Текст книги "Чаровница"

Глава 4

Розамунда нашла Сесили в длинной галерее. Та пыталась увлечь игрой в мяч их старую верную Офелию, собаку из породы датских догов. Мяч, несколько раз подпрыгнув, закатился под изящную кушетку, а Офелия так и осталась лежать у камина, легонько повизгивая.

– М-да, положение явно безнадежное. Похоже, ее дни сочтены, – грустно заметила Розамунда. Подойдя к Сесили, она взяла ее за руки и поцеловала в обе щеки.

– Видимо, ты права, – вздохнула Сесили, с грустью глядя на огромную поседевшую собаку, бессильно распластавшуюся на полу. – Бедняжка. Как ты думаешь, сильно она страдает?

Розамунда грустно усмехнулась:

– Не знаю. Я лишь вижу, что она почти все время спит.

– Да, верно. Спит-то она спит, но ей нравится, когда рядом с ней дорогие ей люди. А я в последнее время почти забыла о ней.

Сесили достала мяч из-под кушетки и, нагнувшись, подала его Офелии. Огромная собака сжала зубами поданную игрушку и в знак признательности тихо застучала хвостом об пол. Но вскоре Офелия опять погрузилась в старческую дремоту, удерживая мячик в своей огромной пасти. Бедное животное очень напоминало запеченного целиком молочного поросенка, поданного на блюде к столу.

Как хорошо, что Розамунда заглянула в особняк Монфора, их родительский дом. Последнее время Сесили неотвязно преследовали мысли о герцоге Ашборне, и даже старая Офелия, верный друг ее детских игр, не могла отвлечь хозяйку. Приятное общество жизнерадостной Розамунды как раз было тем лекарственным средством, которое должно было помочь Сесили избавиться от излишне навязчивых душещипательных размышлений.

– Отчего ты такая грустная? Развлекайся и наслаждайся как можно больше, – посоветовала кузине Розамунда. – Не за горами тот день, когда Норланд увезет тебя в провинцию, чтобы запереть в своем доме.

– Почему-то не хочется. О, да у тебя новая шляпка? – Сесили слегка оживилась, внимательно рассматривая очаровательную светлую шляпку, которая очень шла к золотистым волосам кузины.

Розамунда не очень обрадовалась перемене темы, но не стала возвращаться к прежней:

– Тебе нравится? Только честно. Ты ведь знаешь, как я высоко ценю твой вкус.

– В таком случае тебе не следовало бы покупать ее без меня, – упрекнула ее Сесили, еще внимательнее приглядываясь к шляпке. – Повернись кругом.

Розамунда молча повиновалась, грациозно, как балерина, повернувшись вокруг своей оси.

– Почти безупречно, – сказала Сесили. – Вот только… Ты позволишь?

Она подошла вплотную и ловко вырвала из кучи перьев одно, по ее мнению, лишнее, а потом чуть иначе завязала ярко-желтые ленты под подбородком Розамунды.

– Вот так.

– Благодарю, моя прелесть, – отвечала Розамунда, беря в руки вырванное перо. – А теперь скажи, ты не против, если мы с тобой немного проветримся? Я хочу посетить Британский музей. Сегодня очень подходящий день, сыро и ветрено.

– Как же мне не везет. – Сесили едва не застонала, так она расстроилась. – С минуты на минуту я ожидаю прихода моего жениха и его матери. Они приглашены на чай.

На лице Розамунды возникло такое непритворное выражение комичного ужаса, что Сесили невольно улыбнулась.

– Ты им рада точь-в-точь, как и я. Они уже здесь и должны вот-вот появиться. Уходить уже поздно.

Розамунда быстро взглянула на часы:

– Как знать? Думаю, если воспользоваться лестницей для прислуги, то я с ними не пересекусь.

– Нет, нет. Дорогая, неужели ты бросишь меня в столь тяжкий час? Прошу, Розамунда, останься. Ну пожалуйста! – Сесили схватила кузину за руки и увлекла за собой в глубь галереи.

– Но его мать просто невыносима. А он такой… – Розамунда замялась и покраснела, хотя Сесили прекрасно знала, что думает кузина о герцоге Норланде.

– Неуклюжий? Неловкий? При взгляде на него зубы сводит от скуки, не так ли?

– Вот именно, – горячо воскликнула Розамунда. – Он такой безликий, словно кусок глины. Из него можно лепить все, что захочешь.

– Ты абсолютно права, дорогая, – согласилась с ней Сесили. – Но именно это делает его особенно привлекательным в моих глазах.

– Да-да, образ твоих мыслей мне известен, – проговорила Розамунда. – Но послушай меня, моя дорогая, это не тот мужчина, который способен сделать тебя счастливой. Я убеждена в этом. Прежде всего, он намного старше тебя.

– Ему всего лишь немного за тридцать! – Сесили возмущенно вскинула руки. – Вы все ведете себя так, как будто я выхожу замуж за Мафусаила.

– Ну да, ну да, у него всего лишь небольшая лысина на макушке да маленький животик спереди, – с мягкой насмешкой заметила Розамунда. – А так жених хоть куда.

– Никогда не подозревала в тебе, дорогая, подобной игривости в мыслях.

Сесили также захотелось уколоть Розамунду, указав ей, что ее муж тоже не писаный красавец. Однако Гриффин, граф Трегарт, в отличие от герцога Норланда, был воплощением настоящего мужчины – буквально излучал мужественность и силу, чего и в помине не было у бедного Норланда.

Однако Сесили не стала накалять атмосферу.

– Так-так, а как быть с чувством долга и чести? Что ты скажешь по этому поводу?

Розамунда нахмурилась:

– Я вовсе не собираюсь говорить, что разрывать помолвку – дело благородное, особенно по прошествии стольких лет. Но с другой стороны, возмутительно, что ты должна будешь подчиняться…

Розамунда запнулась. Закусив губу, она огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что их никто не услышит.

– Я не могу себе представить, как ты будешь терпеть его ухаживания.

– Что за чепуха, – ответила Сесили. – Ты делаешь из мухи слона. Начнем с того, что я вовсе не обязана ничего терпеть. Норланд останется в провинции и будет с увлечением заниматься тем, что ему больше всего интересно: инфекционными болезнями или еще чем-нибудь. А я буду жить в Лондоне. Мы будем жить раздельно. Мы обо всем уже договорились, так что наш брак устраивает нас обоих как нельзя лучше.

Раньше она ни разу не делилась столь откровенно с кузиной своими планами на будущее, так что удивление Розамунды было вполне понятно.

– А как же с интимными делами? Ведь каждый муж хочет спать в постели со своей женой.

– Исключено, – отрезала Сесили. – От прошлого брака у него два сына, так что наследник у него уже есть. Кроме того, у Норланда есть любовница. И он не намерен бросать ее. Так с какой стати ему приставать ко мне?

После продолжительной паузы Розамунда не без радости произнесла:

– Какое счастье, что мой долг не расходится с моими желаниями и наклонностями. Передо мной никогда не стоял подобный выбор.

– Передо мной тоже, – ответила Сесили. Она похлопала Розамунду по ладони, взяла за руку и увлекла следом за собой, вынуждая ее пройтись вместе с ней по галерее.

– Норланд, возможно, скучноват, но из него получится замечательный муж. Особенно если принять во внимание те цели, которые я преследую.

Розамунда вырвала руку.

– Сесили, ты упрямо не хочешь меня слушать. – Розамунда замялась. – Я хочу… мне хочется, чтобы ты по-настоящему влюбилась.

Сесили едва не закатила глаза в притворном ужасе:

– Как приятно это слышать. Я прекрасно понимаю тебя: ты настолько счастлива в браке, что тебе хочется превозносить любовь и семейное счастье. Вы с Джейн в один голос поете об одном и том же, но я не похожа на вас. Ты же знаешь, у меня нет ни капли сентиментальности. Вот поэтому я прекрасно полажу с герцогом Норландом.

В будущем Сесили хотела жить так, как ей хочется, – свободно, не стесняемая никакими ограничениями, но и не переступая дозволенных границ для слабого пола. Давным-давно она решила, что судьба, которую ей уготовили родители, вполне ее устраивает. Титул герцогини позволял не только жить в свое удовольствие, но и пользоваться большим влиянием и привилегиями. Сесили, будущая герцогиня Норланд, решила этим воспользоваться, но не столько ради себя, сколько на благо тех многих несчастных женщин, судьба которых сложилась не так удачно, как ее собственная.

Разумеется, даже герцогине некоторые проступки тоже не могли легко сойти с рук. Но поскольку большую часть этих прегрешений совершали презренные распутные женщины, вроде Лавинии, вместе с такими же жалкими распутниками, то с этой стороны Сесили считала себя неуязвимой.

– Дорогая, полюбив кого-нибудь, ты не станешь слабее, – ласково сказала Розамунда.

Сесили передернула плечами с видом, мол, мне это не за чем. О, как она ненавидела это чувство сожаления в небесно-голубых глазах Розамунды. В какой-то миг ей даже захотелось ударить кузину, причинить ей боль точно так же, как та сделала больно ей, Сесили.

Однако она быстро подавила внутри себя это чисто детское желание. Ведь Розамунда не хотела ее обидеть, а сама Сесили никогда не пошла бы на то, чтобы сознательно причинить боль самой близкой подруге.

Впрочем, так было не всегда. После кончины брата Сесили отчаянно боролась с дружбой, которую предлагали ей кузины и кузены Уэструдер. В то время Сесили держалась обособленно, была очень раздражительной и вспыльчивой, капризничала, с ней не было никакого сладу.

Но даже в самые худшие минуты ни Розамунда, ни Джейн, ни мальчики никогда не оставляли ее наедине со своим горем. Они дразнили ее, приставали, шутили, словно она была настоящим членом их семьи, одаряя в редкие драгоценные мгновения теплом доброты и отзывчивости. Небольшая группа привилегированных детей, крепко державшихся друг за друга, так как не было больше никого в мире, кто любил бы их, кто относился бы к ним с теплом и лаской.

Они с Сесили были одной плоти и крови. Они были единственными людьми на свете, которых она беззаветно любила. Казалось, что их соединяли неразрывные узы. Если и было на свете что-то, во что она верила и на что могла безоговорочно положиться, то это, вне всякого сомнения, крепость родственных уз. Сесили верила только им и герцогу Монфору.

С привычной беззаботностью она пожала плечами.

– Если я полюблю, то не позволю, чтобы кто-то имел надо мной безграничную власть, над телом и душой. Розамунда, я слеплена из иного теста, это не для меня.

– Как интересно, почти то же самое говорила мне Тибби утром в день нашего венчания с Гриффином. – Розамунда запнулась. – Действительно, многие мужья требуют от жен слепого повиновения. Но неужели ты думаешь, что Гриффин меня тиранит? Какой вздор! То же самое с полным правом можно сказать о Константине и Джейн.

Горячая речь Розамунды не произвела на Сесили никакого впечатления. В глубине души она считала счастливые браки ее кузин своеобразным видом взаимного рабства, но подобные, не лишенные оригинальности мысли, как известно, лучше всегда держать при себе.

Прежде чем Сесили вспомнила одну из тех фраз, которые у любого должны быть заготовлены в подобном случае, их разговор прервал дворецкий, объявивший о приходе гостей.

Сесили торжествующе посмотрела на кузину.

– Ты провел их в гостиную, Уилсон? Да? Благодарю. Передай, что скоро леди Трегарт и я пройдем к ним.

– Негодница, – с веселым возмущением воскликнула Розамунда. – Попомни мои слова: когда ты будешь менее всего готова, я отплачу тебе тем же.

Обычно Сесили без особого интереса относилась к почти еженедельным визитам ее жениха, но сегодня все обстояло иначе. Ей не терпелось попытать Норланда насчет «Прометеева клуба», выведать у него все, что только возможно.

Эта мысль возникла у нее, когда она, проснувшись рано утром, никак не могла уснуть, неотступно думая об Ашборне и о предстоящей встрече с ним.

– Ваша светлость, как я рада видеть вас, – радостно сказала Сесили, идя навстречу ему. – Как ваши дела?

Норланд, высокий мужчина с бочкообразной грудью, белокурыми волосами и белой кожей в целом производил приятное впечатление. Редеющие волосы открывали спереди широкий выпуклый лоб: весьма подходящая кубатура для научных занятий. Хотя Розамунда была права – у Норланда действительно был небольшой животик, но Сесили не была бы его невестой, если бы обращала внимание на подобные недостатки.

– Леди Сесили, мое почтение. – Норланд поклонился, резко и низко, словно собираясь нырнуть в воду. Повернувшись в сторону Розамунды и Тибби, он отвесил им обеим такой же глубокий поклон.

Раньше Сесили не обращала на это внимания и только сейчас заметила, как сухо, формально они, будучи уже давно помолвленными, приветствуют друг друга. Впрочем, она сама не поощряла его к большей нежности: чтобы он целовал ей руки, да и вообще чтобы целовал ее при встрече.

При одном воспоминании о поцелуе в карете у нее словно огонь пробежал по жилам, быстрее и сильнее забилось сердце. Боже, да когда это кончится?! Раздраженная тем, что Ашборн все время влезал в ее мысли, она запретила себе думать о нем.

В отличие от Ашборна ни голос, ни прикосновения Норланда не оказывали на нее никакого воздействия: ей не делалось жарко, а сердце по-прежнему билось ровно и спокойно. Именно это нравилось в нем Сесили, совершенно устраивало ее.

Норланд равнодушно улыбнулся и устремил свой взгляд за спину Сесили, словно увидел там что-то более интересное.

Сесили обернулась, думая, что его внимание привлекла златовласая Розамунда, в конце концов, Норланд был мужчиной, и его могла привлечь красота ее кузины. Однако она ошиблась. Взгляд Норланда был устремлен на Тибби, которая что-то шила, склонив низко голову над рукоделием.

Сесили незаметно улыбнулась. Норланд явно предвкушал интеллектуальный диспут с ее бывшей гувернанткой. Сегодня Тибби держалась позади, видимо, памятуя о ее светлости, матери Норланда, которая считала, что компаньонки должны знать свое место.

Вот тут-то Сесили решила, что надо при первой же удобной возможности подключить Тибби к беседе.

– Не хотите ли присесть, ваша светлость? – любезно спросила Розамунда.

– Нет, пока нет. Сейчас должна сюда пожаловать моя матушка. Мне надо убедиться, что с ней все в порядке.

Обмен такого рода любезностями происходил до тех пор, пока не послышался грузный топот на лестнице, – предвестник приближения матери Норланда.

Герцогиня Норланд вошла в гостиную, бережно поддерживаемая с обеих сторон двумя крепкими слугами. Почтительно склонившись в реверансе, Сесили спросила:

– Как поживаете, ваша светлость? Вы доставили нам большую радость, приняв наше приглашение.

Пойманная на удочку собственной жалости во время прежних визитов герцогини, на этот раз Сесили не собиралась больше потакать будущей свекрови, выслушивая ее жалобы и сетования на жизнь.

Герцогиня была очень грузной и крайне раздражительной особой, обычно она любила полулежать на софе или диване, держа в одной руке тарелку с винегретом, а в другой – нюхательную соль. Она была сплошным кошмаром, ужасом для своей семьи, особенно для старшего сына: несмотря на свою вялость, она железной рукой управляла родовым поместьем и всем герцогским состоянием.

После того как Норланд шепнул ей по секрету, что, несмотря на вечные жалобы, здоровье у его матушки хорошее, Сесили с трудом выносила сетования герцогини на мнимые недомогания. Она никак не могла взять в толк, зачем весь день стонать и жаловаться, когда для этого не было ни малейшего повода.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Сесили указала на пару кресел, удобно расположенных возле окна. – Я сейчас прикажу, чтобы подавали чай.

– Вы в своем уме, милочка? – слабым голосом проговорила герцогиня. – Если я сяду возле окна, – а там наверняка огромные щели и сквозняк, – то непременно простужусь и умру. А вам, видимо, только того и надо. Поближе к камину, – резко бросила она слугам, которые не знали, куда ее вести. – Норланд, разведи огонь, здесь так холодно, словно в пещере. – Она притворно шмыгнула носом. – И сыро в придачу.

Намеренную клевету по поводу гостиной, изящно обставленной и очень удобной, Сесили снесла не моргнув глазом, но повелительный тон в обращении с собственным сыном, словно тот был лакеем, возмущал ее до глубины души.

Но Норланда, по-видимому, это нисколько не задевало. Более того, он тут же послушно встал перед камином на колени и принялся разжигать и раздувать огонь с помощью особых мехов.

Когда он нагнулся, в глаза сразу бросилась лысина, прикрытая редеющими рыжеватыми волосами. От усилий разжечь огонь эта лысина покраснела, а потом, когда он помогал матери усесться возле камина, от натуги покраснел весь Норланд.

Он был хорошим сыном. Несмотря на то что не верил в плохое здоровье матери, он делал вид, что верит, и потакал всем ее прихотям.

Как всегда тактичная, Розамунда поспешила на выручку:

– Вы себя неважно чувствуете, ваша светлость? Делать визиты – вещь утомительная, не правда ли?

Хмурое лицо герцогини просветлело. Она похлопала Розамунду по руке:

– Вы очень хорошая девочка, леди Трегарт. Как бы мне хотелось иметь вас своей дочерью.

Проще говоря, она хотела, чтобы ее невесткой была Розамунда, а не Сесили.

Сесили не смогла удержаться и притворно закатила глаза, глядя на Норланда. Она слишком поздно поняла свою ошибку, так как он покраснел и опустил глаза от неловкости.

– Мама, пожалуйста.

Желая выручить его, Сесили указала на диван:

– Не хотите ли присесть, ваша светлость? Я велю подать чай.

Вдовствующая герцогиня издала душераздирающий стон:

– Чай? Вы что, хотите меня отравить, милочка?

Сесили нахмурилась, с ее языка точно сорвалась бы какая-нибудь колкость, если бы не поспешно вмешавшаяся Розамунда.

– Может быть, отвар из ромашки вам будет больше по вкусу? Ромашка, возможно, снимет ваше недомогание, ваша светлость?

– А может быть, поссет, сладкий горячий напиток из молока и вина? – приторно сладким голосом предложила Сесили. – Или горчичная ванна? Или настойка опия, чтобы снять боль?

Сесили не жаль было ничего, даже целой бутылки с настойкой опия.

Герцогиня закрыла глаза и вся сморщилась, как будто один лишь голос Сесили причинял ей страдания.

– Отвар из ромашки будет лучше всего. Благодарю вас, леди Трегарт.

Пока ее добросердечная кузина суетилась возле герцогини, Сесили присела рядом с Норландом с целью расспросить его.

– Знаете, – возбужденно зашептала она, – герцог Монфор приобрел для своей коллекции растений удивительный гриб. Очень редкий. Не хотите ли взглянуть?

Сесили почувствовала, как Норланд тут же напрягся. Приманка сработала. Он отреагировал так, как отреагировало бы большинство мужчин, если бы она предложила им взглянуть на ее подвязки. От одного лишь упоминания о любимой им ботанике Норланд загорелся сразу. Его любопытство было очень возбуждено.

– Неужели?! Я и понятия не имел, что Монфор интересуется грибами.

Сесили помахала рукой, как бы показывая, что для нее в этом нет ничего удивительного.

– Его светлость обожает грибы.

«Особенно вместе со сливками и приправленные бренди», – подумала она.

– Коллекция в оранжерее. Не хотите ли пройти туда?

Норланд запыхтел от возмущения:

– В оранжерее, вы говорите? Это никуда не годится. Грибы следует держать в темном прохладном месте, подальше от света.

– О, он же их не выращивает, – попыталась вывернуться Сесили. – Их поместили в горшок, чтобы смотреть на них.

Держат ли грибы в горшках? Она понятия не имела об этом. Впрочем, какое это имело значение? Ни горшка, как и грибов, не было в помине. Забивать себе голову такой чепухой Сесили не собиралась.

Покачивая головой, Норланд сказал:

– Да, посмотреть надо. Может быть, я смогу посоветовать Монфору, как лучше всего хранить редкие грибы.

– Как вы любезны! – Сесили оживилась. – Герцог будет вам премного благодарен. Итак, идем.

У Норланда был вид ребенка, которому обещали подарить новую игрушку.

– Интересно, куда это вы направились? – окликнула их герцогиня.

Судя по испуганным глазам Розамунды, ей это тоже не было безразлично. Сесили умоляюще взглянула на нее и получила в ответ понимающий, раздосадованный и очень красноречивый взгляд, который как будто говорил: «Я тебе это попомню, заплатишь ты мне за все». Но Сесили была согласна на что угодно.

– Матушка, леди Сесили хочет показать мне образцы новых растений, – невозмутимо объяснил Норланд. – Миледи, ведите меня.

Едва не рассмеявшись, она послушно пошла вперед.

– Леди Сесили, я очень рад, что могу поговорить с вами с глазу на глаз, – вдруг промолвил Норланд, когда они отошли подальше от гостиной. – Мне хочется кое о чем вас спросить, точнее предложить. Меня интересует ваше мнение… гм-гм…

Сесили удивилась:

– Говорите, я слушаю вас.

– Вы последняя из всех кузин Уэструдеров, кто выходит замуж. И тут мне в голову пришла мысль, что Тибби… гм-гм… мисс Тиббз, так будет правильнее… – Норланд запнулся и пару раз откашлялся. – Вот я и подумал, что после вашего замужества мисс Тиббз вряд ли захочет искать место гувернантки в другом месте. Как вы полагаете, не захочет ли она остаться вместе с вами после того, как мы поженимся?

Сесили на миг задумалась.

– Какая чудесная мысль, Норланд! Мне она очень нравится. Я об этом никогда не задумывалась, потому что Тибби не раз говорила, что после моего замужества она переедет к своей сестре в Кембридж. – Сесили слегка пожала руку Норланду. – Я и не знала, что вы такой добрый. Даже если она не согласится, ей все равно будет приятно услышать столь великодушное предложение.

Столь откровенная похвала смутила Норланда. Покраснев, он забормотал:

– А не могли бы… вы сделать ей это предложение? Мне кажется, лучше, если оно будет исходить от вас.

– Я завтра же переговорю с ней, – пообещала Сесили.

Когда они пришли в оранжерею, Сесили остановилась, собираясь с духом.

– Я так же, как и вы, хочу поговорить кое о чем крайне важном для меня.

Норланд взглянул ей в лицо, затем быстро оглянулся по сторонам. Улыбнувшись, он спросил:

– Как я понял, разговор пойдет не о грибах.

Рассмеявшись, Сесили кивнула. Норланд приятно удивил ее своим добродушным чувством юмора. Оказывается, он мог быть очень милым, когда отвлекался от нудных рассуждений.

– Нет, не о грибах, – призналась Сесили. – С моей стороны это была уловка, надеюсь, вы простите меня за эту невинную хитрость.

– Разумеется, хотя мне немного жаль. Так о чем вы хотели поговорить со мной, леди Сесили? Может, вы пересмотрели свое решение, а? Ну что ж, официально пока еще ничего не было объявлено. Еще не поздно отменить нашу помолвку.

– Боже мой, конечно, нет! – воскликнула Сесили, сразу став серьезной. – Ничего подобного у меня даже в мыслях не было. Я хотела попросить вас вот о чем. Это несколько необычная просьба.

Норланд насторожился:

– Просьба? Буду рад вам услужить, леди Сесили.

Приняв самый простодушный вид – если бы Норланд знал Сесили получше, как ее кузины, то сразу бы понял, что ничего хорошего его не ждет, – она сказала:

– Мне хотелось бы узнать побольше о «Прометеевом клубе».

Норланд замер, затем как бы удивленно переспросил:

– О «Прометеевом клубе»?

Он явно хитрил, делая вид, что не понимает, о чем идет речь.

Не дав ему опомниться, Сесили быстро продолжила:

– Да. Мой брат посещал этот клуб, вам, конечно, известно об этом. Я прочитала его дневник, и там он упоминает также и вас.

Это была ложь. Но не могла же Сесили признаться, что ночью тайком была у дома Ашборна и узнала Норланда по его характерному смеху.

– В его дневнике? – Норланд растерялся, отпираться дальше было бесполезно. – Да-а, так получилось, что я состою его членом. Впрочем, не могу понять, зачем вам сдался этот клуб.

Сесили отчаянно бросилась вперед:

– Не могли бы вы, ваша светлость, взять меня вместе с собой на одно из собраний этого клуба?

Норланд отшатнулся, словно она влепила ему пощечину.

– Конечно, нет.

Сесили растерянно смотрела на жениха, на его лицо, полное решимости. Это новое для нее выражение обескуражило ее. Таким твердым и неприступным она никогда не видела его раньше. Куда только девалась его мягкость, проявленная при общении с матерью? Прояви он ее, его жизнь могла бы стать намного легче и приятнее.

Сесили не могла поверить собственным ушам: он отказал ей в просьбе, почти пустяковой.

– Но почему… что такого в…

Нетерпеливо тряхнув головой, он словно отрезал:

– Членами «Прометеева клуба» являются лишь ученые и философы. Мы обсуждаем новые идеи, разные изобретения. Вам это нисколько не интересно, но для нас… – Несколько высокомерно он закончил: – Кроме того, вы там ничего не поймете.

Столь пренебрежительное отношение было очень обидным, но Сесили не поддалась этому чувству – она была слишком хитра. Как можно спокойнее она спросила:

– С чего вы взяли, Норланд, что я ничего не пойму? Помнится, раньше вы никогда не расспрашивали о моих интересах, равно как и о моем образовании.

– Ха! Оборки, кружева, прочая мишура. Разве не это составляет весь круг интересов юных леди?

Сесили так разозлилась, что едва не вышла из себя, но вовремя спохватилась. Ей уже приходилось сталкиваться с подобным предубеждением против женского ума, и на собственном горьком опыте она убедилась, что горячность до добра не доведет.

– Наука, прогресс, передовые идеи для меня не пустой звук, я интересуюсь ими в меру своих возможностей, – как можно спокойнее сказала Сесили. – Да, я не получила систематического образования, но, поверьте мне, я далеко не так невежественна, как вы думаете. Сами посудите, разве может сестра Джонатана быть светской куклой? Если я не щеголяю своей ученостью, как это делают синие чулки, не тычу в глаза своими знаниями, если мне нравятся красивые вещи, то это вовсе не значит, что меня можно считать легкомысленной или невежественной.

На щеках Норланда выступили красные пятна.

– Все равно я не возьму вас. Встречи в нашем клубе – это не представление для любопытных и легкомысленных юных леди, которым прискучили светские развлечения.

Норланд не поднимал голоса, в котором звучало уже не презрение, а твердость. И тут Сесили с горечью осознала, что даже самый скромный и покладистый мужчина в чем-то может быть о себе крайне высокого мнения. По-видимому, Норланд гордился своим интеллектом. Как это ни странно, но превозносимый им ум не позволил ему избавиться от закоснелого и глупого предрассудка.

Сесили опять разозлилась, но теперь на себя. На свою глупость. Она сама все испортила, недооценив его высокомерие и решимость. Теперь приходилось за это расплачиваться.

Надеясь придать делу нужный ход, она жалобно произнесла:

– Пожалуйста, ваша светлость, дайте мне возможность доказать вам серьезность моего намерения.

– Нет! – отрезал Норланд. Ее глаза, светившиеся желанием и надеждой, постепенно погасли под его суровым взглядом.

Отвернувшись, он махнул рукой.

– Может быть, вы действительно интересуетесь нашим обществом, но вызванный им интерес далек от научного. Вы не испытывали бы столь острого желания присоединиться к нам, если бы вас не интересовала судьба брата. Сожалею о его кончине, искренне вам сочувствую. Но в «Прометеевом клубе» вы не обнаружите ничего из того, что ищете.

Но Сесили не хотела сдаваться:

– В таком случае не расскажете ли вы мне, что там у вас происходит? Мне бы хотелось узнать чуть-чуть побольше.

– Ничего не буду я вам рассказывать! – Норланд окончательно вышел из себя, хотя у Сесили возникло впечатление, что он злится не по-настоящему, а как бы сознательно подогревает свой гнев. Ткнув пальцем в ее сторону, он сказал: – Мы с вами, леди Сесили, помнится, заключили соглашение, что будем жить раздельно. Если не хотите, чтобы я совал свой нос в ваши дела, не суйте ваш в мои.

Норланд надул щеки и с шумом выдохнул:

– А теперь простите меня за некоторую горячность и давайте закончим на этом наш разговор. – Вынув карманные часы, он посмотрел на них. – Да, закончим, прежде чем наговорим друг другу такое, о чем потом будем сожалеть. – Он поклонился. – Итак, всего доброго, миледи.

Резко повернувшись, он стремительно вышел из оранжереи.

Потрясенная Сесили – таким она никогда не видела своего жениха – проводила его изумленным взглядом.

Прошло несколько минут, прежде чем она окончательно пришла в себя. Сколько же упрямства, просто поразительно! Отказ Норланда прозвучал настолько твердо и жестко, что у Сесили не осталось никаких сомнений: он ничего ей не расскажет. Раньше, если ей что-нибудь надо было от него, ей без труда удавалось выпросить или вымолить желаемое. Немного лести, обиженное умоляющее лицо обычно действовали безотказно. Но теперь явно коса нашла на камень.

Кто бы мог подумать? Ее будущий муж, считавшийся, и не без оснований, бесхарактерным, проявил невиданную для него твердость. В самый неподходящий момент – это удручало больше всего.

Похоже, у Сесили не оставалось иного выхода, как обратиться за помощью к герцогу Ашборну. Злая ирония судьбы.

Ощущение безысходности охватило ее. Ей было страшно и вместе с тем – хотя это было чудовищно, она понимала, – их встреча не будет лишена приятности. Она знала, что должна делать, если, конечно, хотела узнать о «Прометеевом клубе» и о судьбе того злосчастного письма, разумеется, не упоминая о нем. Вопреки инстинкту и здравому смыслу она решилась пойти на маскарад в дом Ашборна.