Текст книги "Горец I"

5

…Натужный вой сирен наполнил улицу – и первая черно-белая машина, мигающая алыми и голубыми огнями, вылетела из подворотни, подставляя свой глянцевый, украшенный гербом штата бок под бампер визжащего тормозами белого «порша».

Рассела ударило о руль, и он устало подумал, опуская голову на руки: «Сегодня покрышкам конец…» Еще четыре черно-белых автомобиля подоспели к нарушителю и, резко затормозив, окружили его плотным мигающим и воющим кольцом.

Молодой сержант, выставив перед собой ствол 53-го магнума, срывающимся голосом засипел:

– Из машины!.. Быстро! Кому сказал!..

– Еще не самый худший из вариантов, – пробормотал себе под нос Рассел, откидываясь на спинку сиденья. – Слава всевышнему, что в нашем штате не гильотинируют за нарушение правил дорожного движения.

– Выходи, выходи! Руки за голову!

Двое парней в форме плюхнулись прямо на белоснежный капот, направляя через лобовое стекло на Рассела стволы своих пистолетов. Парни явно были очень серьезно настроены и при этом нервничали.

Рассела вдруг подбросило вверх – и пара крепких рук, выдернув Нэша из машины, отнюдь не деликатно швырнула его на полицейскую машину. Продолжая держать Рассела за шиворот, как провинившегося школьника, полицейские принялись за монотонную работу, проделываемую каждым из них добрую сотню раз на день.

– Расставь ноги, – орал ретивый сержант, ударяя носком ботинка по икрам ног арестованного. – Где твои документы, приятель? Ну?!

Ствол пистолета то и дело тыкался в затылочную ямку, и это было достаточно неприятно. Чьи-то руки заскользили по телу в поисках спрятанного оружия. Нагрудный карман куртки, надетой под плащом, вывернулся наизнанку, неохотно расставаясь с хранившимся в ней бумажником. Полисмен извлек из кармашка кожаного портмоне водительское удостоверение и, подставив его под яркий свет фары, прищурившись прочел:

– Рассел Нэш… – На его лице появилась брезгливая, но довольная улыбка. – Ну, мистер Нэш, куда это мы так быстро ехали?

Отправив карточку в карман брюк, он отстегнул от пояса стальные браслеты наручников.

– Ну, давай руки! Живее, сукин сын! – рявкнул он, заламывая Расселу руку и застегивая первое кольцо.

– Хотя бы права зачитал… Что, не учили говнюка? – процедил сквозь зубы придавленный к капоту и тяжело дышавший Рассел.

– Зачем тебе права? Сам ведь все знаешь!..

Визгливый резкий голос фараона вызывал тошноту. Рассел Нэш резко отдернул свободную левую руку и быстрым хлестким ударом влепил сержанту звонкую оплеуху. От неожиданности тот отпустил задержанного и, запрокинув голову, отлетел на мокрый асфальт мостовой.

– Черт! – взвыл он, опускаясь костлявым задом в лужу.

Два кольта хищными стволами уперлись в виски Рассела, но он и не думал оказывать сопротивление. Один из здоровенных парней схватил его руку и завернул за спину.

– Даже и не думай, приятель, и не дыши! – шипел в ухо его напарник, ввинчивая ствол в висок. – Ишь, дерьмо…

– Этому мерзавцу не права зачитывать надо, а уши отрывать, – отряхивая грязь с куртки и штанов, проговорил сержант.

Наручники за спиной щелкнули.

– Ты имеешь право не отвечать на вопросы… – на глубоком вдохе начал полицейский, убирая пистолет от головы Нэша.

Нью-Йорк. Почти двухтысячное лето от Рождества Христова.

И четыреста с лишним лет от битвы враждебных шотландских кланов, не вошедшей ни в один учебник истории. Время – коварная штука…

Судебный эксперт Бренда Уайт поднялась на ноги и, бросив последний брезгливый взгляд на обезглавленное тело, укоризненно посмотрела на полного седеющего мужчину лет сорока пяти с пухлым морщинистым лицом и большими залысинами на круглом черепе.

– Что скажешь? – поинтересовался он и, вставив в рот половину толстой сигары, щелкнул большой зажигалкой.

– Нужно было в первую очередь вызывать судебно-медицинскую экспертизу, а не только туполобых детективов, – она поправила ремень сумочки и направилась к машине.

Толстый комиссар пошел за ней.

Толпа зевак возмущенно гудела, поддерживая владельцев изуродованных автомобилей, которые на чем свет стоит ругали полицию. Зрители налегали на шеренгу оцепления, но та упорно не подпускала их к безголовому телу, лежащему в проходе между четырехколесными развалинами.

Затянутые в черные плащи полисмены из отдела по раскрытию убийств щелкали затворами фотокамер и делали какие-то замеры. Гордый собой сержант, задержавший Нэша, слонялся без дела и приставал ко всем с дурацкими вопросами, забыв даже о субординации.

– Определите причину смерти, комиссар! – возбужденно заорал он.

Тот придержал идущую рядом с ним девушку за локоть и ласково ответил:

– Тебе очень весело? Тогда либо заткнись, либо катись в задницу.

Сержант обиженно замолчал. Толстяк пошел дальше, пуская шлейф сигарного дыма.

– Понимаешь, у нас почти ничего нет, – тяжело вздыхая, обратился он к девушке.

– То есть как это ничего? – Бренда остановилась. – А адрес? Фамилия?

– Да я не об этом… Мы сейчас допрашиваем одного человека по фамилии Нэш. Он торговец антиквариатом. Его задержали при выезде из гаража.

– Вы его подозреваете в убийстве?

– Ну-у, не то чтобы подозреваем… Просто это единственный человек, покинувший гараж за последние полчаса.

От группы полицейских отделился тощий лысый тип с большим блокнотом в руках. Он протянул блокнот толстяку-комиссару и, пока тот просматривал записи, обратился к девушке:

– Привет, Бренда! Хорошо выглядишь сегодня!

Девушка кокетливо улыбнулась. Комиссар по-дошел к стоящему возле полицейских машин лейтенанту и, ткнув в сторону тела тлеющим концом сигары, хрипло проговорил:

– Ну, и когда же он умер? Выясните!

Полицейский кивнул и заспешил к шушукавшимся неподалеку экспертам. Переговорив с одним из них, лейтенант вернулся и доложил:

– Где-то в 9:50 или 10:10. Парни говорят, что оружие было острым, как бритва, и голову отрезало одним движением.

Бренда подошла к машине, и тут ее взгляд нашел что-то в проходе между разбитыми лимузинами. Она замерла и побледнела.

Лысый забрал у комиссара блокнот и, почеркав в нем, положил в карман плаща.

– Неординарное убийство. Верно, шеф? – он поднял глаза на комиссара.

– Помните, недавно было еще одно такое же убийство. Кажется, в Нью-Джерси. Надо бы…

Крик Бренды не дал ему договорить. Обернувшись, он увидел, как Бренда исчезает за искореженным остовом одной из взорвавшихся машин. Через секунду эксперт Бренда Уайт закричала еще раз.

– Боже мой, Фрэнк! – девушка с трудом вытащила из-за спины сумочку и надела на дрожащие руки резиновые перчатки. – Фрэнк, подойди сюда! Живо!

Она медленно выбралась из-под машины, держа в руках блестящий меч с роскошной резной рукояткой и витой, инкрустированной драгоценными камнями гардой. Толстый комиссар с трудом протиснулся к Бренде, пачкая свой плащ о куски искореженного металла.

– Ну-ка, ну-ка… Дай я взгляну, – он отшвырнул окурок сигары в сторону и нежно притронулся к блестящему в неярком свете люминесцентных ламп обоюдоострому клинку. – Что это? Орудие убийства?

– Это Толедо-Саламанка, – торжественно и благоговейно проговорила Бренда.

– Что? – Фрэнк протянул руку к лезвию и удивленно отшатнулся. – Черт!

– На большом пальце его правой руки зиял глубокий порез. – Мать твою! Острый! Так это орудие убийства?

– Это очень редкий испанский меч, – задумчиво продолжала Бренда, любуясь редкостной находкой.

– И наверное, он очень дорого стоит? – поинтересовался как бы между прочим комиссар, перевязывая порезанную руку большим носовым платком.

– Я думаю, – девушка прищурилась, прикидывая в уме ориентировочную цену, – где-то миллион долларов.

– Ого! – появившийся за спиной Фрэнка лысый владелец блокнота удивленно присвистнул.

– Ну, это приблизительная цена, – Бренда улыбнулась. – В принципе, такую вещь вам оценит любой торговец антиквариатом, даже начинающий.

– Неплохая мысль, коллега! Умница! Ты всегда быстро все понимаешь! – кивнул Фрэнк.

– Так-то оно так, но все равно на нем нет крови.

– А это мы еще посмотрим. Стив, – обратился комиссар к лысому, – будь добр, отнеси меч на экспертизу. Пусть снимут отпечатки пальцев. И пусть поищут кровь на лезвии. Не забудь, – он вытащил из кармана перемотанную руку, – что там может быть и моя кровь.

– Понял, шеф.

– Да, и скажи сержанту, чтоб прекращал этот балаган, а пару машин захвати с собой. Пусть определяет причину взрыва. Через час поговорим. Бренда, милая, подвези старика.

Рассел сидел за столом в комнате для допросов и пристально, не отводя взгляда, смотрел на сержанта, стоящего возле закрытых металлических жалюзи одного из окон. Сержанту было неуютно, несмотря на то, что он уже давно переодел мокрые после падения в лужу брюки. Бравый полисмен потрогал ноющую скулу, на которой все еще оставалось красное пятно от недавно полученной затрещины, и бросил злой взгляд на обидчика.

– Надеюсь, не очень болит? – ухмыльнувшись, заботливо поинтересовался Нэш, похлопывая себя костяшками кулака по челюсти.

– Нет. Все в порядке, – сержанту казенная вежливость давалась с трудом.

Дверь распахнулась, и вошли Фрэнк со Стивом. Вид у них был усталый и измученный. Фрэнк поставил на стол чашку с горячим кофе и положил длинный кулек, в котором находился меч, найденный в гараже. У Стива в руках была большая папка, которую он раскрыл перед шефом, когда Фрэнк опустился в кресло.

– Привет. Я – комиссар полиции Фрэнк Морран.

Рассел покосился на комиссара и буркнул в ответ:

– Не так уж приятно видеть вас в столь поздний час, комиссар, но все равно – здравствуйте.

Морран равнодушно пожал плечами и достал из папки фотографию. Мельком взглянув на нее, он положил снимок на стол перед Расселом и спросил:

– Ты видел его раньше, Нэш?

Рассел пододвинул к себе фотографию и, бросив на нее быстрый взгляд, вернул Фрэнку.

– Нет. Я его не знаю.

– Его звали Вэселек, – комиссар сунул фотографию обратно в папку. – Тут, понимаешь ли, такое грустное дело… Ему голову отрубили совсем недавно, в Нью-Джерси.

– Жалко, – Рассел печально покачал головой. – Еще молодой человек…

– Молодой. Ты в Нью-Джерси бывал?

– Бывал изредка.

Молодой сержант не смог удержаться и тоже задал вопрос:

– А сам ты откуда, Нэш?

– Мало ли откуда, – сердито огрызнулся Рассел. – Отовсюду.

– Хорошо, хорошо, – успокоил их комиссар и продолжил допрос: – Ты торговец антиквариатом?

– Да, – Рассел кивнул, – но какое это имеет отношение к полиции?

– Имеет, раз мы этим интересуемся. Что это такое? – Фрэнк указал на пакет с мечом.

Рассел склонился над столом и, с минуту подумав, глубокомысленно и торжественно, словно обдумывал это целую вечность, произнес:

– Меч.

Сержанта передернуло, и он взорвался, как праздничная петарда:

– Ты, остряк-самоучка, если ты…

Его остановил комиссар:

– Призываю к порядку, сержант, – и сам продолжил: – Это Толедо-Саламанка. Так утверждают наши эксперты.

– Ну и что? – невозмутимо поинтересовался Рассел.

– А то, мистер Нэш, что, наверное, вы и сами знаете, что этот меч стоит миллион долларов. А если его продать на нелегальном аукционе, то можно получить и больше. Тем более, что сейчас японцы очень увлекаются подобными вещицами. Но меня интересует не это.

– Неужели? Вы так хорошо изучили именно этот вопрос.

– И тем не менее, – расплылся в улыбке Фрэнк. – У меня, знаешь ли, есть одна версия. Такая небольшая, но очень интересная теория. Поделиться?

Фрэнк легко переходил от «вы» к «ты», и это раздражало Нэша.

– Куда ж от вас денешься? – обреченно вздохнул Рассел, показывая, что приготовился внимательно слушать.

– Спасибо. Так вот, ты был там, в гараже. Хотел у этого парня купить редкий меч. Кстати, как его фамилия? – комиссар заинтересованно прищурился.

– Ой, – огорчился Рассел, – а я думал, что вы мне это скажете! Кстати, чья фамилия – меча? Или все-таки парня?

Фрэнк, не дрогнув, продолжал:

– Короче говоря, вы не сошлись в цене. Затем повздорили и ты отрубил ему голову.

– А хотите, комиссар, я расскажу вам другую теорию. Она тоже достаточно интересна и так же реальна, – предложил Рассел.

Он попытался было встать, но сержант тут же бросился к нему и, усадив обратно, стал рядом.

Нэш успокоил его жестом и продолжал рассказ сидя:

– Я хочу вот что вам рассказать. Относительно того типа, ну, который без головы… Дело в том, что этот вшивый реслинг на него излишне подействовал. Понимаете? Так, знаете ли, подействовал, что он спустился в гараж и сам себе отрезал голову.

Лысый Стив, до того молчавший, хихикнул.

– Это совсем не смешно, – рявкнул на него Фрэнк.

– Ты педик? – снова влез в разговор сержант.

– А тебе что, напарник понадобился? – парировал Рассел.

– Нет. Я просто могу рассказать, что произошло, – сержант склонился к Нэшу и зашептал ему на ухо: – Ты спустился туда, в этот гараж, чтобы по-быстрому с ним пообщаться…

– Ты либо больной, либо голубой, – посочувствовал сержанту Рассел. – Либо и то, и другое.

Сержант озверел и накинулся на задержанного, который, не оставшись в долгу, впечатал свой кулак в физиономию сержанта.

– Хватит! Взбесились вы, что ли! – заорал Фрэнк, подскочив в кресле и бросившись разнимать дерущихся. – Черт бы вас всех побрал!..

В комнату вбежало трое полицейских, держащих револьверы наготове. Рассел выпустил воротник сержанта и отошел к столу, поправляя растрепавшуюся прическу.

– Я арестован? – резко спросил Рассел.

– Нет, – ответил комиссар, – но… Пока еще нет.

Нэш протянул раскрытую ладонь сержанту. Тот, ничего не говоря, вынул из кармана брюк бумажник и водительские права Рассела и вложил их в нее.

– Спасибо, – Рассел кивнул. – Я пошел.

Он положил права в бумажник, бумажник – в карман куртки и направился к двери.

– Нэш! – воскликнул Фрэнк.

Рассел обернулся.

– Мы только начали разговор. Давай продолжим.

– Пожалуйста, но не сегодня. Мой адрес вы найдете в телефонном справочнике.

– Черт! – прошипел сержант, вытирая идущую из носа кровь. – Сукин сын!..

Рассел улыбнулся, кивнул всем присутствующим и вышел.

6

…Закат догорал над горизонтом, плавно переходя на западе из алого в темно-бордовый и уходя на восток фиолетово-черным покрывалом. Багровое солнце медленно опускалось за голые скальные пики, молчаливыми стражами возвышающиеся над погружающимся в сон величием.

Холодная гладь озера серебристым зеркалом лежала на небольшой площадке между поросшими лесом горами. Розовый туман, впитавший багрянец угасающего светила, плавно поднимался над водой.

На востоке фиолетовое небо уже было пробито первыми дырочками ранних звезд, тускло мерцающих на бархатном покрывале ночи. Солнце еще не упало за горизонт, но деревушка Глен-Финен уже погружалась в тревожный глубокий сон, какой бывает у воина, проведшего день в звоне и скрежете битвы. Дома черными кубиками выстроились на большой поляне, некогда появившейся вследствие вырубки в незапамятные времена векового леса, из которого и были построены эти небольшие жилища.

Развешанные вдоль берега на длинных шестах сети походили на странный клетчатый забор, охраняющий покой кроваво-красной воды с алой дорожкой. На поросшем пушистым мхом валуне сидел одинокий волынщик и, глядя полуприкрытыми глазами на бледный и тусклый серпик луны, наигрывал протяжную грустную мелодию – словно скорбно выл одинокий волк по безвозвратно потерянной подруге.

В этот вечер на узких улочках деревушки было тихо и пустынно, и лишь печальные звуки волынки да слабый вечерний ветер тревожили эту мертвую тишину.

Конан лежал на широкой скамье, покрытой овечьими шкурами. Его широко открытые глаза не моргая смотрели на пламя масляного светильника, тускло коптящего под потолком. Рыжеволосая девушка стояла на коленях рядом. Она изредка поправляла широкую повязку, опоясывающую раненого, сквозь которую проступило большое кровавое пятно, и нежно гладила шершавую щеку Конана. На ее заплаканном лице застыла маска отчаяния. Большие глаза с надеждой и мольбой о чуде и спасении смотрели на монаха, стоящего у ног умирающего. Монах в очередной раз пропустил между указательным и средним пальцами длинную связку четок с большим костяным распятием и, подняв глаза к потолку, негромко произнес:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, – его рука добралась до креста, подняла его вверх и трижды осенила крестным знамением бездыханное тело юноши. – Все кончено.

Лицо девушки исказила гримаса страдания.

– Нет! Нет! – вскрикнула она сквозь душащие ее слезы и, рыдая, уронила голову на плечо покойного.

Удивительно, что оно все еще было теплым.

Монах перекрестился, накинул на голову капюшон рясы и пошел к дверям, где стоял Эйн Гусс.

– Другие люди тоже умирают сегодня, я должен помочь и им. Мне пора, – тихо проговорил монах, склоняя голову.

– Спасибо тебе, отец Томас, – вполголоса ответил Эйн Гусс, выпуская священника на улицу.

– Отец, почему так? – громко причитала девушка. – Господи!

– Тихо, – сурово ответил тот, – замолчи. Он умер и его душу не должны тревожить крики глупых женщин. Не мешай мужчине умирать. Идем.

Тугл потрогал глубокую ссадину над бровью и, облизнув пересохшие губы, пригубил пенистый эль из большой глиняной кружки. Сидевший возле него Эйн Гусс пустым тоскливым взглядом смотрел на языки пламени, метавшиеся в большой металлической жаровне, стоящей прямо у ног.

– Мы снова остались ни с чем, – тихо и задумчиво проговорил он, вздохнув.

– Это все тот странный рыцарь. Я никогда раньше не видел его у Мэрдока. Откуда он? – спросил угрюмо Тугл.

– Одному Богу известно…

Ровный гул в продымленной харчевне действовал усыпляюще. Воины сидели небольшими группами за столами и возле ярко пылающих жаровен. Негромко переговариваясь, они обсуждали прошедший бой и крепким элем поминали убитых друзей и родственников. Некоторые из завсегдатаев уже спали прямо здесь же, облокотившись на стол или на спину соседа.

Вдруг покосившаяся дубовая дверь открылась – и в проеме неожиданно возникла стройная фигура Конана. Вначале никто не обратил на вошедшего никакого внимания. Уставшие мужчины продолжали есть, пить, щупать подававших еду девушек и обсуждать свои проблемы.

Конан переступил через криво стоявшую скамью и направился к Туглу и сидевшему с ним Эйну Гуссу, рядом с которым была его дочь Элен.

Разливавшая вино хозяйка подняла голову и бросила равнодушный взгляд на нового посетителя. Взгляд скользнул по знакомой фигуре и застыл на лице. Веки женщины поднялись вверх, обнажая белки больших светло-карих глаз. Пальцы, держащие тяжелый кувшин, разжались – и одновременно раздавшиеся испуганный женский крик и грохот разбивающегося вдребезги кувшина заставили встрепенуться всех присутствующих.

Тишина повисла в воздухе, перемешиваясь с дымом от пламени очагов. Конан остановился, непонимающим взглядом обводя испуганные лица и пялящиеся на него глаза, словно он был голым или превратился в привидение.

– Привет всем, – юноша неловко улыбнулся, стесняясь всеобщего внимания, и поднял в приветствии руку.

Эйн Гусс повернул седеющую рыжую голову и, щурясь подслеповатыми глазами, посмотрел на Конана. Тугл тоже развернулся. Его лицо вытянулось, пальцы неровно прошлись по густой бороде, в глазах промелькнул страх.

– Ты ведь мертв, – тихо прошептал он, поднимаясь со скамьи. Элен негромко вскрикнула и, встав со своего места, подошла к неподвижно стоящему Конану. Тонкие пальцы потянулись к его плечу, но не коснулись, словно не смогли преодолеть какую-то невидимую тонкую преграду, возникшую между двумя телами. Большие глаза блеснули в свете пламени, наполняясь слезами. По прелестным губам пробежала не то судорога, не то улыбка.

– Он Люцифер во плоти! – прошептала девушка и, отступив на шаг, закричала: – Изыди! Изыди, сатана!..

Тугл перекрестился и, стараясь не смотреть на Конана, произнес, вставая:

– Не говори так, Элен… Лучше я сам это скажу!

Конан подошел к нему и тронул за руку:

– Это я, брат Тугл.

Бородач отдернул руку и сел на прежнее место.

– Ты что, будешь пить с нами?

– Да. А за что вы пили?

– Мы пили за упокой души Конана ап Кодкелдена Мак-Лауд, – продолжая неотрывно смотреть в пламя, ответил Эйн Гусс.

– Я не понимаю, в чем дело…

Юноша растерянно склонился над Туглом, но тот шарахнулся от него, как от прокаженного.

– Ты говоришь, дышишь… А ведь был трупом, – быстро заговорил бородач. – Эйн Гусс сам закрывал тебе глаза. Ты умер, Конан!

Гусс молча кивнул.

– Я не понимаю ничего, – испуганно повторил ошарашенный Конан.

– Как тебе это удалось?

Тугл встал и, достав из ножен меч, приставил его к груди Конана.

– В тебе дьявол!

– Господи, Тугл! – юноша отшатнулся. – Двадцать лет мы с тобой вместе! Мы ведь родственники…

– Конан Мак-Лауд – мой родственник, а вот кто ты такой – я не знаю!

– Эйн Гусс! – вскричал Конан, ища поддержки у единственного человека, которому всю жизнь верил как себе, который славился своей честностью и справедливостью и который был отцом девушки, единственной в мире для Конана Мак-Лауд.

Мускулистая рука подалась вперед, остановив приближающегося парня. Потом пожилой воин встряхнул головой – и пряди рыже-седых волос упали на лоб. Слова путались в мохнатых усах, становясь почти неслышными:

– Иди, иди, Конан… Уходи от нас. Навсегда.

– Да вы что все, с ума посходили! – закричал юноша, глядя на начинающих подниматься со своих мест соплеменников.

– Иди с богом. Иди от греха, – продолжал бубнить Эйн Гусс.

– Я никуда не пойду, – вскричал Конан и сел на скамью.

Тяжелый глиняный кувшин с вином опустился на затылок юноши, разлетевшись вдребезги, и Конан тут же как подкошенный рухнул на пол, теряя сознание. Тугл, скрежеща зубами, накинулся на упавшего, заламывая ему руки за спину. Успевшие подняться со своих мест родичи бросились на помощь Туглу.

Сознание провалилось в черный колодец. Разноцветные пятна пестрым хороводом завертелись перед глазами, расплываясь в мутные очертания человеческих фигур. Пятна лиц, то болезненно яркие и четкие, то пастельно размытые и бледные, скалились ненавистью. Они, такие знакомые, вдруг превратились в уродливые маски демонов, выкрикивающие странные звуки, лившиеся бурным водопадом откуда-то сверху, сливаясь в резкие, грубые, ничего не значащие слова, смысл которых, и без того туманный, расползался под градом обрушивающихся ударов.

Дыхание то и дело перехватывал спазм, заставляющий судорожно хватать ртом обжигающий воздух. Тугл, друг и брат Тугл, сцепив оскаленные зубы, монотонно, как кузнечный молот, наносил своим большим кулаком короткие удары. Привкус крови и клокотание в груди мешали Конану дышать.

Рыжеволосая красотка Элен вырвалась из крепких объятий отца и, вцепившись ногтями в лицо избиваемого, заверещала дурным голосом дерущейся кошки. Если бы не подоспевший Эйн Гусс, то через мгновение юноша лишился бы глаз благодаря стараниям бывшей возлюбленной. Держа извивающуюся, как угорь на сковородке дочку, Эйн Гусс прокричал в беснующуюся толпу, плотным кольцом обступившую еле стоящего на ногах Конана:

– Расходитесь все! Живо!

Но его никто не слушал. И через три минуты привязанного к большой дубовой чурке Конана уже тащили на веревках к огромному стогу сена на окраине деревни.

– В огонь сатану! – ревела добрая сотня глоток.

Эйн Гусс, отшвырнув Элен в толпу и схватив Тугла за пояс, ловко отбросил его от растянувшегося в пыли Конана.

– Он твой родственник! Брат!

– Люцифер не может быть братом! – истошно вопил бородач. – Его нужно сжечь!

– Расходитесь! – перекрыл вой толпы голос Гусса, и в нем звенела сталь. – Все! Больше сегодня ничего не будет! Вы никого не сожжете! Расходитесь! Я вам приказываю!

Сознание в который раз с адским упорством возвращалось к Конану, не давая возможности забыться и не видеть больше этого кошмара. Вой ревущей толпы отдавался в голове резкими отвратительными звуками.

Прекрасная Элен, сверкая безумными глазами, бросилась вперед, крича:

– В огонь его! В огонь!

Мощные руки отца схватили ее за плечи и втолкнули обратно в глубину вновь взрывающейся воплями толпы. Люди приближались к Конану и Эйну Гуссу. Тяжелое дубовое полено скользнуло по ноющей спине юноши. Горящий позвоночник с трудом разогнулся. Затекшая рука вместе с привязанным бревном подалась вперед, отталкивая озверевшего Тугла.

– Ты идти можешь? – услышал Конан над ухом тихий голос Эйна Гусса.

Он поднял ничего не понимающий взгляд и одними губами ответил:

– Я – нет, но тело мое уйдет отсюда.

– Тогда уходи. Беги, мой мальчик, спасайся!

Гусс вытолкнул из толпы истерзанного Конана и, раскинув руки, принялся сдерживать штормовой натиск соплеменников, кричащих, но не решающихся всерьез штурмовать такой бастион.

Конан посмотрел в последний раз в глаза Эйна, обрамленные густой сетью глубоких морщин, и проговорил:

– Я не забуду тебя, Эйн Гусс.

Морщины стали глубже.

– Прощай, Конан. Храни тебя Господь, несчастный ты человек…