Текст книги "Бен и Мариэль"

– Почему ты улыбаешься? – игриво спросила Маковка.

– Мне хорошо с тобой, Мариэль. Нравится вспоминать, как мы гуляли здесь. Мы и сейчас вместе, и я надеюсь, так будет всегда.

Сердце Мариэль трепетно забилось в сладкой истоме: Бен все помнит, дорожит этими днями не меньше, чем она! Они в сотый раз проходили по знакомым местам и не переставали удивляться архитектуре – великому наследию кельтской цивилизации, кое-где сдобренной испанским и французским влиянием.

Все вернулось на круги своя, но судьба была беспощадна к Мариэль, которая так страшилась потерять привычный ход жизни. В один злополучный день она узнала, что ее посылают в Дублин продолжать обучение там. Ни ее слезы, ни бунт, ни уговоры не помогли изменить вызревшее решение миссис О′Бэйл. Оставалась неделя до отъезда. О, как убивалась Мариэль! Оставить Бена, Голуэй, маму, папу, Томаса, Касси – все, все бросить, все родное, к чему она привыкала, всю свою жизнь, прибыть в новый чужой мир, огромный город, где ты безлик. Там жил ее старший брат Тэд, приходской священник – именно он и станет ее помощником на ближайшие годы. Тэд был счастлив, узнав новость о приезде сестренки: с детства у нее медовый характер, и она проникнется к Богу так же, как и он в свое время. Кассандра же, напротив, была категорически против, но ее мнения никто не спрашивал – так уж повелось, что в их семье безраздельно властвовала мама, впрочем, не заходя на территорию главного хозяина; все, что касалось детей, они решали сообща, но доводы миссис О′Бэйл железно действовали на мужа. Кассандре же предстояло учиться в Голуэе. Несмотря на проросшие сорняки в ее грандиозных планах, Касси была настроена оптимистично: Голуэй в любом случае лучше, чем если бы она осталась в Бэнчизе, куда бы время от времени заезжал какой-нибудь монах учить ее латыни. «Однако то, как они поступили с Маковкой, – думала Касси о поступке родителей, – просто кощунство! Ранимую, любящую девочку, совсем еще кроху, оторвать от того, без чего она жить не может, – поистине отнять воздух!» Сама Мариэль долго не могла поверить в грядущее. Ей не нужен был ни этот Дублин, ни отменное образование – лишь те горячо любимые люди, о которых бы она заботилась день ото дня. Но нет, даже такого простого, легкого счастья ее лишают.

– Мамочка, я не хочу в Дублин! – почти рыдала Мариэль, когда за завтраком миссис О′Бэйл вновь подняла этот вопрос.

– И слышать ничего не желаю! Чтобы твои способности пропали втуне? Не выучить тебя в Дублине, когда есть дивная возможность, – просто грех.

– Но я не смогу жить там одна!

– Ну гляди, что за новость! Все могут, а ты нет?! Тем более что там будет Тэд – чтобы поддерживать и наставлять тебя. Я не хочу, чтобы потом, когда ты вырастешь, ты предъявила мне, что я совсем не занималась твоим образованием и не устроила твою жизнь.

– Но, мама, я не хочу, чтоб моя жизнь была такой! Я хочу быть здесь, с вами, с Беном!

– Будь у Бенджамина деньги, он бы тоже туда отправился, не глядя на тебя, но, детка, ты не можешь коверкать себе жизнь только для того, чтобы угодить Бену или своей детской привычке быть всегда подле него. Ты уже достаточно взрослая и должна понимать, что пришла пора устраиваться, устанавливаться как личность, завоевывать свое место под солнцем. Дружба с Беном только мешает тебе вырваться из этих рамок.

– Чушь! Все не так, все не то! Не то, не то!

Миссис О′Бэйл глядела на дочь во все глаза – похоже, и среди ангелов бывают мятежники. Ее девочка, нежная, ласковая, послушная, вдруг встала на дыбы. Безуспешно Кассандра утешала Маковку, рисуя ей прекрасные картины дублинской жизни, напрасно Томас приводил разумные доводы, уверяя, что четыре года пролетят очень быстро, тем более она наверняка сможет приезжать на каникулы, – мрачность и уныние полностью завладели Мариэль. Даже мистер О′Бэйл вдруг не вступился за дочь, оказавшись почти безучастным. «Что ж, наверное, меня разлюбили, раз они так легко отпускают меня, нет, не отпускают, а заставляют уехать, – горько думала Маковка, глотая слезы невероятной обиды. – Разве можно по собственной воле отпустить того, кто тебе дорог?! Да, я больше не нужна им…»

В последний раз увиделась Мариэль с Беном – весь день они просидели на крутом холме у залива, скользя взорами по влажной поверхности или по ровной травке зеленого луга, делясь самым сокровенным. Да, они будут писать друг другу, встречаться два раза в год, но это было слабым утешением. Мариэль уехала со страшной пропастью в сердце, дырой, откуда потянулась черная струйка и влилась в ее душу. Вот оно – семя великого бунта, посеянное рукой миссис О′Бэйл, которое с той самой минуты начало взрастать. Какие страдальческие строки читал Бенджамин: Мариэль устроилась, учеба пришлась ей по вкусу – потому что она занимала все время, так что некогда было размышлять над своей горькой судьбой; она писала об обычных вещах, но за простыми словами скрывалось какое-то зловещее знамение – тень жесточайшей обиды. Да, Маковке пришлось подчиниться, когда вся она была свободной, поступиться своими принципами, свернуть с милой сердцу дорожки на Проспект Маминых Желаний. Это дорогого стоило, Бен знал. Он всячески подбадривал ее, не желая слушать ее извинений за отъезд, за крах всех планов, – ведь за всех решила миссис О′Бэйл, так уж если на ком и была вина, так это на ней.

Приехать на первые каникулы у Мариэль не получилось, и это стало не менее сокрушительным ударом по ее сердечку. Ироничное смирение, доходившее до упрямства, вышло в характере Мариэль в те годы на первый план. Осознание несправедливости и ошибочности маминых действий отражались таким специфическим способом. Бен не реагировал на это. Он старался быть таким, каким всегда бывал с Маковкой. За год в его жизни многое произошло: теперь он участвует в скачках, работает на мебельной фабрике, иногда ходит в школу. Мариэль занимается балетом и участвует в музыкальных концертах университета. Многие прочат ей блестящую карьеру пианистки. Ей даже сделали неплохое предложение касательно ее сольного концерта в Вене, но она отказалась, чем вызвала у Кассандры обличительную речь длиною в пять листов.

* * *

Прошло четыре года, в течение которых Мариэль так и не удалось приехать на каникулы, поскольку во время перерыва в учебе состоялись концерты, в которых Мариэль, по наставлениям мамы, должна была принимать участие в обязательном порядке. И вот, спустя столько времени, Бен получил письмо, знаменующее ее приезд. Он немедленно помчался в Бэнчизу, где его не видели с тех пор, как уехала Маковка. Новая горничная проводила незнакомого гостя в комнату, вызвав хозяйку, и миссис О′Бэйл, слегка постаревшая, не сразу узнала, кто перед ней.

– Бенджамин?! – удивленно воскликнула она, пошатнувшись, будто увидела приведение.

– Да, мэм.

– Что ж, прошу. Мариэль еще в пути.

Они уселись пить чай на веранде, то нетерпеливо посматривая на дорогу, то осторожно – друг на друга.

– Я смотрю, Бэнчиза процветает.

– Да, мы правильно сделали, что устроили ремонт. Теперь мы приглашаем гостей, даем званые вечера.

– В газете писали, что тут у вас проходил бал.

– О! – засмеялась миссис О′Бэйл. – Да, да. Наконец-то старушка Бэнчиза встрепенулась и зажила полной жизнью. Запланирован еще один бал, чтобы Мариэль выбрала себе жениха.

Бен дернулся при этих словах, но ничего не сказал. Хозяйка строила в голове фразы, с помощью которых хотела как можно деликатнее дать понять Бену, что он теперь не сможет быть вместе с ее дочерью. Вдруг Бен вскочил, поблагодарив за чай, и миссис О′Бэйл услышала стук копыт.

Вся семья кинулась к воротам, а Бен остался наблюдать с веранды. Не успел лакей слезть с козел, как дверца кареты распахнулась и оттуда появилась прекрасная девушка, облаченная в кремовое платье. Она вскинула голову – яркие губы раскрылись в улыбке, обнажив белоснежные зубы; длинные, чуть вьющиеся локоны скользнули по гибкому стану… «Мариэль, – прошептал вслух Бен и замер, – Эта взрослая девушка, с безупречной фигурой, высокая и стройная – моя Мариэль?» Бенджамин был поражен ее удивительной красотой. В животе у него как-то странно кольнуло. От волнения ему стало трудно дышать. «Как же теперь мне подойти к ней, такой красавице, королеве. Я измажу ее костюм. Да захочет ли она вообще обнять меня?» Он стоял в нерешимости – подбежать ему или же кинуться в укрытие. Вот зазвучал ее нежный, как первая весна, голос – прежний: «Мама! Папа! Касси! Том!» Она всех радостно обняла с пылким чувством.

– Ах, как здорово вернуться домой! Милая Бэнчиза! А где… – она осеклась, так как взор ее и сам уже нашел то, что искал. Бен почувствовал, как ее взгляд ворвался в самую его душу. Не было больше сил стоять и рассматривать невероятно близкое и одновременно новое, чужое существо, которое он так сильно любит! В одно мгновение они сорвались с места и что было сил кинулись друг к другу. Мощный, но сладкий удар столкновения – и он сжимает ее в объятиях, таких крепких, что трудно дышать! Спустя, пожалуй, минуту он выпустил ее и заглянул в глаза Мариэль, ее дивные морские глаза! Маковка плакала от радости – каждый день она представляла себе сцену их встречи после долгой разлуки, боялась, что они всего лишь пожмут друг другу руки, но нет! Ее Бен не такой – он любит страстно, с неистовством, с раздольем! Ах, столько лет прошло, но он не изменил своей натуре. Они разглядывали каждую черточку в лицах друг друга. Оба повзрослели, расцвели, и все же с их лиц не смылась печать прошлого.

– Шэннон, – обратилась миссис О′Бэйл к горничной, – Будь добра, завари свежего чаю.

Бен намеревался уйти, подумав, что хозяйке вряд ли хочется лицезреть его здесь, но Мариэль и слышать ничего не желала. Все расселись по местам, любуясь повзрослевшей красавицей, и поочередно рассказывали новости, которые не удалось изложить в письмах. Сама же Мариэль и говорить ничего не хотела – ей не о чем было рассказывать. Все эти годы она мучительно считала дни до возвращения. Бен сидел в углу, подавшись в тень, и, не притрагиваясь к чаю, из-под черных густых бровей внимательно изучал Мариэль, словно восполнял в памяти картинку, которая не столько выцвела, сколько приобрела новые тона.

– Значит, твои музыкальные успехи в становятся все грандиознее? – спросил мистер О′Бэйл, намазывая тост джемом.

– Да, после очередного концерта, который мы давали недавно, нескольким девушкам сделали предложение отправиться на гастроли по Европе. Представляете, я узнала об этом, когда уже стали подписывать контракт, даже не спросив моего желания, будто это само собой разумеется!

– Боже мой, Мариэль, это просто великолепно! – почти вскричала миссис О′Бэйл.

– Да, может быть, но я отказалась.

– Опять ты шутишь?

– Нет же! Для меня было важно поскорей вернуться домой. Столь замечательные планы на будущее, конечно, прекрасно, но это не для меня.

– Мариэль, я не понимаю, – озадаченно вскинула брови миссис О′Бэйл, – что за своенравие? Ты вообще дальше собираешься жить, жить полной жизнью?

– Собираюсь. Я выйду замуж, заведу детей, четыре или пять, и…

– О, начинается!

– Довольно! – скомандовал миролюбивый хозяин. – Полно толковать об этом и переливать из пустого в порожнее.

– Хорошо, – успокоилась миссис О′Бэйл, – замуж – так замуж. На балу ты выберешь себе жениха.

– Дорогая, – остановил ее муж, – давай послушаем, что расскажет Маковка, то есть Мариэль. Ведь она теперь у нас совсем взрослая.

Мариэль подняла разочарованный взор:

– Мне всего семнадцать. Я все та же девочка.

Воцарилось неловкое молчание, но Кассандра, которая чувствовала себя уверенно, проговорила:

– Конечно, Маковка, ты всегда останешься для нас малышкой, даже когда тебе стукнет сорок!

Мариэль с жарким любопытством все расспрашивала то Бена, то своих домашних, как они жили эти годы, чтобы завладеть хоть толикой того участия, которого ее лишили. Рассказывая о себе, она невольно устремляла взор вдаль, и, хотя она и улыбалась, глаза ее делались печальными. Только Бенджамин интуитивно ощущал ее тоску, словно они чувствовали сердцем, данным одним на двоих. Он и сам не мог забыть выстрела Судьбы, пронзившего счастливые дни, когда Маковку оторвали от радости жизни и отправили в столицу. Кто-то отдал бы полжизни, чтобы его судьба устроилась именно так, но не Мариэль. Для нее это было не что иное, как инкрустированная серебром и бриллиантами клетка. Спустя годы оковы спали, и забрезжила заря свободы, но чтобы из заточения вырвать душу, понадобится долгое время. С того переломного дня Мариэль сильно изменилась – Бен понял это еще тогда. Казалось, будто она увидела нечто страшное на своем пути, но свернуть с него было поздно, и она уставила взгляд в упор на приговор и, не отворачиваясь, все это время шла вперед. Она прошла через тернистую дорогу и теперь жаждала награды.

* * *

После чая семейство О’Бэйл и примкнувший к ним Бен перебрались в чудесный сад, что располагался на заднем дворе. Роскошные азалии прекрасно оттеняли дом, гладкую поверхность небольшого пруда рассекали два белоснежных лебедя – обстановка была самой романтической, но Бена с Мариэль повсеместно преследовали ее родные, не давая им побыть наедине ни минуты. Бен же просто сгорал от нетерпения открыть Мариэль душу, сказать, как сильно она ему дорога. Миссис О’Бэйл постоянно отвлекала на себя внимание дочери и не отдалялась от нее ни на шаг. Словно давая понять, что Бену здесь не место, миссис О’Бэйл говорила о семейных делах и рассуждала о том, как устроить будущий бал. Мариэль пару раз оглядывалась на идущих позади Бена и Томаса, которые уже третий раз обсуждали, какая выдалась прекрасная погода и как выросла Мариэль, но мама уводила ее в тень акаций и что-то темпераментно объясняла. Бен не мог слышать, о чем шла речь, но догадался, что миссис О’Бэйл сетует на неуместное пребывание здесь «чужака». Мариэль заметно помрачнела, но, поймав пристальный взгляд Бена, приняла беззаботный вид. Она что-то сказала маме в ответ и направилась прямиком к Бену, но уже не бегом, как она всегда это делала, а не спеша, по-аристократически. Бенджамин порывисто зашагал навстречу.

– Бен, покормишь со мной лебедей? – спросила она, заложив руки за спину и сверкнув глазами.

– После столь сытного завтрака мы не можем оставить птиц голодными, – улыбнулся Бен и пошел рядом.

Они поделили хлеб пополам и, смеясь, кидали кусочки поближе к лебедям, которые неохотно цепляли их клювами.

– Почему они такие вялые? – спросила Мариэль. – Неужто не проголодались?

– Они еще не проснулись. Эй, птички, завтрак в постель подан!

Мариэль звонко смеялась и взволнованно ахала, когда Бен случайно попадал прямо в лебедя. Один из них был заметно проворнее другого, и большинство кусочков доставалось ему. Мариэль изо всех сил старалась добросить кусочки хлеба до заторможенного лебедя, но первый все равно оставлял товарища не у дел.

– Думаешь, они влюблены? – обернулась Мариэль к Бену, отряхиваясь от хлебных крошек.

– Один из них явно влюблен в тебя. С таким неистовством поедать лакомство из твоих рук!

Мариэль озорно рассмеялась и, вдруг замолчав, перевела взгляд с Бена на озеро, затем обратно и, наконец, совсем опустила глаза.

– Но, знаешь, я его понимаю, – серьезно сказал Бен и взял руки Мариэль в свои. – Я очень скучал по тебе.

– Я тоже скучала.

– Мариэль, я и не знал, что…

Внезапно подошедшая миссис О’Бэйл не дала Бену договорить. Он скривился в сердцах и подумал, что действия таких людей, которые срывают «подходящие моменты», должны караться законом. Бен не стал продолжать, но руки Мариэль не выпустил.

– Прошу прощения! Дорогая, мы с Кассандрой отправляемся в лавку мадам Террон за лентами. Поедем с нами! Заодно подберем тебе шелков для бального платья.

– Мама, ты же знаешь, я на дух не переношу эти тряпичные магазины. Я полностью полагаюсь на ваш с Касси вкус.

После долгих уговоров и пререканий был найден компромисс: в крайнем случае съездить за нарядами на следующий день. После того как Мариэль пообещала это, миссис О’Бэйл удалилась, хотя и с неохотой, что со всей определенностью было отражено в ее неспешной походке.

Момент был упущен, и Бен и Мариэль принялись болтать, стоя друг против друга, о всяких пустяках, то и дело заливаясь смехом. Несмотря на обстановку веселья, которая всегда расслабляет нервы, Мариэль чувствовала в себе трепетную дрожь. Она старалась выглядеть спокойной и надеялась, что Бен не чувствует, как по ее венам бежит напряжение. Бенджамин рассказывал что-то, что Мариэль старалась услышать, но не слышала, так как полностью была поглощена тем, что Бен проделывал с ее руками. Он то гладил ее ладони, то сжимал в своих сильных руках, то перекладывал из одной в другую, то брал за кончики пальцев, то захватывал всю руку. У Мариэль внутри все сжалось от нового, неведомого чувства. Это было так необычно. Ведь раньше они с Беном каждый день гуляли, взявшись за руки, но в детстве от этого чувствовались лишь уют и защита, а сейчас ей казалось, что еще одно поглаживание – и она упадет в сладкий обморок.

Они гуляли по саду, вспоминая прошлое, пока не стемнело. Тогда перед ними появилась миссис О’Бэйл с выражением обиды на лице и выразила надежду, что назавтра Мариэль проведет побольше времени с родными, которые так и не дождались ее и уже готовятся ко сну. Бен понимал, к чему она клонит, и хотя отчасти он привык к этому, все же холодное обращение его задело. Тем не менее, он постарался не подать виду.

– Извините, миссис О’Бэйл, это моя вина.

– Ничего, Бенджамин, думаю, ты уже взрослый и умеешь делать выводы.

Бену пришлось попрощаться. При недружелюбно настроенной хозяйке дома он не мог даже обнять Мариэль на прощание, и она постеснялась при маме протянуть ему руку для поцелуя.

Дома у Бена тут же возникло желание вернуться, чтобы снова увидеть Мариэль, но разум удержал его. Всем, что случилось за этот удивительный день, Бен поделился с отцом, но он не смог передать, насколько Мариэль была прекрасна. Больше всего Бена порадовало, что она ничуть не изменилась – ни внутренне, ни даже внешне. Если не брать во внимание ее женскую фигуру, она полностью походила на саму себя в детстве: те же пышные волосы, ниспадающие до самой талии, те же удивительные глаза, светящиеся добротой и детским задором, та же улыбка, почти никогда не сходившая с лица, сомкнутые губы, мечтательный взгляд – все это было так знакомо и естественно, но ни у кого из девушек, которых когда-либо встречал Бен, не замечал он этих примет. В голове стучал ласковый голос Мариэль, и Бен никак не мог отогнать ее образ. Он смущал его, манил к себе, завораживал и заставлял сердце сжиматься от приятной боли. «Нет, это не просто друг моего детства, – сказал себе Бен, – она для меня значит куда больше. Я люблю ее». Бенджамин удивлялся странному устройству жизни: одни люди и в сорок лет остаются одинокими, другие ищут свою любовь, то сходясь с кем-то, то разбегаясь, а он нашел ее уже в восемь лет! «И спасибо Богу, – воздел он глаза к небу, – что я понял это с самого начала и не потерял ее». У Бена на глаза навернулись слезы радости, ему хотелось целовать землю, прославлять Господа и Судьбу, обнять любую божью тварь, закричать «спасибо» на весь мир. Он пообещал себе, что завтра непременно пойдет в церковь и поблагодарит Небеса за дарованный ему рай на земле. Конечно, еще он вознамерился пойти туда из-за Мариэль: уж она точно приедет туда.

* * *

Кое-как пережив самую долгую в своей жизни ночь, Бен, одевшись опрятно, отправился в путь. Тем временем миссис О’Бэйл высказывала мужу свою неподдельную тревогу относительно дружбы их дочери с испанским мальчишкой сомнительного происхождения. Он беден. Его родители, бросившие его в младенчестве, непонятно кто: то ли пьяницы, то ли разбойники с большой дороги. Приемный отец тоже когда-то промышлял нечистым делом, да и сам Бен не отличается ни манерами, ни деликатностью: заявился к ним без приглашения, просидел целый день, обращается с Мариэль как с деревенской простушкой да еще и питает на свой счет какие-то иллюзии! Конечно, они знают Бена с детских лет, и он был славным мальчиком, но… бог весть, какой он теперь; да и потрясение и ужас, что он не забыл Мариэль, его внешность, в которой таилось что-то дьявольски манящее и властное, тот факт, что он стал взрослым, и главное – разговор из прошлого, когда она успокаивала сестру, что пройдет детство, и Бен исчезнет – уверенность, которая рассыпалась в прах, – все это неимоверно пугало миссис О’Бэйл и доводило чуть ли не до паники. Но она боялась запрещать дочери видеться с Беном, чувствуя, что это может привести скорее к разладу в их семье, чем в этой парочке. А посему она отправилась в церковь с главной целью: вымолить у Бога защиту для дочки и с просьбой, чтобы он отослал Бена подальше от них.

Бен стоял довольно далеко от Мариэль, но прекрасно видел ее утонченное лицо. Она глядела в книгу, и ее губы еле слышно шептали молитву. За всю службу Бен ни разу не перевел взгляда с нее на священника или еще куда-то, но она ни разу не обернулась назад, в его сторону. По окончании службы Бен выскочил из церкви и, спрятавшись между деревьями, стал ждать. Многие люди не спешили расходиться, а образовывали кружки и беседовали друг с другом. Семья О’Бэйл тоже повстречала знакомых и остановилась поговорить. Это были две дамы, которые обняли Мариэль и не без хохота сказали ей, что в последний раз видели ее совсем крошкой. Затем они переключились на миссис О’Бэйл и, вереща, принялись рассказывать наперебой об их общих друзьях. Мариэль шагнула в сторону и, сорвав ромашку, начала по одному обрывать лепестки. Бен подозвал проходящего мимо мальчика и попросил передать записку даме в голубом. Милый малыш мигом согласился и подлетел к Мариэль. Она поразилась и развернула листок. По мере того как она читала, улыбка на ее лице становилась все шире и шире. Она подняла голову, чтобы оглянуться, но Бена нигде не приметила. Семейство О’Бэйл зашагало к дому миссис Кинди, а Бен, выйдя из укрытия, тоже побежал к себе, страстно желая, чтобы настал полдень, ведь в записке значилось: «Дорогая Мариэль, я умру, если не обниму тебя сегодня! С огромной надеждой буду ждать тебя на городской площади в 12.00. Надеюсь, вы еще не уедете. Бен».

Аккуратно срезав стебли маков, которые Бен с большой любовью выращивал специально для Мариэль, он сложил цветы в букет и перевязал их лентой.

– Как хорошо, что все-таки удалось их вырастить, – сказал Бен, обращаясь к отцу.

– Да, наверное, Мариэль придет в восторг, если, конечно, не забыла свою причуду.

– Нет, папа, Мариэль ничего не забывает.

– Она хорошая девушка. Ты приведешь ее к нам сегодня?

– Если она вообще придет. Может статься, что ее сделают затворницей.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Ну, удачи, сынок!

– Спасибо, пап. Не скучай.

Быстрым шагом Бен добрался до назначенного места и, ожидая, отстукивал башмаком ритм мелодии, доносившейся из соседнего кафе. «Как хорошо, что на заводе недавно выдали зарплату, – радостно думал Бен, – теперь в кармане есть пара шуршащих бумажек». Конечно, пригласить Мариэль в ресторан он еще не мог себе позволить, но на неплохую пиццерию они вполне могли рассчитывать.

И вот показалась Мариэль. Хотя еще не пробило двенадцать, она бежала, но, заметив Бена, перешла на шаг. Бен вручил ей букет и, подняв на руки, закружил в радостном вихре.

– О, Бен! Я так рада!

– Наконец-то мы вместе!

– Правда, мне пришлось сбежать.

Бен аккуратно поставил Мариэль на землю, будто дорогую вазу, которую боялся разбить, и бережно взял ее за руку.

– Тебя будут искать?

– Не должны. Я оставила записку, чтоб не вмешивались в мою жизнь. Мама убьет меня.

– Да ты еще та своевольница!

– Да уж, в детстве я была более послушной. Вот глупая.

Они рассмеялись.

– Где ты нашел маки, ведь они не цветут сейчас? – изумленно спросила Мариэль.

– Для тебя я достану их даже зимой! Куда бы ты хотела сходить, Мариэль?

– Угадай! – лукаво произнесла юная красавица.

– В театр?

– Нет.

– В кондитерскую?

– У-у, – замотала она головой, забавно прикусив нижнюю губку.

– Не поверю, что ты откажешься от сладкого!

– Ладно, ты прав, забежим туда вначале, – засмеялась она.

– Может, в парк?

– Не-а! Туда, где было наше…

– Наше первое свидание?

– Да! – радостно закивала Мариэль, и она была так хороша в эту минуту.

– Думаешь, та крыша нас выдержит?

– Проверим!

Наверняка эти двое казались прохожим полными безумцами, когда сидели на крыше, умирая со смеху, но им было абсолютно все равно, что о них думают.

– Как в старые добрые времена, – смакуя, проговорил Бен, охватив взглядом озеро.

– Да, только мы стали немного больше и вместо слюды теперь у нас конфеты, – улыбнулась Мариэль.

– Вообще-то я захватил с собой нашу любимую закуску, – Бен с самым невинным видом достал из кармана черные кусочки слюды.

– С ума сойти! Бен, как ты догадался?

– Наверное, у нас с тобой одни мысли.

– Ты потрясающий! Позволь мне кусочек.

– Лучше положи на память в карман, чем в рот. Теперь-то мы знаем, что они отнюдь не полезные.

– А разве нам не все равно?

– Мне не все равно, я хочу, чтоб ты была здорова, поэтому съем только я.

– Эй! А мне важно твое здоровье, так что ты тоже останешься голодным, да и это будет честно.

– Никто не останется голодным. Вон едет мороженщик!

– Ты полагаешь, он обслужит нас?

– А чем мы хуже остальных?

– Ну, хотя бы тем, что мы не совсем на земле.

– Придется мне спуститься на землю…

– С небес.

– Точно! Но я вернусь.

– Я буду ждать.

Бен спрыгнул в два счета и, подбежав к торговцу, заказал два конуса: с клубничным мороженым для Мариэль и карамельным для себя. Дотянувшись до Мариэль, он передал ей лакомство, а затем забрался сам.

– Ты помнишь, что клубничное – мое любимое?

– Конечно. Да и что в этом удивительного?

– Обычно мужчины не запоминают такие мелочи.

– Надеюсь, это не означает, что я не мужчина.

Бен и Мариэль рассмеялись.

– Ты мужчина, да еще какой!

– Самый что ни на есть типичный.

– Нет!

– Нет? Неужто редкий сорт?

– Очень редкий, представленный одним экземпляром.

– Разве в Дублине нет подобных?

– Если и есть, они мне не попадались на глаза.

– Ручаюсь, у тебя были поклонники.

– Что ты! – Мариэль заметно смутилась.

– Да ладно! Конечно же, тебя приглашали на свидания.

– Ну, приглашали пару раз, да потом отстали – я ведь не ходила.

– А я тоже никого не приглашал, все ждал лишь тебя.

Они улыбнулись друг другу, и Бен, дотронувшись до теплой руки Мариэль, проговорил:

– Пойдем, у меня есть для тебя сюрприз.

– Еще сюрприз?

– Да.

Они слезли, и Бен взял курс на озеро, к их любимому пирсу. Они вспоминали день, когда познакомились, как счастливы были в детстве и сколько всего успевали сделать за день.

– Я догадалась, куда мы идем, – призналась Мариэль.

– Ничего, ты не знаешь главного. Теперь закрой глаза и подожди чуть-чуть.

Послышались возня и плеск воды.

– Бен?

– Я здесь, – пронеслось у ее уха, и Бен подхватил ее на руки и посадил куда-то. – Теперь все. Открывай.

Мариэль открыла глаза: она сидела в лодке, которую сколотили, вероятно, недавно, так как от нее пахло свежим деревом и краской.

– Как в детстве! – улыбнулась она.

– Да, но соль не в этом, – усмехнулся Бен, – прочти название.

Мариэль перегнулась и нашла сбоку надпись красивыми резными буквами: «Мариэль».

– Вот это да! Бен, спасибо! Это так трогательно.

– Конечно, это не корабль, но, как знать, может, будет и он когда-нибудь.

– Опробуем ее? – предложила Мариэль, и Бен удивленно взглянул на нее.

– Я больше не боюсь воды, – пояснила она.

Пока Бен работал веслами, Мариэль рассказывала ему какой-то забавный случай, и у него была возможность послушать ее дивный голос, полюбоваться ею самою. Мариэль была по-детски непосредственной, однако она открыто выражала свои эмоции и чувства лишь при Бене, при других же она была почти непроницаемой. При этом она была превосходной актрисой, если этого требовала ситуация. Как ей удавалось сочетать в себе такие противоположности, для Бена оставалось загадкой.

– Мистер Райнер сегодня хорошо себя чувствует? – услышал вопрос Бен.

– Да, пожалуй.

– Может, мы доплывем до твоего дома и повидаемся с ним?

– Правда? Было бы здорово. Тем более что папа и сам выражал желание увидеть тебя.

Мариэль сказочно улыбнулась, и они взяли курс на противоположный берег. Одноэтажный рыбацкий домик Бена стоял на самом берегу озера и не мог похвастаться ни садом, ни обширным участком. Он был довольно стар и, казалось, даже накренился на пару градусов, но Мариэль почему-то всегда нравился он: из-за уюта и особого запаха, а главное – из-за фазенды, на которую можно было подняться по лестнице и любоваться звездами на свежем воздухе или из небольшой комнатки. Находясь в ней, Мариэль всегда представляла, что она попала в карточный домик.

Мистер Райнер встретил Мариэль очень приветливо и совсем по-домашнему, будто это была его дочь, что очень порадовало ее. Несмотря на то что формально она была аристократкой из состоятельной семьи, в душе она ничем не отличалась от этих простых людей. Мариэль отметила про себя, что за эти годы мистер Райнер немного сдал: постарел и тяжеловато дышал, хотя эмоционально и пребывал в очень хорошем состоянии. По его словам, ему бы всего пару недель отдохнуть, и он бы снова стал как новенький, но на заводе по производству мебели и так не хватало рабочих рук, поэтому отпуск не давали уже целых три года, а выходных не хватало, чтобы полностью восстановиться.

Вскоре Мистер Райнер перешел на более радостные темы, и они весело провели время. Спустя пару часов Мариэль попрощалась, и они с Беном продолжили прогулку вдвоем. Они гуляли весь день и побывали во всех своих памятных местах, даже у домика с привидениями; воспоминания захватили их с новой силой. Они оба все помнили до мельчайших подробностей, и это было удивительно, хотя сейчас им казалось, что все это было очень-очень давно. Однако если Мариэль не переставая твердила об их детстве, которое они провели вместе, то Бен думал о настоящем: о прекрасной девушке, что шла с ним рядом, о солнечном дне, который, казалось, никогда не перестанет сиять радостью, о своей судьбе, которая вновь наполнилась смыслом. Ему было так хорошо, что даже не верилось, что столько счастья может быть даровано одному человеку. «Двоим», – поправила бы его Мариэль, если бы могла читать мысли, ведь в ее сердце пылал не меньший восторг. Был ли он продолжением с детства или новым эпизодом, она не знала, но была уверена, что они влюблены друг в друга – влюблены по-прежнему или снова.

Поскольку стояла прекрасная погода, да еще и выпавшая на выходной день, на площади было много народу: детишки резвились в фонтане, старушки с лавочек подкармливали нагловатых голубей, туда-сюда сновали хозяйки, прижав к груди пакеты с ярмарочными товарами, приезжий цирк устанавливал сцену для своих выступлений. Бен давненько не видел такого движения в городе. Казалось, Голуэй ожил с приездом Мариэль.