Текст книги "Со всех лап"

Впервые за много лет Мася решился выйти погулять с нами на хутор. Мы были уверены, что он проводит нас максимум до тети-Нининого участка, но уже который раз за последний месяц ошиблись. Кот, гордо подняв хвост, прошел за нами метров триста, а затем еще более гордо вернулся домой у нас на руках.

Утвердившись в роли Максима Всемогущего, наш кот все же не стал абсолютно счастливым. В душе нашего кота кошки скребли. Нет, это не была несчастная любовь (Масю никогда не интересовали такие глупости), неподходящая для прогулок погода или неправильные мыши… Нет, коту-диабетику не хватало «запретного плода» – сухого корма! Началось все вполне себе безобидно – с Масиного укоризненного взгляда на наполненные отборным мясом мисочки и отказа его есть. Но уже через пару дней я сорвала Масину операцию по обеспечению своего величества «нормальной кошачьей едой».

В столовой на самом верху стеллажа стоял запечатанный пакет трофейного сухого корма, выигранного Радкой на соревнованиях. Максим, выбрав ближайшую к стеллажу ступеньку нашей винтовой лестницы, нащупал методом проб и ошибок точку равновесия и, наконец, дотянулся до мешка. Дело оставалось за малым: прогрызть уголок пакета и лапой выкатить заветные кругляшки корма.

– Мася! – не смогла удержаться от восклицания я. Кот резко обернулся, что стоило ему потери равновесия и, соответственно, доступа к «золотой жиле». Кое-как удержавшись на ступеньке, он шмыгнул наверх, и было слышно, как бедное животное в расстроенных чувствах дожевывает с трудом добытые кругляшки.

В течение последующих лет мало какую партию призового корма удавалось уберечь от таинственного «синдрома отгрызенного уголка». Куда мы только ни ставили корм и как его ни закрывали, его неизбежно настигал злой рок в лице Маси. Больше всего ругалась мама, когда застала кота в бане в окружении заветных кругляшков, рассыпанных по полу.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Несмотря на то, что в рамках этого самого несчастья Мася израсходовал одну жизнь из кошачьего комплекта, оставшиеся восемь жизней в то лето изменились до неузнаваемости. В лучшую сторону.

Как не стать физиком-ядерщиком

В то же время в июне я заканчивала школу. Экзамены дались мне довольно легко; правда, все эти две недели я спала не раздеваясь. Когда до самого рассвета постигаешь тайны биологии или яростно учишь десятки стихотворений, перепутывая их все между собой, тебе в итоге становится ни до чего, поскорее бы опустить голову на подушку. Я не только встречала рассвет каждое утро, но и выучила, какие птицы просыпаются первыми, во сколько точно начинает каркать гнусавая ворона на пихте и сколько сотен раз я услышу «фити-фити» какой-то надоедливой маленькой птички, прежде чем наконец лягу спать. Иногда ворона – обычно это происходило перед рассветом – громко падала с ветки, инициируя страшнейший птичий переполох. Быстро стало понятно, что эти падения носят хронический характер. Только подумаешь: «Что-то ворона давно не падала», – и тут за окном раздается смачный «Бабах!», хруст веток, хлопанье крыльев и обиженное карканье. Будь экзамены на неделю-другую длиннее, я, вероятно, стала бы орнитологом.

Наконец в моих руках оказался заветный аттестат. Десять лет школы теперь превратились в историю, оставшись в моей голове в виде воспоминаний и знаний разной степени полезности. Все десять лет я ждала этого момента, так что мне было не до сентиментальности. Я упивалась ощущением очень большого пройденного этапа, в свое время казавшегося бесконечным.

Уже с шести лет я твердо решила поступать на ветеринара. Я не видела для себя других профессий. Бабушка с дедушкой организовали целую кампанию, в ходе которой подвергали мою мечту мощному артиллерийскому обстрелу. В нее летели снаряды «лучших профессий» – от космонавта до физика-ядерщика. Но годы мечтаний о профессии ветеринара стали надежной ПВО, и вот я уже подаю документы на аграрный факультет Российского университета дружбы народов.

Чтобы физиком-ядерщиком не стать, нужно преданно мечтать!

Вышний Волочек – кто не влюбился, тот дурачок

Давно я не смеялась так, как в тот вечер. Когда я вышла из экспресса, моя душа болела, но приятно, словно мышцы после хорошей тренировки. Все эти четыре часа я смеялась – исключительно от души. И вот сейчас на ватных ногах, со сведенными скулами и пересохшим языком, я чувствовала новое, самобытное счастье.

Даже по дороге к автобусной остановке мы болтали без умолку под проливным дождем. Я не успевала рассказать одну интересную историю, как вспоминала другую (конечно же, еще более интересную), и в порыве вдохновения наступала в очередную не замеченную мною лужу.

А ведь всего этого могло и не случиться, если бы тем душным июльским вечером судьба не проявила благосклонность к тренеру Мише. Наш сэнсэй умудрился потерять билет в своей сумке за несколько минут до отхода поезда. Но пути Господни неисповедимы, и наша большая компания успела-таки заскочить в экспресс в самый последний момент, «как стая диких обезьян». Среди ребят был и медик Саша, с которым мы уже некоторое время исподтишка посматривали друг на друга. В экспрессе нам достались соседние места – не иначе как сам Купидон выписывал эти билеты.

Путь мы держали в Вышний Волочек на большой дружественный семинар по рукопашному бою. Мелькали мысли взять Раду, то же самое советовал сделать и Миша, красочно расписывая, как хорошо там можно купаться, но в итоге я все-таки не решилась, боясь, что иначе не смогу ни на чем толком сосредоточиться. Зато, наступая в очередную лужу и взахлеб рассказывая, как мы с дедушкой пять лет назад заблудились в лесу и чуть не утонули в болоте, я уже полностью сосредоточилась на Саше.

Он также не остался в долгу, все больше и больше привлекая меня своей исключительно доброй энергетикой, простым безыскусным обаянием и самобытным чувством юмора. Помимо прочего, он был в моем вкусе: среднего роста, ладного телосложения, с добрыми зелеными глазами, в уголках которых при улыбке появлялись чуть заметные морщинки. Они приправляли его взгляд какой-то милой хитрецой при полной бесхитростности этого человека.

Но самое главное – его смех. До того дня образцом идеального смеха для меня был заливистый хохот Надьки, которая с легкостью пересмеет любую звонкую речушку, резвящуюся на весеннем солнце. Теперь же я слышала идеальный смех в мужском исполнении. Он походил на хорошее, вкусное вино: взрывное и обжигающее вначале, оно становилось все мягче с каждым глотком, разливавшимся внутри тебя приятным бархатистым теплом. Полное жизни, с добрыми сладкими нотками и крепкими древесными оттенками мужественности, ярким и глубоким ароматом, оно оставляло послевкусие безусловной радости, желание пить жизнь такими же большими глотками, нырнув в нее с головой.

Ископаемый ржавый автобусик из последних сил – по крайней мере, мне так упорно казалось – довез нас от вокзальной площади до спортзала, который стал нам домом на все четыре дня. Довез – и с облегчением скинул в огромную лужу. Асфальт будто был испещрен кратерами потухших вулканов, в которых после сильного дождя скапливалась вода.

Несмотря ни на что, Вышний Волочек сразу вызвал у меня симпатию: тихий городок со множеством мостов и каналов, невысокими домами, старыми зданиями XIX века, подавляющее большинство которых жили в полную силу, с милым упорством сопротивляясь времени. Недаром этот город называется Русской Венецией.

За спортзалом угрюмо возвышался стекольный завод с жуткими разбитыми, а то и вовсе отсутствующими стеклами, окидывавший всякого путника осуждающим взглядом пустых глазниц.

Ребят набралось почти тридцать человек. А вот я, вопреки обыкновению, оказалась не единственной «дамистой дамой». Мишина знакомая Эмма, она же тетечка Эммочка, выступала в роли сестры полка и бессменного повара.

Стемнело; уставшие с дороги, мы расселись за длинный деревянный стол. Обычно я не люблю большие компании, потому что в итоге либо теряется нить беседы, либо все начинают делиться в разговоре на группки поменьше. Но в нашем свежесформированном отряде моментально воцарилось потрясающее единство. И если обычно это являлось заслугой Миши, то теперь – еще и тетечки Эммочки, которая своей неуемной энергией будто бы объединяла нас невидимой паутиной. Мы с ней сразу подружились, и я совершенно не испытывала ревности – тетечка Эммочка была настолько естественной, открытой и доброжелательной, что ей прощалось даже внимание значительной части нашего отряда. Саша не в счет – все эти дни он не сводил с меня глаз.

– Пройдусь немного, у меня традиционный моцион на ночь, – предупредила я сидящих за столом часа два спустя. И лишь моя тень скользнула по стене, когда я шмыгнула мимо большой свечи, сгорбившейся на краю стола в центре озерца из воска.

Стояли самые длинные дни в году. Можно было отслеживать ночное движение солнца за горизонтом по разливавшемуся на небе зеленовато-желтому, будто от приглушенного ночника, свету. Мои шаги гулко раздавались на совершенно пустой улице, перемежаясь шорохом мелких камешков.

Вскоре от стен сонного стекольного завода отразились еще чьи-то шаги. Те окна, где оставались стекла, казались глазами, которые он с раздражением приоткрывает.

– Не страшно вот так одной гулять? – Саша наконец догнал меня, хотя старался не показывать спешки – я успела уйти довольно далеко.

– Ну, как тебе сказать. Я же только вокруг спортзала, – ответила я со спокойной отрешенностью.

– Ты ведь знаешь, что иногда достаточно пройти пару шагов, чтобы нажить себе неприятности, – заметил Саша с виду так же спокойно, но чувствовалось, что он пребывает в некотором шоке от моих несанкционированных маневров.

– Ты прав, – я подала ему руку.

– Ну раз прав, пошли гулять, – тихо, но уверенно ответил мой спутник, взяв мою руку в свою и глядя куда-то вдаль.

…Мы гуляли по пустынным дорогам; по деревянному мосту над каналом, из широких, плохо залатанных проемов которого Саша успевал вытаскивать меня за локоть в самый последний момент; стояли над иссиня-черной рекой с клубившимся туманом, через который едва просвечивали белыми светлячками огоньки изб; слушали колыбельную соловьев в спящей деревне на другом берегу; сидели на лавочках, наблюдая, как звезды гаснут и тонут в белизне рассвета, и говорили, говорили, говорили… Старые липы лили медовый аромат в потоки теплого, нагретого за день воздуха; кругом становилось все тише, только вдалеке глухо лаяли собаки. Никогда бы не подумала, что совершенно, по сути, незнакомый человек может стать таким близким всего за один вечер.

В спортзал мы вернулись спустя четыре часа; все, конечно же, давно спали, а дверь была заперта. Ни стук в дверь, ни стук в окна, ни звонки на мобильники не помогли. Но стоило только легонько хлопнуть по капоту новой машины Костика, как мы с потрясающей скоростью оказались внутри.

Ночью спали все, кроме меня и Саши. Наши попытки поспать хотя бы часок потерпели полнейшее фиаско. А все потому, что воздух дрожал от чудовищного храпа на разные лады.

– Саш, по-моему, мы попали в логово дракона! – истерически смеялась я.

В это время начинал выступление свежий дуэт: к басистому храпу габаритного дяденьки, поразительно напоминавшего по форме личинку майского жука, примешивался тоненький, печальный, с присвистом храп какого-нибудь наиболее стройного паренька.

Саша сидел, прислонившись к стене, с обмотанными футболкой ушами, трогательно смешной в своей скорби.

– Да, Ксюх, нужно срочно учиться храпеть. Может, тогда полегчает.

Наутро Миша заметил, что мы оба плоховато выглядим, будто бы не спали всю ночь.

Первая утренняя тренировка прошла в недавно построенном навороченном спортивном комплексе. Для разогрева нам предложили поиграть в футбол – и я неожиданно для себя прониклась им. Пусть ни одного гола не забила, зато падала в лучших традициях футболистов, зрелищно разодрала себе локоть и к концу первой игры начала попадать по мячу.

Будучи единственной девушкой на тридцать мужиков, я, конечно, смотрелась не в меру экзотично. Я не раз удивлялась – ну неужели я такая маленькая?! Но заметно это почему-то только со стороны, на видео, например. А вот когда я стою перед двухметровым Игорьком, кажусь сама себе чуть ли не выше него. Мотивация решает все.

– Не сложно ли тебе тренироваться? – спросил меня корреспондент местного телевидения, снимавший сюжет о семинаре.

– Нет, – улыбнулась я, – в хорошей компании не может быть сложно.

Погода радовала теплом, но периодически с пугающей внезапностью начинались сильнейшие ливни. Начинались – и так же неожиданно заканчивались. Казалось, это и не дождь вовсе идет, а снимают дубль за дублем кино со сценой ливня и по команде «Мотор, начали!» врубают откуда-то сверху воду из шланга.

Во время обеда мы, поглощая суп, наблюдали из окон столовой, как по улице поток воды с огромной скоростью несет пустые стеклянные бутылки. Ко времени вторых блюд все бутылки уплывали, а к компоту дождь полностью заканчивался. По выходе абсолютно сухие улицы намекали на оптическую иллюзию и мираж вместе взятые.

После вечерней тренировки мы, взмыленные, побежали купаться на канал. Парни, все до единого, прыгали в воду с пятиметровой высоты моста. Мне тоже, конечно, сложно было удержаться от соблазна, но, подумав, я таки предпочла остаться зрителем.

Мы с Сашей задержались – когда все уже давно ужинали в спортзале, я продолжала наматывать километры в теплой и будто бархатной воде. Саше приходилось плавать, хотя он уже давно накупался, – но ведь охота пуще неволи. Обратно мы шли босиком, охваченные приятной усталостью. Разговаривая, мы шлепали по лужам, и от наших шагов солнце, отражавшееся в каждой из них, покрывалось рябью – казалось, будто ему щекотно и смешно.

Нам было так хорошо – мы даже не заметили, что за нами успело увязаться целое стадо коров. Лениво, с самым пренебрежительным видом пережевывая длинные травины, торчавшие изо рта, коровы все прибавляли ходу, вытягивали шеи и возмущенно перекликались между собой. Похоже, компания не испытывала восторга от того, что какие-то двое приехали черт знает откуда топать по их лужам, да и вообще как-то слишком уж им хорошо – непорядок. Отвязаться от этой шайки-лейки получилось только на улице Карла Либкнехта. Пока коровы безуспешно пытались прочитать фамилию на табличке, мы, взявшись за руки и смеясь, перебежали в соседний переулок. Следом слышалось обиженное мычание, мол, вы чего, мы же просто пообщаться хотели.

Утомившись за день и немного вздремнув, на следующий день я чувствовала себя гораздо лучше. Нас ждала экстремальная тренировка на песчаном карьере. Туда мы добирались на джипах по поражавшему воображение бездорожью. Вода местами доходила до середины дверей, когда приходилось преодолевать затопленные песчаные косы лишь на двух боковых колесах.

Упражнения в тот день нам достались самые разнообразные: от отжиманий и прыжков с вершины карьера с завязанными глазами до спаррингов на краю обрыва и отработки ударной техники. Я честно выполняла все, что требуется, стараясь не отставать от сильного пола. Даже те, с кем я познакомилась только на семинаре, и кто смотрел на девочку несколько предвзято, теперь считали меня полноправным бойцом.

Иногда я делала вид, что иду попить водички, а сама краем глаза наблюдала за Сашей. В наблюдении со стороны заключалось особое удовольствие.

Апогеем тренировки стал момент, когда мои кроссовки торжественно развалились прямо на ногах. Несмотря на протесты своей босой подруги, Саша повез меня в обувной магазин. Я очень стеснялась, что мужчина покупает мне обувь, и потерянно перемещалась походкой самки ленивца среди стеллажей под любопытными взорами продавщиц. Уж никак я не была похожа на столичную девушку! Наконец мы вышли из магазина, и я, потупив взгляд, зашагала к машине в новых ботиночках.

– Ну что, Золушка Вышневолоцкая, нравятся тебе? – Саша легонько толкнул меня в плечо.

– Да… спасибо. Ну а вообще не стоило.

Саша тяжко вздохнул. Когда мы уже подходили к такси, он вдруг с серьезным видом повернулся ко мне:

– Ксюх, все в тебе прекрасно, если бы не одно но.

Мне и без этого хотелось провалиться сквозь землю, а тут такое.

– Что? – еле вымолвила я, смотря на Сашу снизу вверх оленьими глазами.

– Твоя футболка. Это же камуфляж-клумба какая-то. К ботинкам вообще не подходит!

– Ну Са-а-аш! – взвыла я, вытирая слезы то ли смеха, то ли смущения краем своей цветастой футболки.

А Саша уже вовсю хохотал, опершись рукой о капот такси. За этот смех ему прощалось все.

Третью ночь мы проводили за длинными прогулками. Накрапывал дождь, небо заволокло низкими тучами, так что в этот раз рассвет встретить не удалось, и мы вернулись в спортзал. В ту ночь я спала так крепко, прижавшись лбом к Сашиному плечу, что разбудить меня стало возможным только аккурат к обеду. Какие уж там драконы.

Прошла последняя тренировка, и настало время собираться домой. Было грустно думать о предстоящем расставании, так как подобные путешествия имеют свойство необыкновенно сплачивать людей. Хорошо хоть погода подыграла и вовремя испортилась.

За два часа пути в электричке Вышний Волочек-Тверь моя спина приняла геометрическую форму: вычисление тангенса и котангенса всех ее углов не составило бы труда. В поезде Тверь-Москва нас с Сашей ждала другая крайность: туда набились сотни любителей рока с «Нашествия», так что сесть мы бы не смогли при всем желании (хотя не сказать, что теперь оно было).

Рокеры, не в силах совладать с переливавшимся через край возбуждением, всю дорогу горланили песни, от репертуара Бутусова до «И снится-я-я нам не рокот космодрома-а-а». В двери электрички наши веселые соседи, любители свежего воздуха, вставили бутылку, так что по поезду гулял нешуточный сквозняк. Я, обмениваясь красноречивыми взглядами с несколькими татуированными парнями, методично закрывала двери в тамбур, чтобы Саше не надуло спину. Наконец мы, с квадратными от неиссякаемых песен головами, вышли на Ленинградском вокзале под гнусавую «В лесу родилась елочка» и стали пробираться к метро через бесконечную толпу возбужденных рокеров. Тогда я в первый и последний раз слышала, как Саша матюгается – ему приходилось поминутно оберегать меня от огромных баулов, которые лихо болтались на плечах наших соседей и грозили не на шутку зашибить проходящих мимо.

Спустя час мы уже стояли около моего дома. Минула полночь, улицы опустели, лишь где-то вдалеке слышался шум проспектов. Я обняла Сашу и сказала: «А знаешь, мне уже не хватает эха наших шагов, отражающихся от здания стекольного завода…»

На следующий же день началась волнующая и изматывающая подготовка к вступительным экзаменам в университет. Хотя нет, сильно изматывающей ее все же нельзя назвать – я повторяла химию и биологию в автобусах и электричках, а также на даче, сидя на садовых качелях под яблонями, периодически бросая Раде мячик. С этим временем у меня связаны только приятные воспоминания. Так как я ходила на курсы, иногда достаточно было просто пару раз прочитать материал, чтобы хорошенько освежить его в памяти.

Аккурат перед экзаменами у меня случился сильнейший насморк. Сидя на экзамене, одной рукой я выписывала химические формулы, другой зажимала внушительную стопку платков. Тетенька наблюдающая заподозрила, что на них записана добрая половина реакций органической химии, и уже хищно потянулась к бумажной Пизанской башне:

– Девушка, вы что, болеете? Зачем вам столько платков?

Я подняла на нее красные глаза:

– Это у меня, наверное, аллергия на экзамены. То-то никак не проходит!

– Поступите – пройдет!

В этом тетенька оказалась права.

А причина насморка на самом деле крылась вот в чем: я приревновала Сашу, отвозившего посылку приятельнице его матери, к этой самой приятельнице. Ну не знала я еще, что та недавно разменяла седьмой десяток.

«Сижу пью чай и глажу большого белого кота», – пришла эсэмэска от Саши.

«Почему он так долго? Уже должен был давно уезжать!»

Переполняемая ревностью, я в тревожных мыслях просидела до темноты на лавке у бани с голыми ногами, что и привело к вышеуказанному результату. Тяжело родиться женщиной, как ни крути. И даже белый кот не спас.

По ощущениям неплохо написав как биологию, так и химию, я с нетерпением ждала результатов. Спустя несколько дней я решила проверить стенды для абитуриентов по дороге на дачу. Когда до универа оставалась всего одна остановка, пошел сильнейший ливень. За какие-то пару минут улица превратилась в реку, а автобус – в речной трамвайчик. Ко времени моего выхода ливень чуть стих, но по площади перед главным зданием пришлось идти по щиколотку в воде. Впорхнув на ступеньки, я увидела только девственно чистые стенды и кучку студентов, по-воробьиному прятавшихся от дождя. Вымокшая до нитки и разочарованная, я села на автобус до железнодорожной станции. И каково же было мое удивление, когда я увидела, что дождя там не было и близко!

Водитель автобуса уже до Л. с удивлением оглядел мои мокрые волосы, одежду и красные ноги – красные китайские кеды, намокнув, окрасили ноги практически до колена.

– Что случилось? – не без сочувствия спросил он, отсчитывая сдачу.

– Плавала, – грустно ответила я.

Через три дня моя фамилия появилась в списке поступивших. От насморка не осталось и следа.