Текст книги "Почти полный список наихудших кошмаров"

Кристал Сазерленд
Почти полный список наихудших кошмаров

Copyright © Krystal Sutherland, 2017.

© Дорохова С., перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Посвящается Челси, Шанае

и всем, кто когда-либо испытывал страх:

вы смелее, чем думаете

1
Парень на автобусной остановке

Эстер Солар вот уже как полчаса топталась у входа в Центр реабилитации и ухода Лилак-Хилл, когда стало известно, что проклятие вновь дало о себе знать.

Ее мать, Розмари Солар, позвонила по телефону и объяснила, что больше ни при каких обстоятельствах не сможет забирать свою дочь. Она обнаружила на капоте их семейного автомобиля черную, как ночь, кошку с дьявольски желтыми глазами-щелочками – этого дурного предзнаменования было вполне достаточно, чтобы не позволить ей сесть за руль.

Однако Эстер это известие ничуть не смутило. Спонтанное проявление страхов было не новым явлением в семействе Солар, поэтому она отправилась пешком к автобусной остановке, располагавшейся в четырех кварталах от Лилак-Хилл. При ходьбе ее красный плащ развевался на вечернем ветру, отчего привлекал внимание прохожих.

По дороге она размышляла над тем, кому обычно нормальные люди звонят в подобных случаях. Отец до сих пор прятался в подвале, куда добровольно заточил себя шесть лет назад. Юджин отсутствовал (он, как подозревала Эстер, в очередной раз выпал из реальности – такое случалось время от времени). А дедушка утратил навыки мелкой моторики, необходимые для управления транспортом (не говоря уже о потере памяти – он напрочь забыл, что она – его внучка).

Выходит, в трудной ситуации практически некому было выручить Эстер.

Для вечера пятницы на остановке оказалось на удивление безлюдно. Только один человек сидел на скамейке – высокий чернокожий парень, одетый как персонаж фильма Уэса Андерсона[1]1
  Уэс Андерсон – американский кинорежиссер, сценарист, актер и продюсер. Является одним из представителей американского независимого кино.


[Закрыть]: в желто-зеленых вельветовых штанах, замшевой куртке и натянутом на голову берете. Юноша тихонько всхлипывал, поэтому Эстер повела себя так, как полагается вести, когда совершенно незнакомый человек проявляет в твоем присутствии чересчур много эмоций – она не обратила на него внимания. Села рядом с ним на скамейку, достала потрепанный томик «Крестного отца» и постаралась изо всех сил сосредоточиться на чтении.

Мерцающие над головой фонари гудели подобно осиному гнезду. Если бы Эстер не подняла глаза, следующий год ее жизни сложился бы совершенно иначе, однако она принадлежала к семейству Солар, а Солары имели отвратительную привычку совать нос в чужие дела.

Парень трагично шмыгнул носом. Эстер вскинула голову. На его скуле расцветал синяк, казавшийся во флуоресцентном свете темно-фиолетовым, а из пореза на брови сочилась кровь. Узорчатая рубашка – очевидно, из секонд-хенда середины 1970-х годов – была порвана в районе воротника.

Молодой человек снова всхлипнул и покосился на нее.

Обычно Эстер избегала разговоров с людьми, если в этом не было крайней необходимости; иногда она избегала разговоров, даже если эта крайняя необходимость была.

– Эй, – наконец заговорила она, – с тобой все в порядке?

– Меня, кажется, ограбили, – ответил он.

– Кажется?

– Я не помню, – парень показал ей рану на лбу. – У меня нет телефона и кошелька, поэтому, скорее всего, ограбили.

В это мгновение она узнала его.

– Джона? Джона Смоллвуд?

За эти годы он изменился, хотя у него по-прежнему были те же широко распахнутые глаза, та же сильная челюсть, тот же пристальный взгляд, каким он обладал уже в детстве. А вот растительности стало больше: на лице пробивалась щетина, на голове красовалась густая шапка черных волос, зачесанных вверх в стиле помпадур. По мнению Эстер, он походил на Финна из фильма «Звездные войны: Пробуждение силы», что, на ее взгляд, было очень даже хорошо.

Молодой человек оценивающе посмотрел на нее: своей внешностью она напоминала картины Джексона Поллока благодаря темным веснушкам, усеивавшим лицо, грудь и руки, и гриве персиково-рыжих волос, спускавшихся ниже бедер.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Ты меня не помнишь?

Они дружили всего год, к тому же тогда им было по восемь лет. Но Эстер все равно ощутила легкую грусть, оттого что он, похоже, ее забыл – она-то точно о нем не забывала.

– Мы вместе ходили в начальную школу, – пояснила Эстер. – Я училась с тобой в одном классе, у миссис Прайс. На праздник ты прислал мне валентинку.

В тот день Джона подарил ей пакетик конфет в форме сердечек и самодельную открытку с двумя нарисованными половинками груши и надписью: «Мы с тобой – идеальная груша[2]2
  Используется игра слов: «pear» – груша и «pair» – пара (пер. с англ).


[Закрыть]». Внутри открытки он предлагал встретиться с ним на перемене.

Эстер прождала его, но Джона так и не появился. С тех пор она больше его не видела.

До сегодняшнего дня.

– Ах да, – медленно протянул Джона, судя по выражению лица, наконец узнавший ее. – Мне понравилось, что ты устроила протест против смерти Дамблдора возле книжного магазина неделю спустя после выхода фильма.

Вот что Эстер сама запомнила из того эпизода: она маленькая, семи лет, с ярко-рыжей стрижкой «под горшок» бастует возле местного книжного магазина с табличкой «СПАСИТЕ ВОЛШЕБНИКОВ!» в руках. А после – отрывок из шестичасовых новостей, где журналист, опустившись перед ней на колени, спрашивает: «Ты понимаешь, что книга была издана много лет назад, и ее конец уже нельзя изменить?», – а она молча хлопает глазами, глядя в камеру.

– Какой ужас, что тот инцидент был записан на видео, – сказала она сейчас.

Джона кивком головы указал на ее наряд: кроваво-красный плащ с капюшоном, завязанный лентой на шее, и плетеную корзину возле ног.

– Ты все такая же странная. Почему на тебе костюм Красной Шапочки?

Вот уже несколько лет Эстер не приходилось отвечать на вопросы о своей склонности носить костюмы. Люди на улице всегда были уверены, что она просто направляется на костюмированную вечеринку – или же возвращается с нее. Учителя, к своей досаде, так и не сумели отыскать в ее нарядах ни одного изъяна, поскольку те не противоречили школьной форме, а одноклассники уже привыкли видеть ее в образах Алисы в Стране чудес, Беллатрисы Лестрейндж или кого-то еще. И вообще, им было все равно, в чем она ходила, до тех пор пока она тайком поставляла им сладости (подробнее об этом будет чуть позже).

– Я была в гостях у бабушки с дедушкой. Мне он показался подходящим, – сказала она. Ее ответ, похоже, удовлетворил Джону, потому что он понимающе кивнул.

– Слушай, у тебя есть с собой деньги?

У Эстер действительно были с собой деньги – они лежали в корзинке Красной Шапочки. Заработанные 55 долларов она планировала отложить в свой фонд «Как можно скорее убраться из этого захолустья», который на сегодняшний день составлял в общей сложности 2235 долларов.

А теперь вернемся к вышеупомянутым сладостям. Дело в том, что во время учебы Эстер в предпоследнем классе в столовой средней школы Ист-Ривер произошли кардинальные изменения, в результате которых в школьном меню осталась только здоровая еда. Исчезли пицца, куриные наггетсы, картофельные шарики, картофель фри, бутерброды «Неряха Джо» и чипсы начос, отчего учиться в средней школе стало почти невыносимо. Теперь слова «Мишель Обама» произносились со злостью всякий раз, когда в меню добавлялось новое блюдо вроде лука-порея, супа из цветной капусты или пирога с брокколи на пару. Эстер в сложившейся ситуации увидела возможность для многообещающего бизнеса: она приготовила из сухой смеси целую коробку двойных порций шоколадного брауни и на следующий день принесла в школу, где продала каждое пирожное по пять долларов и получила отличную прибыль в пятьдесять. С тех пор она стала своего рода Уолтером Уайтом[3]3
  Уолтер Уайт – главный герой американского телесериала «Во все тяжкие», занимающийся производством и продажей наркотиков.


[Закрыть] в области вредной еды; в скором времени ее торговая империя разрослась настолько, что покупатели в школе окрестили ее «Браунибергом»[4]4
  Отсылка к одному из прозвищ Уолтера Уайта – «Гейзенберг», благодаря которому он стал узнаваемым как наркобарон.


[Закрыть].

Недавно она расширила сферу своей деятельности до территории Центра реабилитации и ухода Лилак-Хилл, где самыми аппетитными блюдами в меню были пережаренные хот-доги и пресное картофельное пюре. Одним словом, бизнес процветал.

– А что? – медленно проговорила она.

– Мне нужен билет на автобус. Можешь дать мне наличные? А я зайду с твоего телефона переведу их тебе со своего банковского счета.

Вся эта затея выглядела чертовски сомнительной, однако Джона был в синяках, крови и слезах, да и ей он до сих пор виделся милым маленьким мальчиком, который когда-то из симпатии нарисовал ей картинку с двумя половинками груши.

Поэтому Эстер согласилась:

– Сколько тебе нужно?

– А сколько у тебя есть? Я возьму всю сумму и столько же переведу.

– У меня есть пятьдесят пять долларов.

– Тогда я возьму пятьдесят пять долларов.

Джона встал и подсел к ней. Он оказался гораздо выше, чем она думала, и худее, словно стебель кукурузы. Она видела, как он открыл на ее телефоне банковское приложение, авторизовавшись, вошел в профиль, ввел реквизиты ее счета, которые она продиктовала, и перевел деньги.

«Перевод средств прошел успешно», – возвестило приложение.

После этого Эстер наклонилась к корзинке, открыла крышку и отдала ему пятьдесят пять долларов, которые заработала сегодня в Лилак-Хилл.

– Спасибо, – поблагодарил Джона, пожав ей руку. – Ты молодец, Эстер, – потом встал, подмигнул ей и ушел. Опять.

Вот так в конце лета, теплым влажным вечером, Джона Смоллвуд выманил у Эстер пятьдесять пять долларов и примерно за четыре минуты украл:

• бабушкин браслет – прямо с ее запястья;

• айфон;

• рулетик фруктовой пастилы из корзинки, который она припасла на обратную дорогу домой;

• читательский билет (с него он позже потратил 19,99 долларов на возмещение штрафа за испорченный рисунком лобстера экземпляр «Ромео и Джульетты»);

• томик «Крестного отца»;

• почти полный список наихудших кошмаров

• и ее достоинство.

Все это время Эстер прокручивала в голове то неловкое воспоминание о протесте против смерти Дамблдора, поэтому не сразу поняла, что ее обокрали. Только когда через шесть минут и девятнадцать секунд прибыл ее автобус, она воскликнула: «Меня обокрали!» На что водитель ответил ей: «Голодранцев не вожу!» – и захлопнул двери перед ее носом.

(Возможно, Джона украл у нее не все достоинство – водитель автобуса лишил ее тех жалких остатков, которые тот не сумел выскрести из укромных уголков ее души).

Очевидно, что история о том, как Джона Смоллвуд обокрал Эстер Солар, довольно проста. А вот история о том, как она влюбилась в Джону Смоллвуда, немного сложнее.

2
Дом света и призраков

Всего у Эстер ушло три часа тринадцать минут и тридцать семь секунд на дорогу до дома, который располагался на самом отшибе пригорода. Поскольку в свое время город стал расширяться в противоположном направлении от того, что задумывали застройщики, ее жилой район оказался в непроходимой глуши.

В какой-то миг ее долгого пути небо разверзлось, и на город обрушился ливень, так что до крыльца Эстер добралась промокшая, продрогшая и грязная.

Дом Соларов, как обычно, весь сверкал огнями, напоминая светящийся драгоценный камень на фоне темной улицы. Легкий ветерок гулял между деревьями, росшими во дворе перед домом и образовавшими настоящий лес посреди пригорода. Несколько лет назад некоторые соседи пожаловались на постоянно горящий свет. В ответ на их претензии Розмари Солар высадила на лужайке восемь дубов, которые из саженцев выросли в гигантские деревья и всего за полгода заполонили весь участок. Когда они подросли, она развесила на их ветвях сотни назаров[5]5
  Назар – атрибут традиционной доисламской тюркской апотропической магии, представляющий собой амулет от сглаза и имеющий форму синего глаза.


[Закрыть]: сине-черно-белые стеклышки отзывались жутким звяканьем при каждом дуновении ветра. По словам Розмари, назары отпугивали зло. Но до сих пор им удавалось отпугивать лишь девчонок-скаутов, свидетелей Иеговы и охотников за сладостями на Хеллоуин.

Юджин сидел на ступеньках, ведущих к ярко освещенному крыльцу. При этом выглядел так, будто вернулся из прошлого с концерта «Битлз»: с прической Ринго и манерой одеваться Джона.

Эстер и Юджин были близнецами, во что никто никогда не мог поверить. Его волосы были темными, а ее – светлыми. Он был высоким – она низкой. Он был стройным – она пухленькой. Ее кожу усеивали веснушки – его была чистой.

– Привет, – сказала Эстер.

Юджин поднял голову.

– Я сказал маме, что ты еще жива, но она уже подбирает в интернете подходящие гробы. Твои похороны пройдут в розово-серебристых тонах – так мне, во всяком случае, сообщили.

– Фу. Я же специально просила изысканные похороны в особых цветах: черном и слоновой кости – причем раз сто!

– Она просмотрела слайд-шоу по случаю твоей внезапной смерти, которое делала в прошлом году, и добавила к нему новые фотографии. Оно по-прежнему заканчивается песней «Время твоей жизни»[6]6
  Песня американской панк-рок группы Green Day «Time of your life».


[Закрыть].

– Боже, как банально. Даже не знаю, что ужаснее: умереть в семнадцать лет или иметь самые заурядные похороны на свете.

– Я тебя умоляю! Похороны в розово-серебристых цветах – это не банально, а невероятно пошло. – В глазах Юджина промелькнула неподдельная тревога. – Ты как, в порядке?

Эстер отжала свои длинные волосы; намокая, они всегда приобретали кроваво-красный оттенок.

– Да. Меня ограбили. Ну, не совсем ограбили – надули. Джона Смоллвуд. Помнишь парня, который в начальной школе на День святого Валентина заставил меня ждать и не пришел?

– Тот, в которого ты была по уши влюблена?

– Он самый. Оказывается, он талантливый карманник. Украл у меня пятьдесят пять долларов и мою фруктовую пастилу.

– Двойной обман. Надеюсь, ты собираешься ему отомстить.

– Само собой, братец.

Юджин встал, обнял ее за плечи, и они вместе вошли в дом: прошли под подковой, прибитой над перемычкой двери, сухими пучками болотной мяты, болтающимися в дверном проеме, и переступили через дорожки соли, оставшиеся с предыдущей ночи.

Дом Соларов походил на старую пещеру в викторианском стиле, где даже свет излучал мутное, тусклое сияние. Внутри он был полностью обшит панелями из темного дерева, устлан красными персидскими коврами, а стены имели бледно-зеленый оттенок гнили. Дом был из тех, где в стенах обычно живут призраки, а обитатели, по мнению соседей, прокляты; в случае с семьей Солар оба варианта являлись правдой.

Если бы внутрь впускали незнакомцев, они бы заметили следующее:

• Все выключатели в доме удерживались изолентой во включенном положении. Солары обожали свет, а Юджин – больше всех. Специально для него коридоры украсили гирляндами, а всю свободную поверхность мебели (зачастую и большую часть пола) занимали лампы и свечи.

• В доме остались подпалины после Великого пожара 2013 года, когда выключился свет и Юджин в панике выскочил из своей спальни в коридор, попутно сбив около двух дюжин упомянутых свечей, отчего загорелся гипсокартон.

• Лестницу на второй этаж преграждала груда старой ненужной мебели. Главная причина состояла в том, что Питер Солар как раз завершал ремонт наверху, когда у него впервые случился инсульт, и работы быстро прекратились. Но отчасти еще и потому, что на втором этаже, по мнению Розмари, действительно водились призраки. (Как будто призрак станет блуждать лишь по одной половине дома, позволяя его обитателям спокойненько прохлаждаться внизу и не проявляя никакой паранормальной активности. Не смешите меня.)

• На стенах не было ничего, кроме заклеенных изолентой выключателей и штор, закрывавших окна по ночам. Никаких картин. Никаких плакатов. И уж точно никаких зеркал. Никогда.

• Кролики на кухне.

• Злобный петух по имени Фред, который повсюду следовал за Розмари Солар по пятам и был, по ее словам, духом, прибывшим прямиком из литовского фольклора.

В гостиной действительно тихонько играла группа Green Day. Розмари Солар, женщина лет сорока, сидела на диване напротив телевизора и смотрела похоронное слайд-шоу, которое составила несколько лет назад на случай, если кто-то из ее детей внезапно умрет. Каштановые волосы рассыпались по плечам, при каждом ее движении раздавался звон: тонкие хрупкие запястья и пальцы были унизаны серебряными кольцами и талисманами удачи. Монетки, вшитые в одежду – на подоле и рукавах, – пристроченные металлической нитью с внутренней стороны каждого кармана, звякали, словно капли дождя.

Отличительными особенностями своей матери Эстер считала следующее:

• В молодости Розмари была чемпионкой по роллер-дерби[7]7
  Роллер-дерби – контактный командный вид спорта на роликовых коньках, квадах. Является преимущественно женским видом спорта, но также приобретает популярность в соревнованиях среди мужских, смешанных и юниорских команд.


[Закрыть] и носила прозвище «Бестия». На всех фотографиях, которые есть у Эстер, ее мать запечатлена на треке в специальной форме. На снимке она выглядит почти как Юджин: те же темные волосы, те же карие глаза, та же бледная кожа, лишенная веснушек, усеивающих тело Эстер. Просто поразительно.

• К восемнадцати годам Розмари уже была однажды замужем за мужчиной, который оставил тонкий изогнутый шрам в форме буквы «С» на ее левой брови. Имя мужчины и то, как сложилась его дальнейшая судьба, никогда не упоминались. Эстер нравилось представлять, что вскоре после ухода Розмари его постигла долгая и мучительная смерть: быть может, его сожрали дикие псы или медленно сварили в огромном чане с маслом.

• По профессии Розмари была садоводом, а потому обладала способностью выращивать растения одним лишь прикосновением. Казалось, цветы в ее присутствии расцветали и даже склоняли свои головки, стоило ей пройти мимо. Дубы на лужайке перед домом слушались ее, когда она шепотом уговаривала их расти. В ней всегда ощущалась толика волшебства.

Последнее качество Эстер особенно любила в Розмари. Чувствовала его с самого детства: даже если вера в фей, Санту и письма из Хогвартса прошла, девочка по-прежнему ощущала звонкую вибрацию силы, исходившую от мамы.

В представлении Эстер магия была некими узами. Невидимой серебряной нитью, связывавшей их сердца, несмотря на расстояния. Именно она приводила Розмари по ночам в спальню Эстер, когда той снились кошмары. Именно она заставляла утихнуть головную или зубную боль, успокоить расстроенный живот, как только мама прикладывала ладонь ко лбу.

А потом на них, как обычно, обрушилось проклятие. У Питера случился инсульт, после чего он закрылся в подвале. С деньгами стало туго. Розмари пристрастилась к азартным играм, и из-за боязни проиграть ее медленно поглотил страх неудачи. Узы, связывавшие мать и дочь, постепенно начали слабеть, угасать и в конце концов порвались. Нет, Эстер не стала любить свою мать меньше, просто магия рассеялась, и Розмари медленно, но верно превратилась в человека – окончательно и бесповоротно.

А в мире практически ничего не было хуже людей.

Розмари спрыгнула с дивана и притянула Эстер в удушающие объятия, сжимая под мышкой недовольного Фреда. От нее исходил аромат шалфея и можжевельника. Одежда пропиталась запахом полыни и гвоздики. В дыхании угадывались легкие нотки мяты. Все эти травы были призваны уберечь от неудачи. Розмари Солар благоухала как ведьма – впрочем, таковой ее считали многие жители в округе и таковой, возможно, ей самой нравилось себя считать, но Эстер-то знала правду.

– Я так волновалась, – сказала Розмари, убирая мокрые волосы с лица дочери. – Где ты была? Почему не отвечала на звонки?

Эстер некоторое время наслаждалась этим прикосновением и проявленным беспокойством, ее даже охватило желание раствориться в маминых объятиях и поддаться утешению Розмари, как это бывало в детстве. Но сейчас банального обезболивающего свойства ее рук было недостаточно, чтобы компенсировать очередную пропажу денег, а потому она отстранилась.

– Если бы ты заехала за мной, как положено, меня, возможно, не ограбили бы самым жестоким образом по пути домой, – случай с Джоной едва можно было назвать ограблением, но Розмари необязательно было об этом знать. Порой Эстер нравилось вызывать у нее чувство вины.

– Тебя ограбили?

– Жестоким образом. Ты должна была меня забрать.

Лицо Розмари приобрело страдальческий вид.

– Но я увидела черную кошку.

Уже не в первый раз Эстер обожгло это необъяснимое явление «к себе – от себя», которое характеризовало их отношения последние несколько лет. «К себе» притягивало ее, вызывало желание прижать к щеке Розмари ладонь и заверить ее, что все будет хорошо. А «от себя» – всевозможные дурные мысли – напротив, отравляли ее нутро, поскольку это было несправедливо. Несправедливо то, кем стала ее мать. Несправедливо, что все Солары обречены жить в нелепом страхе.

– Иди сообщи своему отцу, что ты в безопасности, – наконец произнесла Розмари.

Эстер подошла к кухонному лифту, отыскала лежавшие внутри ручку и блокнот и написала записку: «Я в безопасности. Пожалуйста, не обращай внимания на все предыдущие сообщения. Скучаю по тебе. С любовью, Эстер». Потом свернула листок, положила его в кухонный лифт и покрутила колесо – благодаря этому механизму крохотный подъемник опускался в подвал. Когда-то его применяли для доставки дров в котельную, нынче же использовали только для общения.

– Привет, Эстер, – разнесся по шахте голос Питера Солара минуту спустя. – Рад слышать, что ты не пропала.

– Привет, пап! – крикнула она в ответ. – Что смотришь на этой неделе?

– Сериал «Морк и Минди»[8]8
  «Морк и Минди» – американский комедийный фантастический сериал (1978–1982 гг.).


[Закрыть]. Ни разу не видел его, с тех пор как он вышел. Забавный фильм.

– Здорово.

– Люблю тебя, дорогая.

– И я тебя люблю.

Закрыв дверцу лифта, Эстер отправилась к себе в комнату. Сотни свечей в коридоре отзывались шипением, когда капли воды стекали с ее волос и одежды на пол. Ее спальня напоминала противорадиционные убежища из постапокалиптических фильмов, где герои хранили все предметы искусства Лувра, Рейксмузея и Смитсоновского музея в попытке спасти все возможное от человечества. Большая часть мебели когда-то принадлежала ее бабушке и дедушке: черный металлический каркас кровати, письменный стол из тикового дерева, резной сундук, который дедушка привез откуда-то из Азии, персидские ковры, почти полностью устилавшие деревянные полы. Все, что она смогла спасти из их причудливого жилища. В отличие от остальной части дома, его пустой, скудной обстановки, не считая заклеенных выключателей, ламп и свечей, стены ее комнаты украшали картины в рамах, индийские гобелены и книжные полки – красные обои под ними едва виднелись.

А еще костюмы. Костюмы были повсюду. Костюмы, вываливавшиеся из большого платяного шкафа. Костюмы разной стадии готовности, свисавшие с потолка. Костюмы, приколотые к трем винтажным манекенам: огромные кринолины, сверкающие черные платья и болотно-зеленые полоски кожи, настолько мягкой, что на ощупь она напоминала растаявший шоколад. Павлиньи перья, нитки жемчуга и латунные карманные часы, показывавшие разное время. Швейная машинка «Зингер» – ее покойной бабушки, – накрытая лоскутами бархата и шелка, готовыми для выкроек. Дюжина масок, висевших на каждом столбике кровати. Целый комод косметики: баночки с золотыми блестками, бирюзовые тени, пудра для лица цвета белой кости, жидкий латекс и красная помада, яркая до рези в глазах.

Юджин обычно отказывался сюда заходить, поскольку из-за такого обилия вещей комната выглядела темнее, чем была на самом деле. А еще потому что скотч не удерживал выключатели неизменно в рабочем положении, и теоретически какой-нибудь мстительный призрак мог в любое время при желании выключить свет. (Мстительные призраки особенно беспокоили Юджина. Он часто думал о них. Даже очень часто.)

Эстер поставила корзинку на пол и начала снимать мокрый плащ, когда возле заваленной одеждой вешалки в дальнем углу комнаты заметила духа. Хефциба Хадид, скрытая наполовину грудой шарфов, стояла с широко распахнутыми глазами, словно случайно обнаруженный призрак.

– Боже мой, Хеф! – выдохнула Эстер, прижав руку к груди. – Мы же договаривались. Ты не можешь молча прятаться здесь.

Хефциба с виноватым видом вышла из угла.

За первые три года их дружбы Эстер сделала вывод, что Хефциба – ее воображаемая подруга. По правде говоря, та ни с кем не общалась, да и учителя никогда не вызывали ее, потому что она ни с кем не общалась. Девочка просто крутилась рядом и повсюду следовала за Эстер, которая, впрочем, ничуть не возражала, поскольку никто особо не стремился с ней дружить.

Все во внешности Хефцибы было тонким и длинным: тонкие, длинные волосы, тонкие, длинные руки и ноги. Волосами пепельного цвета и светлыми глазами она походила на Бар Рафаэли[9]9
  Бар Рафаэли – израильская топ-модель.


[Закрыть].

Не успела Эстер скинуть плащ, как Хефциба заключила ее в грубые объятия – редкое проявление любви с ее стороны, – а после, вернувшись на свое место в углу, вопросительно посмотрела на нее: «Что случилось?» За десять лет своего знакомства они научились прекрасно общаться без слов. Эстер знала, что Хеф может говорить – однажды подслушала ее разговор с родителями. Однако Хефциба поняла это и потом месяц не разговаривала с Эстер. Точнее, не не разговаривала. В общем, неважно.

– Меня ограбил Джона Смоллвуд. Помнишь мальчишку из класса миссис Прайс, который обманом заставил меня влюбиться в него, а после исчез?

Хефциба одарила Эстер презрительным взглядом, который та истолковала как «Помню». А потом жестами показала: «Он тебя снова обманул?»

– Да. Выманил у меня пятьдесят пять долларов, украл бабушкин браслет, мой телефон и фруктовую пастилу. – Хефциба пришла в ярость. – Да, знаю, фруктовая пастила – это удар ниже пояса. Я тоже очень зла.

«Но мы же все равно пойдем на вечеринку, да?» – показала Хеф. Как бы здорово они ни общались в детстве, в подростковом возрасте стало ясно: им требуется более сложная система общения, чем мимика. Поэтому родители Хефцибы оплатили им троим: Хеф, Юджину и Эстер – обучение языку жестов.

Эстер по-прежнему не желала идти на вечеринку. Она с самого начала туда не хотела. Ведь вечеринки – это люди, люди – это глаза, глаза – это испытующие взгляды, впивающиеся в кожу, будто маленькие осуждающие долгоносики, а осуждение – это прилюдный приступ гипервентиляции, который ведет к еще большему осуждению. Однако Хеф скрестила руки на груди и кивком головы указала на входную дверь – этот жест Эстер истолковала как «Это дружеская просьба, и она не обсуждается».

– Ох, ну ладно. Дай мне только собраться.

Хефциба улыбнулась.

«Нам, наверное, нужно взять Юджина с собой», – показала она.

– Точно, если мама уйдет. Нам нельзя оставлять его здесь одного.

Юджин не только не переносил темноту, но и не мог по ночам оставаться дома один. «Когда ты один, они приходят за тобой», – так он всегда говорил.

Поэтому Эстер отправилась за братом.

Комната Юджина представляла собой противоположность ее спальни: голые стены и полное отсутствие мебели, за исключением одинокой кровати, стоявшей в центре комнаты точно под люстрой. Юджин лежал на тонком матрасе и читал в окружении дюжины ламп и втрое большего количества свечей, словно присутствовал на своих похоронах. В некотором смысле так оно и было. Каждый день с приходом ночи, когда солнце садилось, Юджин исчезал, а на его место приходило опустошенное существо: оно тихо передвигалось по дому и впитывало в себя каждую частичку света, отчего его кожа ярко сияла, разгоняя тьму.

– Юджин, хочешь пойти на вечеринку? – предложила Эстер.

Он оторвался от книги.

– Куда?

– На старый никелевый завод. Там будут костры.

Огонь, по мнению Юджина, был единственным надежным источником света, а потому брат боготворил его больше любого пещерного человека. Он никогда не выходил из дома без фонарика, запасных батареек, зажигалки, спичек, растопки, промасленной тряпки, палочек для огня, лучкового веретена, кремня и нескольких стартеров для розжига. Благодаря бойскаутскому прошлому Юджин с восьмилетнего возраста мог сложить маленький костер из подручных средств. Он отлично бы дополнил любую группу выживших после апокалипсиса, если бы не один досадный факт – Юджин не мог находиться на улице без света в период от сумерек до зари.

Юджин кивнул и закрыл книгу.

– Тогда я иду на вечеринку.

Эстер переоделась в наряд Уэнсдей Аддамс[10]10
  Уэнсдей Аддамс – персонаж известной серии комиксов, сериалов, мультсериалов и фильмов «Семейка Аддамс», дочь Гомеса и Мартиши Аддамсов.


[Закрыть], и все трое отправились в путь. Три самых странных в городе подростка: призрак, не умевший говорить, мальчик, ненавидевший темноту, и девочка, одевавшаяся другими людьми, куда бы она ни шла.

* * *

Через час показался никелевый завод: замок из металла и ржавчины; он ярко, словно разгорающиеся угли, светился изнутри от пылающих костров, на окнах без стекол мерцали тени– подростки, будто мотыльки, танцевали вокруг огней.

– Что ж, добавим странности этому месту, – проговорила Эстер, когда они шли к складу.

Временами на заводе проводили выставки художников и показы авангардного кино, а модные парочки устраивали свадебные фотосессии, но в основном здесь обитали подражатели Бэнкси[11]11
  Бэнкси – псевдоним английского андерграундного художника стрит-арта, политического активиста и режиссера.


[Закрыть] и по выходным напивались старшеклассники. Вход на склад преграждал временный забор из сетки, как будто он мог помешать орде безумных подростков попасть на вечеринку в последние выходные летних каникул. Край забора уже был разрезан кусачками и отогнут. Ведь эти дети как лисы, стремящиеся пробраться в курятник, – всегда найдут лазейку.

Из портативных колонок лилась музыка. Смех и разговоры отдавались гулким эхом в просторном помещении склада. В пятнадцати шагах от забора Эстер замерла как вкопанная, врезавшись в силовое поле. Хеф и Юджин прошли вперед еще пять шагов, прежде чем осознали, что ее рядом нет. Они остановились и оглянулись на нее.

– Вы идите вперед, – сказала Эстер. – А я несколько минут постою здесь, подышу воздухом.

Хеф и Юджин обменялись взглядами, но ничего не сказали. Молчание Хефцибы не было чем-то удивительным, поскольку она не говорила, а вот Юджин промолчал, потому что не хотел показаться проклятым лицемером.

– Глотни для храбрости, а после присоединяйся к нам, – наконец сказал он. Потом взял Хеф под руку, и они вместе вошли внутрь.

– Итак, социофобия, – сказала Эстер сама себе, откупорив одну из нескольких теплых бутылок вина, которые стащила из маминой коллекции. – Пора тебя заглушить.

С этими словами девушка сделала три глотка. Послевкусие показалось странным, словно вино перебродило, но ей было все равно: подростки употребляли алкоголь не за его вкусовые качества. Он был эффективным средством сделать тебя круче, веселее и общительнее.

Хуже всего то, что социофобия влияла не только на твой образ мышления, манеру говорить или вести себя рядом с другими людьми. Она влияла на то, как бьется твое сердце. Как ты дышишь. Что ешь. Как спишь. Тревога четырехлапым якорем пронзала твою спину: входила по одному крюку в каждое легкое, в сердце, в позвоночник; его тяжесть прогибала вперед, утаскивала в темные глубины морского дна. Хорошая новость заключалась в том, что со временем ты к ней привыкал. Привыкал к удушью, к состоянию на грани сердечного приступа, которые преследовали повсюду. Тебе лишь оставалось схватить один из крюков, торчащих из грудины, легонько его встряхнуть и сказать: «Послушай, гадина, мы не умрем. У нас еще есть тут дела».

Эстер так и попыталась сделать. Она несколько раз глубоко вздохнула, попробовала расширить легкие вопреки сокрушительно сжимавшейся грудной клетке, но это не особо помогло: социофобия – та еще стерва. Поэтому Эстер выпила еще вина и стала ждать, пока алкоголь вступит в схватку с ее демонами, ведь она – совершенно здоровая и вменяемая семнадцатилетняя девушка.