Текст книги "Человек со смущённым лицом"

– Тихон, а мы можем выбраться отсюда? – спросила я, будто кот и впрямь мог что-то ответить.

Он и не ответил, просто прошествовал мимо меня к входной двери, толкнул её своей лапой, и… после пребывания в этом доме тусклый серенький свет угасающего зимнего дня показался мне ослепительным, а тихий двор – шумным, точно рождественская ярмарка. Я вышла, пошатываясь, Тихон шмыгнул за мной – на улице он вновь стал обычным рыжим котом, неотличимым от прочих своих собратьев. Я присела перед ним на корточки.

– Ты должен вернуться к господину Вортеп-Бару? – сейчас мне казалось странным всерьёз говорить с котом. Да и случившееся в доме уже выглядело чем-то нереальным, если бы не боль во всём теле, ужасная жажда и усталость. – Передай ему, что Человек со смущённым лицом живёт в этом доме, но я не узнала, где… И он, кажется, не хотел, чтобы со мной случилось что-то плохое.

Кот, склонив голову набок, спокойно глядел на меня.

– Тихон, спасибо! Без тебя я бы пропала.

На этот раз я всё-таки погладила его; Тихон замурлыкал в ответ, мелодично и громко… И исчез. Я постояла, соображая, куда идти; кажется, я пришла оттуда – с той улицы…

– Лиза! Ну, где же ты! – прозвучал совсем рядом голос Бориса. – Ну мы тебя ждём-ждём, а ты всё не идёшь! Давно пора ужи… Господи, что с тобой?!

– А что со мной? – машинально откликнулась я, оглядываясь. Мне казалось, будто я видела Бориса, Шурочку, мисс и эту улицу давным-давно, лет двадцать тому, а то и больше.

– Ну, ты выглядишь… у тебя глаза такие, как будто не узнаёшь меня и не помнишь, где ты!

– Я тебя узнаю, но… мне кажется, что мы виделись много лет назад.

Борис остановился и со страхом взглянул на меня – нечасто я видела испуг на лице моего отважного братишки!

– Лиза, – тихо и серьёзно произнёс Борис. – Что он с тобой сделал?

Улица закачалась, точно лодка, и дома завертелись вокруг нас в каком-то бешеном танце.

– А сколько меня не было? – пробормотала я, едва шевеля языком.

– Чуть больше четверти часа, – ответил брат. – Лиза, что он сделал с тобою?

Я оглянулась: дом с колоннами, такой обычный снаружи, смотрелся тихо и мирно, лишь из раскрытых дверей кабачка доносились голоса, стук посуды и звуки музыки. Из-за головокружения мне казалось, что остальные дома, фонари, повозки пляшут вокруг меня в стремительном хороводе и только этот дом стоял неподвижно.

– Лиза, скажи мне, что случилось? – допытывался Борис. – Что тебе сделал этот человек?

– Ничего, – ответила я. – Это не он.

Тротуар подо мною раскачивался, будто волшебная ладья, на которой мы плыли домой сквозь вьюгу.

* * *

Я лежала и смотрела в темноту – вернее, не в темноту, а в тот чёрный колодец, что тянул и тянул свои страшные щупальца наверх… Только на этот раз жертвой была не я, а Человек со смущённым лицом. Только сейчас он был не смущённым, а измученным… Он испытывал те же страдания, что и я; он бежал вверх по ступенькам, потом шёл, еле передвигая ноги, потом полз… Затем он увидел меня и замахал руками: «Уходите скорей оттуда!» Я изумлённо наблюдала, как он отчаянно отбивается от преследований… Струйки тёмного дыма обвивали его лицо и руки, мало-помалу возвращая ему то неприятное, испуганно-конфузливое выражение, с которым он ходил по городским улицам, – и вот уже передо мной был тот же самый Человек со смущённым лицом, которого мы знали и перед кем испытывали ужас… Наш незнакомец пытался сопротивляться, но тёмный, приторно пахнущий дым окутывал его и сводил на нет его усилия. Я с содроганием видела, что его лицо и даже осанка меняются, точно по мановению волшебной палочки. Он напомнил сейчас куклу-марионетку, послушную кукловоду.

Смотреть на это было страшно и жалко; я вскочила, не представляя, чем могу помочь, но он заметил моё движение и проговорил: «Вставать нельзя, это может быть опасно! – и этот голос показался мне таким родным, что слёзы хлынули из глаз. – Ну что ты, не плачь, – сказал он, – всё будет хорошо». Я приподнялась на локтях и увидела его совсем рядом, бесконечно знакомого и близкого.

– Я тебя узнаю, – прошептала я.

– Ну, наконец-то, – рассмеялся Борис и помог мне усесться на кровати. – Ты лежала в жару, бредила, всё тебе кошмары снились… Помнишь что-нибудь?

Я задумалась. Сейчас невозможно было вспомнить всё; единственное, в чём я не сомневалась: наш незнакомец не заманивал меня в тот дом, и то, что происходило со мной – не его рук дело, он сам пострадал от того же.

– Ну а что же тогда с тобой было? – возразил Борис, подавая мне пить. – Ты появилась сама не своя, шаталась, дрожала, глаза как у безумной… Мы потом на извозчике домой ехали, и ты какой-то бред несла про щупальца, ступеньки, Тихона… Я понял, что это тебя Человек со смущённым лицом перепугал; решил, что отвезу вас домой, а сам побегу к Вортеп-Бару, возьму его шпагу, ту самую… И убью этого мерзавца! Мало он людям навредил?

Я почувствовала ужасную усталость и вновь опустилась на подушки.

– Ну, а дальше что было?

– Да что… – Борис потупился. – Послали за доктором, мама такой разнос мисс Мур устроила! Счастье, что как доктор пришёл, мама про неё и забыла, а потом всю ночь сидела с тобой. Я подумал: хорошо, что мама с тобою; вышел потихоньку в переднюю, оделся, дверь уже открываю – а тут Егоровна идёт! Ох, и попало мне! Она ещё сказал, что это всё мисс виновата, морочит нам голову своими книжками да на улицу таскает на весь день, вот мы и болеем. Насилу я умолил её не говорить маменьке, что я чуть не сбежал. Она обещала, а взамен заставила поклясться всеми святыми, что больше не побегу, ещё и Поле велела следить за мной – я слышал.

Да, в глазах нашей няни бедная мисс была источником всех зол; однако в эту минуту я была искренне благодарна Егоровне. Недоставало ещё, чтобы брат один ночью отправился вызывать на дуэль Человека со смущённым лицом!

– Вот так, – уныло протянул Борис, – получается, остались мы ни с чем. Даже господину Вортеп-Бару никак не сможем рассказать, что с тобой случилось…

В эту самую минуту в детской раздался мелодичный звон – точь-в-точь такой, как мы слышали, войдя в книжную лавку Вортеп-Бара. Мы переглянулись, потом Борис схватил меня за руку и указал на какое-то свечение в углу детской.

Перо, оставшееся нам от чудесного лебедя, лежало на нашем столике. Оно равномерно вспыхивало зеленовато-жемчужными огоньками, а когда Борис взял его в руки, то заметил, что на конце пера выступили изумрудно-зелёные чернила…

– Ты писал этим пером? – удивилась я.

– Нет, но… Похоже, оно само хочет нам что-то написать!

Борис мгновение поразмыслил, затем достал собственный альбом для рисования, разложил его на моей постели и поднёс перо к бумаге… Больше ничего делать не понадобилось: замерев от восторга, мы следили, как из-под волшебного пера одна за другой появляются крупные, красивые буквы.

8. Волшебное перо

«Мои дорогие друзья! Боюсь, я должен просить у вас прощения, ибо из-за моей беспечности милая барышня подверглась большой опасности, которую я должен был предвидеть. Но, клянусь, я не подозревал, что новая встреча с известной вам личностью приведёт к таким последствиям.

Теперь попытаюсь кое-что объяснить. Как вы помните, ещё при вас я велел Проказнику следить за Человеком за смущённым лицом и тотчас же дать мне знать, если он появится. Проказник, несмотря на свой неуживчивый нрав, мои приказы выполняет в точности. Он искал вашего незнакомца несколько дней, но тот всё не объявлялся. И вот неделю назад, пятого числа сего месяца Человека со смущённым лицом наконец-то заметили, но тут, и к сожалению, очень некстати, подвернулись вы. Сознаюсь, мне стоило строго-настрого запретить вам вмешиваться в эти дела. Если бы Проказник не принёс мне весть о вас и вашем незнакомце, страшно подумать, что могло бы случиться».

Борис читал вслух, так как у меня до сих пор от слабости кружилась голова, и я не могла даже сидеть прямо. Однако воспоминание молнией вспыхнуло в моём мозгу:

– Да ведь я его видела там, рядом с домом! Выходит, меня спас не только Тихон, но и Проказник!

Борис глянул на меня с откровенной завистью – как же, пережила такое приключение! – и продолжил читать:

«Милая Лиза, ещё раз прошу простить меня за нерадивость, но вам страшно не повезло. Тот дом, где вы попали в беду, давно пользовался дурной славой; это одно из весьма нехороших мест в нашем городе (не буду перечислять вам всё, что там случалось, ибо это займёт слишком много времени), и я употребил все возможные усилия, чтобы навести в нём порядок. Последние годы там было всё спокойно: никто не пропадал, не сталкивался с какой-либо чертовщиной, не обнаруживал тайных знаков или неизвестных существ. Мой помощник Тихон время от времени наведывался туда, и ни разу не замечал ничего необычного – из чего мы делаем вывод, что Человек со смущённым лицом поселился там недавно. Дело в том, что его магический дар, пока ещё непонятный мне, привёл в движение тайные силы, что дремлют в Доме с Ротондой уже целый век. И вот вы, милая барышня, последовав за вашим незнакомцем, случайно попали на Лестницу Дьявола – а, получив после стольких лет новую жертву, она не намеревалась вас отпускать! Счастье, что вы проявили такую силу духа, боролись за свою жизнь и не хотели сдаваться! И счастье вдвойне, что Проказник оповестил нас вовремя, и Тихон, как вы, вероятно, заметили, буквально вырвал вас обратно в наш мир.

Я надеюсь, милая Лиза, что вы скоро поправитесь – вы оказались очень сильной молодой особой, и Лестница Дьявола не успела нанести непоправимый ущерб вашему душевному и телесному здоровью. А тебе, друг мой Борис, я с полной серьёзностью запрещаю какие-либо опрометчивые поступки: надеюсь, случай с сестрицей тебя в этом убедил.

Искренне преданный вам

А. И. Вортеп-Бар»

Перо остановилось, точно желая передохнуть, однако оно продолжало светиться, и чернила на его кончике не иссякли… Борис читал письмо дрожащим от волнения голосом; зная его как свои пять пальцев, я не сомневалась, что он отдал бы полжизни, чтобы испытать приключения, подобные тем, что выпали на мою долю. Поэтому я очень боялась, что, несмотря на строгий наказ Вортеп-Бара, брат обязательно вмешается в какую-нибудь опасную историю, лишь бы только поймать Человека со смущённым лицом.

Однако… Теперь ведь стало известно, где искать нашего незнакомца! Значило ли это, что господин Вортеп-Бар мог что-то предпринять против него? Или он уже это сделал?

И ещё один вопрос не давал мне покоя: ведь наш незнакомец не заманивал меня ни в дом с Ротондой, ни на лестницу Дьявола! Я даже не была уверена, что он точно знал все ужасные свойства этого места – настолько в память врезался страх в его голосе и лице, когда он кричал мне снизу…

– И надо же было поклясться Егоровне не выходить из дому без спроса! Сидим здесь и ничего не знаем! А вдруг Андрей Иванович уже поймал Человека со смущённым лицом? – простонал Борис.

– Если поклялся – нужно держать слово! – как могла сурово сказала я. – Не смей даже думать!

Перо задрожало в руке Бориса – он поспешно поднёс его к бумаге, но на листе ничего нового не появилось. Мы переглянулись.

– Господин Вортеп-Бар, верно, пишет нам послания, а мы читаем, не выходя из дома, – задумчиво произнёс Борис. – Значит ли это, что мы тоже можем написать этим пером, а он – прочтёт?

Я радостно вскрикнула: от гордости за своего сообразительного братишку, и от того, что могла получить ответ на мучивший меня вопрос.

– Попробуй, пожалуйста! У меня сейчас нет сил писать.

Бориса не надо было просить дважды: он схватил мерцающее перо, повернул альбом так, чтобы мне удобнее было читать, и быстро вывел:

«Добрый день, господин Вортеп-Бар! Пишет вам Борис. Видите ли вы мои слова?»

И каков же был наш восторг, когда из-под волшебного пера появились крупные буквы:

«Вижу, дружок. Ты хочешь меня о чём-то спросить?»

– Пожалуйста, – заговорила я, – пусть ответит, нарочно ли Человек со смущённым лицом завёл меня туда? И почему он представлялся мне во сне совершенно другим – точно и не виноват, и не хотел ничего дурного?

Когда Борис адресовал этот вопрос Андрею Ивановичу, ответ мы получили не сразу. Затем волшебное перо медленно-медленно, точно раздумывая, стало писать:

«Вы не ошиблись, милая Лиза. Я не хотел чрезмерно волновать вас и рассказывать ещё и об этом, так как вам, наверняка, всё ещё нездоровится. Но вы уже почти догадались, в чём дело. Нам удалось выяснить, что Человек со смущённым лицом находится под влиянием одного весьма неприятного субъекта, моего старого знакомого; более того, этот субъект сумел подчинить себе его волю, его дар, и управляет им, точно кукловод. Поэтому Человек со смущённым лицом – я пока не буду называть вам его имя и фамилию, это небезопасно – не всегда может отвечать за себя, и временами совершает поступки, о которых не помнит и не знает. В тот момент, когда вы, милая барышня, столкнулись с ним у дома с Ротондой, ваш незнакомец был, что называется, самим собой. Поэтому он не узнал вас, ваш вид не вызвал у него никаких опасений и желания мстить. Вы вошли за ним и попросили его подождать – вот и всё. Однако он очень испугался, когда понял, что вы попали в тиски Лестницы Дьявола – увы, помочь вам у него не было власти».

Я слушала, не дыша. Помимо невольной жалости к Человеку со смущённым лицом, я чувствовала страх и гнев против того, кто направлял его способности во зло!

Борису же не терпелось выяснить всё до конца:

«Андрей Иванович! Тот ваш знакомый, что управляет Человеком со смущённым лицом, он, верно, очень сильный маг, раз может властвовать над ним?»

«Вы будете удивлены, но нет. Это обычный человек, хотя и весьма образованный, храбрый, наделённый сильным характером и живым воображением. Я знал его в связи с совершенно другой историей: он, к сожалению, помешал мне свершить справедливую кару над одним, ну скажем, опасным для людей существом. О Человеке со смущённым лицом тогда и слышно не было; потом я потерял моего знакомца из виду и много лет ничего о нём не знал».

Мы с братом хором вздохнули. Что-то загадок меньше не становилось, скорее наоборот.

«Так что же теперь делать?» – написал Борис.

На этот раз ответ последовал незамедлительно:

«Вам – ничего. Борис, дружок, ещё раз повторяю: ни-че-го! Если вдруг опять встретите Человека со смущённым лицом, не вздумайте приближаться к нему. Даже в том случае, если он не намерен будет вредить вам, это может произойти помимо его воли, понятно?

Мне нужно время, чтобы, не привлекая внимания моего знакомца, выяснить, чем он теперь занят, каковы его намерения и как у него получается воздействовать на Человека со смущённым лицом. Но если вы будете вмешиваться, то можете помешать. Ради Бога, друзья мои, не обижайтесь. Поверьте: это не игрушки! Вы меня поняли?»

На лице Бориса была написана такая скорбь, что и камень бы, увидя его, расплакался; даже мне, после всего пережитого, было как-то досадно взять и отойти в сторону, хотя я понимала, что господин Вортеп-Бар совершенно прав.

Напоследок мы поведали Андрею Ивановичу о маленькой Кате, которая вместе с матерью тоже пострадала от Человека со смущённым лицом, и рассказали, что она развеселилась от общения с нашей сестрою, и мы обещали бывать у них.

«Это можно, – ответил Вортеп-Бар. – И даже очень хорошо с вашей стороны. Девочка ещё совсем мала, а ваше присутствие для неё благотворно… Что же, этим вы, и правда, можете помочь».

«А маменька этой Кати? А наша мисс Мур? Что надо сделать, чтобы вылечить их?»

«Боюсь, с ними будет посложнее. Иногда, чтобы человек вновь стал самим собою, требуется…»

И тут волшебное перо ярко вспыхнуло и погасло. Вошла маменька – бледная, усталая, в домашнем платье, с волосами, затянутыми в скромный узел. Увидев меня, она остановилась и едва не выронила поднос с какими-то скляночками.

– Лизуша, девочка моя дорогая! Очнулась! Как ты себя чувствуешь? Кушать хочешь? Бобчик, ну что же ты меня не позвал?! Беги скорее, скажи няне, пусть посылает за доктором, Лизу надо немедленно выслушать… Боже мой, почти неделю в бреду, в лихорадке…

Прибежала Егоровна, а следом и Шурочка с горничной Полей; я только успела встретиться глазами с Борисом, и он успокаивающе кивнул – он успел спрятать волшебное перо под одежду. Мама же бросила неодобрительный взгляд на его альбом:

– Бобби, если уж ты не догадался позвать старших и хотел сам развлечь сестру, то мог бы просто почитать ей вслух! Она ещё слишком слаба, чтобы рассматривать твои картинки.

Я поглядела на открытый альбом: вместо крупных букв, что сплошь покрывали листы, там было множество рисунков: чёрный кот с сияющими глазами, стол, заваленный лакомствами, круглая комната, уставленная книжными стеллажами, лебедь, несущийся сквозь пургу… Борис подмигнул мне и улыбнулся.

* * *

После того, как суета вокруг моей постели улеглась, появился доктор и объявил, что кризис миновал. Мне пришлось выпить молоко с каплями креозота, и после этого в детской остался запах нагретых солнцем железнодорожных шпал; затем Егоровна принесла чашку куриного бульона, меня покормили, укутали – я совсем было собралась заснуть, когда вновь появилась мама. Глаза её радостно сияли.

Она выставила всех из комнаты, задёрнула шторы и подсела ко мне с весьма таинственным видом.

– А у меня для тебя, Лизуша, подарок. Сегодня прибыла твоя новая учительница пения! Милый граф Васильев, он просто клад! Прислал к нам очаровательную девушку – как, бишь, её зовут? – ну, да неважно. Это родственница каких-то его старых знакомых, училась в консерватории, но была вынуждена бросить; затем пела в хоре…

Пока мама рассказывала, я боролась с дремотой. Разумеется, это очень приятная новость – что я, наконец, займусь серьёзно пением – но теперь я чувствовала себя слишком усталой! Однако последняя фраза заставила меня вздрогнуть.

– …А так как эта девушка из хорошей семьи и прекрасно воспитана, я решила ещё предложить ей временно побыть вашей гувернанткой – разумеется, до тех пор, пока мы не подыщем новую. Вот увидишь, она очень тебе понравится! Она просто…

– Мама, – холодея, перебила я, – но у нас же есть мисс Мур! Нам не нужна новая гувернантка.

Маменька нервно затеребила рукав платья. Она явно не желала меня огорчать.

– Видишь ли, дорогая, боюсь, мисс Мур очень нездорова. Мне кажется, она не может больше выполнять свои обязанности… Нет, я ничего против неё не имею, но последний случай – это что-то невообразимое! Она даже не смогла объяснить, когда и с чего тебе стало дурно, просто смотрела на меня и молчала, точно неживая! Возможно, я говорила с ней немного невежливо, но… Я отказала ей от места.

Это известие стало последней каплей, переполнившей чашу моей выносливости. Я закрыла лицо руками и горько зарыдала. Точно издалека я слышала, как мама зовёт Егоровну, велит принести воды и успокаивающую настойку. Меня заставили выпить валериановых капель, положили на лоб холодное полотенце – однако я всё не могла успокоиться, слёзы дождём лились из глаз, так что мама не на шутку перепугалась.

– Ну полно, родная, успокойся же! – умоляюще заговорила она, гладя меня по плечу. – Я вовсе не хотела тебя расстраивать! Я знаю, как вы все привязаны к мисс… Ну, хочешь, я не буду отпускать её совсем, предложу пока остаться у нас! Я велю доктору, который пользует вас, наблюдать за ней и назначить лечение, а когда она выздоровеет, то вернётся к своим обязанностям…

Я кинулась матери на шею; я умоляла её проявить милосердие: не гнать мисс Мур, и дать ей время поправить здоровье. А до тех пор я обещала примерно себя вести и во всём слушаться новую гувернантку, так что мама сама растрогалась и даже прослезилась.

– Ах, Лизуша, доброе ты сердечко… Так и сделаем – а теперь полно, не плачь больше и не печалься! Завтра вы познакомитесь с новой гувернанткой: она будет заниматься с тобой пением каждый день! Она тебе обязательно понравится! А как она замечательно читает вслух! И даже рисовать умеет…

Я засыпала под мамин радостный голос. Слава Богу, мисс Мур пока в безопасности и ей, потерянной и беспомощной, не грозит оказаться на улице. У нас есть связь с господином Вортеп-Баром, да ещё выяснилось, где можно найти Человека со смущённым лицом. Стало быть, мы могли спокойно наслаждаться рождественскими праздниками – только вот предчувствие близкой беды нет-нет, да и царапало меня изнутри. Выходило, нашим незнакомцем управлял некто очень могущественный. Несмотря на заверения Вортеп-Бара, этот «субъект» представлялся мне каким-то сказочным чудовищем, вроде дракона, Кащея Бессмертного или злого колдуна; я не могла поверить, что это всего лишь человек.

* * *

Из записок человека, готового на всё:

«В будущем году исполнится пятнадцать лет, как её отняли у меня, оставив только восхитительно прекрасную оболочку. Часами я просиживаю над ней; этот летаргический сон вовсе не умаляет её красоты и прелести. Вот только сверкания холодных, как петербургское небо, глаз я больше не вижу – все эти годы они закрыты. Щеки её нежны и бледны по-прежнему, а свежие, розовые губы плотно сомкнуты… Иногда я осмеливаюсь коснуться её чёрных кудрей, таких живых и блестящих; вижу, как её грудь ровно колышется, словно в настоящем сне, а тёмные ресницы слегка подрагивают. Иногда мне кажется, будто она готова вот-вот проснуться, и я шепчу: «Очнись же! Встань!» Она не умерла – я даже слышу нежный аромат «Пармской фиалки», её любимых духов, исходящий от её кожи. Моя спящая красавица. Моя Лизетт.

Я всегда звал её Лизетт – она не терпела, если её называли просто Лизою… Когда меня представили ей на каком-то скучнейшем вечере, я услышал французскую фамилию – хотя она говорила по-русски без малейшего акцента – увидел вблизи её лицо, её чудесные тёмно-серые глаза, и забыл обо всём. Я не знал о ней ровно ничего, кроме того, что она недавно приехала из Франции, но сделался навеки её рабом, её собственностью.

Она, наверное, не любила меня по-настоящему, но, скорее всего, забавлялась моей собачьей преданностью, моей покорностью. А потом я узнал о её странном даре, что в их роду передавался далеко не всем. Как-то, вероятно шутя, она сказала, что, когда граф Калиостро был в России, его жена, Лоренца Феличиати, родила девочку, которая унаследовала от матери колдовской дар. Ибо именно она, Лоренца, была подлинной колдуньей, а вовсе не её супруг-шарлатан. Вскоре чета Калиостро приказом императрицы была спешно выдворена из российской столицы. Поэтому госпожа Калиостро была вынуждена оставить новорождённую дочь в Петербурге, опасаясь, что та не перенесёт трудного пути. Вернуться обратно в Россию им оказалось не суждено. Девочка же выросла в приёмной семье и является прабабкой моей Лизетт, также получившей колдовской талант…

Не знаю, сколько правды в этих сказках, но способности, которыми обладала Лизетт, и вправду необычайные. Она умела подчинять себе волю окружающих, по её мысленному приказу приличный и образованный человек мог напасть с кулаками на случайного встречного, обокрасть или убить собственного друга. Она была способна любого влюбить в себя до смерти или даже заставить покончить с собою. Меня она ценила более всего потому, что моё обожание не было следствием её чар – Лизетт не пыталась покорить меня, я сам был сражён, лишь только её увидел.

Я узнал про неё и другое: она относилась к обычным людям с роскошным пренебрежением: если кто-то имел несчастье ей не угодить, даже невольно – этот человек был обречён. И даже ради забавы, для того лишь, чтобы увидеть восторг и ужас на моём лице, она нарочно показывала, как под её взглядом случайный прохожий мог броситься головой вниз с моста или ударить ножом собеседника… Это рассеивало её вечную скуку, давало ощущение тайной власти над людьми – ведь обычно ей приходилось быть настороже, прятать свой дар от всего мира… Она скучала, моя восхитительная Лизетт, она тосковала среди развлечений света, ей нужны были жертвы – это давало ей вкус к жизни.

И всё-таки, как мы ни осторожничали, нас выследили. Счастье служить Лизетт и следовать за ней повсюду оказалось слишком недолгим… Её враг, наш общий враг, был силён и безжалостен. Он посчитал мою Лизетт ведьмою, которая опасна для жителей города и натворила слишком много бед.

Этот человек настиг нас в её загородном доме и применил к ней собственный магический обряд, хотя тогда я ничего в этом не понимал – увидел только, как изумруд на его руке сделался кроваво-красным, с него будто сорвались алые молнии…

Я помню, точно это было вчера, что эти молнии отразилось в зрачках Лизетт, и она упала без чувств. Затем он выволок меня наружу: я был полностью парализован от ужаса и горя. По его жесту дом Лизетт вспыхнул, словно просмолённый факел, но странным, зеленоватым огнём. Когда языки пламени начали лизать стены и крышу, я очнулся и набросился на нашего противника, схватив первое, что подвернулось под руку – это оказался топор, вероятно забытый во дворе слугою. Я хотел ударить его по голове, но руки так дрожали, что я промахнулся и ударил его в плечо… Кровь хлынула на его камзол, он упал, а я кинулся в горящий дом, чтобы разделить участь моей Лизетт. Я слышал, как враг кричал мне: «Остановитесь, безумец! Вы не ведаете, что творите! Умоляю, не ходите туда!», но мне было всё равно…

Однако – и я понял это не сразу – колдовское пламя не обжигало, лёгкие не ело дымом, моя одежда не вспыхнула. Напротив, я ощутил леденящий холод, и в голове скоро прояснилось. Я вбежал в гостиную, где осталась моя Лизетт; к моему ужасу, её платье тлело зеленоватым огнём, а когда я распахнул дверь, вспыхнули и волосы… Не рассуждая, я тушил колдовское пламя голыми руками, всем своим телом – и от моего тепла ледяной огонь понемногу слабел, а я всё больше синел от холода. Наконец, я собрал последние силы, поднял Лизетт на руки и прошёл через пылающие двери, буквально закрывая её собственным телом от зелёного пламени. Едва я вынес её во двор, дом рухнул. Наш враг, весь в крови, лежал неподалёку без чувств. Я мельком взглянул на него и даже успел подумать: не пострадает ли он от собственных чар; но, разумеется, мне не было до него дела. Я закутал Лизетт в свой плащ и побежал в конюшню, которая осталась невредимой… Когда я примчал Лизетт к себе домой, то изо всех сил надеялся, что она скоро придёт в себя: уложил её в постель, постарался согреть, смочил ей лоб и виски. Всё было тщетно. Я даже рискнул послать за доктором – но предписанные кровопускания, грелки и припарки оказались бесполезны. Лизетт выглядела спящей, но она спала и не просыпалась.

Даже обезумев от горя, я помнил, что враг наш, скорее всего, жив, и постарался спрятать мою Лизетт так, чтобы её никто никогда не нашёл. Затем я стал искать средство вернуть её к жизни – и употребил на это весь мой ум, силы, моё состояние. Прошло пятнадцать лет – и вот, наконец, похоже, я нашёл то, что может помочь.

Кроме того, я узнал ещё одну тайну Лизетт: оказывается, у неё был сын, которого она скрывала от всех. Когда я впервые увидел его – худенького, тщедушного шестилетнего мальчика, то не испытал никаких эмоций, лишь поразился: до чего он похож на мать. Я решил взять его к себе, не зная ещё, будет ли от него какая-то польза. Я стал его опекуном, наблюдал за ним многие годы: оказывается, этот ребёнок унаследовал частицу способностей своей матери. Кто был его отцом, я не знал, да и не интересовался. Единственное, что имело значение – с помощью его дара я мог «разбудить» мою Лизетт и сделать так, чтобы она осталась со мной навсегда. Я стал усердно развивать талант моего подопечного, не забывая, насколько возможно, подчинять его себе, ибо не мог допустить, чтобы он вышел из повиновения либо отказал мне в помощи. У меня не было к нему ни малейших чувств – этот мальчик являлся лишь средством для достижения моей цели».