Текст книги "Со всех лап"

ОтЧАЙный сервиз

Уже около полугода мы с Радой занимались послушанием с кликером. Кликер выступил шлифовальной машиной для нашего и так неплохого ОКД, и Рада стала частенько уходить с соревнований с полным баллом. Канули в Лету и те веселые времена, когда Рада, уже уверенно шедшая на победу, вдруг начинала копать землю или лаять в небо на упражнении «Комплекс на расстоянии» (при этом не забывая выполнять требуемые смены положения). Интересно то, что, самозабвенно занятая подобным творчеством, Рада избегала смотреть мне в лицо. Именно это и выдавало ее злонамеренность больше всего.

Но теперь настали другие времена, поблескивающие самоварным золотом кубков и медалей. Именно в такой «наш» день нам и подарили чайный фарфоровый сервиз – он полагался собаке-победителю в случае, если та финиширует со ста баллами. Кто знал, какой драмой это обернется!

По дороге к метро я радовалась – вон сколько собак идет вместе с нами, не одни будем пробиваться сквозь турникеты. Однако в какой-то момент собачки, как заговоренные, стали одна за другой сворачивать к своим машинам. До метро мы с Радой дошли уже в гордом одиночестве. В этом сквозила какая-то несправедливость – лучшая собака сегодняшнего дня едет домой в наихудших условиях. Сервиз тихонечко бренчал в пакете, мол, ну зато у вас есть я.

Надев собаке намордник, я отработанной уверенной походкой последовала внутрь.

Но не тут-то было: наша милиция нас бережет. Ну, или всех, кроме нас: мы милиции не понравились, и она приняла немедленное решение вытурить из подземки девочку с собакой и тяжелой сумкой.

– Девушка, стойте! – и пронзительный свист, будто впивающийся в мозг через уши.

Я даже хотела заткнуть их, но тут опомнилась: свободных рук нет. Пришлось решать вопрос радикально. Тем более что у меня не было ни денег на такси, ни возможности доехать до дома на наземном транспорте, а телефон разрядился на морозе.

Не медля ни секунды, я бросилась бегом по длинному неработающему эскалатору, наводя вокруг ужас громыханием сервиза и стараясь не отставать от Радки. Пассажиры, ставшие свидетелями погони, столько же путались, сколько затем радовались не в меру экзотичному экшену: «Овчарка, девка, два мента» – на ваших экранах в высоком качестве!

– Стоять! А ну стой! – враждебность милиции возрастала прямо пропорционально нашему с Радой ускорению. Ничто не предвещало таких масштабов.

Милиционеры тем временем будто бы множились делением прямо на эскалаторе. Вот их было двое, а тут уже четверо.

– Стой, зараза! – особенно отличалась молодая милиционерша, и я действительно чуть не остановилась. Чтобы спросить: а почему, собственно, такая метафора? И вообще, у меня собака на поводке и в наморднике. Ничего святого для них нет!

Пытаясь общими с Радой усилиями унести ноги от этой обезумевшей стаи охотничьих псов, я грешным делом чувствовала себя рисковым травоядным, которого тащит за собой на веревочке крайне целеустремленный волк. Так себе чувство, хочу сказать: где-то в районе солнечного сплетения противно жжет, а через позвоночник бежит электрический ток.

Нам оставалось метров двадцать эскалатора, когда распахнул двери прибывший на платформу поезд. Милиционеры уже нагоняли нас во главе со своей гончей.

– Стой, стой, сто-о-ой! – она вся аж тряслась от вида такой желанной добычи.

– Рада, вперед! Давай, давай, давай! – моей любительнице открытых дверей дважды повторять не пришлось.

– Осторожно, двери закрываются! – вещал приятный, спокойный голос диктора, контрастировавший с криками героев боевичка. Он звучал вкрадчиво и примирительно, будто бы призывая: ребятки, не ссорьтесь, давайте жить дружно.

– Стой, стерва! – репертуар гончей не отличался разнообразием.

Я теперь, как в замедленной съемке, видела только двери поезда, уже закрывающиеся прямо перед нами. Волей-неволей осознаешь исключительную силу времени – всего одна секунда, такая маленькая и невидимая, решала все. Будет ли на платформе холивар с милицией или же мы окажемся на мягком сиденье в тишине вагона.

Легкий удар по спине выдернул меня из транса, в который я вошла на бегу под монотонное бренчание сервиза. Рада вела меня к свободному месту в вагоне. В тихом полупустом вагоне. В завораживающе тихом вагоне.

Тот самый толчок пришелся на спину как раз от закрывающейся по касательной двери. Поезд поехал; на дверь прыгала обезумевшая милиционерша, а ее коллеги пытались отдышаться, согнувшись пополам и опершись руками в колени.

И точно в ту секунду, когда я облегченно плюхнулась на свободное место, у пакета с многострадальным сервизом оторвалось дно. Все чашки, блюдца и вазочки высыпались из раскрывшейся коробки на мягкое сиденье. По всей видимости, пакет не выдержал нервного напряжения. Но ведь держался буквально до последнего!

Я не спешила собирать чашки; вместо этого гладила Раду. Ведь я бежала ради нее – кто знает, чем могла обернуться для собаки близкая встреча со столь радикально – что выяснилось уже в процессе – настроенными милиционерами. А в итоге она и затащила меня в вагон, выиграв решающую секунду и вытянув из закрывающихся дверей.

Этот сервиз до сих пор стоит в шкафу, и каждый раз, доставая его, я мысленно благодарю Радку. Нет, не за сто баллов на соревнованиях. А за сто баллов верности и сто километров в час скорости на эскалаторе.

Цель – такая цель

На тренировках по аджилити того периода мы с Радой в основном боролись с контактными зонами – каждая по-своему. Я клала кусочек линолеума, на который Радка была предварительно научена наступать, в конце спуска со снаряда, и кричала: «Цель, цель, цель!» Рада вставала на «цель» передними лапами, при этом попадая задними лапами точно в зону. Освоив упражнение на горизонтально лежащем снаряде, мы переходили к работе «по-взрослому», постепенно увеличивая угол доски и скорость. Рада делала большие успехи.

Часто мне везло пересечься на тренировке с тетей Леной – чемпионкой мира по аджилити, которая охотно делилась своими знаниями. Мы подкорректировали мой стиль бега по трассе, Радины зоны, и я сама стала чувствовать себя среди снарядов более уверенно.

Вдохновленная успехами, в радостном предвкушении я записалась на соревнования. Я никак не думала, что там меня поджидает дурная компания: разочарование, досада и обида. Рада перепрыгнула все зоны, которые только можно (на самом деле нельзя). Я добегала трассы до конца, все еще на что-то надеясь, но с тем же успехом можно было вообще не приходить. Самым обидным казалось даже не то, что собака разом выбросила из головы все тренировки, все мои многомесячные труды, а то, что я встала ни свет ни заря, дотащила собаку на другой конец Москвы на двух видах транспорта – и на тебе. Потом еще и обратно пилить, да с мерзким настроением вдобавок. Апогей – подходишь к неработающему эскалатору, перегороженному доской, а она… примотана проволокой. Вахтерша кричит: «Девушка! Вы куда?! Нет, вы что делаете?!» А ты всего-то отмотала проволоку с одного края и протискиваешься с собакой в образовавшуюся щелку. «Девушка, вы что, совсем?!» «Да, совсем», – раз уж в нас полностью разочаровались, с этими словами я просто перемахиваю через доску и поминай как звали.

После очередных соревнований негативный эмоциональный фон достиг таких высоких значений, что хотелось бросить на фиг это аджилити, и все. Но мой характер не дал бы этого сделать, даже если бы я очень захотела – вот засада!

Пришлось рассудить логически. На тренировках Рада работает идеально, даже без заветных квадратиков. Значит, дело в ее состоянии на соревнованиях. Там она не только перевозбуждается, но и чувствует полную безнаказанность, ведь даже при несделанных зонах она все равно бежит дальше. Возможно, играло роль и мое волнение, которое почти неизбежно испытывает каждый спортсмен.

Настал черед радикальных мер. Мне пришлось тяжеловато, ведь переться на другой конец Москвы, чтобы пробежать вне зачета, – специфическая мотивация. Но выбора не оставалось. Сначала я записала Раду вне зачета и разложила «цели» у всех зоновых снарядов. Собачка уже готовилась сигануть с горки в бреющем полете, но тут заметила знакомый коричневый квадратик. И какое же удивление она испытала в этот момент!

– Э, мы ж вроде соревновались еще секунду назад? – спросила Рада, замерев на зоне.

– Да, Радочка, я подложила тебе свинью, да. А что, у меня этих «свиней» тоже много!

Рада так впечатлилась, что, пройдя бум, пыталась «примишениться» не только к пресловутому линолеуму, но и к табличке с номером снаряда.

Спустя несколько соревнований Рада четко усвоила, что «цель» бывает не только на тренировках. А потому я начала пробовать потихоньку убирать заветные квадратики через один, через два… Собака обрадовалась: «Фух, пронесло», – и стала вновь прыгать зоны – тоже через одну. Но у меня в запасе была еще одна «свинья»: в этом случае я стала снимать собаку с соревнований, останавливая ее полет под названием «Хочу – через зоны скачу» и переделывая упражнение на снаряде заново. Уж очень Раде не нравилось быть остановленной на пике азарта. И вот этот дуэт мер выстрелил!

С тех пор Рада не пропустила ни одной зоны, а проблема стала казаться такой странной и далекой! Вывод прост: в дрессировке нужно терпение, планомерный подход и способность логически мыслить.

– Ну, ты просто герой, – сказали мне как-то тетеньки-аджилитистки, когда мы пережидали дождь в сарайчике для снарядов на площадке. – С другого конца Москвы ехать на метро, чтобы потом снимать собаку, – это ведь какая сила воли нужна.

В тот день мы с Радой участвовали в очередном Гран-при. Во все классы записалось очень много народу, приехали спортсмены и из других городов. Рада была настроена по-боевому, беспрестанно выпрашивала у меня мячик и так и норовила под шумок перепрыгнуть лишний раз тренировочные барьеры.

На разминке мы вместе с тетей Леной походили по трассе и обсудили, как я буду вести себя в наиболее заковыристых местах. Осталось только все это воспроизвести – ведь одно дело понять головой, и совсем другое – телом, да еще и на скорости, когда рядом скачет бесноватая собачка.

И вот он, наш старт. Рада была готова воспламенить взглядом деревянные снаряды. По сигналу моей поднятой руки она рванула вперед. Несколько косо расположенных барьеров, требующих предельной концентрации и контроля за жестами и положением тела, вход в слалом, перестроение вне зоны видимости собаки, туннель, секунда на смену руки и приход в единственно нужную точку на трассе, вход на бум с контролем зоны, контроль сходной зоны, барьеры… Спустя полминуты единого порыва, в котором ты чувствуешь каждое движение собаки и вы действуете как единый организм, что уже само по себе – восхитительное ощущение, Рада преодолела последний барьер под всеобщие аплодисменты. Мы стали первыми, обыграв восемнадцать собак и обогнав по скорости даже бельгийских овчарок.

Чисто. Выполнены все зоны. Быстро. Слаженно. Это была наша с Радой общая огромная победа – может, не такая уж и большая в масштабах мирового спорта, но очень значимая именно для нашего тандема.

По пути домой Рада возомнила себя королевишной и схватила на радостях кусок какой-то дряни, который в лучшие времена был кошкой или еще кем-то из царства животных. Схватила – и смотрит на меня! Я гортанно взвыла, после чего сомнительное лакомство как-то само выпало из Радиной пасти, и собака, покрутив лапой у виска, потрусила за мной. Сегодня ей прощалось все.

Собака под партой

На излете мая подошли к концу наши кинологические курсы. Весь месяц мы в основном повторяли скучные нормативы различных видов дрессировки, но Радка, которую я брала с собой, скрасила эти занятия. Пока мы грызли гранит кинологической науки, она мирно спала под столом. А в перерыве мы с ней, конечно же, играли во фризби, иногда успевая пробежать и трассу-другую аджилити. Заодно наш тренер по фризби Сергей, мой однокашник на курсах, наконец-то получил возможность поставить опыт, позволивший узнать истинные предпочтения Рады. Во время нашего с собакой забега по трассе Сергей смачно игрался в диск неподалеку. Рада оборачивалась-оборачивалась, затем, не выдержав, отняла у своего тренера любимую игрушку и только после этого вернулась ко мне, перепрыгнув барьер с диском в зубах. Конечно, фризби – любовь всей Радиной жизни, хотя и аджилити она обожала.

В день экзамена я углубилась в свои тетрадки, затем с чистой совестью поехала на площадку. Экзамен принимал Петр Владимирович и дяденька «Извинитепожалуйста», читавший нормативы. Я быстро нацарапала что-то на листочке и принялась дожидаться своей очереди.

– Ну-с, Ксения, расскажите мне о латентном научении, – сказал Петр Владимирович, скрупулезно прочитав содержимое моего билета.

Выслушав меня, он продолжил:

– А теперь второй вопрос: методы и способы дрессировки.

У меня в глазах блеснул адский огонек, я набрала побольше воздуха в легкие и вдохновенно начала рассказывать.

– Все, хорошо, вижу, что вы это отлично знаете. Я ставлю вам пятерку.

– Ой, да я же только начала! Ну, можно еще расскажу? Там столько всего интересного! – не на шутку забеспокоилась я.

Петр Владимирович с опаской посмотрел на меня, затем вздохнул и поправил очки:

– Ну… хорошо, продолжайте.

Я хрюкнула от удовольствия и с двойным вдохновением продолжила свое повествование. Никогда даже близко не походила на заучку, скорее наоборот, но тут мне действительно было что сказать.

– Просто замечательно. Ну, можете идти.

Я затравленно посмотрела на своего преподавателя. Он, в свою очередь, на меня – не менее затравленно.

– Пятерка у вас! Идите, погуляйте пока.

– А… я… там такой интересный момент… даже жалко упустить его из виду.

Петр Владимирович нервно хихикнул, затем мягко улыбнулся.

– Я вижу, что вы знаете.

– Да не в этом дело, – поникла я.

Петр Владимирович похлопал меня по плечу и поскорее объявил следующего экзаменуемого.

И я, и Серега, и Илья сдали экзамены на «отлично». Теперь нас ждал праздничный шашлык и новые свершения на кинологическом поприще.

Кот-диабетик, или Продай дом – вылечи киску!

Сквозь занавеску тускло просвечивала скрюченная фигурка нашего кота Макса. По возвращении домой с традиционного ночного моциона Макс с потухшим взглядом проследовал мимо мисочки, наполненной свежим мясом, на окно. Там он моментально ушел в себя, застыв на подоконнике, словно вопросительный знак.

Мы с мамой тихо отодвинули занавеску, но вместо обычных приветствий кот лишь вполоборота равнодушно поглядел в нашу сторону. Я провела рукой по его шерсти, которая топорщилась, как иголки дикобраза. Чуть приглаженная моей рукой, она сразу же взъерошилась вновь. Но и без этого косвенного признака повышенной температуры нос кота был таким горячим, словно готов вот-вот вспыхнуть маленьким огоньком.

Стоило только нам засобираться в ветклинику, как кот волшебным образом очнулся и молниеносно прошмыгнул на улицу. Это была не слишком хорошая идея: я никогда не слышала о способности соседского сырого подвала, полного всякого хлама, оказывать жаропонижающее и вообще какое бы то ни было целебное действие.

Мы ждали Максима целый день и целую ночь, с каждой попыткой дозваться все сильнее убеждаясь в том, что утром видели его в последний раз. Нет, мы еще не плакали, но уже прочно засело в сознании и давило изнутри на виски чувство потери чего-то очень привычного, родного, того, без чего невозможен прежний принятый уклад. Я провела с Масей большую часть своей сознательной жизни и воспринимала его как нечто неотъемлемое, как члена семьи и бессменного домового. А временами, что греха таить, и как предмет мебели вроде старого серванта, который черт знает сколько уже стоял, и сейчас стоит, и еще будет стоять.

Так мы и ходили будто в воду опущенные, боясь полностью осознать происходящее, когда вечером беглый домовой приполз обратно и, обведя нас мутным взглядом, проследовал на подоконник. Мы с мамой, обрадованные, схватили его в охапку и поспешили к автобусной остановке.

Государственная ветстанция находилась в пятнадцати минутах езды на автобусе от нашей дачи, после чего необходимо было пройти еще метров восемьсот вдоль дороги. С каждым шагом по осыпающейся пыльной обочине Масина переноска становилась все тяжелее, хотя и так не была невесомой. Наконец мы поднялись на крыльцо, не веря своему счастью: тяжелая дорога осталась позади, сейчас мы узнаем, что же все-таки стряслось с нашим котом.

Скрип тяжелой двери эхом раздался в пустом помещении. Удивленные, мы поставили переноску на лавочку, но тут нас окликнули:

– Девочки, вы к врачу что ли? Так все на выездах, а я вам помочь не смогу. – Женщина в синем халате вынула тряпку из палки-ленивки и отрицательно помахала ею в воздухе. В запустении клиники было слышно, как капли воды падают на пол. – Вы лучше завтра приходите.

Мы туповато уставились на нее и, хмыкнув что-то неопределенное, спустились с крыльца. Неожиданно.

Какое-то время я, раскидывая ногой камешки в дорожной пыли, вела бурное обличение ветеринарной службы, оставившей нас без помощи с умирающим котом. Но делать нечего – мы продолжили миграцию по окрестным ветклиникам. Вторая государственная уже закрылась, пока мы вышагивали туда-обратно вдоль дороги с Масей наперевес, а потому остался единственный возможный вариант в виде частной клиники в получасе езды.

В автобусе мама дала мне бумажку в 500 рублей и попросила сходить оплатить проезд, пока она посторожит нашего ценного зверя на свободном месте в другом конце салона.

– Борки-десять! – протянула я деньги водителю.

Тот скептически посмотрел на крупную купюру тихо выдохнул и процедил:

– Сколько?

– Десять! – отчеканила я.

– Сколько? – переспросил водитель все с той же интонацией.

– Десять! – мило повторила я, решив, что он просто не расслышал из-за шума дороги.

– Сколько?! – водитель повысил голос.

– Десять! – снова педантично уточнила я. А то ведь Борок этих как собак нерезаных – чего доброго оказаться с умирающим котом в каких-нибудь восьмых, или, о ужас, еще дальше.

– Куда едете? – водителю, похоже, было уже хуже, чем даже Масе. Его терзали противоречия и подозрения.

– Борки-10, – напряглась я.

– Сколько?! – взревел он.

– Десять! – я тоже начинала закипать. Ну чего непонятного-то? Десять, Борки-10, черт их побери!

– Куда?!

– Борки-10!

– Сколько?!

– Десять!

Еще бы секунда, и водитель, не останавливая автобуса, бросился бы на меня с кулаками.

– Борки-10, один билет! – сорвавшись со своего места, к нам подскочил какой-то парень, вырвал у меня из рук купюру и чуть ли не бросил ее в водителя.

Весь автобус лег от смеха. «Кривое зеркало» отдыхает. Сдачу в 470 рублей я получала под таким испепеляющим взглядом водителя, что странно, как не загорелись купюры, и не осталась на ладони всего лишь кучка монет…

Новенькое здание, едва заметное за внушительной рекламной вывеской, пристроилось на самом видном месте. Внутри сновали врачи в каких-то слишком уж белоснежных, неизмятых халатах в количестве неприлично большем, чем количество пациентов. Стен не было видно под яркими познавательными плакатами, всюду лежали нагромождения рекламок, буклетов. Без них клиника скорее напоминала бы Гренландию с ее девственной природой – какая-то утрированная чистота, безжизненность. Завершала картину такая же ненастоящая, как и все окружающее, вежливость. Мы с мамой скептически оглядели приемную и с грустью поняли, что деваться некуда – клиника уже взяла нас в тиски ввиду нашей безысходности.

– Так, что случилось с вашим котиком?

Врач, выплыв из коридора на звук голосов, не теряя времени, препроводила нас в кабинет. У нее было ухоженное, хищное лицо и, по правде говоря, она напомнила мне цаплю, дежурящую на мелководье в ожидании какой-нибудь неосторожной лягушечки.

– Вялый, говорите, температура, горбится? Так-так, ну доставайте, доставайте.

Под пристальным взором ветеринарши я вынула из переноски не слишком упиравшееся тельце и водрузила на стол. Полустоя-полусидя, Мася растерянно осматривался и совершенно не сопротивлялся осмотру. Грубо ощупав и без того несколько помятого кота, ветеринарша хмыкнула, затем приободрилась и заявила:

– Так я ничего не вижу, нужно сделать развернутую биохимию.

Мы с мамой пожали плечами – надо так надо, верный диагноз превыше всего.

Масе пришлось лишиться двух пробирок крови и вытерпеть несколько уколов витаминов и жаропонижающего.

– Ну какой же молодец, – заворковала ветеринарша под Масиным укоризненным взглядом, – все терпит.

Почесав Масю за ухом, она воодушевленно продолжила:

– У меня есть подозрение, что у него дирофиля-риоз либо паразитарная инвазия крови, но лучше перестраховаться – я позвоню вечером, сообщу результаты биохимии.

Спустя минуту нам протянули счет. Мама протерла очки, но вытащила из кошелька шесть голубеньких бумажек. Ей дали сдачу двумя коричневыми, и мы молча вышли из клиники. Так получилось, что мама взяла с собой всю дачную наличку – шесть тысяч, и теперь мы должны были жить на 200 рублей и еще какую-то оставшуюся мелочь. Учитывая близость клиники к элитным поселкам, удивляться, наверное, не стоило. Но мы, честно скажу, такого не ожидали.

Вечером раздался звонок, прорезавший тишину нашего дома.

– Готовы результаты вашего котика. Порадовать не могу, у него сахарный диабет, – сообщил знакомый приторный голос.

– Кто у него? – я даже не поняла сначала.

Ветеринарша с терпеливой вежливостью повторила диагноз.

– Да он у нас деревенский, в хорошей форме – откуда же у него такая экзотика?

– К большому сожалению, от этого никто не застрахован.

– И так вот резко, в восемь лет? Всю жизнь был здоров.

– Так бывает.

– И что же теперь? В чем состоит лечение? – я наворачивала круги по газону.

– В том-то и дело, что лечения как такового не существует. Есть только возможность подобрать инсулин и всю жизнь поддерживать кота уколами. Каждый день.

Я постаралась себе это представить.

– Але, але!

– Да-да, – у меня в голове пока еще не уложилась, не осела услышанная информация. – А как подбирают инсулин?

– Понимаете, существует порядка десяти разновидностей инсулина, – затараторила моя собеседница, – и подходящую для конкретного животного определяют эмпирическим путем: вводят сначала один вид, затем измеряют уровень сахара в крови. Понизился – инсулин подошел, нет – ну что же, нужно продолжать, пока не найдем тот, который будет стабилизировать сахар.

– А сколько это стоит? – с подозрением спросила я.

– Один анализ – четыреста рублей. Возможно, повезет, и мы найдем подходящий вид с первой-второй попытки, – осторожно просветила меня ветеринарша.

– А прогнозы?

– Обычно кошек в таких случаях усыпляют.

– A-а. Ну, мы подумаем, до свидания, – я поспешила свернуть разговор, вспоминая, каким пустым был дом без нашего желтоглазого домового.

Бабушкино возмущение не знало предела:

– Диабет! А может, диабет на фоне заражения этими кровавыми паразитами?! Простой деревенский кот! Нет, не верю я.

Меня и маму тоже грызли сомнения, однако насторожило то, что кот последние дни очень часто припадал к мисочке с водой и лакал, пока не показывалось дно. С другой стороны, жажда усиливается почти при любых воспалительных процессах. Представить себе уколы инсулина коту каждый день в течение многих лет было очень непросто, но мы не собирались нести его на усыпление. Хотя и самые неблагоприятные исходы непонятной болезни не исключались.

Следующим утром мама забрала биохимию из злополучной клиники, обойдя вниманием нашу вчерашнюю знакомую, и мы решили держать путь в последнюю инстанцию – вторую государственную ветклинику, куда вчера не успели. Несмотря на дорогие уколы, кот выглядел гораздо хуже и совсем не сопротивлялся, когда его сажали в переноску.

Спустившись к небольшому простенькому зданию клиники по бетонной дорожке с редкими пучками травы, мы уселись на стулья в полумраке чистой приемной, когда из единственного кабинета послышался бодрый мужской голос:

– Заходите!

По краям стола в боевой готовности ожидали трое врачей. Пока я выковыривала кота из переноски, мама затянула монолог про диабет.

– Почка, – заключил ветеринар, только прикоснувшись к Максиму, и рассмеялся: – Ха-ха-ха, кот-диабетик!

Ветеринар Арсен Юрьевич, армянин средних лет с приятным акцентом, был энергичен, но не суетлив, острословен, но каждая его фраза внушала жизнелюбие. Он походил на спелый фрукт, над которым всегда светило солнце, а если и не светило, то он брал эту функцию на себя.

Мы заулыбались, но пока еще слабо, а ветеринар продолжал:

– Воспаление почки. Ничего страшного, если правильно лечить.

– А биохимию не нужно показывать? – усмехнулась мама.

– Выбросите и забудьте, как дурной сон, – Арсен Юрьевич наполнил шприц коктейлем из нескольких бутылочек.

– Сегодня вечером начнет кушать, – однозначно заключил он, поднимая коту шкуру на холке.

Мася во время укола с интересом осматривался по сторонам, даже понюхал врачей, которые все так же стояли у стола, но теперь улыбались и добродушно посмеивались.

– Пойдемте, выпишу лекарства.

Я посадила уже бывшего диабетика обратно в переноску, и мы проследовали за врачом.

– С вас двести пятьдесят рублей, – как бы между делом сказал врач, еще раз пробегаясь глазами по размашисто исписанному рецептами листочку.

Так мы наконец узнали причину Масиных и наших страданий, заплатив за правду в тридцать раз меньше.

На обратном пути в автобусе к нам повернулся мужчина с соседних сидений.

– Девушки, котика везете? – заключил он, заглянув в переноску через сеточку. – Наверное, на летние каникулы едет?

– Нет, мы его к ветеринару возили, – начала рассказ мама. Дядька, выбрав нас жертвами для разговора, сам в итоге оказался жертвой: мама поведала ему про все наши злоключения – излила душу, короче. Тот не без интереса слушал, после чего заметил:

– Да уж, продай дом – вылечи киску!

Этим же вечером Максим, отлежавшись на диване и поразмыслив над смыслом жизни, попросил кушать. Мы с благоговением положили в его мисочку несколько кусочков мяса и, наблюдая за измученным, но с аппетитом чавкающим котом, невольно признали могущество современной медицины. Но, как выяснилось, не до конца оценили масштабы.

В последующие десять дней кот верно набирал вес, а я научилась делать ему уколы и виртуозно заливать в пасть отвар шиповника, следом забрасывая полагающиеся по рецепту таблетки. Но этим история не закончилась: стоило Масе окончательно выздороветь, как она получила довольно неожиданное продолжение.

Хаживал по нашей деревне здоровый мордатый котяра, гроза местных котов и тем более нежных городских котиков вроде Маси, которого он частенько драл где-нибудь в кустах. Котяра по праву считал себя первым парнем на деревне, а Максиму оставалось только держаться подальше да печалиться.

Впервые я заподозрила неладное, когда тот самый котяра, выпрыгнув из зарослей высокой травы, без оглядки помчался по тропинке. Его бешено выпученные глаза ничего не замечали на своем пути. «Уж не черта ли встретил?» – грешным делом подумала я и была отчасти права: в этот момент из тех же зарослей вылетел наш Максим и пустился в погоню. Его оппонент метался по заросшему участку тети Вали, стараясь найти лазейку в подвал, но Мася, олицетворяя собой ужас, летящий на крыльях ночи, настиг противника. Бывший диабетик задал ему такую трепку что позор поражения «первого парня» показался цветочками по сравнению с царапинами, укусами и клочками шерсти, летавшими по саду, словно тополиный пух.

Котяра, уползая на полусогнутых, сдавленно мяукнул, будто бы вопрошая весь мир, почему он вдруг перевернулся. Перевернулся – и «этот слабак» одной левой поборол Его, признанного короля деревни. Максим же раздраженно в несколько этапов сплюнул застрявшую на языке шерсть и деловито проследовал в заросли за новыми приключениями.

Придя в закономерное изумление, мы все же предположили, что Масе просто повезло. Но не прошло и двух дней, как наш кот превратил единичный случай в поражавшую воображение статистику. Сперва он самолично прогнал с нашего участка двух невесть откуда забредших соплеменников. Не удовлетворившись тем, что они спешно перемахнули через забор, Макс проследовал за ними и устроил разборки на тети-Нинином поле. Он, выжимая из гортани звуки небывалых тональностей, тезисно сообщил незваным гостям, что они неправы. Что и говорить, никому не захотелось бы прийти в гости еще раз после такого приема.

В течение ближайших недель в деревне не утихали кошачьи концерты, зачинателем которых становился не кто иной, как Максим Максимыч. За короткое время он расплатился по счетам со всеми, кто когда-либо смел даже косо посмотреть на него, и, держу пари, подумывал повесить на заборе нашего участка табличку с золотым тиснением, гласящую, что здесь обитает Его Высочество Кот-Диабетик-Первый Великий и Ужасный.

Следующим этапом Масиной насыщенной дачной жизни стало расширение ареала обитания. Соседи стали все чаще сообщать о визитах «вашего черного глазастого».

Как-то раз, тетя Галя, дергавшая сорняки на поле, выпрямилась, оперлась о наш забор, что означало долгий разговор, и с заговорщическим видом заметила:

– А Макс-то ваш теперь у моего крыльца ошивается. Вчера вот в гости заходил, котов всех распугал.

Мы удивленно переглянулись – чтоб Мася зашел так далеко, да еще и пугал кого-то вдали от дома?..

– Ходит, ишь, орет дурным голосом под окнами. Я ему поесть вынесла, так он и не отказался. Сидит, значит, ест, а кошечки-куртизаночки собрались вокруг да глядят как завороженные, – тетя Галя сделала торжественную паузу в ожидании нашей реакции.

– Да нет, Галь, наш так далеко не ходит, – бабушка даже расстроила тетю Галю своим скептицизмом.

– Наташ, с кем мне его путать-то? Глазищи – во! Фонари! И в ошейнике. Цвет ошейника еще такой поносный. Говорю же, ваш.

– Он у нас вообще последнее время очень предприимчивый, – мама вытряхнула ведро с сорняками на компостную кучу и продолжила: – Как выздоровел, так сразу и пошел стращать деревню.

– Чем вы его лечили-то? – веселилась тетя Галя.

– Отваром шиповника. Все натурель.

– Никаких «Озверинов» и прочей химии! – добавила я, вспомнив знаменитый мультик про кота.

– Ох, темните вы, девчонки! Да, в принципе, пожалуйста, только такими темпами у меня скоро еды не останется, чтоб от вашего Маси откупаться, – тетя Галя изящным движением сняла повисший на заборе стебель сорняка и метнула в общую кучу.

– Не переживай, Галь, если у тебя еды не останется, он на кого-нибудь другого перекинется, – ехидно заметила бабушка.

– Ага, сначала лечат непонятно чем, а потом Галина Федоровна страдай, – соседка вытерла слезы смеха краем футболки, вынула из земли лопату и зашагала через грядки, переваливаясь и что-то насвистывая себе под нос.