Текст книги "Кооп-стоп"

4

Марк Наумович Бородин, несмотря на вчерашнее застолье на природе, в конторе Оршицкой райпотребкооперации был к семи утра. В конце месяца спущенный с верху план горел, и, как всегда, хозяин спасал положение – надо было срочно ехать в столицу в головное предприятие выбивать дефицит. Личный водитель уже подготовил служебную «Волгу» к далекому маршруту, заботливо помыв и заправив, потому что твердо знал: к девяти часам они непременно должны прибыть в столичный Коопсоюз.

Скромный детдомовец Саша пришел в потребкооперацию в 20 лет, первые два года поработал за баранкой грузовика, но потом был замечен и переведен на «Волгу» в качестве личного водителя шефа.

Надо сказать, что Наумыч давно относился к своему водителю по-отечески. И не только потому, что тот был круглым сиротой, этот факт, конечно же, накладывал отпечаток, но главным было то, что Бородин всегда мечтал о сыне, которому можно было бы передать по наследству дело всей жизни. Но не случилось – любящая жена Соня подарила ему трех очаровательных дочерей. Трудно представить, что когда-нибудь прелестные изящные барышни смогут подхватить весьма тяжелую торговую ношу. С первых дней появления Саши в конторе Марк узнавал в нем себя молодого, без чьей-либо поддержки, голодного до любой работы. Вот и сейчас, сев в машину, тут же заботливо спросил:

– Успел поесть?

– Не волнуйтесь, Марк Наумович.

– Знаю, что голоден, вот, возьми, жена докторской колбаски положила. Нам с тобой на дорожку.

– Спасибо, Марк Наумович!

Саша начальника уважал безмерно, потому как, несмотря на высокий пост, был он настоящим трудягой и простым мужиком, хоть выглядел элегантно и порой общался с разными уважаемыми людьми, надутыми от собственной значимости.

По пути они на ходу перекусили, запили питьевой водой и аккурат к началу рабочего дня оказались в столице.

– Ну не знаю, как тебе план спасти, Наумыч, не знаю! – бушевал председатель Коопсоюза в ответ на настойчивые предложения Бородина.

– Посмотри бумаги, Николаич, мне позарез надо, может, где-то что-то и отыщется!

– Ну нету! – продолжал орать Николаич, когда зазвонил громадный черный телефон.

– Соколов слушает. Где? Почему не отправили? Для кого оставляли? А что мне теперь с этим делать? Вы за это ответите!

Председатель положил трубку, несколько секунд размышлял молча, глядя в грустные глаза Бородину.

– Что случилось?

– Два вагона водки застряли! Постой… Ты в рубашке, что ли, родился? Договоришься с Климовичами? К утру справишься?

– Николаич, какой вопрос, выписывай!

С выписанными накладными Марк Наумович с Сашей пулей полетели в Климовичи, там договорились об экстренном переводе застрявших по неизвестной причине двух вагонов с водкой, и к следующему утру груз был в Оршицком райпотребсоюзе. Оставалось лишь развезти ящики с сорокаградусной по магазинам города. Так что и в этот раз, впрочем, как и всегда, нарисованный в высших утопических социалистических мечтах и спущенный до низу план был выполнен.

Следующим утром работавшие на предприятии ревизоры выявили в кассе райпотребсоюза большую недостачу. Стало понятно, что простым подписанием акта не отделаешься. Фима топал по коридору, чтобы сообщить Бородину это неприятное известие, но неожиданно столкнулся с Ефимом Шлесинбергом.

– Как свидание, тезка?

– Даже разговаривать не хочу с тобой!

– А что случилось? Тебе не удалось познакомиться поближе?

– Вера Андреевна передавала горячий привет с обещаниями, что тебе не поздоровится. Она не привыкла, что мужики ей отказывают!

– Вспомнил! Вера Андреевна, как я мог забыть! Я-то думал, ты меня заменишь!

– Слушай, мы же тезки, а не молочные братья! Как видишь, незаменимые есть, так что неприятности тебе обеспечены…

– Да ладно! – отшутился Фима, но на душе сразу стало гадко и тревожно. «Эта Вера Андреевна может мне испортить всю обедню! Вот ведь влип: казнить нельзя помиловать, понимаешь!» – подумал Фима, открывая дверь.

– Наумыч, ревизоры выявили недостачу в магазине.

– Сколько?

– Тысяча рублей с копейками.

– Как такую сумму можно не заметить, ты мне скажи? Кто бухгалтер? – вскипел Бородин из-за безалаберности.

– Вильма Акулина.

– Опять Вильма? В прошлый раз ее мало проучили? Уволю!

– Нельзя ее увольнять… Слишком много знает… И потом, сын у нее инвалид, муж спился совсем…

– И что же? Из-за этого можно воровать? Пусть придет ко мне.

Через полчаса рыжая кудрявая бестия бросилась в ноги Бородину, по случайности либо по хитрому умыслу на мгновенье неприлично оголив упругую грудь:

– Прости, Марк Наумыч, бес попутал!

– Ты и в прошлый раз прощения просила! Тебе прощение мое зачем? Совести ведь как не было, так и нет! Прикрываешься бедой, а срам весь наружу… Не плевать в колодец, из которого воду пить, тебя никто не учил? Пожалею опять, прощу, так ведь все равно рано или поздно в тюрьме окажешься… Кто тогда твоего сына…

Вильма залилась слезами, веснушчатая кожа на ее лице покраснела и вспухла, отчего Фима, наблюдавший сцену со стороны, брезгливо дернул плечом.

Бородин не выносил бабских истерик:

– Вот что: надо будет, Фима, по родственникам с ней поездить, деньги собрать, чтоб погасили срочно, нельзя до суда доводить. Нет, постой, я сам поеду!

– Как скажете, Марк Наумович!

Председатель Оршицкого райпотребсоюза, пропустив вперед Вильму, вышел из конторы, чтобы отправиться к ее родным дядям и тетям – убеждать собрать деньги для срочного погашения недостачи и недоведения дела до суда.

– Садись в машину, Акулина! Разве так дела делаются? Ты думаешь, я всегда буду прощать твои недостачи? Не сто рублей, тысяча… Женщина, ты плохо кончишь! – шеф не кричал, но от низкого и в то же время убийственного приглушенного его тона бросало в дрожь.

– Извините меня, я не знаю, как это… – всхлипнула красная подчиненная, а Бородин уже не слушал, отстраненно наблюдая за благоухающим бело-розовым садом, разведенным прямо у ворот потребительской конторы.

– Знаешь, Вильма, за ворованное всегда приходится отвечать дважды… Смотри, как яблони цветут в этом году! Будет знатный урожай!

С детства он любил цветущие сады, еще с тех пор, когда маленьким мальчиком довелось гостить у родственников на даче в Кунцево. И стоял там на горе двухэтажный деревянный особняк со всеми коммунальными удобствами. До революции это была дача банкира Адольфа Юнкера, а при советах там соорудили сельсовет. Особняк совсем не был похож на неказистую деревенскую избу, к которой так привык Марк. Величественная постройка изобиловала множеством открытых резных террас, на которых взрослые степенно пили чай, наслаждаясь ароматами цветущих плодовых деревьев. Как-то с мальчишками залез он в сад за яблоками. Марк испугался поначалу, что влетит от изловившего его сторожа, другим-то удалось убежать, однако старик отвел мальчишку на террасу, где смотрители сельсовета напоили его чаем с вареньем да угостили яблоками. На всю жизнь Марк запомнил тот стыд, который испытал за, казалось бы, невинное воровство яблок.

Сам Марк Наумович Бородин родился в бедной еврейской семье в белорусском местечке Славное через пять лет после Октябрьской революции. Родители его, простые труженики, без академических степеней и образования, слыли честными, добрыми и порядочными людьми. Шестерых детей, в том числе одного приемного, воспитывали в тяжелом труде. Марк с малолетства ездил с отцом на заготовку дров, косить сено, а сестры помогали матери в домашней работе. Как только началась война, девятнадцатилетний Марк, не дожидаясь грядущей оккупации Беларуси, моментально организовал отъезд родных на телеге с единственным узелком пожитков. Большой дружной семье пришлось покинуть дом с нажитым добром и скотиной, чтобы три месяца скитаться по лесам, прячась от фашистов и спасаясь от бомбежек. В конце концов семья Захара Бородина оказалась в эвакуации в Курганской области, а Марк с семью классами образования и полученной специальностью слесаря ушел на войну защищать Родину. За ним последовали приемный брат и сестра Зоя.

Марк служил в разведроте, на фронте вступил в ряды КПСС. Освобождал Украину, Румынию и Венгрию, дошел до Берлина, и когда худой и лопоухий парень с глубокими черными глазами возвратился домой, на его груди сияли три медали и орден «Красной Звезды». Оказалось, что во время войны дом в поселке Славное разбомбили, и вернувшейся из эвакуации семье пришлось на несколько месяцев поселиться в холодной землянке. Вскоре он стал председателем колхоза, поступил на заочное отделение Московского кооперативного техникума и женился на скромной девушке, которая в годы войны тоже бесстрашно сражалась с врагом. У Марка Наумовича и его жены Сони родились три дочери.

Талантливого руководителя, настоящего хозяина трудно было не заметить. Став председателем Толочинского райпотребсоюза Витебской области, Бородин быстро вывел некогда убыточное предприятие на ведущие рубежи. И тогда Марку Наумовичу предложили возглавить Оршицкий райпотребсоюз. Но ему ли бояться начинать все сначала?

Председатель Оршицкого райпотребсоюза объездил с водителем три семьи родственников кассира Акулиной, страстно убеждая их помочь Вильме избежать наказания и погасить выявленную недостачу. Кто сто рублей, кто двести – так и собралась половина необходимой суммы. Остальное Марк Наумович приказал доложить из своего личного «фонда» и отправился в заготовительную контору!

5

Заведующий овощным складом заготовительной конторы Ефим Ильич Рыжиков, услышав дребезжащий звонок телефонного аппарата, долго смотрел на него в раздумье: снимать трубку или нет. И все же настойчивость абонента взяла верх.

– Алло, Рыжиков у аппарата!

Услышав знакомый грубый женский голос, Фима вспотел.

– Да, Вера Андреевна, простите великодушно, позавчера я чертовски устал и заснул прямо в машине… Да не вру я… Ну зачем вы так? Помилуйте, голубушка…

Фима положил трубку, опустившись на стул. «Вот привязалась, как банный лист. И не похож я на мужчину ее мечты. Чего ей надобно? Отомстит она мне… как же», – бурчал себе под нос Фима, не заметив, как в кабинет зашел Бородин.

– Что, Фима, какие-то проблемы?

– Доброго здоровьица, Марк Наумыч, все хорошо.

– Огурцы привезли?

– Конечно!

– Веди! Показывай!

На овощном складе пахло свежестью – в небольших деревянных ящиках красовались крепкие весенние зеленые огурчики с пупырышками, появившиеся в заготовительной конторе на несколько недель раньше других регионов. В стране тотального дефицита система кооперации при умелом руководстве давала неплохие результаты.

– Сегодня же, Фима, отгружай и пускай в торговлю! Проконтролируй! Кто там тебе жизнь омрачает?

– Так я это, глупость по пьянке сморозил…

– Почему-то я не удивлен. Сам разберешься?

– Да-да, разберусь, не волнуйтесь!

– Смотри мне, глупость он сморозил! Меньше на баб заглядывайся при жене-красавице! Вот что: пока я по делам поезжу, ты тоже в командировку отправляйся, к празднику надо затариться, «фонд» пополнить, так сказать.

И правда, после обеда заслуженный работник советской торговли и общественного питания, обладатель двух почетных грамот Верховного Совета БССР Марк Наумович Бородин вместе со своим верным водителем отбыл в далекую поездку в Закарпатье. Путь предстоял неблизкий – руководителя, сумевшего за несколько лет из отстающего Оршицкого райпотребсоюза сделать передовое предприятие в системе кооперации СССР, пригласили на праздник кооператоров в Ужгород. Родись этот человек в другое время и в другой стране, заработал бы миллионы. А пока и ему было чему поучиться у коллег, живущих в приграничных западных районах Советского Союза.

За окном мелькали зеленые луга, серые деревенские постройки, их сменяли глубокие белорусские леса и озера.

– До чего красиво, Сашка! Глаз не оторвать! И почему в такой богатой стране люди живут, будто рук и ног у них нет?

– Почему же нет?

– В магазинах такое убожество, везде пустые полки, сплошные дефициты! Чего проще навести порядок в народном хозяйстве, ведь четверть века прошло, как война окончилась!

– Наумыч, это только у вас, если запланировали прирост полтора процента в год, он и получается. А другим ведь ничего не надо, только б на диване лежать!

– Ну, ты-то не лежишь на диване, всю жизнь, почитай, баранку крутишь!

– Мне скучно лежать на диване, хочется что-то доброе делать!

По мере продвижения на запад скромные деревянные белорусские хаты сменились традиционными украинскими с крышей, покрытой соломой, камышом или мелкой дранкой. Все чаще рядом с сооружениями привычного крестьянского двора теперь встречались церкви, сельские управы да корчмы. Марк Наумович то и дело просил водителя остановиться, чтобы сфотографировать причудливые четырехскатные крыши на стропилах, которые крепились на венцах сруба, или на продольных балках, положенных поверху стен.

– Ты смотри, Сашка, какая красотища! Давно мечтаю вот такую избу построить у нас да корчму в ней сделать! А вкусно-то как готовят! – восхищался Бородин, отобедав с водителем в придорожном кафе с высокой крутой крышей и искусно украшенной галереей – пристройкой вдоль стен.

– Да, удачно постройка вписалась в окружающую среду, и мельница рядом, и церковь! Ничего не скажешь! А вкусно, потому что не воруют, а готовят, как для себя!

Магазинчики вдоль приграничной трассы в Хусте, Заречье и Мукачево впечатлили настолько, что Марк Бородин тут же пообещал себе поднять оршицкие пункты общественного питания на небывалый доселе европейский уровень.

Проехав без малого 20 часов кряду, командированные остановились в гостинице в Ужгороде, чтобы утром стать участниками праздника кооператоров, основанного Международным кооперативным альянсом еще в апреле 1922 года, а заодно и перенять опыт Закарпатского облпотребсоюза на многочисленных предприятиях с мощным экономическим потенциалом.

Поближе познакомившись с закарпатскими коллегами, разумеется, Бородину захотелось посетить профильные магазины и рестораны, кондитерские цеха, производственные, перерабатывающие и заготовительные структуры, а вместе с ними заглянуть и на скотобойные пункты и рынки. Но главная задача была в том, чтобы лично и напрямую, в обход, так сказать, планового директивного хозяйства, договориться о первоочередных поставках в Оршицкий район овощной и мясной продукции Закарпатья и без свидетелей рассчитаться за поставленные ранние огурчики наличными.

6

– Аннушка, я дома! – с порога крикнул Фима. – Собери саквояж, меня в командировку отправляют!

– Куда, Фимочка, на этот раз? – вышла на крик Анна Ивановна.

– В Кишинев!

– О! Привези мне коньяк! И что-нибудь красивое… Да и к детям непременно заедь!

– Я как раз за коньяком туда и направляюсь, но к детям вряд ли успею.

– А ты постарайся!

– Хорошо, Аннушка, я попробую, – не стал спорить Фима по причине отсутствия времени и бесполезности дальнейших пререканий. Кроме того, внутри до недавнего времени верного мужа буйствовало чувство вины и проснувшейся совести, которую и самому хотелось загладить до неузнаваемости.

Несколько лет назад Марк Наумович для удовлетворения непомерных аппетитов чиновников создал так называемый «благотворительный фонд Бородина» в пользу власть имущих. И теперь перед грядущими праздниками подчиненные для его пополнения командировались в соседние республики для покупки икры, осетрины и настоящей воблы, отборного коньяка и главного атрибута советского чиновника – ондатровых шапок. На этот раз по заданию шефа Ефиму Ильичу предстояло пополнить складские запасы французским коньяком.

В буйствующем всеми красками лета Кишиневе Фима неожиданно быстро затарился дефицитным коньяком, успел-таки добраться до Леовского района и повидаться с детьми, радостно повисшими на отце из-за длительного расставания. Привязавшаяся к детям няня, Нонна Марковна, угостила Фиму отличным белым виноградным вином и изысканной долмой в виноградных листьях.

Уплетая за обе щеки, Фима поймал себя на мысли: «Как же хорошо детям на свежем воздухе отдыхать, питаться овощами и фруктами, но все же надо бы домой их забрать, а то совсем отвыкнут от родителей». После чашки чая с вишневым вареньем Фима вернулся в Кишинев для важной встречи с давним знакомым – антикваром.

Седовласый хозяин антикварной лавки, что много лет существовала на углу тихой улочки в центре города, торговал живописью, фарфором, редкими книгами и мебелью.

– Фима, сколько лет, сколько зим!

– И не говорите, Владимир Карлович! Как здоровье, как жизнь?

Фима по-свойски юркнул за разноцветную занавеску, отделяющую антикварную лавку от приватного уголка хозяина.

– Твоими молитвами, кряхчу по-стариковски…

– Чем порадуете, Владимир Карлович?

– Есть для тебя кое-что, оставил, как знал, что приедешь.

Старик подошел к обшарпанному комоду и, снимая с шеи шнурок с ключом, выдвинул верхний ящик. В банке из-под башкирского меда под солнечным светом блеснули золотые монеты.

– Ого! Настоящие?

– Обижаешь… Парижский монетный двор. Червонцы царской чеканки… 1867 год. Отличием от монет российской чеканки служила одна звездочка на гурте.

Присвистнув от удовольствия, Фима принялся разглядывать антикварное золото с вензелем императора. Двуглавый орел с коронами на невиданных прежде монетах смотрел на заведующего склада. Перевернув орла на решку, Рыжиков прочитал: «Золотник 39 долей чистага золота».

– И сколько здесь?

– Тридцать три червонца. Будешь пересчитывать?

– Ну зачем же, Владимир Карлович, как можно вам не верить? – машинально произнес Фима и так же машинально молниеносно пересчитывал червонцы.

Рассчитавшись с антикваром, Фима заботливо завернул банку из-под башкирского меда в грубую льняную ткань, сунул сверток в саквояж и поспешил к машине.

7

Марк Наумович, вернувшись в пятом часу утра из командировки в Закарпатье, в восемь уже был на работе. По обыкновению, если он слишком поздно возвращался из дальней поездки, приказывал личному водителю выспаться, а сам в контору шел пешком. Сегодня должен был приехать очень важный гость со свитой, и нельзя ни в коем случае ударить лицом в грязь. Передовое производство – Оршицкий райпотребсоюз планировал посетить Косыгин.

Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, вопреки расхожим мнениям, больше любил заниматься не политикой, а экономикой, хотя на вершину государственной власти его поднял самый настоящий политический «дворцовый переворот» в октябре 1964 года, когда от руководства был отстранен Никита Хрущев. Начав трудовую деятельность в потребительской кооперации, Косыгин считал необходимым реформировать всю советскую экономику, сделав ее более свободной для проявления всяческой инициативы. Для претворения задуманного в жизнь начал проводить довольно успешную реформу, которая получила название «косыгинской». Эта передовая реформа была рассчитана на значительное расширение самостоятельности предприятий, возможность материального стимулирования труда и децентрализацию планирования. Что бы впоследствии ни писали историки, восьмая пятилетка 1966–1970 годов оказалась самой успешной в советской истории, получив гордый эпитет «золотая». Именно Косыгину удалось наладить массовое производство товаров широкого потребления, тем самым впервые после победы над фашизмом сместив акцент с военной тематики производства.

Марк Бородин провел высоких гостей во главе с Алексеем Николаевичем по районному потребсоюзу, показывая складские помещения, производственные заготовительные и колбасные цеха, магазины и кафе. Косыгин был сдержан, иногда резок в высказываниях, но весьма прост, без словопрений, восхвалений и подхалимства. Простота была не наигранной, а являлась сутью его как человека. И дело не в том, что он питался в кафе вместе со всеми, а в поведении, обращении с окружающими.

Была еще одна черта – интеллигентность, которая отличала Косыгина от многих партийных деятелей. Без пресловутого хамства власть имущих. Такая же интеллигентность отличала и Марка Бородина. Глубокий взгляд больших черных глаз был спокоен, казалось, при любых обстоятельствах, даже при встрече самой высокой делегации. К тому же нос с горбинкой придавал некий аристократизм.

Разумеется, они понравились друг другу. Вечером в ресторане, закрытом на спецобслуживание, Косыгин отпустил партийную свиту, утомившую пустопорожней дискуссией на тему роста потребительской кооперации. Он был немногословен, эрудиция, основанная на колоссальном опыте, позволяла быстро ориентироваться в обсуждаемых вопросах. Единственное, чего ему не хватало, так это знаний о сельском хозяйстве. Да он этого и не скрывал.

– Ты, Марк Наумыч, здесь настоящий хозяин. Все-то у тебя налажено, коллектив сплоченный, прибыль стране отличная, и народ кормишь. Как это тебе удается?

Марк Бородин только хмыкнул в ответ, пожимая плечами. Близко посаженные глаза не радовались нечаянной похвале, напротив, источали невиданную, почти собачью тоску, как будто только ему было ведомо, в какой тупик идет набравший бешеную скорость поезд.

– Алексей Николаевич, можно я спрошу? Почему в нашей стране так стремительно развивается дефицит?

– Все непросто. Видишь ли, рост благосостояния граждан оказался выше роста производства потребительских товаров, что и вызывает дефицит. К тому же мои противники в советском руководстве считают реформы экономики едва ли не отходом от ленинских принципов.

– А как же тогда быть с программой КПСС перехода к коммунизму к 1980 году?

– Меня это не касается, я в этом деле не участвовал.

– Но цифры-то откуда взяли? Ведь это же должно было через вас проходить?

– Нет, со мной не советовались.

– По-вашему, есть другие цифры?

– Какая разница, мы все равно не выполняем то, что написано.

– Тогда откуда взялся 1980 год?

Косыгин, не любивший ни Хрущева, ни Брежнева, лишь молча указал пальцем на потолок и перевел тему:

– То, что я увидел сегодня, порадовало. Слышал много, теперь увидел. Твой райпотребсоюз стал передовым в стране, и я намерен представлять твою кандидатуру на звание Героя Социалистического Труда.

Марк Наумович был польщен. Не то чтобы он стремился к наградам, но то дело, за которое радел, отдавал лучшие годы жизни, рано или поздно должно было дать плоды.