Текст книги "Искатель приключений"

XVI. Пробуждение

Муж Глодины скоро воротился с женой, которую оставил с Жанной. Обе женщины провели остаток ночи в молитвах, возле усопшей.

Утром на следующий день люсьенский пастор отдал последний долг останкам Мадлены, а Жанна убежала в самую отдаленную часть дома, чтобы не присутствовать при раздирающем зрелище погребения, чтобы не слышать зловещего стука молотка, заколачивавшего гроб ее матери. Скоро смиренная похоронная процессия, в сопровождении священника и нескольких крестьян, медленно тянулась к кладбищу.

Узнав от мужа, что в доме был больной, Глодина, движимая чувством сострадания, заставившего ее не оставлять несчастного, о котором забыли все, без труда отыскала комнату кавалера де ла Транблэ.

Рауль наконец проснулся и прислушивался к звуку удалявшихся голосов, напевавших De profundis. Действие опиума почти рассеялось, только как будто какое-то нравственное опьянение затмевало его рассудок и отнимало у мыслей их обычную ясность. Ему казалось, что он долго спал тяжелым сном, от которого на минуту был пробужден каким-то непонятным видением. Действительно, сквозь сон он чувствовал, но не понимал, что с ним делали, когда крестьяне хотели стащить его с постели.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Глодина, подходя к Раулю.

– Кажется, мне лучше, – отвечал молодой человек. – Но скажите, пожалуйста, что происходит здесь?.. Сейчас я слышал шаги в коридоре, голоса, певшие молитву, и теперь еще эти самые голоса замирают вдали, напевая погребальный гимн…

– Ах! – отвечала Глодина. – В эту ночь сюда вошла смерть!

– Смерть? – повторил Рауль. – Вы хотите сказать, что кто-нибудь умер здесь?

– Увы!

– Не она, не правда ли? – вскричал кавалер с глубоким беспокойством. – О! Скажите мне, что не она!

– Она? – спросила Глодина с невольным любопытством. – Кто это «она»?

– Та прелестная молодая девушка, которая ухаживала за мной с состраданием и преданностью ангела и которая удивительным образом похожа на эту царицу… Вот посмотрите против вас…

Глодина обернулась к обоям. Она была поражена и удивлена не меньше, чем Рауль, сходством Жанны с царицей Савской. Помолчав с минуту, она отвечала:

– Нет! Умерла не она, а ее мать…

Рауль вздохнул свободно.

– Слава Богу! – сказал он. Потом добавил: – При одной мысли о подобном несчастье, кровь охладела в моих жилах! Скажите мне, – продолжал он, подумав с минуту, – каким образом умерла мать этой молодой девушки?.. Я знал, что она больна, но не думал, чтобы так опасно…

– Она умерла не от болезни, – отвечала Глодина.

– Великий Боже! Неужели было совершено преступление?

– Еще неизвестно, преступление или только случай.

– Объяснитесь, умоляю вас!

Глодина рассказала Раулю все, что знала о происшествиях прошлой ночи, и прибавила к рассказу свои собственные рассуждения, которые немало запутали факты. Во все продолжение этого рассказа Рауль подавал знаки очевидного волнения.

– Где теперь эта несчастная девушка? – спросил он, когда Глодина кончила.

– Она спряталась, чтобы не видеть похорон матери…

– Сделайте милость, отыщите ее и скажите ей, что незнакомец, которому она оказала такое великодушное гостеприимство, на коленях умоляет ее прийти к нему на минуту…

– Охотно! – вскричала Глодина. – И если вы знаете, чем утешить эту бедную барышню, то сделаете доброе дело!..

– Ступайте, – повторил Рауль, – ступайте скорее!..

– Бегу, – отвечала крестьянка и поспешно вышла.

– Я всюду приношу несчастье! – прошептал кавалер, оставшись один. – Будто навлекаю громовый удар на дома, в которых приклоняю свою голову!.. Решительно, надо верить, что есть промысел Божий!..

Кавалер погрузился довольно надолго в мрачное, глубокое размышление.

«Кто может сказать, что я сделал, – думал он, – доброе дело или гнусное преступление?.. Кто может осудить меня или оправдать?.. Кто может понять чувство, которому я повинуюсь, и которого сам не могу определить хорошенько?.. Мне кажется, что мое сердце бьется сильнее… Я не думал, чтобы это было еще возможно!..»

Рауль приложил руку к сердцу, как будто считая его удары. Улыбка скользнула по губам его, и он продолжал думать, с ироническим выражением на лице:

«Да, оно бьется!.. бьется, как у ребенка!.. бьется, как у женщины!.. Филипп Орлеанский этому не поверит… да и другие тоже!.. Как они будут насмехаться надо мной, если узнают об этом, и правильно сделают!.. Неужели я люблю эту молодую девушку?..»

Рауль снова спросил у сердца и отвечал себе:

«Жребий брошен! Да я люблю ее!»

Едва молодой человек окончил эти бессвязные размышления, в которых, казалось, не было ни смысла, ни логики, дверь комнаты растворилась и вошла Жанна. Бедная девушка очень изменилась со вчерашнего дня. Лицо ее, обыкновенно сиявшее румянцем, было покрыто бледностью, которую слезы испестрили синими пятнами; большие глаза, окруженные черными кругами, сверкали лихорадочным блеском; длинные белокурые волосы, не собранные в косу и развевавшиеся, как будто рыдали вокруг ее лица. Она была в черном платье. Наружность ее в ту минуту, когда она вошла в комнату Рауля, выражала смущение. Она помнила неблагодарное и ужасное обвинение, которое сделала против Рауля в прошлую ночь, и трепетала от упреков совести при мысли о последствиях, которые чуть было не повлекло это обвинение. Мы знаем притом, что чувства ее к Раулю были далеко от равнодушия, и она упрекала себя в живости этих чувств в такое время, когда ей, по-видимому, следовало бы полностью погрузиться в благоговейную печаль. Она старалась, но напрасно, скрывать свои ощущения и сказала голосом дрожащим и едва внятным:

– Вы желали говорить со мной? Я пришла.

– Я хотел вам высказать, – начал Рауль почти с таким же волнением, как и молодая девушка, – какое глубокое участие принимаю я в ужасном ударе, поразившем вас…

Жанна отвечала только слезами.

– Чтобы спасти жизнь, угасшую в эту ночь, – продолжал Рауль, – я отдал бы свою.

«О! если бы он знал, – думала Жанна, – если бы он знал, что сохранил жизнь только потому, что умерла моя мать…»

XVII. Любовь

– Благодаря вашей заботливости, – продолжал кавалер, – я чувствую, что спасен! Благодаря вашему вниманию я могу преклонить колени на могиле благородной женщины, которую вы оплакиваете, а я благословляю, хотя и не знал ее… Я обязан вам жизнью, и, может быть, признательность дает мне право просить вас…

– Я вас слушаю, – перебила девушка, – и если от меня зависит исполнить вашу просьбу, будьте уверены, что это будет сделано…

– Если так, – продолжал Рауль, – забудьте, что я для вас посторонний, почти незнакомый, принятый из сострадания в вашем доме… Забудьте, что я еще молод… Смотрите на меня, как на старого друга, как на брата… Словом, как на человека, для которого вы священны и который поставит целью всей своей жизни упрочить ваше счастье… Имейте ко мне такое же доверие, какое имели бы к этому другу или брату, о которых я говорю…

Жанна не угадывала, чем кончит Рауль, и отвечала:

– Будьте уверены, что я чувствую к вам то доверие, которое брат внушает сестре…

– Благодарю за это доброе слово! – вскричал Рауль. – Оно дает мне мужество продолжать. Стало быть, сестра моя, вы будете мне отвечать с полной откровенностью?..

– Буду.

– О чем бы я ни спросил вас?..

– Да.

– Вы мне позволите прочесть в вашей душе и раскрыть перед вами мою душу. Вы не улыбнетесь презрительно, услышав, что я выражаю надежды и желания, которые вы примете, может статься, за последние грезы еще не угасшей горячки?..

– Будьте покойны, – печально отвечала Жанна, – мои губы не умеют более улыбаться!..

– Вы мне сказали, не правда ли, – продолжал кавалер, – что вы бедны?..

– Да, – отвечала девушка, – я так говорила.

– Вы мне сказали еще, что ваша мать была принуждена продать этот дом, и что все находящееся здесь не принадлежит вам?..

Жанна не отвечала ни слова, но кивнула головой, как бы подтверждая, что Рауль не ошибается. Молодой человек продолжал:

– Итак, теперь вас, бедную сироту, неумолимый кредитор может прогнать из этого дома?

– Да, – отвечала Жанна.

– Есть у вас убежище?

– Нет.

– Родственники?

– Никаких.

– Друзья?..

– Ни одного.

– Что же вы будете делать?..

– Не знаю.

– Какая будущность предстоит вам?

– Я не хочу об этом думать.

После минутной нерешимости, Рауль продолжал:

– Вы помните, без сомнения, что, узнав от вас о бедности столь ужасной и столь благородно переносимой, я хотел предложить вам помощь, которую вы отверг нули с героической гордостью… Вы дали мне почувствовать, что ничто не давало мне права сделать вам подобное предложение, и я думал, что мне нельзя более настаивать…

– Вы правы, – сказала Жанна.

– Сегодня я не возобновляю моих предложений…

– Благодарю вас, – прошептала девушка.

– Я только хочу задать вам вопрос… От вашего ответа зависит спокойствие… счастье моей жизни…

– Говорите!.. Говорите!.. – вскричала Жанна с живостью.

– Жанна! – сказал Рауль тоном серьезным и взволнованным: – Жанна, свободно ли ваше сердце?

При этом неожиданном вопросе лоб, щеки и шея молодой девушки покрылись яркой краской.

– Подобный вопрос… – прошептала она.

– Удивляет и оскорбляет вас, – перебил Рауль, – однако ж, я надеюсь, что скоро вы не будете ни удивляться, ни осуждать меня… Несколько слов должны оправдать меня в ваших глазах, и я хотел бы произнести их перед вами на коленях… Вот эти сладостные слова: Жанна, я люблю вас!

– Вы меня любите? – вскричала молодая девушка с внезапным порывом радости и изумления.

– Да, – продолжал Рауль. – Я вас люблю и – странное дело! – вас любил еще раньше, чем увидел…

Удивленный взгляд Жанны ясно выразил, что она этого не поняла. Рауль это заметил и объяснил свою мысль.

– С той минуты, – сказал он, – когда эти обои представили моим еще помутившимся глазам прекрасный образ молодой царицы, а вы ее живой портрет, кроткое лицо ее овладело моим сердцем, хотя я и принимал эту чудную красавицу за благодетельное видение. Когда вы явились мне в первый раз, это сердце уже принадлежало вам и вы царствовали в нем полной владычицей!.. С того дня любовь моя увеличилась еще более восторгом и признательностью, которые вы внушили мне. Я вас люблю теперь всеми силами души моей, всем могуществом моей жизни!.. Ваше присутствие сделалось для меня так же необходимо, как воздух и солнце… Не удаляйте меня от себя… Поверьте, было бы менее жестоко дать мне умереть, нежели возвратить на минуту жизнь, чтобы потом отнять ее!

– Боже мой!.. – пролепетала молодая девушка, – подобное признание… в подобную минуту…

– О! – с живостью перебил Рауль. – Минута хорошо выбрана, потому что она торжественна!.. Не в то ли мгновение, когда все рушится вокруг вас, могу и должен я протянуть вам руку и сказать: Обопритесь на меня… Я буду поддерживать вас всегда!.. Жанна! У вас нет более родных, я хочу заменить моей любовью их привязанность… Вы бедны, я хочу сделать вас богатой!.. Состояние мое велико, имя почетно, любовь моя к вам глубока!.. Жанна! В присутствии Бога, который нас видит, в присутствии вашей матери, тень которой нас слушает и благословляет, я спрашиваю вас, хотите ли вы быть моей женой?

Жанна не отвечала, она не могла отвечать. Слишком великое и слишком неожиданное счастье вдруг взволновало ее сердце, произвело во всем существе ее странное потрясение, которое могло бы сравниться только с поражающей искрой электрической машины. Рауль сделал вид, будто не заметил бури, происходившей в сердце девушки.

– Боже мой! – прошептал он с выражением глубокого горя. – Боже мой, неужели вы не хотите отвечать мне?..

Жанна поднесла руку к груди и сделала знак, что она не в силах говорить.

– Это отказ? – продолжал молодой человек. – О! Если это отказ, я чувствую, что умру!..

Силы возвратились к Жанне.

– Неужели вы не поняли, – вскричала она голосом, вырвавшимся прямо из сердца, – не поняли, что и я тоже люблю вас?..

Рауль ждал этих слов; однако радость его была так велика, будто они были для него неожиданностью. Потом, после первых восторгов, он надел на безымянный палец девушки золотое кольцо, которое снял со своего правого мизинца, и сказал:

– С этой минуты, Жанна, перед Богом и вашей матерью, вы моя невеста!..

XVIII. Ответы из Парижа

В ту минуту, когда происходила вышеописанная сцена, всадник, скакавший галопом по дороге из Парижа в Сен-Жермен, остановил перед Маленьким Замком свою лошадь, обливавшуюся потом и покрытую пеной. Всадник проворно соскочил с седла, привязал лошадь к железному кольцу, вбитому в стену, и два раза ударил молотком в дверь.

Сказав Жанне: «Перед Богом и вашей матерью, вы моя невеста!» Рауль в первый раз коснулся губами лба молодой девушки. Она вздрогнула при стуке молотка и побежала отворить. Это приехал Жак.

– Жив он? – спросил слуга с глубоким беспокойством.

– Да, – весело отвечала Жанна, – жив и, слава Богу, спасен!

Жак охотно расцеловал бы ту, которая сообщила ему доброе известие, но не посмел; притом он торопился к своему хозяину. Кавалер протянул ему руку. Жак покрыл ее слезами радости и прошептал:

– Я знал, что найду вас в живых…

«Клянусь честью, – подумал Рауль, – вот слуга, каких мало!.. Он был бы моим наследником и все же радуется, что не будет присутствовать на моих похоронах! Этак, пожалуй, поневоле поверишь в людскую добродетель».

– Да, мой милый, – сказал он вслух. – Ты меня нашел в живых.

– И благодарю за это Бога! – вскричал слуга.

– Конечно, но также поблагодари и ее! – продолжал Рауль, указывая на Жанну.

Жак взял руку девушки и осыпал ее поцелуями. Кавалер продолжал, улыбаясь:

– Я очень доволен тобою, мой добрый Жак; однако через несколько дней ты уже не будешь служить мне…

Лакей изменился в лице.

– Вы мне отказываете? – спросил он печальным тоном.

– Нет, но я даю тебе другого господина…

– Другого господина? – повторил Жак в изумлении.

– Да, которому ты должен будешь повиноваться точно так же, как и я сам…

Слуга делал неимоверные усилия, чтобы понять значение слов кавалера, но решительно не понимал ничего.

– Я говорю о мадемуазель Жанне, – продолжал Рауль, – которая скоро будет моей женой и которой мы будем повиноваться оба.

– Ах! – вскричал Жак, улыбаясь в свою очередь. – Если так, то это прекрасно! Да здравствует мадам де ла Транблэ!

С тем деликатным тактом, которым щедро одарены почти все женщины, Жанна поняла, что Рауль должен желать поговорить со своим слугою, и потихоньку вышла из комнаты, оставив их наедине.

– Ну! – с живостью спросил Рауль, как только дверь затворилась за Жанной, – ты исполнил мои поручения?

– Исполнил.

– С успехом?

– Надеюсь.

– Добился ты результата, которого я ожидал от твоей поездки?..

– Я привез ответы от регента и от маркиза де Тианжа.

– Подай скорее…

Жак вынул из своего кожаного пояса два письма средней величины и подал их барину. Рауль взял и распечатал одно за другим. В первом заключались только следующие латинские слова: «Legi. – Bene.»

Эта лаконическая записка была подписана буквами Ф. и О.

Латинские слова значили: Читал. – Хорошо.

Буквы Ф. и О. были начальными буквами имени регента: Филипп Орлеанский.

– Что сказал тебе регент? – спросил Рауль.

– Он много расспрашивал меня о вас и очень сожалел о случившемся с вами несчастье.

– Ты добрался до него без труда?

– Да. По вашим указаниям, я обратился к камердинеру Максиму, и все двери Пале-Рояля отворились перед перстнем, который вы мне дали.

Рауль распечатал второе письмо; оно было подробнее первого.

«Любезный кавалер! – писал маркиз де Тианж, – я получил дьявольские бумаги, которые вы послали мне, и очень рад их содержанию; только жалуюсь на посланного, которого вы выбрали. Это негодяй самой непроницаемой скромности: невозможно было выпытать у него ни одного слова. Я предполагал, что какая-нибудь важная причина помешала вам самому приехать ко мне, и, любопытствуя узнать эту причину, я употребил все силы, чтобы допытаться от вашего таинственного комиссионера, в чем дело… Но, кажется, было бы легче заставить разговориться статую! Однако в каком бы месте вы ни находились, я все-таки желаю, чтобы фортуна вам улыбалась.

Вы очень меня обяжете, если пришлете мне сто тысяч экю, в которых я очень нуждаюсь. Вполне полагаюсь на вас. Зато, любезный кавалер, прошу вас считать меня в числе самых преданных ваших друзей.

Маркиз де Т…»

Рауль разорвал оба эти письма на бесчисленное множество крошечных кусочков, которые разбросал вокруг своей кровати.

XIX. Отъезд

– Жак, – сказал он потом, – ступай к мадемуазель Жанне и попроси у нее для меня перо, чернил и бумагу.

Слуга тотчас повиновался и через минуту принес все требуемое.

– Пиши под мою диктовку, – продолжал кавалер.

Жак с замешательством почесал себе ухо.

– Я пишу почти так же, как написала бы муха, которая, упав в чернильницу, вздумала бы прогуляться по бумаге…

– Не страшно, – отвечал Рауль, – только бы можно было разобрать; этого достаточно. Притом то, что я тебе продиктую, очень коротко.

Жак поспешил повиноваться своему барину.

– Ты готов? – спросил Рауль.

– Готов, – отвечал слуга.

Рауль продиктовал следующее:

«Перешлите как можно скорее, в отель улицы Св. Доминика сто тысяч экю, золотом. Шкатулка, в которую вы положите золото, должна быть послана в Париж за печатью Пале-Рояля».

– Это все, – сказал Рауль.

– Подписи не будет? – спросил Жак.

– Нет, не нужно… Регент возвратил тебе перстень, который ты передал ему?

– Возвратил, вот он.

– Возьми в черепаховой шкатулке палочку сургуча и зажги свечу.

– Готово…

– Теперь приложи печать этим перстнем, внизу письма вместо подписи, сложи письмо и напиши адрес так:

«Господину Жоржу Вильсону, управителю. В Замок Бом, через Сен-Жермен».

Рауль рассмотрел надпись, велел запечатать письмо гладкой печатью и потом спросил:

– Каким образом ты приехал из Парижа?

– Верхом.

– Где твоя лошадь?

– Привязана у двери…

– Садись на нее и скачи галопом в Сен-Жермен; там отдай на почту это письмо.

– А потом?

– Потом возвращайся сюда, ты будешь мне нужен.

Слуга вышел, и Жанна, подстерегавшая конец разговора, тотчас же вошла в комнату.

– Мое возлюбленное дитя, – сказал ей Рауль, – поговорим о будущем… Позвольте мне рассказать вам о своих планах.

– Вы знаете, – отвечала Жанна, – что ваша воля будет моей волей, а ваши желания моими…

– Нет, – возразил кавалер. – Напротив, я хочу советоваться с вами обо всем и желаю, чтобы ваши ответы на мои вопросы всегда были истинным выражением ваших мыслей…

– Я буду поступать по вашим желаниям, – отвечала девушка.

– Итак, Жанна, скажите мне прежде всего, дорожите ли вы этим домом?

– Я провела здесь единственные счастливые дни моей жизни, дни моего детства… Я здесь выросла… Мать моя здесь умерла…

– Значит, вы дорожите им, не правда ли?..

– Да.

– Позвольте же мне предложить вам этот дом как свадебный подарок. Я выкуплю его у вашего кредитора, которому он принадлежит…

– Я приму этот подарок с величайшей радостью.

– Теперь скажите мне, когда вы хотите назначить день нашей свадьбы?..

Жанна очень покраснела, потупила глаза и отвечала голосом едва внятным следующие слова, которые Рауль скорее угадал, нежели услыхал:

– Я желаю, чтобы это было скоро…

Рауль взял руку молодой девушки и поднес ее к своим губам; это еще более увеличило краску и замешательство Жанны.

– Мы не можем венчаться здесь, – продолжал Рауль. – Не против ли вы, милое дитя, если наша свадьба будет отпразднована в Париже?..

– Да, – отвечала Жанна.

– Вы, конечно, поймете, что я не могу оставить вас в этом доме на то время, которое будет необходимо для нужных формальностей. Согласитесь ли вы ехать со мной?

– Да.

– Мне не нужно повторять вам, что вы для меня священны, и что до тех пор, пока Господь не благословит нашего союза рукой одного из своих служителей, я буду уважать мою жену, как сестру…

– Рауль, – прошептала Жанна, – я верю вам, как брату…

– Мы поедем тотчас, как только позволит мое здоровье, – продолжал кавалер, – и я чувствую, что это будет скоро: ничто не излечивает так, как счастье!.. До тех пор не отходите от меня, потому что ваше обожаемое присутствие возвращает мне жизнь…

Их разговор продолжался долго, но с этой минуты это была беседа любви, нежная и целомудренная, которую бесполезно было бы передавать здесь.

Через десять дней после происшествий, рассказанных в первых главах этой истории, Рауль выздоровел совершенно и выкупил Маленький Замок, снова сделавшийся собственностью Жанны. В одно утро дорожный экипаж кавалера, запряженный четверкой лошадей, ждал у дверей; Жак стоял на пороге. Рауль вышел со своей невестой, и они сели в карету; Жак поместился на запятках, кучер ударил по лошадям, и карета быстро покатилась по мостовой.