Электронная библиотека » Кристина Лестер » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 26 мая 2022, 19:22


Автор книги: Кристина Лестер


Жанр: Короткие любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Кристин Лестер
Возьми меня на карнавал

1

– Ну же, дорогая, не реви ты так! Все образуется, я чувствую. Я же твоя мама. Не реви, я тебе говорю! Ох, Эллис, ты меня утомила! – Голос матери уже звучал отстраненно, она чуть ли не зевала в трубку.

Так было всегда. Эллис знала, что звонить не стоило. А мать продолжала все более раздраженно:

– Ну в самом деле, как я могу тебе помочь, если c восемнадцати лет ты звонишь нам раз в год на Рождество, и больше мы о тебе ничего не знаем. И я уже сомневаюсь: а была ли у меня старшая дочь? – Мама, как истинная итальянка, в минуты негодования говорила очень эмоционально, и Эллис ясно представила, как она стоит сейчас посреди комнаты, в одной руке сжимает трубку, а другую картинно воздевает к потолку и закатывает глаза.

– Мама, ты можешь хотя бы дать мне денег? Мне нечем платить за жилье…

– Ну так пойди в казино, дорогая моя. Ах, ну вы же подруги с Беатрис, возьми у нее взаймы. А хочешь, приезжай, живи у нас… Ну а скажи, пожалуйста, как там тетя Фрида, вы встречаетесь?

– Извини, мама, мне пора.

– Куда? Мы совсем не поговорили! Вот как ты относишься к семье, а ведь мы тебя…

– Я спешу. – Эллис тяжко вздохнула.

– Куда?

– В казино!


На улице падал снег. Тяжелыми каплями-ляпами. Она всегда называла их «ляпы», потому что они издавали такой звук, когда приземлялись: ляп, ляп, ляп. Люди называют это мокрым снегом. А разве он бывает сухим?.. Господи, о чем думает ее голова… Мимо сновали счастливые люди с елками наперевес: завтра Рождество! Все приятели уезжают домой на целых три дня. Можно и правда поехать к маме, но ей сейчас совсем не хотелось встречаться со сводными братом и сестрой, а особенно с их отцом – новым маминым мужем – шумным, вечно раздраженным итальянцем, который уже третий год не работал и жил за счет их семьи.

Она стояла возле уличного телефона, посреди толпы и не верила, что все это могло так быстро произойти, и самое главное – произойти с ней! Этого не должно было случиться. В чем она виновата, что судьба так жестоко наказывает ее в канун самого большого праздника?

…Едва она вошла с тяжелой фотоаппаратурой в свой кабинет, ее позвал шеф и мимоходом сообщил, что с завтрашнего дня она уволена. Да-да, журнал оплатит ее выезд на недельную фотосессию, но только не сейчас, а в следующем месяце, ей перечислят деньги на карточку. А теперь сдайте оборудование новому фотохудожнику и – счастливого Рождества! Вот так просто.

А Фрэнк? Подлец, каких свет не видывал! «Дорогая, я хотел тебе сказать еще вчера, я ждал, когда ты вернешься… Извини, что порчу Рождество, но мы с тобой никуда не едем, потому что я помирился с бывшей женой… Мы не можем быть вместе, но можем иногда встречаться… Ты понимаешь, что я имею в виду?». Просто подлец! Эллис кулаком размазала слезы по щеке и зашагала пешком в сторону дома. Ну и пусть, что идти шесть кварталов! Ну и пусть, что мокро и холодно! Какое теперь все это имеет значение, если у нее ничего не осталось, и даже мама… Ну и пусть!

Прохожие оглядывались на нее. Ей казалось, что среди радостной и уже наполовину хмельной толпы она смотрится нелепо и жалко. Эллис и так всегда притягивала взгляды своей заметной внешностью, а сейчас ее ссутулившаяся несчастная фигурка сильно выделялась в многолюдной бродвейской толпе, и те из Санта-Клаусов, что были помоложе, останавливались, чтобы утереть ей слезы, и игриво звали с собой на Рождество.

Что она делает в этом городе? Ей никогда не нравился Нью-Йорк, хотя она родилась и выросла здесь. Спокойная, несуетливая «старушка-Европа» была ей куда больше по сердцу.

Наполовину итальянка, наполовину шведка, Эллис, когда спрашивали о ее родителях, всегда отвечала так: они случайно встретились в Нью-Йорке, но непонятно, зачем здесь остались!

От матери, пышногрудой темпераментной итальянки, Эллис унаследовала только яркие черты лица и упрямый нрав. Отец подарил ей высокий рост, заметную аристократичность и роскошные светлые волосы истинно скандинавского оттенка, которые со школьных лет были предметом зависти всех ее подруг без исключения.

В отдельности черты ее лица напоминали мамины: густые темные брови, стремительно разлетавшиеся к вискам, темно-карие жгучие глаза, небольшой, чуть удлиненный нос, точеный подбородок, может, чуточку крупноватый, и губы – полные, очень красиво очерченные. Эллис даже редко пользовалась помадой. Однако в отличие от яркого лица матери, ее лицо не обладало такой темпераментной подвижностью, и это делало их совершенно не похожими друг на друга.

Отец Эллис являл полную противоположность своей жене во всем: от внешности до внутренних движений его загадочной души. Высокий голубоглазый швед обладал спокойной, немного отчужденной манерой держаться: казалось, его по-настоящему не трогало в этом мире ничего. По крайней мере, он не видел достаточно основательных причин, чтобы выходить из своего привычного состояния грациозной лени. Когда Эллис исполнилось семь, моральное и духовное воспитание дочери он полностью взял на себя, предоставив жене полную свободу для посещения салонов красоты и многочисленной родни с Маллберри-стрит – итальянского квартала в Нью-Йорке. Мама участвовала в семейной жизни только, если Эллис случалось заболеть, а также ежегодно на три летних месяца отправляла ее во Флоренцию к своим родителям.

Маму всегда интересовало только то, что можно купить за деньги, чтобы украсить себя, ну или, в крайнем случае, – дом. Темпераментная, легкомысленная, очаровательно-взбалмошная девушка поразила когда-то молодого шведа в самое сердце. Он влюбился, не помня себя, и уже через неделю знакомства предложил руку и сердце. Они наслаждались счастьем настоящего и сладкими мечтами о будущем. Они были всего лишь юными европейцами, волею судьбы оказавшимися в самом сердце Америки, и поэтому крепко вцепились друг в друга, чтобы не пропасть в суетном, беспрерывно бурлящем мегаполисе, так непохожем на их тихие городишки. И они думали, что вся жизнь перед ними, стоит только протянуть руку – и можно взять все, что пожелаешь. Со временем страсть улеглась, мечты о большой семье завершились появлением на свет Эллис – их единственной и горячо любимой дочки. Юридический бизнес приносил немалый доход, семья могла позволить себе квартиру в районе Центрального парка и Пятой авеню, но вернуть былое счастье оказалось невозможно. Поэтому папа, мама и Эллис жили каждый своей отдельной жизнью, не чувствуя, впрочем, особой печали по этому поводу.

Преуспевающий юрист, владелец нескольких фирм, отец отдал Эллис в одну из самых престижных школ Нью-Йорка, в надежде на то, что впоследствии она поступит в университет и пойдет по его стопам. Но когда девочка подросла, оказалось, что с годами совершенствуются не только ее ум и рассудительность, но еще и красота. В классе Эллис была признанной королевой, и примерно с 13 лет ей стали прочить карьеру модели. Но на удивление всем она предпочла создавать фотошедевры, снимая других красавиц, и работала фотохудожником с такой искренней самоотдачей, что скоро с этим смирился даже отец. Она не стала поступать в университет, нашла работу в журнале, подала документы в обычный колледж и ушла от родителей окончательно.

Отец пережил это стойко, дав возможность дочери самой строить свое счастье. А мама, кажется, и не заметила ее ухода из дома. Папа… Эллис вытерла слезы и попыталась успокоиться. Будь он сейчас жив, разве шла бы она такая несчастная, никому не нужная, через весь Манхэттен под проливным дождем?.. Он всегда учил ее не жалеть себя. «Жалость к себе – это самое паршивое чувство, в котором можно застрять на многие годы, – говорил он. – Если тебе плохо – переживи это, найди выход, выправь ситуацию. Потом ты сможешь себя похвалить, побаловать. Баловать себя нужно обязательно, особенно если ты женщина. Но жалеть – никогда».

Хорошо бы Беатрис была дома! Она поможет. Хотя бы утешит. А прохожие все оборачивались. Да, она была заметной девушкой. Одевалась Эллис, как и многие фотографы, в стиле «городской турист» – в удобную одежду со множеством карманчиков (профессиональная привычка), но даже ее куртка-балахон не могла скрыть роскошной фигуры, которая всегда привлекала мужчин.

Эллис начала успокаиваться, ее всегда успокаивала долгая ходьба по улицам. Внимание Санта-Клаусов бодрило, и даже острая обида на Фрэнка начала потихоньку вытесняться другим чувством: а может, все к лучшему?

Хоть бы Беатрис была дома! Ее компаньонка, с которой они вот уже три года делили квартиру в Гринич-Виллидже, была уникальной дамой. Имея роскошную внешность, круглую сумму на счету от бывшего мужа-миллионера и должность начальника отдела в одном из банков Нью-Йорка, она вела двойную жизнь. Днем Беатрис была «бизнес-леди»: то есть жесткой, деловой, безукоризненно пунктуальной и сдержанной во всем. Внешний образ для этого Беатрис подобрала соответствующий, хотя и немного карикатурный, на взгляд Эллис: строгий костюм, тугой пучок светлых волос на затылке и небольшие квадратные очки, кокетливо спущенные на кончик носа, так, по ее словам, проще чувствовать себя экономистом. Но иногда вечерами Беатрис осчастливливала окружающих: снимала очки и распускала старушечий пучок, и в ночных клубах, куда подружки непременно заглядывали хотя бы раз в неделю, умудрялась в свои тридцать пять собрать столько поклонников, сколько, правду сказать, Эллис, при ее молодости и броской внешности, не могла найти за неделю. По этому поводу на следующее утро у них случались ядовитые пикировки, потому что Эллис, относившаяся к ней, как к старшей сестре, не могла пережить, что та бессовестно уводит у нее поклонников из-под носа, но всерьез подруги ни разу не ссорились. Беатрис была незаменима, как воздух. Ее беспринципный оптимизм, вечная ирония на устах и сильный решительный нрав – пожалуй, единственное, что не дало Эллис совсем пасть духом после гибели отца да и по сей день поддерживало. Просто рядом с Беатрис все жизненные проблемы воспринимались просто как проблемы, а не становились катастрофой вселенского масштаба. А уж радости переживались в два раза сильней.

Чуть приободрившись от этих мыслей, Эллис зашагала быстрее в направлении своего квартала. Ничего. Может, Беатрис поможет выкрутиться, у нее же всегда есть деньги, значит, за жилье они заплатить смогут. А остальное… а остальное – ерунда.

Ключи от дома, как выяснилось, Эллис оставила на рабочем столе, когда в оцепенении выходила от редактора. Вдавливая кнопки домофона, она нетерпеливо перебирала ногами: лучшая подружка долго не открывала дверь. Это могло быть по двум причинам: Беатрис не одна, и тогда ей придется стоять тут неизвестно сколько, или что-то случилось, что, впрочем, как и первое, заставит ее мокнуть под снегом. Но через минуту Беатрис выскочила на крыльцо и что есть мочи заорала мимо Эллис:

– Цезарь! А ну иди сюда, или останешься завтра без индейки!.. О господи, Эллис! А я не открываю, думаю – кто-то чужой. Ты же должна быть на работе. Или с ключами. Что-то случилось?.. – С каждой фразой Беатрис сосредоточенно понижала голос и хмурила брови, а на последних словах дошла почти до таинственного шепота: – Случилось, да? Так, ну-ка давай заходи быстрее… Цезарь!!! – резко выкрикнула она напоследок, так что Эллис вздрогнула, и, не дожидаясь ответа, повела подругу в дом.

Цезарь был лучшим котом на свете, толстым, ленивым и умным, по этой причине Беатрис и ее мама – капризная старушка из маленького городка близ Нью-Йорка – постоянно делили его между собой. Его редкое присутствие в доме у своей законной хозяйки создавало атмосферу истинного уюта, такого теплого и покойного, что Эллис хотелось свернуться калачиком в кресле рядом и урчать от удовольствия под стук дождя за окном. Но сейчас было не до него. Ведь она может потерять и этот дом, и этот уют, и Цезаря… Конечно, у Бетрис было столько денег, что она могла оплачивать три квартиры и за себя, и за Эллис, лишь бы не жить рядом с мамочкой в собственном доме. Но Эллис предпочитала честно вести дела: пополам, значит, пополам. И платила всегда сама.

Остановившись на пороге кухни, Беатрис жестом пресекла всякие ее попытки заговорить и резко сказала:

– Сначала горячий кофе. Потом будем плакать. А пока – марш в ванную!

Под душем Эллис казалось, что вместе с водой с нее стекает какая-то чернота. Она старалась смыть мрачные воспоминания, но слезы непроизвольно струились по лицу вместе с каплями душа. К горячему кофе она вышла уже немного успокоенной, во всяком случае, способной внятно излагать свои мысли.

Беатрис критически смотрела на нее своим «фирменным» взглядом: иронично приподнятая бровь, сдавленные уголки губ и ямочки на щеках. Это означало, что внутренне она смеется.

– Ну?

– Вот и ну! – Эллис плюхнулась в кресло.

– А по существу? Что произошло? Ты была похожа на ощипанную курицу, которой чудом удалось сбежать с конвейера.

В этом была вся Беатрис: она никогда не жалела вслух, ни разу Эллис не слышала от нее слов утешения, какие обычно говорятся в подобных случаях. Ее манера общаться всегда отличалась резкостью, саркастичностью и откровенностью, но Эллис помогало. Это называлось у подруг «шоковой терапией».

– Беатрис, меня уволили с работы, меня бросил Фрэнк, мама мне отказалась дать денег, а послезавтра наша хозяйка позвонит в дверь и потребует очередной годовой взнос. Ты не могла бы…

– Начало хорошее, – перебила ее Беатрис. Она почему-то утратила свое «шоковое» выражение лица и стала серьезной. Очень серьезной. – Ну а ты ничего не путаешь?

– В смысле? – Эллис устало подняла на нее глаза. – Мы же всегда вносим плату после Рождества.

– Нет, в этом вопросе, я вижу, ты не потеряла трезвого ума. Меня волнуют Фрэнк, мама и редактор. Ты не преувеличиваешь?

– Я бы с удовольствием, но Фрэнк уехал к жене, мама послала в казино, а редактор выдал документы и помахал ручкой.

– А при чем здесь казино? – Беатрис все больше мрачнела.

– А это, чтоб денег заработать. А то им с Гарио и так не хватает, наверное, а тут еще я…

– Но это же деньги твоего отца. И, между прочим, его дом! – Беатрис встала с кресла и заходила по комнате. – Эллис, почему ты ни разу не поставила вопрос о наследстве?! Ведь они живут на твои деньги, в твоей половине дома…

– Не знаю, мне это безразлично… Я не хочу говорить об этом.

– Ладно, прости. Что с работой?

– На мое место нашли другую. Как, собственно, и Фрэнк.

Беатрис стояла напротив нее и выглядела очень странно. Эллис ни разу не видела ее такой расстроенной и беспомощной.

– Я просто не понимаю: в чем я виновата? – проговорила Эллис, продолжая мысль, которая пришла ей в голову еще на улице.

– Ты что, не знала, что все мужчины одинаковы?

– Я не про Фрэнка. А про судьбу. За что Бог так сурово наказывает меня накануне Рождества? В чем я перед ним виновата?

– Эллис, – Беатрис снова заиграла ямочками, – я же сказала тебе, что все мужчины одинаковы…

– Твои заявления грешны и богохульны, – со смешком заметила Эллис, – особенно перед Рождеством. Ну ладно, что там с индейкой? Цезарь ее не получит, а я?

Эллис почувствовала, что успокаивается. Бог его знает, каким даром обладала ее подруга, ведь она ничего еще не успела сказать, однако успокоение пришло в душу уже оттого, что они просто пили кофе и разговаривали. Как хорошо, что у нее есть этот дом! Как ей не хватало в своем собственном… ощущения дома. Крепости, тыла, надежной опоры, которая выдержит все невзгоды. Эллис часто задумывалась о том, что, в общем-то, выросла в хорошей семье, с обеспеченными родителями, имея все, чему можно позавидовать. Но Дома у нее никогда не было. Не было этого уюта и Цезаря в кресле. Не было того, к чему стремишься «и в радости и в горе», что любишь бескорыстно и навсегда. А Беатрис сумела подарить ей дом. И это самое главное. А работа, Фрэнк и деньги…

– Эллис! – Беатис трясла ее за плечо, – Ну что с тобой? Ты потеряла рассудок от пережитого?

– А в чем дело?

– Я, конечно, не смею прерывать ход твоих благостных мыслей, но хотелось бы продолжить разговор.

– Каких мыслей? – Эллис улыбалась.

– Предполагаю, что благостных. Иначе почему ты уже десять минут смотришь в пространство, улыбаешься и не реагируешь на мои вопросы? Впрочем, ты не на что не реагируешь.

– А-а-а. Это я задумалась. Знаешь, Беатрис, мне не нужно продолжать разговор. Мне и так хорошо. Главное, что вы с Цезарем у меня есть. Кстати, я поняла, что он снова переехал к нам?

– Ну да. – Беатрис досадливо наморщила лоб.

– Что же ему у мамы не жилось?

– Ему жилось. И маме тоже. А потом приехала я…

– …И деревенская колбаса с супчиком из семги остались в светлых снах Цезаря. А у тебя ему ничего кроме консервов не предлагают.

– Во-первых, консервы – тоже семга… в каком-то смысле. А во вторых – предлагают. Но не дают.

– Тогда я понимаю, почему он сбежал.

– Не забывай, что завтра индейка. И, кстати, я пригласила очень много гостей. – Беатрис как-то странно помялась. – Да, Эллис, мне надо с тобой поговорить.

– Подожди, ты сначала успокой меня: у тебя есть деньги?

– В смысле, ты хочешь мне их дать?..

– Скорее, в обратном смысле.

– Эллис, ты же знаешь, что есть, зачем эти глупые вопросы.

– Мы сможем заплатить за квартиру?

– Мы… Я дам тебе денег, сколько нужно, пока ты не найдешь работу, и не загружай себе этим голову. Отдашь, когда-нибудь со временем… Ты могла бы и совсем не отдавать, но я знаю твою педантичность в этом вопросе. Поэтому прошу: хотя бы не влезай в другие долги.

– Постой… – Эллис почувствовала в душе какой-то холодок. – А почему ты так говоришь? Беатрис… А разве ты не будешь вносить платеж? Ты что, к маме уезжаешь?

Беатрис мерила шагами комнату.

– И надо же было этим негодяям свалиться на твою голову именно сегодня! – Она остановилась спиной к Эллис и говорила, горячо обращаясь к кому-то невидимому в пространство. – Надо же, как все не вовремя. Бедная моя подружка! И правда… За что Бог наказывает тебя?

– Беатрис, так ведь все мужчины одинаковы, ты сама сказала… А что происходит?

Наконец та повернулась к ней:

– Эллис… Эллис. Мне надо кое-что тебе сообщить. Не очень приятное. Совсем неприятное. Ты уж меня прости.

– Ну вот, приехали. – Эллис снова затрясло, как в кабинете редактора, когда он сказал, что новая фотохудожница уже прибыла, и Эллис поняла, что все пропало окончательно.

Она тяжело вздохнула: принимать удары судьбы скоро войдет у нее в устойчивую привычку.

– Ну, вываливай свою новость. Мне уже все равно.

– Эллис, я уезжаю, – на одном выдохе проговорила Беатрис и опять отвернулась.

– Куда? Надолго?

– Навсегда.

– В смысле?

– Вот, в самом прямом. Я уезжаю в Калифорнию.

– В какую, к черту, Калифорнию, Беатрис? Сейчас не время шутить. Вы с Цезарем – все, что у меня есть.

– Прости. – Беатрис повесила голову, как будто проиграла великую битву. – Прости. Ты мне как сестра, мне больно, что все свалилось на тебя именно сейчас. Но у меня все так сложилось… Я не хочу тебя предавать, но и поделать ничего не могу.

Эллис медленно водила взглядом по полу. Почему-то выше взгляд не поднимался. Почему-то она боялась встретиться им с Беатрис. Как будто сама в чем-то виновата. Звякнули ставни. Через форточку ввалился увесистый Цезарь. И это все потерять?!!

– Беатрис, миленькая, – у Эллис снова градом покатились слезы, – ну что ты говоришь, разве это может быть?

– Эллис, не плачь. Я вовсе не хочу с тобой расставаться. Ты можешь поехать со мной. Ведь тебя здесь ничего не держит.

Эллис, несмотря на огромное отчаяние, все еще не верилось в реальность происходящего:

– Это и вправду окончательно?

– Да, это окончательно. Я улетаю тридцатого, чтобы встретить там Новый год. У них там…

Она ее не слушала.

– Господи, Беатрис, но почему так далеко, почему Сан-Франциско?

– Там Стив. И этим все сказано.

– А он еще не женился?

– Нет! И не женится. Потому что я решила к нему вернуться.

– Почему ты мне ничего не говорила о том, что хочешь к нему вернуться? Беатрис, ну почему все так плохо?!!

– Успокойся. Я дурочка, не надо было с тобой сегодня разговаривать. Завтра… Завтра мы что-нибудь придумаем. Ты не можешь остаться одна. – Беатрис поглаживала ее по плечу, чего никогда раньше за ней не водилось, а Цезарь, почуяв неладное, запрыгнул на колени и уткнулся лбом в подбородок. От этого всего у Эллис готово было разорваться сердце.

– Перестань плакать, ты уже и так сегодня перевыполнила норму. Хватит, Эллис. Вот что: я тебя здесь не оставлю. А если ты будешь сопротивляться, я посажу вас с Цезарем в корзинку и увезу багажом. А там что-нибудь придумаем.

…На улице стемнело и похолодало. Снег валил огромными хлопьями и больше не таял на асфальте. Эллис невыносимо потянуло на воздух.

– Я пойду, – тихо сказала она и встала с кресла.

– Никуда ты не пойдешь.

– Я пойду. Туда. Пройдусь.

– Нет уж! – Беатрис взяла ее за руку. – В таком состоянии не стоит одной гулять. Ты девушка разумная, должна сама понимать…

– Нет, я пойду.

– Значит, вместе пойдем.

Эллис понимала, что препираться бессмысленно. Спорить с Беатрис, которая чувствует за собой вину, было пустой тратой времени.

Поеживаясь, они шли вдоль улицы к центру. Маленькие магазинчики манили своими уютными витринами, сплошь увешанными венками и гирляндами, и у Эллис, всегда так любившей этот рождественский антураж, невольно наворачивались слезы. Ей очень хотелось остаться одной. Наедине с собой, со своим прошлым и будущим, со снегом и елочными огоньками.

– Съедим по мороженому? – сказала Беатрис, открывая дверь какого-то кафе.

Эллис стояла в дверях. Она медленно сняла перчатки, расстегнула куртку, проводила взглядом Беатрис, которая пошла занимать столик, улыбнулась официанту, приглашавшему ее проследовать за подругой, и внезапно рванула к выходу. Она даже получила пинок от прокручивающейся двери и сочла это знаком судьбы, убегая в соседний переулок. Эллис быстро шла, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих, как всегда ловя комментарии вслед. Пусть все будет так, как сложилось. Не поедет она никуда. Если Беатрис ей оставит деньги, она сможет прожить несколько месяцев и найти работу. А ехать никуда не надо. Ее судьба – здесь…

Эллис не услышала визга тормозов, не услышала отчаянных криков толпы, она просто почувствовала сильный удар, и ее словно накрыло мягким ватным одеялом. Стало темно…


– Ну и что нам с ней делать? – Голоса приплывали откуда-то издалека.

– Документов при ней нет, отвезем в ближайший госпиталь.

– А если, как в прошлый раз, девчонка окажется дочкой какого-нибудь важного чиновника, одежда-то на ней дорогая.

– Ну-ка, малышка… Ага, смотри, приходит в себя!

Эллис увидела низкий сводчатый потолок, какие-то трубки со штативами над собой и двоих мужчин в больничных масках. Ее сильно раскачивало и тошнило. Она поняла: ее везут в машине «скорой помощи».

– Малышка, скажи-ка нам, куда тебя отвезти, чтобы не было нагоняя от начальства?

Эллис закрыла глаза, давая понять, что ей все равно.

– Ну и ладно, поедем в ближайшую. – Мужчина в повязке что-то записал. – А теперь скажи, как тебя зовут.

– Эллис Ларсен, – ответила она и провалилась в сон.

Сознание то уплывало, то возвращалось вместе с голосами:

– Ну надо же, а! Вот, что значит Рождество. Порядочную девушку пристроить некуда! Вот что, малышка, в этой клинике травматология переполнена… Ладно, это судьба. Отправлю я тебя в один хороший частный госпиталь. Он тут недалеко. Я думаю, у тебя хватит страховки за него заплатить… – Врач задумчиво посмотрел на Эллис и неизвестно к чему добавил: – Да уж, это точно судьба.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации