Текст книги "Макиавелли. Очень краткое введение"

Квентин Скиннер
Макиавелли
Очень краткое введение

Настоящее издание «Machiavelli. A very short introduction» впервые опубликовано в 1981 году издательством Oxford University Press (Великобритания)

Издание подготовлено к публикации при участии ООО «Агентство прав «У-ФАКТОРИЯ»

От автора

Первая публикация данного «Очень краткого введения» вышла в серии «Мастера прошлого» в 1981 году. Я по-прежнему глубоко признателен Кейту Томасу за то, что мне было позволено внести свой вклад в расширение его серии, кроме того, благодарен сотрудникам издательства Oxford University Press (и особенно Генри Харди) за помощь в редактуре, а также Джону Дунну, Сьюзан Джеймс, Джэй Ди Покок и Кейту Томасу за скрупулезное прочтение рукописи и ценные консультации. Поскольку была необходима помощь экспертов в подготовке нового издания, я выражаю признательность редакторской группе издательства и, в частности, Шелли Кокс, за терпение и поддержку.

При подготовке нового издания я тщательным образом переработал свой текст и модернизировал библиографию, однако основное направление аргументации оставил неизмененным. Я по-прежнему считаю Макиавелли[1]1
  Наряду с этим вариантом фамилии в академических и научно-популярных изданиях употребляется другой – Макьявелли – согласно унифицированным правилам практической транскрипции для передачи итальянских имен в русском языке. (Здесь и далее примечания редактора обозначены цифрой, примечания автора – звездочкой.)


[Закрыть] представителем неоклассического направления политики эпохи гуманизма. Кроме того, я уверен, что самые острые аспекты его творческого взгляда на политику лучше всего могут быть интерпретированы как серия полемических – а иногда даже и сатирических – выпадов против морали гуманизма, которую он сам наследовал и в целом продолжал поддерживать. Моей главной целью было представить объективное понимание Макиавелли основ государственного управления, и я надеюсь, что моя интерпретация может составить интерес для специалистов данной области.

Цитаты из работ Боэция, Цицерона, Ливия, Саллюстия и Сенеки я брал в Библиотеке классических переводов Лоэба. Перевод высказываний из трудов Макиавелли «Послания» (Correspondence – C), «Искусство дипломатии» (Legations – L) и так называемой работы «Фантазии» (Ghiribizzi) – мой собственный. В цитатах из трактата «Государь» я пользовался переводом Руссела Прайса (Cambridge, 1988). Если я обращался к другим работам Макиавелли, то брал цитаты из прекрасного издания переводов на английский Алана Джилберта «Макиавелли. Основные труды и другие работы» (3 тома, Duke University Press, 1965) – с любезного разрешения автора. В цитатах из «Посланий» (Correspondence) и «Искусства дипломатии» (Legations) я идентифицировал источник, маркируя фразу буквами C или L, одновременно ссылаясь на страницу. Обращаясь к другим работам Макиавелли, я при помощи контекста в каждом случае определял, какой именно текст я цитирую, и в скобках просто указывал номер страницы[2]2
  В данном издании сохраняются ссылки автора на цитируемые им издания.


[Закрыть]. Полный перечень изданий, к которым я обращался, приведен на с. 150 в списке «Труды Макиавелли, цитируемые в тексте».

Относительно переводов нужно отметить еще два момента. Я рискнул исправить несколько мест в толкованиях Джилберта, чтобы быть ближе к собственно формулировкам Макиавелли. И я категорически настаиваю на точке зрения, что основа концепции Макиавелли – понятие virtu (лат. virtus) – не имеет точного перевода одним словом на современный английский язык, а также не может быть перефразировано. Поэтому я оставил термин в его первоначальном виде. Это не означает, тем не менее, что я не смогу проанализировать его значение; наоборот, большая часть моей работы посвящена объяснению того, что, на мой взгляд, Макиавелли подразумевал под этим словом.

Введение

Макиавелли умер почти пятьсот лет назад, однако его имя до сих пор звучит на устах тогда, когда надо описать лукавые, коварные шаги и действия, предпринятые в большой политике. «Кровавый Макиавелли», как сказал о нем Шекспир, никогда не переставал быть объектом свирепых нападок моралистов, равно как и средоточием ненависти и консерваторов и революционеров всех мастей. Эдмунд Берк призывал считать «гнусные максимы макиавеллевской политики» предтечей «демократической тирании» Французской революции. Маркс и Энгельс с не меньшей страстью атаковали принципы макиавеллизма, не уставая подчеркивать, что исполнители заветов этого политика имеют своей истинной целью задушить энергию демократических сил еще на стадии революции. Единственное, в чем соглашаются обе стороны, – это то, что зло, воплощенное в политике Макиавелли, составляет одну из самых опасных угроз основам политической морали.

Мрачная слава, сопровождающая имя Макиавелли, способствует тому, что в политической дискуссии любой намек на приверженность к его теории приравнивается к серьезному обвинению. Например, когда Генри Киссинджер в 1972 году в известном интервью журналу The New Republic изложил концепцию своей философии, журналист, беседующий с ним о его роли советника президента, заметил: «Слушая вас, иногда задумываешься не о том, насколько велико ваше влияние на президента Соединенных Штатов, а скорее насколько глубоко на вас самого повлиял Макиавелли». Это предположение Киссинджер предпочел немедленно опровергнуть. Являлся ли он сторонником макьявеллевской теории? – Ни в коем случае! – Находился ли он хоть в какой либо мере под влиянием положений и максим Макиавелли? – Нет, никогда.

Какие же представления лежат в основе мрачной репутации, сопутствующей имени Макиавелли, и заслуженна ли она? Какие взгляды на политику и политическую мораль он выдвигает в своих трудах? На эти вопросы я надеюсь дать ответ в настоящей книге. Я собираюсь доказать, что для понимания доктрин Макиавелли необходимо начинать с восстановления проблем, которые он видел перед собой, работая над «Государем» (Il Principe) и «Рассуждениями» (Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio[3]3
  «Рассуждения о первых десяти книгах Тита Ливия» – полное название (в русской традиции) этого труда Макиавелли.


[Закрыть]), а также другими трудами по политической казуистике. Для достижения этой цели – осознания основ макьявеллевской теории – нам нужно восстановить контекст, в рамках которого создавались произведения: интеллектуальный контекст философии классического периода и Ренессанса, политический контекст жизни и управления в городе-государстве в Италии начала XVI века. Восстанавливая эпоху, когда формировались идеи Макиавелли, мы получаем возможность в полной мере оценить абсолютную оригинальность его атак на главенствующую роль морали в обществе того времени. А оказавшись причастными к его личным взглядам на мораль, мы без труда поймем, почему так часто обращаются к имени Макиавелли в моменты, когда обсуждаются вопросы власти и политического лидерства.

Глава 1
Дипломат

Истоки гуманизма

Никколо Макиавелли родился во Флоренции 3 мая 1469 года. Первое упоминание о нем появляется при описании событий, происходивших в период падения режима Савонаролы в 1498 году, в которых Макиавелли принимал активное участие. Провидческие проповеди Джироламо Савонаролы, настоятеля в монастыре доминиканцев Сан-Марко, оказывали решающее влияние на политику Флоренции в течение четырех лет, до тех пор, пока он не был обвинен в ереси. Вскоре после этого правящий консул города постепенно удалил сторонников Савонаролы с их мест в правительстве. Одним из таких людей, лишившихся поста, был Алессандро Браччеси, глава Второй канцелярии. Поначалу место оставалось незанятым, но по прошествии нескольких недель практически никому неизвестный на тот момент Макиавелли явился на арену событий в качестве возможного претендента. Ему едва исполнилось 29 лет, и, по-видимому, он не имел за плечами опыта служения в подобных сферах. Тем не менее его кандидатура прошла без явных сложностей, и 19 июня 1498 года в приличествующей случаю обстановке главный консул представил Макиавелли как второго консула Флорентийской республики.

К моменту вхождения Макиавелли в канцелярию существовала устоявшаяся процедура принятия людей на столь высокие посты. Помимо выраженных способностей к дипломатии, претенденты должны были обладать эрудицией в гуманитарных науках. Концепция о комплексе гуманистического познания мира (studia humanitatis) была воспринята еще от римлян, в частности от Цицерона, чьи педагогические идеалы воскресили и повсеместно ввели в практику – в университетское образование и просто в общественную жизнь – итальянские гуманисты XIV века. Гуманистов отличала в первую очередь приверженность теории о необходимости «истинно гуманитарного» образования. Обучение молодых людей должно было начинаться с непременного освоения латинского языка, затем продвигаться к упражнениям в риторике и подражании лучшим образцам классического стиля и завершаться тщательным изучением античной истории и философии нравственности. Гуманисты популяризовали надолго укоренившееся мнение о том, что подобный род подготовки является лучшим для воспитания политика. Именно Цицерон настаивал, что изучение этих наук способствует формированию и развитию качеств, необходимых для должного служения своему народу: умения подчинять личные интересы общественным, стремления противостоять продажности и тирании и служить благородным целям, таким как честь и слава собственного государства.

Постепенно флорентийцы все больше вдохновлялись подобными настроениями, пропитывались ими настолько, что на посты городского управления стали приглашать исключительно крупных гуманистов. Можно считать, что начало этому процессу было положено с назначением на пост канцлера Колюччо Салютати[4]4
  Колюччо Салютати (1331 – 1406), один из родоначальников гуманизма эпохи Ренессанса; канцлер Флорентийской республики (1375 – 1405), завоевавший славу блестящего оратора и политика.


[Закрыть]. Постепенно это становилось правилом, и в период, когда взрослел Макиавелли, первым канцлером был Бартоломео Скала, который, даже занимая столь высокий пост, не оставлял профессорских занятий в университете и продолжал писать труды на темы гуманизма. (Главной работой Б. Скала считается трактат о вопросах морали и «История флорентийцев».) Во времена службы в канцелярии Макиавелли эта традиция старательно поддерживалась преемником Скала, Марчелло Адриани. Он также попал в Первую канцелярию из университетского кресла и также продолжал публиковать труды на темы гуманизма, в том числе учебник по обучению латыни и трактат «О просвещении флорентийской аристократии», написанный на диалекте.

Рис. 1. Палаццо Веккьо, Флоренция. Здесь размещалась Вторая канцелярия, в которой Макиавелли работал с 1498 по 1512 г.

Господство в Италии эпохи Ренессанса идеалов гуманизма помогает объяснить, как и почему Макиавелли в свои относительно молодые годы был призван занимать пост, подразумевающий огромную ответственность перед республикой. Его семья, хотя и не принадлежала к богатому либо аристократическому сословию, имела тесные связи с самыми известными представителями гуманистических кругов. Отец, Бернардо Макиавелли, зарабатывающий на жизнь судебной практикой, с огромным энтузиазмом внимал речам гуманистов и был близко знаком с несколькими крупными учеными того периода, включая и Бартоломео Скала. Трактат последнего, написанный в 1483 году и называвшийся «О законе и суде», был построен в форме диалога автора и его «близкого друга», которым на самом деле являлся Бернардо Макиавелли. Более того, из «Дневника», который последний вел между 1474 и 1487 годами, явствует, что в момент, когда подрастал его сын Никколо, он был занят изучением главных классических текстов, на которых, собственно, и базируется ренессансная теория гуманизма. В дневнике Бернардо Макиавелли также отмечает, что ознакомился в 1477 году с «Филиппиками» Цицерона и в 1480 году с его же работой «Об ораторе». Кроме того, в 1470 году он несколько раз читал главный труд Цицерона на тему нравственности – «Об обязанностях», а в 1476-м смог получить собственную копию «Истории» Тита Ливия. Текст этого издания примерно 40 лет спустя послужит основой для написания Никколо Макиавелли знаменитых «Рассуждений», самой объемной и амбициозной работы по философии политики.

В своем «Дневнике» Бернардо пишет, что сумел дать сыну прекрасное образование именно в области studia humanitatis[5]5
  Bernardo Machiavelli, Libro di Ricordi, ed. C. Olschki (Florence, 1954), p. 11, 31, 35, 58, 88, 123, 138.


[Закрыть] (и это стоило ему немалых денег – также упоминает он в записках). Первый раз об образованности Никколо Макиавелли мы узнаем со страниц дневника Бернардо Макиавелли, где он пишет о семилетнем сыне: «Мой маленький Никколо только что начал курс у профессора Маттео – первую ступень, латынь». К 12 годам Макиавелли завершил вторую ступень и перешел в обучение к другому известному преподавателю, Паоло да Рончильоне, который был наставником практически у всех крупных общественных деятелей – гуманистов того времени. Следующий шаг отмечен в дневнике Бернардо датой 5 ноября 1481 года: «…сейчас Никколо пишет собственное сочинение на латыни» – и демонстрирует беспрекословное следование принципам гуманистического образования: подражание лучшим образцам классического стиля. В конце концов, если верить словам Паоло Джовио[6]6
  Паоло Джовио (1453 – 1552), епископ Ночерский, итальянский ученый-гуманист, придворный врач римских пап, историк, географ; составил описание Британских островов, а также биографии знаменитых мужей прошлого.


[Закрыть], Макиавелли отправили завершать образование в Университет Флоренции. В «Максимах» Джовио утверждает, что лучшую подготовку по изучению классических текстов ему дал Марчелло Адриани. Сам Адриани, как мы уже знаем, еще до своего назначения на пост первого канцлера много лет преподавал в университете.

Полученная Макиавелли сумма гуманитарных знаний, возможно, служит ключом к объяснению столь яркого начала его карьеры – получение им государственного поста в 1498 году. Адриани был назначен первым канцлером чуть ранее, в этом же году. Вполне правдоподобным кажется тот факт, что он запомнил талантливого в гуманитарных науках юношу и решил наградить его за усердие, когда формировал новый состав канцелярии (необходимость в этом возникла после смены режима). Может быть, именно благодаря патронажу Адриани, а одновременно и под влиянием друзей-гуманистов круга Бернардо Макиавелли, сын последнего сразу после школярской скамьи оказался в правительстве, каким оно стало после свержения Савонаролы.

Задачи дипломата

Служба Макиавелли включала обязанности двоякого рода. Вторая канцелярия, учрежденная в 1437 году, вела официальную корреспонденцию по управлению землями Флоренции. Кроме того, будучи главой этого ведомства, Макиавелли также являлся одним из шести секретарей первого канцлера, и в этой должности был уполномочен состоять при Коллегии Десяти, в комитете, отвечающем за дипломатические отношения Флорентийской республики. Это означало, что, помимо регулярной «конторской работы», он в любой момент мог быть отозван в поездку по вопросам внешней политики за пределы родного государства, и там от имени Коллегии Десяти в качестве секретаря сопровождать послов Флоренции, ведя официальные отчеты. Первый подобный визит имел место в июле 1500 года, когда Макиавелли вместе с Франческо делла Каза «в самом спешном порядке» был вызван присутствовать в суде Людовика XII Французского. Созыв посольской миссии был необходим из-за сложностей, которые испытывала Флоренция в войне с Пизой. В 1496 году граждане Пизы подняли мятеж, и в течение четырех лет им удавалось отражать все попытки подавить их борьбу за независимость от Флоренции. В начале 1500 года Франция согласилась помочь флорентийцам вернуть город в подчинение и снарядила войска для осады. Однако кончилось мероприятие плачевно: нанятые флорентийцами гасконские наемники дезертировали, а швейцарские подняли мятеж из-за того, что им мало платили, – и штурм самым позорным образом провалился.

Задачей Макиавелли было доказать, что «предприятие не увенчалось успехом отнюдь не из-за недочетов флорентийской политики», и одновременно создать впечатление, «что все проблемы возникли по вине французского командования, отличившегося трусостью и продажностью» (L 72, 74). Однако на первой же аудиенции у Людовика XII он и Делла Каза обнаружили, что короля вовсе не интересуют извинения Флоренции за прошлые ошибки. На самом деле он хотел знать, на какую конкретно помощь от такого несостоятельного правительства можно рассчитывать в будущем. Эта встреча задала тон всей последующей дискуссии, участниками которой со стороны Франции были Флоримон Роберте и архиепископ Руанский – главные советники короля. Для Макиавелли основным результатом визита, продлившегося шесть месяцев, стало не только то, что он смог постичь принципы политики Франции, но и тот факт, что ему открылся двусмысленный статус городов-государств раздробленной Италии…

Первым уроком для него стало понимание, что государственный аппарат Флоренции оказался слабым и отжившим в системе современных монархических представлений. К концу июля этот факт стал полностью очевиден. На протяжении августа и сентября Макиавелли ждал, что новые послы прибудут из Флоренции, и продолжал уверять архиепископа Руанского, что их нужно встречать со дня на день. В середине октября, когда по-прежнему не было и намека на их приезд, архиепископ уже считал это увиливание откровенным оскорблением. Когда в одном из писем Макиавелли, неподдельно сожалея о задержке, вновь пытался уверить французскую сторону в скорейшем прибытии миссии, архиепископ ответил следующее: «Если то, что вы говорите, действительно правда, то к приезду послов мы как раз успеем умереть» (L 168). Еще более унизительным стало то, что представление флорентийцев о собственном политическом влиянии для французов оказалось смехотворным заблуждением, поскольку не было подкреплено ни военными успехами, ни благосостоянием республики. Франция признавала только славу оружия и толщину кошелька, а у синьории оба этих политических аргумента отсутствовали. В публичных выступлениях Макиавелли пытался убедить монарха в решающей роли Италии в союзе с Францией, однако очень скоро обнаружил, что все уверения напрасны, и французы только насмехаются над ним. С горечью Макьявелли признавался, что они прозвали его «господин Ничто» (L 126 etc.).

Макиавелли принял произошедшее близко к сердцу. Его зрелые сочинения полны предупреждений о том, как глупо растягивать события и как опасно сомневаться, – в военных делах и в политике необходимо всегда действовать уверенно и быстро. И он считал категорически несправедливым утверждение, что у итальянских городов-государств не может быть независимого будущего. Макиавелли продолжал развивать теории о возможности военных и политических союзов, он был уверен, что города-республики способны восстановить независимость, хотя историческая ситуация в то время демонстрировала их окончательное подчинение значительно превосходящему могуществу Франции, Германии и Испании.

Визит во Францию завершился к концу декабря 1500 года, и Макиавелли заторопился домой. За время его отсутствия умерла сестра, и незадолго до его приезда скончался отец, вследствие чего (как Макиавелли печально писал в отчетах синьории) «в семье полностью утрачены порядок и спокойствие» (L 184). Кроме того, его беспокоили вопросы собственной карьеры – в конце октября секретарь Агостино Веспуччи сообщил: «Не исключено, что по возвращении вы лишитесь места в канцелярии» (C 60). Вскоре у Макиавелли появилась и другая причина не покидать Флоренцию – он стал ухаживать за Мариеттой Корсини. Осенью 1501 года они поженились. Эта женщина всегда находилась в тени славы своего мужа, и только из писем можно предположить, что Макиавелли никогда не переставал любить ее. Мариетта родила ему шестерых детей, терпеливо сносила измены и пережила мужа на четверть века…

Следующие два года Макиавелли провел во Флоренции и в ее окрестностях. Синьория была озабочена ситуацией на границах. В апреле 1501 года герцогом Романьи стал Чезаре Борджиа. Получив громкий титул благодаря содействию отца, папы Александра VI, он немедленно воспользовался представившимися возможностями и организовал серию дерзких военных кампаний по захвату соседних земель. Борджиа начал с осады Фаэнцы, в сентябре 1501 года взял Пьомбино, затем его наместники подняли на восстание жителей местечка Вальдикьяна и весной 1502 года расширили его до стен Флоренции. В это время сам Борджиа предпринял поход на север и молниеносно захватил герцогство Урбино. Окрыленный успехом, он обратился к Флоренции с требованием создать союз, причем флорентийцы должны были организовать посольскую миссию, для того чтобы принять его условия. Для выполнения этого непростого задания и вызвали Макиавелли, тем более что он уже встречался с Борджиа в Урбино. Назначение Макиавелли произошло 5 октября, а спустя два дня в Имоле он уже предстал перед Борджиа.

Этот посольский визит послужит началом самого плодотворного периода дипломатической карьеры Макиавелли, когда он будет исполнять любимую из своих ролей – роль наблюдателя, имеющего доступ к государственному аппарату. Считается, что трактат «Искусство дипломатии» у Макиавелли содержит сырой материал – черновики с описанием его более поздних политических воззрений, которые он последовательно перерабатывал и совершенствовал в те годы, когда его отстранили от дел. Однако подробное изучение «Искусства дипломатии» посвящает в систему оценок Макиавелли, и, хотя его эпиграммы показывают, что трактат в основном создавался на злобу дня, фрагменты из него без изменений вставлялись в тексты «Рассуждений» и особенно «Государя».

Макиавелли оставался при дворе Борджиа несколько месяцев, на протяжении которых он не однажды встречался с герцогом наедине. Последний, по-видимому, решил отказаться от идеи публично рассказывать о своей политике и амбициях. Макиавелли же был поражен. Он писал, что герцог «превышает человеческие возможности в своей безграничной отваге» и «он есть личность грандиозных намерений и твердой уверенности в том, что всего, чего ни пожелает, сумеет достичь» (L 520). Более того, его поступки не менее значительны, чем слова, поскольку он стремится единолично сохранять контроль над всем, правит «в атмосфере строжайшей секретности» и в состоянии реализовать свои разрушительные планы в скорейшем времени (L 427, 503). Одним словом, Макиавелли признал, что Борджиа нужно рассматривать как новую силу на политической арене Италии, а не как кондотьера-выскочку (L 422).

Эти наблюдения, тайно отправляемые Коллегии Десяти и опубликованные в главе VII «Государя», оказались весьма прозорливыми. Говоря о деяниях Борджиа, Макиавелли вновь подчеркивает его исключительную храбрость, выдающиеся способности и ошеломляющее стремление идти прямо к намеченной цели (33 – 34). Он также настаивает на своем суждении о том, что Борджиа крайне изобретателен в способах достижения своих целей. «Он использует каждый шанс, предоставленный судьбой, для того, чтобы “пустить корни”, “укрепить базу для дальнейшего могущества”. Таким образом, в кратчайший срок, если удача не отвернется от него, он сумеет разрешить любую проблему....» (29, 33).

Восхищаясь качествами лидера Борджиа, Макиавелли отмечал запредельную самонадеянность герцога. Уже в октябре 1502 года он пишет из Имолы: «Все это время, пока я здесь, правление герцога подкреплялось не чем иным, как его собственным везением – исключительно благоприятной фортуной» (L 386). В начале следующего года Макиавелли с растущим неодобрением отмечает тот факт, что герцог до сих пор довольствуется тем, что слишком полагается на свое неслыханное везение (L 520). К октябрю 1503 года Макиавелли направляется послом в Рим и снова получает возможность близкого общения с Борджиа – прежние сомнения выкристаллизовываются в уверенность, что, несмотря на фортуну, возможности герцога ограниченны.

Основной целью поездки в Рим было составление отчета о необычном кризисе, имевшем место при дворе папы. Папа Александр VI умер в августе, его преемник, Пий III, пробыв на посту не более месяца, тоже скончался. Флорентийская синьория в нетерпении ожидала ежедневного бюллетеня – отчета о событиях, по которым можно было судить, что произойдет далее, особенно после того, как Борджиа резко поменял союзников и согласился поддерживать кандидатуру кардинала Джулиано делла Ровере. Такое развитие событий являлось потенциальной угрозой интересам Флоренции, поскольку поддержка герцога была куплена ценой обещания ему чина генерал-капитана папской армии в случае, если будет избран Ровере. Было очевидно: если Борджиа займет этот пост, последует новая серия разрушительных военных кампаний на границы Флоренции.

Первые донесения Макиавелли соответственно касались заседания конклава, на котором Ровере был избран «подавляющим большинством» и стал папой Юлием II (L 599). Тут же внимание общественности переместилось на противостояние, которое начало развиваться между новым папой и Борджиа. Макиавелли наблюдал, как эти два мастера интриг старались обмануть друг друга, и понял, что его сомнения по поводу вечной удачливости герцога полностью оправдались. Борджиа выказал себя плохим провидцем, не сумев предугадать опасности от союза с Ровере. Макиавелли напомнил Коллегии Десяти, что понтификат, возглавляемый отцом герцога, Александром VI, отправлял кардинала в ссылку на десять лет. Макиавелли добавил, что вряд ли Ровере смог забыть это унижение, пусть сейчас он и выглядит поистине благосклонным, вступив в альянс с сыном своего врага (L 599). Однако самым серьезным критическим аргументом Макиавелли стало то, что даже в этой сложной ситуации Борджиа продолжал высокомерно рассчитывать на непоколебимое действие своей счастливой звезды. Поначалу Макиавелли просто отмечал, с некоторым для себя удивлением, что «герцог позволяет себе быть ведомым своей колоссальной самонадеянностью» (L 599). Спустя две недели во владениях Борджиа в Романье начался бунт, и Макиавелли в язвительных тонах писал, что «герцог вошел в ступор» – «удача повернулась к нему спиной, к чему он совершенно не привык» (L 631). К концу месяца Макиавелли пришел к выводу, что удары судьбы окончательно лишили Борджиа здравого смысла, настолько, что тот стал неспособен придерживаться ни одного твердого решения, и 26 ноября Макиавелли понимает, что в состоянии уверить Коллегию Десяти, что «с этого момента она может действовать, не считаясь с притязаниями Борджиа» (L 683). Неделю спустя Макиавелли в последний раз обращается к теме Борджиа, лишь заметив, что «герцог понемногу соскальзывает в могилу» (L 709).

Эти конфиденциальные сведения о характере Борджиа стали известны благодаря тому, что Макиавелли вставил их в главу VII «Государя». Макиавелли повторяет, что герцог «сделал плохой выбор», поддержав папство Юлия II, – «лично он никогда бы не допустил, чтобы папский престол перешел в руки кардинала, пострадавшего от его же [герцога] собственных рук» (34). Макиавелли вновь возвращается к обвинениям герцога в том, что тот слишком уж полагался на свою счастливую звезду. Вместо того чтобы встретиться лицом к лицу с непредвиденными сложностями и таким образом быть готовым к «коварным ударам судьбы», он сразу же спасовал, как только это случилось (29). Несмотря на первоначальное восхищение личностью Борджиа, заключительный вердикт Макиавелли о герцоге – это отмечено в «Государе» и в меньшей степени в «Искусстве дипломатии» – был полностью противоположным: он «добился своего положения только благодаря фортуне своего отца» и утратил это положение, как только удача отвернулась от него (28).

Следующей влиятельной фигурой, лидером, к которому Макиавелли смог получить близкий доступ, был новый папа, Юлий II. В период выборов он дал Макиавелли несколько аудиенций, однако только во время двух гораздо более поздних посольских визитов дипломат смог составить полнейшее мнение о характере и положении папы. Первый визит пришелся на 1506 год, в период, когда с августа по октябрь Макиавелли находился при папском дворе. Заданием дипломата на тот момент было информирование синьории о том, как продвигаются планы папы отвоевать Перуджу, Болонью и другие территории, изначально принадлежавшие церкви. Второй шанс появился в 1510 году, когда Макиавелли был отправлен с посольством ко двору Франции. К этому моменту Юлий II был полон решимости провести крестовый поход против «варваров» – изгнать их из Италии, и это его намерение создало неудобство для Флоренции. С одной стороны, не было ни малейшего желания оскорбить праведный гнев папы. С другой – синьория состояла в традиционном союзе с Францией, которая незамедлительно стала интересоваться, на какую помощь она может рассчитывать, если войска папы займут миланское герцогство, завоеванное королем Людовиком XII за год до этого. Как и в 1506 году, Макиавелли пришлось приложить максимум усилий, учитывая ход кампании Юлия II и пытаясь всеми силами сохранить нейтралитет Флоренции.

Наблюдая солдат папы в действии, Макиавелли поначалу был удивлен и даже поражен. Сначала он подвергал сомнениям планы Юлия II отвоевать обратно папские провинции – эти попытки, по его мнению, должны были окончиться полнейшей неудачей. «Никто не поверит, – писал Макиавелли в сентябре 1506 года, – что папа сможет достичь целей, которые изначально перед собой поставил» (L 996). Однако в скором времени ему пришлось взять свои слова обратно. Уже к концу месяца войска Юлия II повторно атаковали Перуджу и «совершенно обосновались там». Уже до конца октября Макиавелли был вынужден завершить визит, публично объявив, что после столь бурной кампании Болонья безоговорочно сдалась, «ее послы кинулись к ногам папы и просто передали ему город» (L 995, 1035).

Однако прошло совсем немного времени, и Макиавелли стал относиться к Юлию II более критично, особенно после того, как тот принял опасное решение направить слабые войска против Франции в 1510 году. Сначала он, по крайней мере, выражал сардоническую надежду, что самоуверенность папы «основана на чем-то более значительном, чем собственная святость» (L 1234). Но вскоре гораздо более мрачные ноты стали звучать в голосе Макиавелли: «Никто не знает ничего определенного о том, что стоит за действиями папы», и даже личный посол Юлия II «совершенно поражен» предприятием в целом, так как довольно «скептически настроен в отношении того, есть ли у папы ресурсы», чтобы осуществить задуманное (L 1244). Макиавелли пока не был готов открыто осудить Юлия II, поскольку все еще считал возможным, что, «как и в кампании против Болоньи», «исключительная отвага и авторитет» папы смогут обратить безумный штурм в неожиданную победу. Однако в основном он чувствовал себя разочарованным. Макиавелли откровенно разделял замечание Роберте об эффекте, произведенном Юлием II, – «как будто он получил санкцию от Господа Бога на то, чтобы разрушить этот мир» (L 1270). И добавлял с непривычной торжественностью, что папа, по-видимому, «склонен погубить христианство и достичь полного уничтожения Италии» (L 1257).

Это мнение о действиях папы в неизменном виде появляется на страницах «Государя». Макиавелли, во-первых, признает, что, хотя Юлий II «стремительно продвигает свои планы», он «всегда успешен, даже в своих наиболее нереальных проектах». Однако Макиавелли продолжает настаивать, что такая удача всегда была возможна только из-за благоприятствующих планам папы условий «времени и обстоятельств», и потому ему никогда не приходится платить за свои безрассудства. Несмотря на успехи папы Макиавелли чувствует удовлетворение по поводу того, что политическая прозорливость его не подвела. Общепризнан тот факт, что Юлий II достиг своими стремительными действиями того, чего до него не сумел достичь ни один понтифик, и что по здравом рассуждении вообще вряд ли могло быть когда-либо достигнуто. Но это происходило только благодаря тому, что жизнь Юлия II была коротка, и поэтому он оставил о себе впечатление великого лидера среди людей. «Если придет время, когда ему придется действовать с осторожностью, это будет моментом его падения, ведь он никогда не сможет отказаться от тех способов, к которым его направляет собственная природа» (91 – 92).