Текст книги "Колода предзнаменования"

Часть 2
Тройка Кинжалов

7

Айзека не покидали мысли о семье. Салливаны всегда не давали ему покоя, но после того, как Зверь показал его мать, юноша окунулся в бездонный колодец воспоминаний. Ее образ напомнил ему, как она защищала его в день ритуала и принесла жертву, чтобы попытаться обезопасить сына. Поэтому Айзека так оскорбило требование Габриэля отпустить ее – она сделала все возможное, чтобы спасти ему жизнь. Он отплатит ей тем же.

Его внимание было сосредоточено на чем угодно, кроме учебы в школе Четверки Дорог, что еще больше отвлекало от кипы домашней работы и тестов, к которым он забыл подготовиться.

Учителя обычно делали поблажки детям основателей – это единственное объяснение тому, что Джастин учился на одни четверки, хотя Айзек ни разу не видел его за учебниками, – но он падал все ниже их и без того низких стандартов.

Еще и этот беспрестанный шепот за спиной… Последние несколько лет люди часто пялились на Айзека из-за сплетен, порожденных его ритуалом, но в последнее время их взгляды казались… многозначительными. Айзек привык, что жители города относились к нему враждебно. Но тут было дело в чем-то другом – он просто пока не понял, в чем именно.

Айзек решительно настроился взять себя в руки и выкинуть семью из головы. И отлично справлялся, пока не вышел пообедать в школьный двор и не увидел Габриэля, листавшего что-то на телефоне, прислонившись к бетонной стене.

Живот Айзека скрутило. Лучше бы это снова был Зверь, ну или порождение его фантазии. Но нет.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, преодолевая расстояние между ними.

Его взгляд прошелся по ученикам, прогуливавшимся рядом. Он не хотел привлекать лишнего внимания, но наверняка кто-нибудь да поймет, что за сцена перед ними разворачивается. А если разойдется новость, что в городе еще один Салливан, ну… Айзек не знал, что произойдет, но точно ничего хорошего.

Габриэль, сохраняя безучастное выражение лица, оторвался от телефона.

– Я вообще-то выпускник этой школы.

Айзек насупился.

– И все равно ты не имеешь права заходить на ее территорию.

– Мне дали пропуск посетителя, – равнодушно ответил он, пряча мобильный в карман. Волк-наколка на внутренней части его предплечья осклабился на Айзека. – К тому же в последнее время люди жалуются на подозрительную активность на лесной поляне, где полиция недавно проводила расследование. Вчера постояльцам гостиницы было что сказать об этом. О нас, основателях, нынче ходит много слухов, ты в курсе?

Айзек замер, а его сердце заколотилось в груди. Так вот почему пришел Габриэль: поговорить о ритуале, который они с Вайолет пытались провернуть.

– Я… – начал он, не зная, что и сказать. – Я пытался…

– Я говорил тебе не приходить сюда!

Голос прозвучал так громко, что Айзек подумал, что обращались к нему. Но, обернувшись, он увидел в другом конце дворика Кэла Гонзалеса, одного из друзей Джастина.

И напротив стоял объект его гнева – Джастин Готорн.

За прошлые годы Айзек прошел с Джастином по множеству коридоров. Люди всегда реагировали на него одинаково: со смесью восхищения и дружелюбия, которое никогда не распространялось на Айзека. Но сегодня Кэл смотрел на Джастина с нескрываемым презрением. Айзек обвел взглядом других учеников во дворе – их лица выражали то же самое.

Его охватила тревога. Он знал, что ситуация в школе ухудшилась после того, как распространилась правда, что у Джастина нет сил, но он не понимал, насколько все плохо.

– Эй, – голос Джастина прозвучал сдавленно. Айзек никогда не видел его таким одиноким: без компании друзей, без щита в виде сил, только с рюкзаком и напускной улыбкой. – Чувак, я просто хочу пообедать.

– Не с нами. – Кэл показал на учеников позади себя – членов команды по бегу. Людей, о которых его друг годами отзывался только с уважением и теплотой.

Джастин посмотрел по сторонам, встретился взглядом с Айзеком и округлил глаза, заметив Габриэля. Но ничего не сказал. Выражение его лица пронзило по Айзека, как пуля. Не потому, что он выглядел рассерженным, – скорее, поверженным.

От злости в его ушах загудело. Если бы он захотел, то мог бы заставить всех в этом дворике опуститься на колени и извиниться. Заставить признаться, что они не имели ни малейшего представления о том, как трудно жилось основателям и на какие жертвы шел Джастин, чтобы защитить их. Его сила уже рвалась наружу. Было бы так легко использовать ее…

Но за ним наблюдал Габриэль. Все наблюдали. Поэтому он использовал слова.

– Кэл, – позвал Айзек. Юноша повернулся, и презрение на его лице сменилось чем-то совершенно другим. Это выражение Айзек замечал все чаще и чаще. – Он обедает со мной.

Команда по бегу смутилась и начала тихо переговариваться между собой. Кэл попятился и поднял руки.

– Как скажешь. Я не хочу проблем с тобой.

Джастин неохотно подошел к нему – его плечи были напряжены, челюсти сжаты. Айзек поймал его взгляд, и они втроем вышли со двора.

– Почему… – тихо начал Айзек, но Джастин покачал головой.

– Не надо, – хрипло и низко ответил он. – Раньше они прислушивались ко мне. Теперь – к тебе.

С этими словами он ушел, а Айзек задержался в коридоре, пытаясь вспомнить, как дышать.

Он был бы и рад сказать, что не понял, что подразумевал Джастин, но это не так. Предполагалось, что после новости о его обмане город инстинктивно перестанет доверять всем основателям. Но все сложилось иначе. Они наказывали Джастина, а те взгляды, которые бросали на Айзека… в них читалось уважение.

Это пугало его, потому что он знал, что совсем его не заслужил. Если город обращался за защитой к Салливану, значит, дела были действительно плохи.

– Да уж, тут многое изменилось, – сказал Габриэль, и Айзек вздрогнул. Он уже и забыл о брате. По крайней мере, тот тоже выглядел ошарашенным. – Что тут произошло, пока меня не было? Почему они так суровы к Готорнам?

– У него нет сил. Город прознал, – кратко ответил Айзек. Его дыхание до сих пор оставалось немного учащенным. – Честно говоря, репутация у основателей уже не та, что раньше.

Габриэль нахмурился. А затем сказал нечто совсем неожиданное:

– Так давай я помогу. Я тоже основатель. Мне ясно, что ты как-то замешан в том, что случилось в лесу…

– Нет. – Слово слетело с языка Айзека быстрее, чем он успел его обдумать.

Он не доверял Габриэлю. Ни свои неудачи, ничего.

Потому что каждый раз, когда он смотрел на старшего брата, то видел, как тот стоял над его скованным телом с ножом, прижатым к шее, и неопределенностью в глазах.

Харпер стояла под деревом, которое собственноручно превратила в камень, ее снедало чувство вины. День выдался облачным, но солнце все равно светило достаточно ярко, чтобы было видно твердые, неподвижные ветки. Рыжевато-бурый камень покрыл дерево от скрюченной кроны до места, где ствол погружался в землю.

Она прекрасно понимала, почему Августа Готорн пригласила ее на первую тренировку именно сюда. Это должно было пошатнуть ее уверенность, дать Августе оправдание для всего, через что она заставит ее пройти. Харпер решительно настроилась не позволить ей этого сделать.

– Ты опоздала. – Августа вышла через заднюю дверь дома Готорнов, поджав губы в суровой гримасе. Спустя секунду за ней засеменили мастифы. Они выглядели крупнее, чем помнила Харпер; если бы они поднялись на задние лапы, то наверняка оказались бы выше нее. Очередная демонстрация силы. Очередное напоминание, что, хоть Харпер и проявила характер перед Августой с Джунипер, обе женщины остались недовольными. – Я говорила прийти в половину четвертого.

Харпер достала телефон из кармана и посмотрела на время – она опоздала всего на минуту. Ее горло обожгло от раздражения, но она подавила его. Августе не удастся вывести ее из себя – по крайней мере, внешне.

– Больше этого не произойдет, – спокойно ответила она.

Августа резко кивнула.

– Вот и славно.

Женщина была одета во все черное, ее руки, как обычно, обтягивали кожаные перчатки. Плащ, достававший до лодыжек, легонько развевался на ветру, пока она шла по газону в компании своих псов. Харпер знала Августу Готорн всю свою жизнь, но даже этого было недостаточно, чтобы перестать трепетать в ее присутствии. Всем своим видом она требовала внимания. Харпер много лет думала, что это особенность Готорнов, но заметив ту же черту за своими братом с сестрой после того, как те прошли ритуал, она осознала правду.

Это особенность основателей. Все они привыкли быть в центре внимания, а Харпер только предстояло этому научиться.

– Прежде чем мы начнем, – сказала Августа, поймав ее взгляд, – я хотела бы обсудить несколько деталей. Во-первых, я прекрасно знаю, что ты мне не доверяешь. Пока что я этого и не жду. Чего я жду от тебя, так это уважения. Это возможно?

У девушки сдавило горло, но она кивнула. Августе Готорн никогда не заслужить ее доверия, но Харпер всегда будет ее уважать. Даже несмотря на ненависть к ней.

– Хорошо, – голос Августы был холодным, как осенний ветер. – Во-вторых, я хочу, чтобы ты поняла, с чем мы имеем дело. Сейчас Четверка Дорог переживает не лучшие времена, городу нужда вся наша сила, чтобы восстановиться после инцидента с Церковью Четверки Богов. Мы все еще не оправились от шока. В ночь перед тем, как ты согласилась учиться у нас, произошло кое-что странное, и как раз на том месте, где Церковь пыталась провести свой ритуал.

Она достала телефон и показала Харпер несколько фотографий. Та хмуро изучила переливающуюся жидкость, сочащуюся из линий символа основателей по глубоким канавкам в грязи.

В ночь перед тем, как она согласилась учиться у них… Вайолет пришла домой очень поздно.

– Вы знаете, что это?

Августа помотала головой.

– Что-то новое. Что-то опасное. А значит, мы не можем терять время.

Поначалу Харпер просто разминалась. Делала растяжку, которую Августа немного изменила, учтя тот факт, что у ее подопечной нет руки, затем выпады и быструю пробежку по двору. К концу Харпер вся взмокла от пота и порадовалась, что надела тренировочную форму. После сорока пяти минут физического труда она почти полностью осушила бутылку воды и, тяжело дыша, опустилась на колени под деревом, которое превратила в статую. Ветви над ней сияли в свете закатного солнца.

– Теперь, когда мы закончили с основами, – сапоги Августы появились в нескольких сантиметрах от колен Харпер, давя под собой сухие осенние листья, – давай обсудим твою силу.

Харпер подняла голову. Лицо Августы ничего не выражало, но она гадала, не были ли их мысли наполнены одними и теми же воспоминаниями. О ночи, когда Харпер схватила ее руку и чуть не превратила в камень. О ночи, когда она упала в озеро. О ночи, когда ее жизнь изменилась навсегда.

– Ладно.

Харпер начала вставать, но, как ни странно, Августа покачала головой.

– Нет, я тоже присяду.

Женщина опустилась на листву, скрестила ноги в черных кожаных сапогах и чопорно положила руки на колени. Харпер не помнила, чтобы она хоть раз говорила с Августой Готорн с глазу на глаз. Она ожидала, что ее взгляд станет даже более пронзительным вблизи, но он стал мягким. Закатное солнце углубило морщинки вокруг ее глаз и объяло пламенем короткие светлые волосы. И тогда Харпер пришло в голову, что эта женщина наблюдала, как город рушится в ее хватке, и несла всю тяжесть леса на своих плечах.

– Что происходит, когда ты превращаешь предмет в камень? – поинтересовалась Августа. – Опиши сам процесс.

Харпер замешкалась.

– Я будто… толкаю, – объяснила она, вытягивая руку. – И сила вытекает отсюда.

– Значит, она сосредоточена в ладони, это естественно, – кивнула Августа, нахмурившись. – Похоже, сила отвечает на твой зов, так в чем проблема?

– Я не знаю, когда остановиться.

Слова прозвучали тихо и стыдливо. Харпер всегда считала, что, будь у нее сила, из нее бы вышел отличный основатель. Что тот тщательный самоконтроль, который она вкладывала в тренировки с оружием, с легкостью можно будет применить на ее способностях. Она даже осуждала Айзека за его проблемы с управлением силой. Но теперь Харпер тоже потеряла контроль.

Возможно, она быстро всему научилась бы, если бы Августа дала ей шанс, а не сразу сняла ее со счетов. Возможно, тогда бы меньше людей пострадало от Серости. Негодование от всей этой несправедливости поднялось по груди Харпер. На ее месте Вайолет позволила бы чувствам взять верх, встала бы и ушла, не оглядываясь.

Но Харпер не Вайолет. Да, Готорны предали ее, и с этим уже ничего не попишешь. Но это не значит, что у шерифа нечему учиться. Поэтому она снова промолчала и, к ее удивлению, лицо Августы сморщилось не от ехидства, а от сочувствия.

– У меня были те же проблемы, когда я получила силу, – сказала она чуть ли не ласково.

– Серьезно? – изумилась Харпер.

– Это очень неприятно, – напряженно продолжила Августа, словно ее смущали эти слова, – чувствовать себя просто сосудом для могущества, а не его господином.

Харпер изумилась еще сильнее. Она ненавидела, когда ее использовали. Ненавидела, когда это сделал ее отец, когда это пытались сделать Августа с Джунипер. Но больше всего она ненавидела то, что сила, которой она жаждала всю свою жизнь, казалось, тоже попросту использовала ее.

– Так и есть, – ответила она, пытаясь не выдать, как много для нее значило, что кто-то еще испытывал те же эмоции. – Но как мне ее остановить?

– Ну, трудность в том, что ты действительно сосуд. Как и все мы. В этом суть ритуалов – они делают нас подходящими вместилищами для могущества. А значит, ты должна приручить его, прежде чем оно приручит тебя. Ты хорошо умеешь орудовать мечом, верно?

Харпер кивнула.

– Очень даже хорошо, спасибо.

Уголки губ Августы дрогнули. Не знай Харпер лучше, она бы подумала, что повеселила ее.

– Тогда думай о своей силе как о мече, которым ты должна орудовать мысленно. Отточи ее. Призови с четким намерением. Установи границы и не позволяй ей пересекать их.

Для Харпер все складывалось в логическую картинку и казалось даже слишком просто.

– Ясно, – медленно произнесла она. – Я хочу попробовать.

– Я так и думала. – Августа показала на листья, разбросанные по земле. – Пожалуй, лучше начать с одного из них. Преврати что-нибудь маленькое в камень. И попробуй остановиться.

Харпер подняла засыхающий лист, и ее сердце бешено забилось в груди. Покрутив его так и эдак, она подумала о словах Августы – «призови ее с четким намерением» – и представила, как листик превращается в камень. Только этот листик, не более. Затем выдохнула и втолкнула в него свою силу. В ту же секунду от кончиков ее пальцев начал распространяться камень, поднимаясь по черешку и окрашивая его в рыжевато-бурый цвет.

– Вот, – сказала она, аккуратно опуская плоский камешек на траву.

Августа кивнула с одобрением.

Харпер было улыбнулась, но тут почувствовала, что по ней снова что-то поднимается – еще одна волна силы. Передернувшись, она ударила ладонью по земле, и между ее пальцев засочился камень, покрывая все вокруг. Августа второпях отползла назад.

Когда сила иссякла, Харпер уставилась на полосу каменных листьев и травы перед собой, кончающуюся примерно в пяти шагах от того места, где ее ладонь коснулась земли. У нее снова закружилась голова. Культя заныла от нарастающего раздражения, фантомные боли волнами прошли по левой руке, которой больше не существовало.

Не сработало. Ну разумеется не сработало! Харпер сама на себя злилась, что смела надеяться и теперь разочаровалась. Она осторожно встала на ноги, несмотря на головокружение, и морально приготовилась к залпу оскорблений, которыми вот-вот осыплет ее Августа Готорн.

Вместо этого та с загадочным выражением лица смотрела на ущерб, который нанесла Харпер.

– Гм-м… Наверное, не стоило выбирать это место для тренировок. В следующий раз попробуем у твоего озера.

– Моего озера? – с сомнением переспросила Харпер. – Оно мне не принадлежит.

– Неправда, – Августа показала на дерево за ней. – Может, ритуалы основателей и разнятся, но все они основаны на особенных местах. У Сондерсов это чердак. У вас – озеро. У нас – дерево. У Салливанов… – Она покачала головой и не закончила предложения. – Суть в том, что в Четверке Дорог место имеет значение. Оно напоминает о сделке, которую ты заключила, и дает возможность сосредоточиться. Почему, по-твоему, мы проводим Церемонию основателей на символе?

– Я никогда об этом не задумывалась, – честно ответила Харпер.

– Потому что на этом месте основатели пожертвовали себя Зверю. Это важное место для всех нас.

Харпер об этом не знала. Внезапно она поняла, что вообще многого не знала, и ощутила прилив вины. Возможно, Готорны заслуживали того, что у них забрали дерево, но вряд ли город заслуживал потерять стольких защитников. Прежде чем получить силу, Харпер видела суровую реальность жизни в Четверке Дорог, где жителям приходилось вверять свою безопасность другим людям.

Отомстить семье Джастина было так просто. Но Харпер больше не могла думать только о своих чувствах к Готорнам. В ее хрупкой ладони находилось могущество, о котором она всегда мечтала, и злоупотреблению им нельзя искать оправданий. Иначе она ничем не лучше своего отца. Ничем не лучше Августы.

– Что произойдет, – тихо спросила она, – если все эти места будут уничтожены?

Августа замерла. Ее руки в перчатках едва заметно дрогнули, и она опустила взгляд на груду каменных листьев, сотворенных Харпер.

– Не думаю, что кто-либо из нас захочет это узнать, – наконец ответила она. – Поэтому тебе так важно взять верх над своими способностями. И когда ты это сделаешь, ради блага нас всех, я надеюсь, что ты используешь свою силу с умом.

8

Мэй хмуро рассмотрела листок на ладони, обтянутой перчаткой, а затем подняла его к солнечному свету и прищурилась. Деревья вокруг нее полыхали оранжевыми и багряными красками – идеальное субботнее утро середины осени, – но Мэй знала, что все это ложь. Под корой любое из этих деревьев могло страдать от той же болезни, которую она видела пару недель назад в лесу, и гнить изнутри.

– Ты тоже это видишь? – спросила она, поворачиваясь к отцу.

Эзра угрюмо кивнул, и живот Мэй сжался. Солнце хорошо освещало те места, где естественный ржаво-оранжевый цвет листвы переходил в грязно-серый и маслянистый блеск на их прожилках. Со стеблей капала серая вязкая жидкость, но перчатки защищали от прямого контакта с ней. Увы, не от запаха.

Они стояли на поляне, где Церковь Четверки Богов проводила свой ритуал. После встречи за городом Мэй воспользовалась тем, что прекрасно знала график Августы, и успешно помогла отцу проникнуть в Четверку Дорог.

И не зря – к ее счастью, теперь она была не единственной свидетельницей этой вялотекущей катастрофы.

Переливчатые жилки расходились паутиной и обильно сочились чем-то серым. Слой коры истончился и блестел от слизи. Мэй видела под ней еще больше жилок, направлявшихся к сердцу дерева. Она коснулась коры рукой в перчатке, и та показалась очень странной на ощупь – даже сквозь ткань она была мягкой и теплой, почти как человеческая плоть.

– У него те же симптомы, что я видела в лесу, – сказала девушка, отпуская листок. – И ему все хуже и хуже.

Эзра изучил дерево, обеспокоенно поджав губы, и поправил очки на переносице. Вернувшись в город, он постоянно был на взводе, и Мэй его не винила. Если Августа узнает о его приезде до того, как Мэй докажет, что позвала его не зря, то даже страшно подумать, какая участь их ждет.

– Раньше ты видела, как от дерева поднимался туман, верно?

Мэй кивнула.

– Мне это показалось своеобразным порталом в Серость. Но сейчас я ничего такого не вижу.

– Любопытно. – Эзра обошел дерево, пристально его рассматривая. – Как правило, Серость может открыться только в двух случаях: либо Зверь поблизости, либо Салливан создал портал. Однако тут другие причины. Чтобы найти источник, нужно вернуться к началу всего – к самим основателям.

Глаза Мэй округлились.

– Ты уже слышал о подобном?

– Возможно, – Эзра нахмурился. – Информации о том, как выглядела Четверка Дорог прежде чем основатели заперли Зверя в Серости, почти нет. Но когда он был на свободе, то, предположительно, сеял такой же хаос.

Он достал планшет из кармана куртки и провел пальцем по экрану.

– После нашего разговора я раскопал свою папку с исследованиями по этому городу, – Эзра передал планшет Мэй. – Это сходится с тем, что происходит у вас.

Мэй с открытым ртом уставилась на экран. На нем был скан очень подробного и точного рисунка дерева с дырой по центру ствола, с краев которой стекала жидкость. Кору исполосовывали такие же жилки, как на дереве перед ней.

Мэй везде бы узнала работу этого художника, пусть рисунок и был выполнен чернилами, а не краской.

– Это нарисовала Хетти Готорн.

Эзра мрачно кивнул.

– На нем изображена своего рода болезнь, которую распространял Зверь до заключения.

Живот Мэй сжался.

– Но он не на свободе. Это невозможно.

– Разумеется, – быстро кивнул Эзра. – Иначе все было бы гораздо хуже. Но судя по тому, что ты мне рассказала, ситуация в Четверке Дорог значительно усугубилась с тех пор, как я покинул город. Граница между Серостью и реальностью истончилась. Возможно, Четверка Дорог вот-вот достигнет своего предела.

– Предела? Ты имеешь в виду, что Зверь освободится?

– Может быть. Это гниющее дерево только начало того, с чем столкнулись основатели по вине монстра. Но если он сбежит, эта зараза поглотит город целиком. Если повезет, то она ограничится Четверкой Дорог… но если нет, то она пойдет дальше.

– Мы должны этому помешать, – прошептала Мэй, возвращая отцу планшет. – Как нам ее остановить?

Эзра спрятал его обратно в карман. Мэй диву давалась, как у него получалось сохранять спокойствие, но, с другой стороны, это ведь не его город. Он здесь потому, что она попросила его приехать. А она здесь потому, что у нее нет другого выбора.

– Ты помнишь, как в более юные годы проходила свой ритуал?

Внезапно лес размылся, все переливающиеся краски слились воедино, и Мэй поняла, что это слезы.

Все было по-настоящему. Те воспоминания… Эзра тоже знал, что это произошло в действительности. Он знал.

Ее голос прозвучал так, будто принадлежал не ей.

– Да.

Когда отец впервые порезал ей ладони и попросил отдать свою кровь дереву, Мэй стошнило. Во второй раз она расплакалась. Но в третий – ушла с чувством неуязвимости.

Линии на ее ладонях давно поблекли, в отличие от воспоминаний, и по какой-то странной причине они продолжали постоянно чесаться. Когда годы спустя боярышник не поклонился Джастину, Мэй мимолетно гадала, не послужило ли причиной этому то, что дерево знало ее кровь, а не его.

– Я всегда говорил тебе, что однажды этот ритуал обретет смысл, – со всей серьезностью сказал Эзра.

Мэй сглотнула, вновь чувствуя жжение в ладонях, лес вокруг нее продолжал расплываться.

– Что ты со мной сделал?

– Серость давно грозила одолеть основателей, Мэй, – ласково произнес он. – Я знал, что, если мы хотим победить Зверя, действительно победить, основатели должны стать сильнее. Я читал о первоначальном ритуале, благодаря которому они обрели свои способности. Мне пришла мысль, что если основатели пройдут его снова, это может склонить чашу весов в их пользу, но Августа воспротивилась. Она считала это слишком рискованным.

– Но ты ее не послушал.

Эзра кивнул.

– Потому что ты меня попросила.

Сердце Мэй заколотилось с такой силой, что начало приносить физическую боль. Она покачнулась, и, поддержав ее рукой, отец осторожно опустил ее на землю. Мэй действительно попросила его об этом. Они говорили о ритуале – о том, как она боялась провалить свой. О том, что Джастин непременно справится, но она тоже хочет показать, что достойна.

«Что, если мы можем обеспечить тебе успешное прохождение ритуала»? – спросил ее отец. И она воспользовалась этим шансом.

Поэтому Мэй не могла ненавидеть Эзру. Ведь это он дал ей силу, о которой она всегда мечтала. Это он увидел в ней то, чего Августа не могла или не хотела. И он был прав.

– Ритуал сработал, – пробормотала она, думая о всех вариациях будущего впереди нее и о том, как схватить нужную. – Я сильнее, чем должна быть.

Эзра присел рядом и расплылся в знакомой широкой и гордой улыбке.

– Это не так. Ты получила столько силы, сколько заслуживаешь.

Мэй охватила признательность к отцу. Она улыбнулась и хотела было поблагодарить его… как вдруг увидела пару кроссовок, выглядывающих из-за ближайшего дерева.

– Пап… – прошептала она, показывая на них дрожащим пальцем.

Мэй не помнила, как встала и начала идти, но стоило ей увидеть лицо человека, лежавшего перед ней, как она сразу же его узнала. Это был мальчик из класса Джастина – Генрик Дуган.

Его лицо приобрело пепельно-серый оттенок, остекленевшие глаза смотрели на облака. Она бы решила, что он мертв, если бы его тело слегка не подрагивало. Все мысли смешались в голове. Рядом с мальчиком лежала пачка сигарет – ученики часто приходили сюда покурить, но его явно прервали.

– Эй, – позвала Мэй, наклоняясь к нему. – Ты в порядке?

Ее слова будто пробудили что-то в Генрике, и от его шеи к спине прошла судорожная волна. Он подпрыгнул, яростно размахивая конечностями, и тогда Мэй увидела их: серые и скользкие корни, извивающиеся вокруг его предплечий, словно слизни. Они пытались зарыться в его кожу.

Девушка отпрянула, борясь с тошнотой.

– Этого я и боялся, – мрачно произнес Эзра. – Она распространяется быстрее, чем я думал.

– Паразит? – Мэй подошла к нему вплотную. – Это паразит?

Эзра кивнул, и она побледнела.

Мэй заметила, как эта болезнь вредила лесу, но у нее и в мыслях не было, что она может навредить людям, живущим в нем, – людям, которых Мэй должна защищать.

В ее животе екнуло, и, повернувшись к отцу, она произнесла слова, которыми никак не ожидала закончить эту встречу:

– Я должна позвонить маме.

В участке шерифа было пусто. Айзек шел по главному коридору, чувствуя как мурашки бегут по спине, его шаги приглушал грязный линолеум. Флуоресцентные лампы на потолке гудели и слабо мигали. За одной из множества металлических дверей раздалась трель телефона, неприятный, жалобный звон рассек тишину. На звонок никто не ответил.

Айзек направлялся в медпункт, но не был готов к тому, что ждало его за дверью. Он знал лишь то, что произошел какой-то несчастный случай. С ним связались Мэй и Вайолет, что само по себе подразумевало, что дело срочное.

Когда он постучал, ему открыла Джунипер Сондерс. Ее волосы были собраны в хвостик, кожа вокруг темных глаз сморщилась от беспокойства.

– Наконец-то ты пришел, – сказала она.

Позади нее стояла Августа Готорн. Айзек думал, что они ненавидят друг друга – или, по крайней мере, не ладят. Раз они собрались здесь, то случилось что-то действительно ужасное.

Он прошел мимо Джунипер и застыл как вкопанный.

Первым Айзек почувствовал знакомый мус кусный запах гнили: тот же, что и во время провального ритуала с Вайолет. В медпункте было темно и тесно, единственное окно было разбито, флуоресцентные лампы почти не светили. Джастин, Мэй, Вайолет и Харпер угрюмо сидели у дальней стены и напряженно смотрели на лежавшего перед ними юношу. Его предплечья и бедра привязали ремнями к койке. Айзек пересек комнату и с ледяным ощущением в животе узнал Генрика. Своего одноклассника – одного из людей, которых он должен был защищать.

Футболка Генрика промокла от пота, его тело ритмично и слабо подрагивало. Запах стал почти невыносимым; Айзек прикрыл рукавом рот и нос в отчаянной попытке перебить его. Глаза Генрика были закрыты, вены на руках ярко выделялись на фоне бледной кожи, переливаясь в тусклом свете. Сама кожа вокруг вен приобрела серый оттенок, который постепенно распространялся и рисовал бугристые узоры от предплечий к запястьям. Они до боли напоминали кору дерева.

Айзек никогда такого не видел. Тела, которые выбрасывала Серость, всегда были мертвыми и наполовину изувеченными. Трупы ничем не пахли, и их глаза были подернуты молочно-белой пленкой. Так было столько, сколько он себя помнил.

– Что с ним произошло? – прошептал Айзек.

– Мэй нашла его во время патруля, – хрипло ответил Джастин. Их отношения по-прежнему были странными, особенно в свете того, что недавно произошло за обедом, но в этот момент Айзеку было плевать. – Мама эвакуировала участок, прежде чем доставить его сюда. Не хотела, чтобы это увидел кто-нибудь еще.

– Но он жив, – медленно произнес Айзек, избегая слова «пока».

– Да, – резко встряла Мэй. – Все выглядит хуже, чем есть на самом деле, – его жизненные показатели в норме. Но он без сознания.

У Айзека скрутило живот.

– Почему Серость оставила его в живых?

Что-то зашевелилось под шеей Генрика, привлекая к себе внимание. Айзек с ужасом наблюдал, как это нечто поползло к челюсти юноши, и спустя секунду дыхание Генрика стало прерывистым и затрудненным. С его губ сорвался тихий стон. Айзек сразу понял, в чем дело, – это корень. Прямо как тот, что пытался зарыться в его щеку.

– Где ты нашла его? – спросил он Мэй, хотя в глубине души уже знал ответ.

– На поляне, где Церковь проводила свой ритуал.

Айзек попятился, по его горлу поднялась тошнота. Джастин тут же подбежал к нему и поддержал.

– Держи, – ласково произнес он, передавая бутылку воды.

Айзек знал ее по полудюжине марафонов, на которые он приходил добровольно, чтобы посмотреть на забег Джастина. Он сделал глоток и спешно вытер рот. Подняв голову, встретился взглядом с Вайолет, в ее глазах читалось то же чувство вины, что испытывал он сам.

Правду не скроешь: это они виноваты в том, что произошло с Генриком. Вайолет не хотела повторять ритуал. Айзеку стоило прислушаться, но он повел себя безрассудно, и из-за этого пострадал невинный человек.

Айзек сглотнул и начал думать над выходом из ситуации. Нужно исправлять ее, пока не стало еще хуже! И у него была идея, как это сделать. Ужасная, но в то же время хорошая.

– Думаю, я знаю, кто может помочь Генрику, – тихо произнес он. Августа с Джунипер недоуменно повернулись к нему. – Уверен, большинство из вас уже в курсе, что мой брат вернулся в город.

Никто не выглядел сильно удивленным.

– Я знаю, – спокойно ответила Августа. – Мы уже связались с ним, чтобы предложить присоединиться к патрулю, но он сказал, что это слишком тебя расстроит.

В ее голос просочились осуждающие нотки, которые не понравились Айзеку. Тем не менее он продолжил:

– Его сила… уникально подходит этому случаю.

Айзек черпал силу из энергетического поля и давал ей выход через ладони. По его воле она могла разрушить что угодно – включая барьер между Четверкой Дорог и Серостью. Сила Габриэля тоже шла от энергетического поля, но, вместо того чтобы разрушать, она помогала всем, к кому он прикасался. Его целебный дар не мог сотворить чудо, но зато ускорял естественную способность организма к восстановлению. Возможно, ему удастся дать иммунной системе Генрика необходимый толчок, чтобы побороть эту заразу.