Текст книги "Транссибирская магистраль. История создания железнодорожного скелета империи"

Тем не менее схема оказалась надежной. Комитет Сибирской железной дороги занял сильную позицию, с успехом осуществляя управление Сибирью, и даже споры между царем и его министром не могли помешать продвижению проекта. Процесс уже было не остановить. Теперь нужно было собрать армию землекопов и инженеров, которые протянули бы железную дорогу сквозь необъятные просторы Сибири и построили бы самую длинную в мире магистраль.

Глава четвертая. В сибирских степях

Трудности, с которыми сталкивались строители Транссибирской магистрали, едва ли возможно преувеличить. Железная дорога, возможно, пролегала не по такой гористой местности, как Альпы или индийские Гаты, и не по такой бесплодной, как суданская пустыня, через которую англичане тянули ветку примерно в то же самое время. Но громадная протяженность и экстремальные температуры, воздействию которых подвергались рабочие, превращали строительство в беспримерный подвиг. Для сравнения, при протяженности 9298 км Транссиб был на 3218 км длинней Канадской тихоокеанской железной дороги, которая пролегала между Сент-Джонсом, Ньюфаундлендом, на побережье Атлантики и Ванкувером в Британской Колумбии на Тихом океане и строилась поэтапно. Первая трансконтинентальная железная дорога США, строительство которой завершилось в 1869 году, и подавно была намного короче. Когда в 1863 году начались работы по ее прокладке, потребовалось уложить всего 2816 км новых путей – менее трети протяженности Транссибирской магистрали. Транссиб же, даже без учета уже существовавшего участка между Москвой и Челябинском, все еще требовал свыше 7240 км новых путей.

Были и куда более обыденные трудности, нежели колоссальный масштаб проекта. В степи нельзя было достать ни камней для насыпи, ни леса для шпал, а рельсы для путей приходилось везти издалека – с заводов, расположенных на Урале и в Европейской части России. Необходимо было возводить массивные стальные мосты через крупные реки и бессчетное количество средних и малых мостов, преимущественно деревянных, через мелкие речушки и ручьи. Значительную часть территории, по которой проходила линия, занимали заболоченные районы, неоднократно встречались участки вечной мерзлоты. Или, что было еще хуже, находились зоны, где сначала зимой земля промерзала насквозь, а потом, во время весеннего таяния снегов, превращалась в топкое болото. Хотя горы на пути не были уж слишком высокими, в некоторых местах приходилось делать длинные, с плавным подъемом, петли, поскольку туннели из соображений экономии старались не прокладывать. Затем, примерно на расстоянии двух третей пути от Москвы строителей ждала грандиозная преграда – озеро Байкал, самое большое по объему воды и глубине в мире. Простираясь почти на 640 км с севера на юг, ограниченное с юга горами, оно представляло собой наибольшее препятствие для создателей дороги. Рабочая сила также была существенной проблемой. Крупные отрезки пути пролегали через земли, которые были или совсем безлюдны, или населены только кочевыми племенами, поэтому рабочих приходилось доставлять издалека.

Таким образом, строительство оказалось сложной задачей. Для того чтобы улучшить контроль за ведением работ, железная дорога была поделена на три участка – Западно-Сибирскую, Средне-Сибирскую и Дальневосточную линии. Каждая из них также была поделена на более мелкие отрезки. С целью ускорения темпов строительства Западно-Сибирская и Средне-Сибирская ветки были разбиты каждая на два самостоятельных проекта. Западно-Сибирская включала линии Челябинск – Омск и от Омска до реки Обь, в то время как Средне-Сибирская железная дорога, разделенная Енисеем на две части, шла по реке Обь до Красноярска и оттуда до Иркутска. Строительство больших мостовых переправ через широкие извилистые реки, Обь и Енисей, было отложено, как и сооружение Кругобайкальской железной дороги, самой трудной части маршрута, пролегавшей вдоль южной гористой оконечности озера Байкал. В связи с этим предполагалось, что летом по озеру будут курсировать пароходы, а зимой, когда оно замерзнет, прямо на лед будут укладываться временные рельсы.

Амурская железная дорога должна была вести от озера Байкал до реки Амур у Хабаровска; а самый восточный участок, Уссурийский, – от противоположного берега Амура на юг до Владивостока. Было крайне важно поддерживать высокие темпы строительства, и на востоке работы на реке Уссури начались, а вернее, возобновились, одновременно с их открытием на Западно-Сибирской линии. В следующем году началась постройка Средне-Сибирской железной дороги. Тем самым процесс был запущен по всему региону. Все это были самостоятельные, но масштабные проекты, каждый из которых в отдельности можно было сравнить с Американской или Канадской трансконтинентальными линиями. В процессе реализации каждого из них строителям приходилось преодолевать различные трудности, обусловленные рельефом местности, плотностью населения и особенностями климата. Задача по своим масштабам превосходила все предыдущие, да и последующие, железнодорожные проекты в мире.

Руководство всем строительством должен был осуществлять комитет, находившийся в Санкт-Петербурге. В его компетенцию входило принятие основных решений по самым разным вопросам, например, о том, каким должен быть длинный мост – стальным или деревянным; по какому берегу реки Ангары должна проходить дорога на участке между Иркутском и озером Байкал; когда должны начаться работы на том или ином отрезке; и, конечно, самое главное, – порядок выделения средств. Однако, учитывая отдаленность участков, более мелкие, повседневные решения на местах принимались главными инженерами и подрядчиками.

Изыскания перед началом строительства проводились крайне поверхностно. Не предпринималось никаких попыток выбрать оптимальный маршрут, вместо этого руководители проекта в Петербурге наугад очертили на карте участок протяженностью четыре километра, и, как следствие, изыскатели исследовали на месте только этот небольшой кусок, не заботясь о том, насколько он подходил для их целей. Ситуация осложнялась тем, что точных карт Сибири не было в принципе, а потому чиновники в Петербурге вынуждены были прокладывать маршрут, основываясь на той скудной информации, которая имелась у них в распоряжении. Было немало случаев, когда строительство небольшого, в нескольких километров, отрезка, ведущееся в обоих направлениях, обеспечивало лучшую состыковку отдельных участков дороги. По мнению Стивена Маркса, «некоторые члены Русского технического общества полагали, что даже после начала строительства не менее половины маршрута оставалось полностью неисследованным»[115]115
  Marks S. G. Road to Power: The Trans-Siberian Railroad and the Colonization of Asian Russia, 1850–1917, p. 176.


[Закрыть]. По-видимому, на одном из участков Уссурийской железной дороги изыскания проводил не имевший нужного опыта местный житель в сопровождении двоих сыновей и монголоязычного проводника. Не удивительно, что строительство именно этого участка сопровождалось особенными трудностями. Техническое общество, одна из ведущих российских научных организаций того времени, настаивало на подробном изучении всего предполагаемого маршрута строительства, подкрепленном научными фактами. Но все было напрасно. Правительство слишком торопилось, чтобы обращать внимание на подобные мелочи, и, кроме того, «инженеры, нанятые правительством, отрицали незаконченный характер проводимых ими изысканий»[116]116
  Marks S. G. Road to Power: The Trans-Siberian Railroad and the Colonization of Asian Russia, 1850–1917, p. 176.


[Закрыть]. Наоборот, они подчеркивали, что на строительство совершенной во всех отношениях железной дороги потребуется целое столетие, тогда как им хочется, чтобы она была построена за десять лет. В конечном итоге это стремление довести дело до конца, возможно, соответствовало имеющимся у государства ресурсам и оказалось разумным, даже невзирая на то, что огромные деньги, вне всякого сомнения, были потрачены впустую из-за отсутствия надлежащей подготовки.

Та же самая военная и политическая необходимость, которая диктовала темпы строительства, помогла и в определении маршрута. Железная дорога должна была быть проложена до тихоокеанского побережья насколько возможно быстро и без проблем, и потому техническим факторам или местным интересам уделялось мало внимания. Фактически идея о том, что работа должна быть выполнена как можно быстрее, определяла способ строительства Первой трансконтинентальной железной дороги в 1860-х годах в Америке, за исключением того, что в том случае движущей силой служили деньги и жадность, поскольку линия строилась на средства частных инвесторов при поддержке государства, выражавшейся в виде огромных субсидий[117]117
  См. мою предыдущую книгу The Great Railway Revolution.


[Закрыть].

Что касается маршрута, самым странным оказалось решение, согласно которому дорога должна была проходить, минуя Томск – наиболее крупный город в центральной Сибири. Часто можно услышать, что изыскатели безуспешно вымогали у местных властей взятку за то, чтобы пустить линию ближе к городу. На самом деле наиболее вероятным объяснением является то, что решение принималось исходя из геологических факторов. Томск располагается среди девственной тайги и окружен болотами, образовавшимися вследствие паводков на могучей реке Обь. Для того чтобы протянуть линию через город, пришлось бы потратить много времени и денег. Позднее была проложена железнодорожная ветка, соединившая Томск с основной магистралью, и город получил утешительный приз, став административным штабом Сибирской железной дороги. Несколько других сибирских городов также оказались в стороне, хотя и не так далеко, как Томск, так как изыскатели и строители старались двигаться по пути «наименьшего сопротивления». Традиция строить города на вершинах холмов или в излучинах рек часто не позволяла провести дорогу в непосредственной близости от них. А иногда город оказывался на одном берегу реки, а станция – на другом.

Еще одно важное решение, касавшееся выбора маршрута, имело более серьезные последствия. Вместо того, чтобы оставаться в пределах российской территории и держаться к северу от реки Амур, было решено прокладывать путь к Владивостоку гораздо южнее – через Маньчжурию, подконтрольную Китаю. Этот план, вылившийся в создание Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), имел некоторые очевидные преимущества. Общая протяженность Транссибирской магистрали уменьшалась на 827 км, то есть больше чем на 10 %, и к тому же, по утверждению сторонников проекта, должна была снизиться стоимость сооружения одной версты, поскольку предполагаемый маршрут пролегал по более благоприятному ландшафту, однако, как мы узнаем в главе 6, этого не случилось. Хотя для объяснений этого изменения использовались технические аргументы, в основе решения лежали соображения политические. Идея строительства Транссиба через территорию Китая на самом деле была почти такой же старой, как и планы по созданию самой дороги. Твердолобые русские империалисты всегда рассматривали железную дорогу как возможность установить контроль над Китаем, подтверждением чему служил захват земель Н. Н. Муравьевым-Амурским. По их утверждению, это было полезно с военной точки зрения, как для защиты, так и для нападения.

Несмотря на это, первоначальный маршрут, утвержденный в 1891 году, предусматривал прокладку Амурской железной дороги (протяженность около 2000 км) от озера Байкал через долины рек Шилка и Амур до Хабаровска, где она должна была соединиться с Уссурийской линией, идущей от Владивостока. Однако этот маршрут Транссиба пролегал через неблагоприятную с точки зрения железнодорожного строительства территорию – через возвышенности и долины рек, что требовало дорогостоящего возведения насыпей и выемок. Необходимо было возвести свыше 100 мостов, в том числе 2,5-километровый мост через Амур в Хабаровске. В результате стоимость линии составила бы около 90 000 рублей на версту пути, что вдвое превышало стоимость Западно-Сибирского участка. Были и другие проблемы. Дорога, по которой планировалось осуществлять подвоз к стройке материалов и рабочих, была так плоха, что практически все пришлось бы доставлять по реке; зимой ощущалась острая нехватка воды[118]118
  Доставка стройматериалов зимой была и проще, и дешевле, так как замерзшие русла рек превращались в отличные дороги. Никакой нехватки воды зимой при прокладке Транссиба по территории России не существовало: воду в необходимых количествах брали из прорубей многочисленных рек и ручьев, при их отсутствии – из путевых и деревенских колодцев, или же просто растапливали снег и лед.


[Закрыть]; большую части пути пришлось бы прокладывать в условиях вечной мерзлоты, а эта задача все еще вызывала серьезные сомнения. Однако на деле перечисленные препятствия оказались лишь удобным предлогом для строительства линии через Маньчжурию, нежели доказательством того, что строительство Амурской железной дороги невозможно в принципе.

В своих мемуарах Витте несколько лицемерно сообщает о том, что, поскольку в то время Транссибирская магистраль уже достигла Забайкалья, обсуждался вопрос, по какому маршруту следует двигаться на восток, и у него «родилась идея вести железную дорогу далее напрямик во Владивосток через китайскую территорию, в первую очередь, через Монголию и Манчжурию»[119]119
  Witte S. (ed. Avram Yarmolinsky) The Memoirs of Count Witte (Garden City, 1921), p. 86.


[Закрыть]. Версия о том, что Витте вдруг придумал план прокладки железной дороги через Маньчжурию, являет собой классический пример политического переписывания истории. Строительство линии через территорию другой страны – редчайший случай в истории железных дорог, и совершенно очевидно, что такой важный шаг не мог обсуждаться всерьез, если только к тому моменту уже не был осуществлен большой объем подготовительных работ. Ключевым фактором для принятия решения являлись дипломатические отношения между тремя крупными державами этого региона – Японией, Китаем и Россией. Напряжение между слабой Китайской империей и Японией нарастало почти всю вторую половину XIX века, и в 1894 году вылилось в короткую войну, в которой Страна восходящего солнца с легкостью одержала победу. В качестве контрибуции Китай должен был выплатить огромную сумму, для чего Витте предложил осуществить заем у французских банкиров, гарантии по которому, по его заверениям, также возьмет на себя Россия.

Выражая признательность России за ее великодушие в вопросе организации и обеспечения займа на выплату контрибуции, китайцы направили Ли Хунчжана, одного из самых влиятельных сановников их империи, командовавшего армией во время войны, в качестве своего представителя на коронацию Николая II. С. Ю. Витте, узнав, что Ли следует на торжества через Суэцкий канал, устроил так, что китайский вельможа не встретился во время путешествия ни с одним из европейских политиков, чтобы, когда тот прибудет в Петербург, удобнее было обсудить с ним условия прокладки железной дороги через Маньчжурию. Витте послал князя Эспера Ухтомского с дипломатической миссией – встретить Ли на выезде из Суэцкого канала. В царской России не было недостатка в князьях, и Ухтомский, по правде говоря, был не самым знатным из них, но все же благодаря титулу казался вполне подходящим лицом для встречи китайского аристократа. Он благополучно доставил Ли в Петербург прежде, чем английским или германским дипломатам удалось его перехватить.

Витте описывает забавную и нерезультативную первую встречу с китайским сановником, во время которой они сначала пили чай, потом Ли курил кальян, зажигаемый для него свитой, и разговор ограничивался тем, что собеседники десятки раз расспрашивали друг друга о здоровье обоих императоров и всех членов их семей, и «не было сказано ни слова о деле».

Однако во вторую и последующие встречи стороны перешли к обсуждению сделки, которая была крайне выгодна для России. Витте обращал внимание собеседника на то, что в ходе недавней войны с Японией русские посылали войска на помощь Китаю, но из-за отсутствия железнодорожной линии те прибыли на фронт, когда война уже закончилась. В будущем железная дорога через Маньчжурию позволит России быстрее осуществлять военное вмешательство и защиту интересов Китая. Он даже позволил себе утверждать, что «дорога эта, вероятно, будет встречена благосклонно со стороны Японии, так как путь этот будет, в сущности говоря, соединять Японию со всею Западной Европой, а Япония, как известно, уже давно приобщилась к европейской культуре»[120]120
  Witte S. (ed. Avram Yarmolinsky) The Memoirs of Count Witte (Garden City, 1921), p. 89.


[Закрыть] – предположение, которое, как выяснилось впоследствии, было абсолютно безосновательным.

Витте несомненно был превосходным дипломатом, и его стратегия сработала. Китайцы дали разрешение на строительство дороги, которая должна была проходить по прямому пути от Читы, расположенной в 400 км к востоку от Байкала, до Владивостока. Но Ли не согласился на то, чтобы стройка велась полностью за счет российского государства. Вместо этого была разработана схема, согласно которой строительство линии должна была осуществлять якобы частная компания, «Акционерное общество Китайской Восточной железной дороги», которое, как подчеркивает в своих воспоминаниях Витте, находилось «полностью в руках правительства»[121]121
  Для сооружения трассы были привлечены немалые частные средства как в России, так и за рубежом, что потребовало создания не только акционерной компании, но и специализированного Русско-Китайского банка.


[Закрыть]. Более того, номинально являясь частной корпорацией, общество «находилось в ведении Министерства финансов» – другими словами, в ведении самого Витте. Китай согласился предоставить полосу отчуждения, достаточную для строительства и эксплуатации железной дороги, а также землю для сооружения запасных путей, депо и станций. И, что примечательно, для железной дороги была создана особая экстерриториальная полиция, обладавшая «полной и неограниченной властью». Со своей стороны, китайцы настаивали на том, чтобы русские не заходили южнее железнодорожной линии. Витте с готовностью согласился с этим требованием, но данное обещание была нарушено почти сразу же после начала строительства.

Все переговоры велись в строжайшей тайне, к вящему удовлетворению Витте: «Ни одного слова не было проронено об этом секретном, чрезвычайно важном соглашении, которое тогда было заключено Россией с Китаем»[122]122
  Witte S. (ed. Avram Yarmolinsky) The Memoirs of Count Witte (Garden City, 1921), p. 94.


[Закрыть]. Ли, по-видимому, был также заинтересован в сохранении секретности. Договор оказался чрезвычайно выгодным для России (что признавал и Витте), и позднее по этой причине строящаяся дорога сильно пострадала в результате Ихэтуаньского (Боксерского) восстания (1899–1901). Русские получили право эксплуатировать дорогу сроком на 36 лет, но и по истечении этого срока китайцам пришлось дорого заплатить за то, чтобы вернуть это право себе. По признанию самого Витте, на 37-й год возвращение контроля над дорогой обошлось бы в 700 миллионов рублей. Хотя договор можно рассматривать как часть захватнической политики Российской империи[123]123
  Акционерное «Общество Китайской Восточной железной дороги», осуществлявшее ее сооружение, получало право эксплуатировать построенную трассу в течении 80 лет с момента открытия регулярного движения. Через 36 лет с начала постоянной эксплуатации КВЖД на всем ее протяжении (то есть к 1939) Китай получал право выкупа железной дороги. Во владение КВЖД Поднебесная империя могла вступить только после окончательного расчета с «Обществом Китайской Восточной железной дороги», выплатив последнему затраченные им средства на возведение трассы. Данное условие является естественной формой ведения бизнеса во всем мире и никак не может считаться грабительской по отношению к Китаю, как это безосновательно кажется Кристиану Волмару.


[Закрыть], Витте категорически это отрицал. «Ни при каких обстоятельствах Транссибирская магистраль не станет служить средством территориальной экспансии»[124]124
  Ibid., p. 87.


[Закрыть], – писал он. Однако даже если это и было правдой, Япония, вне всякого сомнения, восприняла решение о строительстве Китайско-восточной железной дороги совсем иначе. На деле железная дорога являлась источником геополитического напряжения между тремя империями и со временем привела к территориальным спорам и даже военным конфликтам.

Первый участок Транссибирской магистрали, где вновь (после неудачной попытки старта в 1891 году) должны были начаться строительные работы, пролегал в окрестностях Челябинска, самого восточного пункта существовавшей на тот момент железной дороги. Он расположен примерно в 190 км к югу от Екатеринбурга, которому теперь предстояло стать воротами в Сибирь. На обычных линиях строительными работами руководил специально назначенный инженер, который либо сам занимался всеми организационными вопросами, либо, что случалось чаще, привлекал подрядчиков. Большинство подрядчиков стремились нанять сотни и даже тысячи рабочих, хотя случалось, что для выполнения некоторых задач было достаточно и небольших артелей. Первый участок – Западно-Сибирский отрезок, протянувшийся от Челябинска до берега реки Оби, противоположного тому, на котором располагался Новониколаевск. Этот город возник в 1893 году в ходе строительства Великого Сибирского пути и был назван в честь царя и его святого покровителя Николая Угодника – для защиты как на земле, так и на небесах. В советские времена переименован в Новосибирск.

Чтобы облегчить процесс управления, длинный Западно-Сибирский отрезок примерно посередине – в Омске – был поделен на два участка. Начальником работ по строительству Западно-Сибирской дороги был назначен Константин Яковлевич Михайловский, дворянин украинского происхождения и ветеран Крымской войны, опытный гражданский инженер, построивший Александровский мост через Волгу, открытие которого состоялось в 1880 году. В качестве документации Михайловский получил карту, на которой была прочерчена тонкая прямая линия, тянущаяся через степи на расстояние примерно 1450 км. Хармон Таппер так описывает этот момент: «Он был готов к суровым морозам, ограничивающим рабочий сезон четырьмя месяцами, но не ожидал столь острого дефицита вагонов, телег, лошадей, барж и пароходов»[125]125
  Tupper. H. To the Great Ocean, p. 101.


[Закрыть]. На Западном отрезке, где на протяжении столетий земля была схвачена вечной мерзлотой, наибольшие трудности создавал недостаток лесоматериалов, поскольку на всю округу был только один подходящий лес, да и тот находился в 320 км к востоку от Челябинска. В результате большая часть лесоматериала завозилась из удаленных частей Европейской России, как и рельсы, и другие промышленные изделия.

Остальные материалы можно было достать на месте, пусть по высокой цене, но ощущался недостаток рабочей силы, особенно опытных и квалифицированных рабочих, что создавало наибольшие трудности для подрядчиков. В процессе реализации проекта спрос на рабочую силу всегда превышал возможности края. Уровень механизации работ, только недавно ставший обычным элементом железнодорожного строительства в Европе и Америке, был крайне низок, и поэтому Комитет Сибирской железной дороги подсчитал, что для реализации первого этапа, включавшего Западную и Среднесибирскую линии, потребуется 30 000 чернорабочих для земляных работ и еще 50 000 квалифицированных и неквалифицированных рабочих для выполнения остальных видов работ. Хотя на первом отрезке пути неквалифицированная рабочая сила была более доступна, чем при продвижении дальше на восток – на месте вербовалось около 80 % рабочих, – мастеровых среди них было мало. Как пишет Таппер: «Даже в сравнительно густонаселенных сельскохозяйственных районах между Челябинском и Омском трудно было найти квалифицированных рабочих, поскольку крестьяне не обладали необходимыми техническими навыками. В краю бескрайних пастбищ скотоводы-кочевники отказывались покидать свои стада, которые они ценили настолько высоко, что при встрече у них было принято вежливо интересоваться здоровьем скотины, а не домочадцев собеседника»[126]126
  Tupper H. To the Great Ocean, p. 101.


[Закрыть]. Привлечение к работе на стройке местного населения имело еще один недостаток: в сезон сбора урожая крестьяне стремились вернуться домой, и их не интересовала судьба железной дороги, в результате чего в наиболее оптимальный для строительства период возникал дефицит рабочей силы. Вследствие этого подрядчики Михайловского были вынуждены искать рабочих не только в Европейской России, но и в Турции, Персии и Италии.

Работа на стройке была тяжелой, но условия – намного лучше тех, в которых жили и трудились крепостные, строившие Николаевскую железную дорогу между Петербургом и Москвой за полвека до этого. Летом большая часть строителей жила просто в палатках, а зимой, когда количество рабочих в бригадах сокращалось, поскольку работа ограничивалась строительством мостов, станций, а также другими второстепенными задачами, они располагались в разборных бревенчатых домиках или крытых железнодорожных вагонах. В течение короткого лета рабочий день был долгим. С мая по август он длился с 5 утра до 19:30 вечера – изматывающие 14,5 часов, прерываемые только неожиданно щедрым полуторачасовым перерывом на обед. Зимой рабочее время ограничивалось световым днем, но, поскольку линия неожиданным образом сильно отклонилась на юг – практически по всей протяженности всего пять градусов отделяют ее от широты Лондона, и по большей части она располагается южнее английской столицы, – то и здесь оно длилось минимум семь-восемь часов, хотя холод и снег замедляли темпы прокладки дороги. Трудовая неделя была шестидневной, и, хотя формально праздники соблюдались, в случае если они выпадали на рабочий день, их переносили на ближайшее воскресенье, так что никакой особой разницы не было. Кормили на стройке просто, на обед обычно давали тушеное мясо или рыбу, часто дополняя гарниром из овощей, все это накладывалось из большого железного котла скудными порциями, с которыми рабочие расправлялись с помощью деревянных ложек, которые они держали за голенищем сапога. Ужином служила жидкая каша и хлеб с тонким слоем масла или сала, а на праздники давали немного вина. Все, конечно, зависело от подрядчика, поэтому в некоторых случаях (особенно на Уссурийской линии) еда, которую давали рабочим, была несъедобной, что приводило к жалобам и даже бунтам, но в целом питание было достаточно хорошим. Однако не бесплатным. Его стоимость вычиталась из заработной платы, но даже после этих вычетов оставалась значительная сумма, поскольку хорошее вознаграждение было залогом привлечения достаточного количества рабочих. По сведениям одного из источников того времени, «неквалифицированные рабочие в Западной Сибири зарабатывали на строительстве Транссиба в восемь раз больше, чем они могли бы получить, батрача на старых поселенцев»[127]127
  Marks S. G. Road to Power: The Trans-Siberian Railroad and the Colonization of Asian Russia, 1850–1917, p. 184.


[Закрыть]. Квалифицированные рабочие получали еще больше. Каменщики, большинство которых были итальянцами, усердно трудясь, могли зарабатывать до 100 рублей в месяц – превосходная зарплата по тем временам.

Работа на стройке неизбежно была связана с опасностью. Уровень смертности, в самом лучшем случае составлявший 2 %, сегодня мог бы шокировать, но по сравнению с другими крупными проектами того времени, такими, как строительство (так и оставшееся незаконченным) железной дороги от Кейптауна до Каира, где временами этот показатель достигал 30 %, на Транссибе дела обстояли не так уж плохо. Однако эта цифра не вполне точна – она могла быть как занижена, так и завышена. С одной стороны, советские специалисты, изучавшие историю строительства линии после Октябрьской революции, были склонны в политических целях преувеличивать суровость условий, стремясь изобразить царский режим как можно более гнусным. С другой стороны, бессовестные казначеи, поддаваясь соблазну, не сообщали о смерти или исчезновении рабочего, чтобы прикарманить причитающееся тому вознаграждение; и, мало того, подрядчики избегали сообщать обо всех несчастных случаях, чтобы не испортить себе репутацию.

Иногда условия были невообразимо тяжелыми. Работа на заболоченных участках, часто по колено или даже по пояс в грязи, была не только изнурительной, но и опасной для здоровья. В жаркие месяцы вечным неистребимым злом и потенциальным источником болезней была мошка. Справедливости ради отметим, однако, что линия проходила намного севернее мест распространения малярии, и, кроме единичных вспышек холеры, а позднее, на китайском отрезке, чумы, не было зарегистрировано ни одной из массовых эпидемий, типичных для подобных проектов, осуществляемых в тропиках.

Самым опасным было сооружение мостов, особенно в зимнее время, поскольку рабочим приходилось подниматься по конструкциям высоко над рекой или берегами без всякой страховки и защиты от непогоды. Один из современников, Л. Лодиан, узнал о любопытном способе подсчета возможных жертв: на каждый потраченный миллион рублей подрядчики закладывали один смертный случай. Таким образом, исходя из того, что стоимость строительства большого моста обычно составляла четыре миллиона рублей, в процессе реализации объекта можно было ожидать гибели четырех человек. При этом Лодиан из частных разговоров сделал вывод, что количество жертв при строительстве мостов оказывалось даже больше (примерно три-четыре смерти на каждый потраченный миллион), но власти не стремились разглашать подобную информацию. По мнению Лодиана, причиной столь высокой смертности являлось то, что работавшие на мостах верхолазы «не замечали переохлаждения, в результате не могли вовремя ухватиться за опору онемевшими пальцами, и падали»[128]128
  Tupper H. To the Great Ocean: Siberia and the Trans-Siberian Railway, p. 115.


[Закрыть]. Однако всегда невозмутимые русские крестьяне относились к подобным происшествиям как чему-то неизбежному.

Стальные мосты через крупные реки строились по проектам, которые русские инженеры копировали во время своих поездок по Америке в процессе обучения и стажировки в инженерном искусстве. В результате возникали конструкции скорее функциональные, нежели элегантные[129]129
  Мост по своему предназначению и должен быть в первую очередь именно функциональным. Но, в полную противоположность заявлению автора, созданные русскими инженерами мосты через великие сибирские реки отличались кроме надежности еще и элегантностью, что признавалось многими иностранными путешественниками.


[Закрыть], напоминающие свои американские прототипы. Кстати, и детали для них поставлялись из Соединенных Штатов. Промежуточные опоры мостов требовалось строить особенно прочными, чтобы они могли выдержать натиск паводка весной, когда самая тихая речушка превращалась в бушующий поток, несущий огромные льдины, способные сокрушить менее устойчивые сооружения. Многие мосты были оборудованы специальными защитными приспособлениями, отталкивающими льдины. Крупные сибирские реки глубоки, широки и быстры, и потому мосты через них возводились на последнем, заключительном этапе строительства железной дороги. В то время как сама линия проектировалась по минимальным стандартам, без особого учета последствий экономии на строительных материалах, строительство мостов велось гораздо более тщательно. После постройки на мост направляли четыре локомотива с тяжело груженными вагонами, которые должны были стоять два часа, чтобы выявить возможные участки повышенной нагрузки и прогибы.

Не забывали также и про Божью помощь. Перед тем как открыть регулярное движение, на больших мостах всегда совершалась торжественная церемония освящения, проводимая местными священниками. При въезде на мост устраивали миниатюрную часовню в честь популярного святого. Таким образом, благодаря мастерству инженеров – и, возможно, божественному вмешательству – мосты ни разу не подводили за всю историю существования линии, и священникам, как ни парадоксально, следовало лучше молиться за остальные участки железной дороги, на которых в первые годы эксплуатации часто происходили катастрофы, о чем мы узнаем в следующей главе.

Строительства мостов избежать было невозможно, а вот отказаться от туннелей нередко удавалось. На Транссибе их до сих пор очень мало, хотя несколько все же пришлось построить, чтобы сократить расстояние. Лодиан проехал по магистрали 3218 км на восток, прежде чем ему встретился первый туннель. Первоначально на всей линии к западу от Байкала их не было: «Русский инженер скорее взорвет небольшую гору, чем пророет туннель, оставив зияющий провал между скалами; поскольку с туннелями, как и с домами, вечно что-то случается»[130]130
  Cassier’s Magazine, an Engineering Monthly, Volume XVIII (May 1900), p. 33.


[Закрыть]. Строить туннели было дорого и сложно, поэтому на Кругобайкальской железной дороге есть только один, построенный через несколько лет после прокладки основных участков[131]131
  На самом деле на открытой в 1905 г. Кругобайкальской железной дороге было построено 39 (!) тоннелей, из которых 10 имели протяженность от 200 до почти 800 м. Строились тоннели одновременно с возведением железной дороги вдоль самого глубокого озера в мире.


[Закрыть].

Дальше на восток состав трудоспособного населения менялся. Николай Меженинов, начальник строительства на втором крупном участке магистрали – Средне-Сибирской железной дороге – где работы начались в 1893 году – столкнулся с еще большими трудностями при найме рабочей силы, чем его коллега Михайловский. В результате, в отсутствие местных подрядчиков, Меженинову пришлось самостоятельно заниматься поисками рабочих рук. Его участок проходил в основном через дремучий лес, бескрайнюю тайгу, где плотность населения была крайне мала, меньше одного человека на 2,5 км², и куда прежде можно было добраться только по реке, поскольку маршрут не совпадал со старым почтовым трактом. Большая часть рабочих прибывала из Европейской России, но Меженинов понимал, что этого недостаточно, и решил рискнуть и использовать единственно доступный в крае крупный источник рабочей силы: арестантов и ссыльнокаторжных. Это оказалось превосходным решением. Из тюрьмы в Иркутске, конечной точке Среднесибирского участка, на валку леса и строительство земляных сооружений и деревянных мостов, использовавшихся для переправы через узкие реки, было направлено 1500 заключенных. Помимо скудного вознаграждения в размере 25 копеек в день (которого худо-бедно хватало на то, чтобы позволить себе давно забытую роскошь – табак и сахар, а также водку, которой из-под полы торговали охранники) арестанты имели огромный стимул: за каждые восемь месяцев работы на стройке срок заключения сокращался на год. А у политических ссыльных, к которым всегда относились иначе, чем к уголовникам, каждый отработанный на строительстве год шел за два года ссылки. Позднее полагавшееся заключенным жалование, составлявшее примерно треть от заработка вольнонаемных работников, было увеличено, что значительно повлияло на производительность труда. Побег в тайгу означал быструю смерть, и потому такое случалось редко. Большинство арестантов оставались примерными работниками. Кроме того, для устрашения нарушителей существовала разумная система наказаний. Заключенные были разделены на артели – группы для самообороны и самоконтроля. Предотвратить побег одного из членов артели для остальных его товарищей было делом чести. Если такое все же происходило, все арестанты, входившие в артель, подвергались наказанию. По вполне понятным причинам заключенные больше боялись своих сотоварищей, чем охранников[132]132
  В реальности артельный принцип работы в России был основан на «чувстве локтя», взаимопомощи и взаимовыручке.


[Закрыть].