Текст книги "Девушка для водолея"

Большая часть моих друзей-мужчин превратились в асексуалов или моралистов. Тем более, что широкий выбор способствует как конкуренции, так и пресыщению. Заняться сексом для них уже не равносильно попить кофеёчку. Они стремятся к совпадению характеров, интересов, целей, им нужна не просто любовница или заботливая мать, а равноправный партнёр.

– Но ведь было же что-то ещё?

– Он обесценивал все мои идеи, контролировал всё, что я делаю и чувствую, я ловила его на одних и тех же манипуляциях, и всё повторялось. По кругу. Он не менялся. Это мне приходилось подстраиваться изо всех сил.

Всё разваливалось. Я видела, как он лгал, как спал с другими женщинами. Я просила быть честным, а он не мог быть искренним даже с самим собой.

Но он бы никогда не принял мой обман. Мой незаканчивающийся роман с другим мужчиной. У мужчин для таких вещей двойная политика: все, что разрешено им, женщинам – недоступно.

– Немногие решились бы свернуть, когда пройдена большая часть пути. Хотя в аэропорту ты показалась мне сильно испуганной. У меня есть предложение.

– Предложение?

– Ты писала, что ищешь работу. У меня есть вакансия ассистента.

– А чем ты занимаешься?

– Я совмещаю психологическое консультирование и работу с телом. Слышала что-нибудь о методе телесно-ориентированной терапии?

– Да, – я киваю, – мать Марка – психотерапевт, мы часто обсуждали с ней новые методики в психотерапии. Но, кажется, она не считала это направление панацеей.

– Конечно, нет, панацеи не существует, поэтому мы стремимся для каждого клиента подобрать индивидуальный подход.

– Мы?

– Я работаю вместе с мужем. Но ассистент будет заниматься только организационной работой.

– Расскажи об обязанностях.

– Следить за нашим расписанием, сайтом, соцсетями, консультировать клиентов. Что-то вроде маркетолога, секретаря и волшебной феи одновременно.

– Думаю, с соцсетями я легко справлюсь. Это ведь была моя работа последние несколько лет. Писать статьи, привлекать людей, создавать что-то новое. А вот организационной работой я не занималась со времен университета.

– Что ты делала?

– Помогала другу с организацией концертов. Там я познакомилась с Леславом.

– Это тот парень? Твой перманентный роман?

Я кивнула. Инга сдвинула брови. А затем назвала сумму, и я задумалась. Предложение было очень заманчивым по деньгам, мне даже не верилось, что консультанты могут получать такие деньги.

– Что именно тебя смущает? Что ассистент должен жить с нами?

– Скажем, это не последнее «но».

– У меня два высших образования, одно – техническое, другое – психология, в прошлом году я прошла курсы по анатомии для массажистов при втором меде в Москве. И мне даже подарили настоящий человеческий череп. Он стоит у меня на полке, и я любовно зову его «йорик». Когда мне надоедают клиенты, муж или дочь, я закрываюсь в комнате с йориком. И, поверь, если бы я хотела позвать тебя в эскорт или вебкам, то сказала бы прямо: Соломия, не хотела бы ты поработать задницей?

Она отвечала даже на те вопросы, которые я привыкла не задавать из ложного чувства стыда.

– Я думаю, это не подойдет мне, Инга. Я не хочу жить в чужом доме. Моя жизнь и так с трудом принадлежала мне последнее время.

– Не отказывайся сразу. Всё может оказаться совсем не так, как ты думаешь. Просто приезжай к нам в гости.

– Хорошо, в гости можно – я нехотя соглашаюсь. – Может, в конце недели?

– Давай послезавтра.

3

– Вы же знаете, что такое бизнес в России, – я откидываюсь на спинку стула, не дожидаясь ответа следователя, – чтобы действительно зарабатывать, нужно работать 24/7. Они работали именно так. Это постоянный прессинг. Иначе не будет дохода, а клиенты уйдут в другое место. Но поймите, клиенты ценили их, буквально передавали из рук в руки, бережно. Но человек не может сделать больше, чем у него сил. Она отдыхала только чтобы восстановиться. Поэтому ассистент должен быть рядом, иначе от него просто не было толка.

– Они – это Инга с мужем?

– Да.

– А какое у Вас образование?

– Pr-технологии, я работала журналистом.

– То есть у Вас не было образования психолога? Почему она предложила эту вакансию Вам?

– На тот момент им не был нужен психолог, они искали организатора и координатора проектов. Человека, который мог бы вести сайт и соцсети, помогать в организации мероприятий. Я уже занималась этим. Но Инга действительно считала, что обучать лучше своих, и где-то через полгода я пошла на переподготовку.

– А финансовые вопросы кто решал?

– Инга и Саша.

– Инга сказала, что именно Вы чаще всего присутствовали на сеансах и ассистировали ей непосредственно при работе.

– Я присутствовала на многих сеансах, но не на всех. Во время обучения Инга брала меня практически на каждый сеанс, если клиент не был против.

В кабинете повисло молчание.

– Извините, можно стакан воды?

Сергей Александрович оторвался от монитора:

– Конечно, хотите чаю? Есть черный, зеленый.

– Зеленый, если можно.

Следователь был подтянутым, спортивным мужчиной, но казалось, что его тело занимает слишком много места, а слова буквально просверливают пространство. Я потерла виски пальцами. Быстрее бы все это закончилось.

Он достал из шкафа пару чашек. Послышались шум кипящей воды и шорох коробки, а спустя пару минут передо мной стояли чай и тарелка с печеньем.

– Сахар?

– Спасибо, я без сахара.

– Расскажите о самой работе. Как проходили эти сеансы? Что за люди обращались в центр? С каким проблемами? Александр, муж Инги, сказал, что она открыла какой-то особый метод, который даже прошёл сертификацию в Министерстве образования и считается авторской методикой. Я уже послал запрос в Министерство. Вы знали об этом?

Я улыбнулась. На белом краешке фарфора остался отпечаток губ цвета фуксии.

– Конечно, знала. Я проходила переподготовку именно по этой программе. Многие говорили, что она лишь интегрировала то, что уже было открыто до неё. Отчасти это верно, но Инга действительно талантлива.

– Что Вы имеете в виду?

– Она обладала редкой способностью чувствовать и понимать тело. Особенно внутренние органы, ткани, сосуды. Из таких людей получаются хорошие врачи. И это не просто знания, которые она приобретала в огромном количестве, это внутреннее чутьё. Её руки будто живут отдельной жизнью. К нам обращались разные люди. Чаще всего с сильной болью. В спине, голове, шее, да где угодно. С травмами, переломами, и конечно, дюди с психологическими проблемами.

В тот день Саша заехал за мной один. Высокий, хорошо сложенный мужчина с ямочкой на подбородке и большими голубыми глазами.

Мы проехали через весь город на север, постояли в небольшой пробке на выезде и свернули в частный сектор. Новый район недалеко от города с плохо развитой инфраструктурой. За коричневыми воротами оказались современный дом в стиле модерн и строгий ландшафт.

– Так, ну смотри. Где-то раз в две-три недели мы проводим сеансы за донейшн. Это открытые сеансы, что-то вроде семинаров, где другие люди могут посмотреть, как работает Инга. За сеанс обычно отрабатывается один человек. Людей бывает очень много. Это и клиенты, и коллеги: психологи, массажисты, врачи. Для принимающего, то есть для пациента, этот сеанс бесплатный, остальные платят за вход.

– Вы купили этот дом?

– Мы его построили. Так, пойдём внутрь. Сейчас пройдёшь из коридора в зал, около плетёного кресла внизу два свободных синих коврика – это наши, садись туда. Смелее.

Он оставил меня одну в коридоре, забитом чужими вещами. Сколько здесь пар обуви? Не меньше тридцати. Я сняла кроссовки и прошла по коридору. Где-то впереди слышалось мерное гудение человеческих голосов, похожее на гудение улья.

Передо мной открылась потрясающая картина: большой зал с панорамными окнами, полный людей. Они сидели на диване, креслах, спортивных ковриках. Молодые, старые, мужчины, женщины. С дредами. В очках. В дизайнерской одежде. С дорогими часами. Некоторые из них были похожи на профессоров, другие на хиппарей из бродячей коммуны или хипстеров. Их объединяло одно: они заворожённо смотрели в центр зала, где находились Инга и женщина средних лет в чёрном спортивном костюме.

Я села на коврик и вслушалась в их диалог.

– Да, это всё время один и тот же сон, всё время один и тот же.

Голос женщины слабый и мягкий, почти елейный, к лицу приклеена маска жалости, отчего она не вызывала сочувствия, напротив, ей хотелось отвесить хороший пинок. Через какое-то время рядом со мной оказался Саша.

– Что это за сон? Расскажи?

– Мне снится, что я беременна. Внутри меня ребёнок, и я чувствую его толчки. Живот уже большой, матка сокращается, как будто готовится к родам.

Женщина положила руки на живот.

– Во сне я сосредоточена на ребенке, на своих ощущениях в животе. Мне тревожно. А затем что-то происходит, всегда разное, или во время прогулки я падаю на живот, или меня начинает тошнить, но я оказываюсь в больнице и уже не чувствую шевелений.

– Ты сказала, что тебе тревожно, это ощущение как-то нарастает во время сна, раскручивается?

– Да. Сначала это небольшая тревога, затем она усиливается, потом происходит что-то плохое, и я впадаю в истерику. Начинаю кричать, звать на помощь.

– Ты помнишь, чем заканчиваются эти сны?

– Они всегда заканчиваются тем, что спазмы усиливаются, я чувствую схватки, но родов не происходит, и в этот момент на меня находит паника.

– Паника? Из-за чего? Из-за боли?

Женщина делает паузу.

– Нет. Не совсем. Скорее, из-за того, что я не могу понять, жив ли ребёнок. Это девочка.

– Ты помнишь эти ощущения? Спазмов перед родами. Тело может их вспомнить?

Она испуганно смотрит на Ингу, а потом затихает. В зале тоже становится тихо.

Что-то определённо меняется. Это было сложно объяснить. Самое пространство будто говорило, дышало и менялось вместе с этой женщиной и Ингой. Мы же были вовлечены, а не отстранены, хоть и находились за невидимой чертой.

– Да, я помню эти ощущения.

– Попробуй принять позу, в которой тело лучше всего помнит эти ощущения, в которой их можно усилить.

Женщина сгибает ноги и ложится на бок, а Инга садится рядом, со стороны головы.

– Спазмы?

– Да. Я чувствую их, будто схватки.

– Сильные?

– Терпимые.

Некоторое время она молчит.

– Мне больно.

– Что я могу сделать, чтобы тебе было легче? Дыши через боль, выдыхай туда.

Тело женщины принимает позу роженицы. Всё происходящее не было спектаклем и не казалось наигранным. Лица людей в зале были прикованы к сцене, и по многим можно было с уверенностью сказать: они ощущают то же самое – спазмы внизу живота. Их брови сдвигались, руки перемещались на живот, а верхняя губа слегка кривилась.

– Ты сказала, что тебя беспокоит ребёнок, ты хочешь знать, жив ли он?

– Да.

– Это девочка?

– Да.

– Ты бы хотела, чтобы она была жива? Или тебя беспокоит только само ощущение?

– Нет, я бы хотела, чтобы она была жива, это мой ребёнок. Мне кажется, меня тужит.

– Тужься.

– Не могу.

– Можешь. Как же ты тогда узнаешь, что с ребёнком всё хорошо?

Женщина стонет всё сильнее, и вдруг я замечаю, что её лицо сбросило маску жалости, а напряжение ходит волнами от головы к ногам. Снова и снова, схваткообразно появляясь и исчезая, и Инга вела этот процесс: она была одновременно и целителем, и повитухой, и сестрой-утешительницей, и мудрой матерью.

Я опустилась к себе в живот: доверие! Пространство было пронизано безоговорочным доверием. Не только между Ингой и принимающей. Впервые за много месяцев я почувствовала, что доверяю происходящему. Своему месту здесь. Инге. Путешествию на Балканах и всем тем людям, которые помогли мне пережить эти нелёгкие месяцы. Чувство благодарности переполнило моё тело.

– Меня тужит.

– Тужься!

Женщина мотает головой. Инга что-то говорит ей шёпотом, та тихо отвечает. В зале не слышно слов. Затем Инга садится в ноги, как это делает врач, принимающий роды. Кто-то подносит им плед. Женщина краснеет, а затем вскрикивает. Невидимая воронка схлопнулась. Её глаза закрыты, а тело сворачивается эмбрионом.

– Ты видишь ребёнка?

– Да.

– Он жив? Это девочка?

– Да. Она жива.

– Ты можешь взять её на руки?

– Да.

Женщина обнимает себя руками под пледом.

– Что ты чувствуешь?

– Я чувствую, что она в безопасности.

Я замечаю, как изменились её голос и больше всего – лицо. Расслабленное, со стёртыми чертами.

– Можешь её обнять? Дать ей почувствовать, что это она в безопасности?

Они с Ингой застывают, переговариваясь шёпотом. В зале висит тишина. Затем какой-то мужчина помогает ей подняться и аккуратно уводит за руку. Инга берёт с пола чашку, делает глоток и жестом дает понять, что готова отвечать на вопросы. Люди поднимают руки. Инга знает многих по именам. Саша говорит мне на ухо:

– На открытые сеансы приходит много специалистов и клиентов, но здесь есть люди, которые важны для нас и как клиенты, и как коллеги. Вон та пара, пожилая, на креслах – они врачи. В прошлом году благодаря им Инга практически бесплатно прошла анатомические курсы.

Вопросы следуют один за одним. Дом пустеет только к вечеру.

Мы сидим на диване, голова Инги на моем плече, и мне кажется, что она совершенно без сил.

– Лосось! – крикнула она.

– А где он?

– В холодильнике! Третья полка.

– Давай я сделаю, – я встаю и иду к холодильнику.

– Нифига.

Мы с Сашей смотрим друг другу в глаза. Как будто я нравлюсь и не нравлюсь ему одновременно. Мне не хочется наступать на его территорию.

– Ты устал. Просто посиди рядом с Ингой, мне несложно приготовить.

Он выдерживает паузу, не отводя глаз, а затем отвечает:

– Хорошо.

Инга садится за барную стойку и смотрит, как я управляюсь с лососем и овощами.

– Ну как твои впечатления?

– Это было круто. Я бы хотела узнать: все сеансы проходят так… странно?

– Нет, это редкий случай экзорцизма, – доносится голос Саши.

Они смеются.

– Нет, конечно, нет. Бывает и хуже! Эта женщина долгое время находилась в травмирующем браке. Мужчина нарциссического типа. Двадцать лет она была прислугой и любовницей по требованию. Родила ему двоих детей. Она практически не занималась своей жизнью, не работала, не имела хобби. Но несколько лет назад её тело отказалось жить в прежнем режиме. Оно сказало: или ты что-то с этим делаешь, или до свидания. Она попала ко мне и проделала огромную работу над собой, ушла от мужа, и вскоре после этого ей начал сниться повторяющийся сон про схватки.

– Ребёнок – это она сама?

– Это – часть неё. Он появился тогда, когда она начала самостоятельную жизнь. Первое время она жила на средства от сдачи квартиры, доставшейся ей после развода, но затем встал вопрос о поиске работы. А не работала она двадцать лет. Несколько недель назад она устроилась в одну фирму, и сон стал преследовать её каждую ночь, тогда я предложила отработать его на открытом сеансе.

– И она согласилась?

– Да. И это тоже стало частью процесса закрытия. У неё не было возможности спасовать.

– Ваш лосось.

Я ставлю на стол тарелки с лососем и овощами. Инга отрезает кусок и пробует.

– Ммм… бесподобно. Это бесподобный лосось. Слышишь, Саш? Сола, что ты думаешь по поводу работы с нами?

– Я согласна. Хочу попробовать. Но мне необходимо время определиться, испытательный срок.

Мы обсуждаем детали до глубокой ночи и выкуриваем по сигарете, после чего Саша предлагает меня отвезти.

– Тебе нравится Инга?

– Да.

– А я? Да я знаю, что я тебе не нравлюсь, говори, как есть. Но у тебя есть любопытство ко мне. Я тебя раздражаю.

Я поднимаю взгляд, он выглядит уставшим, таким, каким бывает человек, который мало спал несколько месяцев и много работал.

– Ты мне не нравишься, – я отвечаю правду.

– Ты тоже мне не очень нравишься, но нам необязательно нравиться друг другу. Главное, чтобы ты нравилась Инге, и чтобы вы могли работать вместе. Предыдущая девочка сбежала спустя несколько месяцев. Просто не будет. Но если вы сработаетесь, ты сможешь многому научиться.

Этот разговор кажется мне чересчур наигранным и даже странным.

Я поднялась в квартиру, чтобы разобрать чемоданы из поездки, и вдруг поняла, что так и не забрала вещи из квартиры Марка.

У меня было всё, за чем гонится большинство людей. Интересная работа, стабильность, горнолыжные курорты, по выходным – рестораны с сомелье. Всё спланировано и продумано на год вперёд. Марк специально подбирал такие места, чтобы можно было завестись от одних лишь названий. Алгарви, Палермо, Ибица, Канкун. Одни цели были достигнуты, другие, те, что повыше, – поставлены, а между ними бесконечная череда шагов, должная привести к успеху. Была ли я счастлива? Нет.

Сейчас нету ничего. Жизнь взяла своё. Жизнь – это хаос, и в этом хаосе я каждый день нащупываю внутреннее равновесие. Никто не виноват, если не оправдал чужих ожиданий. Любые отношения – прыжок над пропастью. Я могу поделиться своим временем, знаниями, телом, но я ничего не попрошу взамен. Сегодня я поняла, насколько благодарна произошедшему со мной за последние месяцы. Мой выбор – быть проницаемой оболочкой, даже если она проницаема для боли.

4

В жизни каждой женщины наступает момент, когда необходимо пробудить внутреннюю тёмную богиню, ту часть себя, который чужды слезливые человеческие чувства и слабости. Богиня ничего не знает о любви или жалости.

К ней попадают не для душещипательных разговоров, потому что она с лёгкостью уничтожит всё, что ей не нравится, всё, что слабо и должно умереть именно из-за своей слабости. Она напоминает, что магия рядом, всего в двух шагах от обыденности: можно приготовить обычную кашу или священный дар предкам, сжечь дерево в огне или создать из него амулеты.

Смерть и разрушение так же естественны и необходимы для жизни, как и сакральные знания. Поэтому к богине попадают для молниеносной и страшной инициации, но лишь те, кому достаёт отваги взглянуть в один мёртвый глаз.

Просыпайся же, тёмная. Ты нужна мне. На следующий день, вооружившись внутренней тёмной богиней, я отправилась в квартиру Марка, чтобы забрать остатки вещей.

Ничего не изменилось. Таким чужим может быть только место, где когда-то был счастлив. Я открыла шкаф и провела рукой по одежде. Шерстяные пиджаки. Рубашки. Пальто. Ощущение, будто касаешься вещей покойника. Резко отдернув руку, я принялась сбрасывать остатки своих вещей в чемодан.

Но через несколько минут послышался звук открывающейся двери, а затем шаги. Какого черта?! В комнату вошёл Марк.

– Что ты здесь делаешь?

– Забыл документы. Ладно, попросил консьержку позвонить, когда ты придёшь.

– Зачем?

– А ты как думаешь зачем? Мы не поговорили даже. Не объяснились. Ты просто сказала, что все кончено и уехала. Выставила меня идиотом. Хорошо, что мы не успели разослать приглашения. И это всё? Все так закончится?

– Уже закончилось.

– Ладно. Что ж, не уходи хотя бы с работы. Можешь работать внештатно. Или перейти в другой отдел.

– Я уже нашла новую работу.

– Быстро. В другом издании?

– Нет.

– Ты не думала, что любую форму заботы воспринимаешь как ограничение?

– По правде сказать, нет.

– Ничего не расскажешь?

– Про работу? Это организационная работа. Ассистентом в одной фирме.

– Больше не будешь писать?

– Буду. Но только то, что я хочу. Уйду на фриланс. Начну книгу. Какая разница.

Мне не хотелось смотреть ему в глаза. Это должен был быть страх, но мне было стыдно за то, что я не оправдала ожиданий.

Когда я впервые увидела Марка, то подумала: вот он – супер-сладкий торт. Лакомый десерт, от которого затошнит после двух кусочков. Есть мужчины, подобные яду: не нормировав дозу, можно отравиться. Я давилась, но упорно продолжала есть. Он был как платье, которое мне не подходило.

«Возьми интервью у этого-то *рена. Предложи ему выпить кофе. Он любит кофе». Или «На следующие выходные мы едем в Прагу. Это не обсуждается».

Он легко находил в людях их слабые стороны. Для работы – прекрасно, для любви – удушающе отвратительно.

Мы с ним из разных, почти параллельных вселенных, которые в один день пересеклись. Я помню детство с заштопанными колготками и единственной парой кожаных туфель. Мать кроила одежду из «Бурды», на время взятую у знакомой швеи. Она всего добилась сама. Мать-одиночка, днём – повар в столовой, вечером – студентка юридического. Даже отчим, известный адвокат, прошёл все ступени от армии до помощника прокурора, затем был прокурором на Урале, и только потом приобрёл статус адвоката и собственное бюро.

Семья Марка жила на одни доходы с недвижимости, но тот умудрился построить блестящую карьеру на харизме, не используя связи, а за спиной не было той самой женщины, которая его «сделала». Потрясающе притягательно.

И мне казалось, что эта уверенность, способность к контролю над ситуацией и самим собой связана с деньгами. В его взгляде читалось самоуверенное: «Я могу позволить себе это». Бизнес-классы. Горнолыжные курорты. Воскресное шампанское в Риме и рестораны с сомелье.

А ещё у него была женщина, которую он не мог забыть почти десять лет. Какая-то чокнутая, полусумасшедшая наркоманка, которая подсадила его на кокс и таскала по закрытым вечеринкам.

– Что это была за женщина! Она могла заставить делать кого угодно и что угодно. Умела себя подать. По ней невозможно было определить то ли она от папика, то ли бизнес, то ли актриса. И каждый новый день – сумасшедший, – произносил он с ностальгической тоской.

Спустя год их отношений она утомилась и нашла нового юного парнишку, слабоумие и отвага, а ещё пять лет спустя разбилась насмерть со своим любовником в Бразилии.

Марку многое было скучно. Сдержанность в нём не менялась, а слетала, сразу переходя в ярость или экзальтацию. Всё было доступно. Вечеринки. Женщины. Путешествия. Всё, кроме своего собственного нутра.

Незнакомые люди врывались в нашу жизнь, растаскивая хаос дорогой обувью. Чужаки в ярких платьях и костюмах. Дизайнерские часы. Модные тачки. Что их всех объединяло? Патологическая неспособность отпустить себя.

Такое ощущение, что я находилась с людьми, у которых есть всё, кроме себя, поэтому шесть дней в неделю они добровольно сидят в горящем котле или костюме на три размера меньше.

Да, я рано содрала с себя чужие эмоции и желание соответствовать, и за ними скрывались истинные ощущения. Я не из тех женщин, кто выпекают пироги по выходным и разбирается в интерьерных тканях. Меня не привлекает мещанский уют. Может быть, я не готова ринуться в джунгли Амазонии в чем мать родила, жить на необитаемом острове или писать картины с огромными вагинами во весь холст, уверена, они имели бы успех, но ещё меньше я готова впасть в уныние из-за того, что не вписываюсь ни в какой формат. Я не хочу соответствовать чужим ожиданиям.

Это и привлекло Марка. Это же его и отталкивало. Мы ругались. Били посуду. Спорили. Сначала уходила я, потом – он. Потом никто не уходил. Мы просто мирно расползались по разным углам.

Вы наверняка слышали пару-тройку историй о жёнах достопочтенных инженеров, докторов и топ-менеджеров, которые сбежали из семей, как бы сказала моя бабушка, в поисках приключений не на то место. Кто знает, что с ними случилось? Они действительно могли плохо закончить. Связавшись не с тем мужчиной или пустившись во все тяжкие. А могли найти свой путь и дорогу к реализации. Чаще всего таких женщин отшвыривают даже не на периферию, а за изгородь социальной жизни, отметив ярлыками «проститутка», «сумасшедшая», «дикарка».

Если женщина не следует общественным стереотипам, в обществе она окажется белой вороной даже среди «своих».

Мне быстро открылась его теневая сторона. Он отчаянно пытался закрыть дыру внутри себя. Засовывал туда ненужную информацию, людей и алкоголь. Не те отношения. Не тех женщин. Я доставала оставленные ими ниточки из его спины, шеи и плеч и слушала, как в ночной тишине менялось дыхание. Диафрагма принимала естественное положение, холмы грудной клетки покорно и ритмично вздымались. Я следовала за этим больным молитвенным голодом, он смотрел щенячьими глазами.

А потом всё заканчивалось: голод был временно заглушён. Он объявлял презумпцию собственной свободы. Приписывая моей чувствительности форму истеричности.

Нет, я раскрыла этот голод, чтобы не быть чужой пищей. Смотрела в эти глаза. Ни извинения, ни жалости. Он продолжал бороться с собой – я смогла выбрать себя.

– Когда эти люди уйдут?

– Чем они тебе мешают? Мы видимся раз в месяц.

– Тем, что они приносят с собой кокаин!

– Я его не нюхаю.

– Иногда нюхаешь.

– Мы все убиваем себя. Кто-то пьёт, кто-то курит травку, у кого есть деньги – нюхают. Несчастная любовь убила больше людей, чем это, детка.

– Неплохое оправдание для мужчины тридцати четырех лет от роду. Тебе скучно.

– Да, мне скучно.

– Так сделай что-нибудь.

– Что я должен сделать? Я и так делаю всё. Работаю. Путешествую. Что я не делаю?

– Ты не пытаешься найти себя. Ты не пытаешься быть счастливым.

– Иногда мне кажется, что ты переносишь на меня свои проблемы, Соломия. Если хочешь пуститься в поиски – пускайся. Увольняйся, едь в Индию или куда ты там хотела, а я буду сидеть и ждать, пока ребёнок наиграется!

– Я хотя бы не разрушаю себя.

– Тогда не говори мне, что делать.

Чего стоил один только холодно-снисходительный взгляд его матери. О, эти великие матери… защитницы семей. Женщины за сорок. С сумочками furla, в элегантных пальто. Уставшие глаза и припудренные Guerlain морщинки. Глаза, в которых нет счастья, одно только спокойствие, уверенность в себе и отпечаток страха за детей. Что они получили взамен, положив свою жизнь на алтарь семейного благополучия? Этой тихой гавани, где греется вскормленное счастье детей, полное недовольства, и вздымающиеся амбиции мужа. Непоколебимое спокойствие? Циничный взгляд на самые ужасные вещи, происходящие вне семьи? Эти волчицы знают, как вырвать последний кусок мяса из пасти хищника и кинуть его детёнышам.

Я всегда считала, что мужчина в жизни женщины – показатель. Показатель её непроработанности и несамодостаточности. Неважно, будет ли это один мужчина или разные, входящие в её жизнь, давить они будут на одно и то же, вздымать одну и ту же, не вытащенную, не проработанную волну изнутри. С каждым разом всё сильнее. Волну негодования, бессилия, злости, обиды за то, что не поддержал, за то, что не дал любви, защищённости, стабильности, изобилия, страсти. Волну детской инфантильной требовательности. Он поднимет то, что покоится в самой глубине. В мужчине женщина может увидеть, как в зеркале, отражённое «я» нерешенных проблем и уроков, до решения которых так и не доходили руки: там её страх быть отвергнутой, ненависть к мужчинам, обида на мать и огромная, незалатанная дыра, требующая любви, восполнить которую она может только самостоятельно.

Но женщина видит чудесный эликсир исцеления в любви мужчины – и как только первый флёр любовной химии развеивается, начинается вовсе не битва мужского и женского, начинается шторм, в котором она – корабль, дрейфующий на волнах своего бессознательного. И в минуты затишья она либо сбегает, либо обвиняет мужчину во всех своих бедах. Единственное, что ей нужно – это заглянуть внутрь себя, он – лишь зеркало.

Марк вытаскивал из меня незавершённый подростковый бунт, желание отстаивать свободу и право быть собой даже в самых грязных уголках души. Это не было инфантильным «любите меня такой, какая я есть», это было желанием расти самостоятельно, избегая оценки через призму мужского взгляда. Его контроль дал мне понять, насколько я свободна, а обесценивание – насколько я ценю саму себя.