Стала разглядывать лодки, просто как лодки, их темные, будто вырезанные из бумаги силуэты, мозаичные украшения, расписанные красками борта. Над горами редкие клубы облаков. Запах скошенной травы. Рядом с верандой на воде цветы лотоса; большой раскрывшийся цветок лотоса в высокой вазе на столе, рядом с позавчерашним номером "Таймс". Она взглянула на страницу иностранных новостей, раскрытую перед тем, как пойти за покупками...