Текст книги "Разбитые звезды"

Кришан Чандар
Разбитые звезды

Ночная усталость давила на плечи, стучало в висках, голова казалась налитой свинцом, мучила жажда от выпитого вчера на почтовой станции в Трейте пива. Он то и дело облизывал пересохшие губы, стараясь избавиться от неприятного горького привкуса во рту. И хотя его мутные с похмелья глаза выражали одну лишь апатию, это не мешало ему с большим искусством вести маленькую, рассчитанную на двух человек машину по извилистой горной дороге с крутыми опасными поворотами, потому что он помнил их так же хорошо, как азбуку.

С одной стороны дороги, по которой неслась его машина, высились отвесные скалы, с другой была пропасть, на дне которой виднелись белые завитки пены грохочущей Джхилам. Быстрая езда по горной дороге радостно щемила сердце. Прохладный утренний воздух был напоен ароматами лесных цветов и трав, росших по склонам высоких гор. Какой чудесный, нежный, бесподобный запах! Он воскрешал в памяти губы Нихало и счастливые минуты прошедшей ночи…

В пивной кружке отражались лучи заходящего солнца… Пиво было такое приятное… Где-то далеко в предутренней тишине раздавалась трель соловья… Казалось, тишина и пение соловья перекликались друг с другом… и он никак не мог понять, где кончается тишина и где начинается пение… В лучах восходящего солнца цветы на яблонях были похожи на улыбку Нихало… Ее губы даже после поцелуя оставались невинными. Казалось, ни одна живая душа в мире не может коснуться их. Какое удивительное чувство! Но теперь гостиница осталась далеко позади… Ночью красота Нихало казалась вечной и неземной… Ее губы, ее теплые глаза, ее черные густые волосы, такие же мягкие, как предутренняя тишина. К ним было приколото несколько только что распустившихся яблоневых цветков, таких же нежных, как соловьиная трель в предутренней тишине. И он никак не мог понять, где же начинается тишина и где кончается пение… Но теперь эта гостиница осталась далеко позади и представлялась каким-то райским замком.

Машина петляла по горной дороге, блестевшей подобно серебристой ленте, а в его воображении мелькали губы Нихало, лесные цветы, трель соловья и золотистое пиво. Внизу гневно ревела Джхилам, а на яблонях начали распускаться сотни тысяч бутонов. «Что, если повернуть машину в эту бездонную пропасть и подняться в воздух, как птица?» – подумал он. Едва эта мысль пронеслась в голове, как по телу пробежала дрожь, и он широко открыл глаза.

Он остановил машину у родника и долго умывался, напевая песенку, потом прополоскал горло. Наконец, он почувствовал себя лучше. Опьянение прошло, вкус пива исчез. В глазах засветился огонек. Захотелось есть и пить. Он налил из термоса горячего чая, намазал маслом кусок поджаренного хлеба и начал есть. По телу разлилось тепло, и он почувствовал прилив сил. Усталость начала проходить. Он внимательно, с интересом рассматривал проходящих по дороге людей и проезжающие автомобили, в которых купцы-марвари из Бикенара[1]1
  Бикенара – название района в Кашмире.


[Закрыть] везли своих толстых жен на прогулку в Пхальгам.[2]2
  Пхальгам – название курортного места в Кашмире.


[Закрыть]

Вот промчалась легковая машина, которую вел европеец. Одной рукой он обнимал жену, которая в этот момент подкрашивала губы; а вот проехал автобус, в котором сидели больные клерки со своими полумертвыми женами. Дети высовывались в окна и страшно шумели… Автобус вел сикх. Чалма его распустилась, и он, казалось, дремал. «А что, – подумал он, – если через несколько миль этот сикх попытается направить машину в пропасть, а на следующий день прочитает в газете небольшую заметку о том, что на Марри Кашмир-роуд произошел несчастный случай: в пропасть упал автобус. Все пассажиры погибли. Шофер едва спасся…»

В этом же автобусе находилась веселая компания пенджабских борцов. Вероятно, кокетство женщин и кашмирские груши привели их в такой восторг. Но разве они знали, что через несколько миль им придется участвовать в необычайном состязании – бороться со смертью. Разве они знали, что скоро они будут кричать душераздирающим криком, как кричат женщины в минуту отчаяния, и полетят в пропасть, как летят на землю сбитые с дерева груши…

Некоторые женщины, сидевшие в автобусе, были в шелковых паранджах, которые шелестели на ветру. У некоторых лицо было открыто. Одна из них, в красивой парандже, сильно, по-мужски, сплюнула накопившуюся от бетеля слюну, которая шлепнулась недалеко от родника. Ему пришлось отодвинуться в сторону.

Мимо прошли три носильщика, на ногах у них были сандалии. Бритые головы едва прикрывали тюбетейки. На плечах они несли большие корзины с солью. Ноздри их раздувались, лица раскраснелись. Глядя на них, он подумал: «Кашмир славится красивыми женщинами и сильными рослыми мужчинами».

Быстро прошли две молодые загорелые красивые гуджри,[3]3
  Гуджри – девушка из скотоводческой касты в Пенджабе.


[Закрыть] еще совсем девочки, но уже сочные, как джаман.

Какой-то шофер остановил машину у родника, чтобы охладить мотор и покрышки. В машине сидел толстый купец с собакой, до смешного похожей на своего хозяина. Увидев человека, собака начала лаять.

– Перестань, Томи! Томи, замолчи! – несколько раз сказал ей хозяин, но собака продолжала лаять до тех пор. пока машина не скрылась за поворотом.

Время близилось к полудню, когда он надумал ехать, решив, что к вечеру, пожалуй, доберется до какой-нибудь гостиницы. До Гархи[4]4
  Гархи – название местечка.


[Закрыть] ему уж сегодня не доехать.

Он зачерпнул рукой чистой родниковой воды, собираясь напиться, как вдруг увидел, что к нему совсем тихо подошла молодая, но уже немного полная женщина в синих шароварах и черной кофточке, под которой отчетливо вырисовывались полные груди. Вода из пригоршни вылилась. Когда он посмотрел на ее тонкие, пересохшие от жары алые губы, ему стало все ясно. Она зачерпнула рукой воды и долго жадно пила… губы ее были влажны. Грудь и даже вьющиеся волосы около ушей намокли. Взгляды их встретились. Она улыбнулась и начала плескать в лицо холодную воду.

– Куда вы идете? – спросил он.

– Я была тут недалеко, у своих родителей, а теперь иду в Буландкот[5]5
  Буландкот – название местечка.


[Закрыть] к мужу.

– Буландкот! Где это?

– Нужно идти по этой дороге километров двадцать – двадцать пять, затем через лес в горы. Наша деревня расположена очень высоко. Там так прохладно.

– Чего же вы забрались так высоко. Смотрите, как здесь хорошо, да еще такая вкусная холодная вода.

– Мы скотоводы, – сказала она, улыбнувшись, – пасем овец, коз, буйволов. Там, наверху, очень хорошие пастбища, которые начинают зеленеть сразу же, как только стает снег. Скот с большим удовольствием ест эту нежную мягкую травку. Есть у нас и родники. А вода в них немного холоднее и вкуснее, чем в этом.

– Вы катались когда-нибудь на автомобиле? – спросил он, чтобы переменить тему разговора.

– Да, один раз, когда выходила замуж.

– И давно это было?

– Два года тому назад.

Он начал готовиться к отъезду. На носу у нее все еще висели две капельки воды. Мокрый завиток волос прилип к правой щеке.

– У вас на носу две капли воды, – сказал он. И как-то сразу оба рассмеялись. Две капли, два года, две полные груди…

– Садитесь в мою машину. Километров двадцать – двадцать пять я смогу вас подвезти.

Он взял ее за руку, но она колебалась. Тогда он втолкнул ее в машину, а затем… Разве эта машина не была приспособлена для двоих? Совершенно машинально он обнял ее. По всему ее телу пробежала легкая дрожь, подобно тому как случайный порыв ветра нагоняет небольшую зыбь на спокойную гладь океана. От быстрой езды у нее захватило дух. Огромное удовольствие и радостный трепет разоблачили ее ложь о Буландкоте.

Сумерки надвигались уже со всех сторон, когда он, наконец, добрался до гостиницы. Гора впереди была похожа на стену огромного замка, а верхушки деревьев – на ружья сторожей. Он снова был один. Им овладел страх. Он боялся самого себя, деревьев, тишины, темноты. Этот страх заполз к нему в душу. Болото меланхолии засасывало его все больше и больше.

– Откройте-ка бутылку Вайт Хорс,[6]6
  Байт Хорс – название виски.


[Закрыть] – сказал он хозяину гостиницы и сунул ему в руку десять рупий. Что такое десять рупий по сравнению с приятным времяпровождением: презренный клочок бумаги. Увидев перед собой бутылку с вином, он подумал: «Теперь я спасен, теперь уже это болото больше не засосет меня», и крепко взял бутылку за горлышко, чтобы она не убежала.

– Эй, хозяин, – позвал он.

– Слушаю, господин.

– Поджарь курицу. Да смотри, чтоб не была худая.

– Будет сделано, саркар.[7]7
  Саркар – господин.


[Закрыть]

– Да, вот что. Приведи-ка… – и он дал ему еще пять рупий, – и смотри, чтоб тоже не была худая. Получишь премию.

Губы у хозяина расплылись в улыбке. Глаза заблестели. Вены на шее надулись, как у мясника.

– Господин будет доволен. Такого цыпленочка принесу, что…

– Иди, иди, – перебил он его и налил себе полный стакан.

В саду, о чем-то переговариваясь, весело щебетали птички.

– Пин, пин, пин, – пела одна.

– трри… ри… ри, – отвечала ей другая.

И вдруг обе смолкли: где-то захлопал крыльями невидимый хищник. Затем снова: трри… ри… ри… пин… пин… пин… пи., пи. А он все пил и пил. На душе становилось все тоскливее и тоскливее.

В гостинице никого не было, и у него появилось желание пойти в гараж, прижаться к своей машине и сказать ей: «Я совсем одинок, вся моя жизнь в тебе, я люблю тебя, люблю оче… нь…»

Пить было больше нечего. Голова уже готова была упасть на стол, когда кто-то тронул его за плечо. Он открыл глаза: около него стоял хозяин, а рядом с ним женщина.

– К-кто ты? – спросил он, заикаясь.

– Меня зовут Зубеда, – с дрожью в голосе ответила она.

Он встал, опираясь на стул и покачиваясь, направился в комнату. Хозяин хотел помочь ему, но он оттолкнул его.

– Я сам дойду.

В этот момент ему казалось, что он идет по глубокому снегу, а по обе стороны от него бездонная пропасть.

В комнате был полумрак и только в углу горела одна маленькая лампочка.

«Может быть, теперь моя душа будет спасена», – подумал он, направляясь к свету. Вдруг он услышал звук поворачиваемого в замке ключа. Это хозяин закрывал снаружи дверь. Он повернулся и увидел прижавшуюся к двери женщину.

– Иди сюда, сюда. Здесь свет, – позвал он ее. Она медленно подошла. Волосы ее были расчесаны на прямой пробор, который блестел, как серебристая лента дороги. В ушах у нее висели серебряные серьги.

– Почему ты печальна?… Как тебя звать? – склонив голову к ней на плечо, спросил он ласково.

– Зубеда, – едва слышно ответила она.

– Шубеда… Шубеда, – смеялся он. – Шубеда… какое краси…

Он нежно гладил ее блестящие, напомаженные волосы, повторяя:

– Шубеда… Милая Шу… Шубеда… Эта помада делается из тех лесных цветов. От нее волосы становятся краси… красивые… красив… Шубеда… а… а…

Он истерически засмеялся.

– Ты очень красива, Шубеда, – сказал он, поглаживая ее нежные, похожие на розы щеки. Но вдруг он быстро отпрянул от нее. – Ты… Шубеда?… Нет, ты моя мать. Ха-ха-ха!

Он приблизился к ней, взял ее за руку, но она быстро отдернула ее, будто ужаленная змеей. – Да, да, Шубеда, ты моя мать! – закричал он. – Ты моя сестра, Шубеда… Шу… Шу… Шубеда, я преступник. Зачем ты пришла сюда?

– Я бедная, поэтому и пришла, – сказала она тихо.

– Бедная? Ха-ха-ха!

– У меня болен сын. Мой крошечный мальчик. Доктор сказал, что у него воспаление легких. Он требует четыре рупии, а здесь мне дали только три. Ради бога, дайте мне еще одну рупию.

– Воспаление легких? Ха-ха-ха!.. Отведи его в бла… благо… благотворительный госпиталь… Воспаление легких… крошечный…

– Здесь всего один госпиталь, – сказала она жалобно. – О боже! Что мне делать? Я готова целовать ваши ноги. Ради бога, дайте мне еще одну рупию. Только одну.

– Перестань, хватит. Не думай об этом, маленькая Шубеда. – Он обнял ее за шею. – Я не могу жить без тебя, прекрасная Шубеда… Я одинок… Я люблю тебя. Спаси меня, Шубеда. – Он положил голову к ней на плечо и зарыдал.

Ночью он спал, крепко обняв ее за шею, будто держал за горлышко бутылку виски. Огонь в лампе едва мерцал. В ночной тишине все еще слышалось щебетание невидимых птичек, но их уже никто не слушал.

Утром он проснулся совершенно трезвым. Лампа погасла. Птички замолкли. Почти совсем раздетая, она лежала в его объятиях. Напомаженные волосы спутались. На белой шее отчетливо были видны следы его поцелуев. Он осмотрел с ног до головы ее точеную фигуру и начал гладить. По телу ее пробежала легкая дрожь, будто ветерок всколыхнул спокойную водную гладь. С губ ее сорвался вздох отчаяния.

– Мой любимый маленький мальчик… – произнесла она в беспамятстве и сложила губы так, как бы собиралась поцеловать своего дорогого сына.

– Мой маленький?…

Он вскочил как ошпаренный. В голове его мелькали события прошедшей ночи: маленький мальчик… Воспаление легких… Доктор… Он вздрогнул. Три рупии… четыре рупии… только одну рупию. Ему казалось, будто он провел ночь с собственной матерью.

Он слез на пол и удивленно посмотрел на просыпающуюся женщину, которая всю ночь провела в его объятиях.

– Накройтесь одеялом! – закричал он. – Убирайтесь прочь с моих глаз! Почему вы так смотрите на меня? Вы что, не слышите?! Вставайте, вставайте с моей кровати!.. Возьмите это. – И он бросил ей одну, две, три, четыре рупии. – Возьмите все. Бегите! Бегите! Бегите отсюда!

Он сорвал с нее одеяло, кинул ей в руки одежду и выставил за дверь.

Долго он сидел на кровати, обхватив голову руками. Мысли его сбивались, путались, они волновали его, но он никак не мог привести их в порядок. Теребя свои длинные спутанные волосы, он пытался разорвать эту сеть, которая опутала его мозг и сердце. Наконец, вошел хозяин и сказал, что приготовлена горячая вода. Он как-то неохотно встал и отправился в ванную. Настроение было неважное, во рту противно, как обычно бывает после выпивки, плечи тяжело ныли.

Вымывшись, он прошел на веранду в ожидании завтрака, сел за стол и, подперев голову руками, стал ругать себя.

Сметливый хозяин принес к завтраку бутылку пива. Приятная жидкость медленно, но уверенно изменяла ход его мыслей. Настроение улучшилось. Он даже начал насвистывать какую-то мелодию. Вспоминались счастливые, радостные мгновения двух ночей: блестящие, напомаженные волосы… черная кофточка, под которой отчетливо вырисовывались круглые груди… Неземная красота Нихало, трель соловья, птичий щебет, цветы на яблонях и вкусная холодная родниковая вода. Он громко расхохотался и тут вспомнил о своей машине, которая ожидала его в гараже.

Отдав хозяину обещанное, он встал и спросил, далеко ли отсюда до почтовой станции в Гархи.

– Сто десять миль, господин, – ответил хозяин.

– Так! А как звать там хозяина?

– Хадим Шах.

– Хм!

– Очень хороший человек. Преданный слуга господ.

За поворотом мелькнул голубой автомобиль, подъезжающий к станции. Машину вел тучный с двойным подбородком мужчина. На голове у него была греческая феска. Одной рукой он обнимал женщину. Она была одета в голубые шаровары и черную кофточку, под которой отчетливо вырисовывались круглые груди. Взгляд ее был пустой и безжизненный, как у закоренелых преступников. Он улыбался.

Бедные женщины, ради того чтобы хоть мысленно представить себя чистыми и непорочными, выдумывают разные Буландкот и свекровей, расположенных, в зависимости от обстоятельств, то у одного родника, то у другого, то у одной почтовой станции, то у другой. В душе он тысячу раз поблагодарил бога, который создал бедных женщин, а ему дал возможность наслаждаться. Зубеда, Байт Хорс, жареная курица… Господи! сколько радостей ты создал…

Почтовая станция в Гархи представилась ему чем-то прекрасным, и он поехал еще быстрее.

Впереди и позади него вилась серебристая лента мощеной дороги. Она бежала через густые сосновые леса, мимо родников с холодной вкусной водой, мимо почтовых станций. Это та самая серебристая лента, которая омрачает сердца людей, губит женщин, уродует жизнь общества.