Текст книги "Мятежный"

– Поставь на капот.

Мои грязные руки были заняты размещением домкрата под рамой. Будучи единственным ребенком у матери-одиночки, я научился самостоятельно делать все, кроме открытой операции на сердце. Я мог бы легко поменять все колеса Джесси и приготовить с нуля окрошку, пока она подпиливала свои ногти. Но прямо сейчас мне нужно, чтобы она поняла, что может мне доверять. Девушка все еще смотрела на меня озадаченно, будто сама не понимала, почему позволяла помогать ей.

Затем, в подтверждение моим подозрениям, она выпалила:

– Напомни, почему ты помогаешь мне?

– Я хотел кофе.

– Ты можешь позволить себе кофе.

– Как ты это поняла? У тебя есть лазерное зрение, которым ты просветила мой карман и добралась до бумажника? – проворчал я, поднимая ее запасное колесо. И почему она не могла водить маленький «трахни-меня-в-миссионерской-позе» «Мини Купер», как все остальные богатые цыпочки этого города?

– Я тебя откуда-то знаю?

Надеюсь, что нет, потому что это будет амплуа либо пляжного тусовщика, либо неофициальной шлюхи города.

Я оглянулся на нее, вытирая лоб и оставляя на нем следы от масла.

– Так и что? Знаешь?

– Ты Роман Проценко. – Она встревоженно потерла лоб, и вот оно – выражение явного страха и отвращения.

Мое сердце забилось быстрее, хотя и не должно было. Я напомнил себе, что меня это не должно волновать… только вот уже волновало, потому что я потратил часть денег Даррена.

– Что ж, ты знаешь, кто я. И какие выводы из этого можно сделать?

– Никаких выводов. Мне плевать, даже если ты Папа Римский или Джастин Бибер. Я не хожу на свидания.

– Я тоже, так что перестань вести себя так, будто я тебя домогаюсь, – сказал я откровенно.

Она немного расслабилась и коротко кивнула. Что-то мне подсказывало, что это ее версия улыбки, и она не вызвала во мне волну ненависти. Обычно калифорнийские девушки улыбались так, будто на них смотрит весь мир. Но движения Джесси были осторожными, тихими.

– А как твое имя? – спросил я, потому что на самом деле не должен был этого знать.

– Никак. Ты закончил? – кивнула она на колесо.

– Почти, Никак.

Фактически все было готово. Но я не хотел, чтобы она уезжала. Неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз. Но я точно знал, что в каком-то долбаном, судьбоносном смысле я хотел ей помочь. У меня возник свой интерес в этом деле. Я кое-что знал об изнасиловании. Черт, может, именно поэтому я и был мальчиком по вызову. Как-то неправильно говорить «нет», когда у стольких женщин даже не было выбора.

С другой стороны, не мог же я заставлять Джесси торчать тут часами.

– Все готово, Снежинка. – Я встал, вытирая масло о свои камуфляжные штаны. Все еще находясь на приличном расстоянии от меня, она кивком головы указала на кофе, стоящий на капоте, чтобы не подходить ближе.

– Снежинка?

– Тебя не могут звать Никак, поэтому я выбрал Снежинку.

– Это какой-то политический комментарий? – она прищурила глаза. Я еле сдержался, чтобы не закатить свои.

– Никакого политического подтекста. Ты просто похожа на снежинку.

– Почему?

– Потому что ты охренительно бледная.

Потому что я нашел тебя в грязи, именуемой жизнью, и ты выделялась. Как возможность, которую я не могу упустить.

Джесси впервые встретилась со мной взглядом. Ее глаза были пугающе выразительными. Цвета океана. Понимаю, как банально это звучит, но, черт возьми, это чистая правда.

– Я… ну, спасибо, наверное.

– Постой, – сказал я, швыряя ящик с инструментами на землю с глухим стуком. – Теперь я должен тебе кофе.

Она уставилась на меня так, будто я отрастил вторую голову, зеленого цвета и с шапочкой в форме пениса.

– Это так не работает, – она недоверчиво нахмурилась.

– Кто ты такая, чтобы говорить, как это работает? – Я прислонился бедром к ее автомобилю, щурясь от солнца.

– Кто ты такой, чтобы говорить, что и как работает? – Ее глаза расширились, и гнев перевесил настороженность.

– Я владею кофейней. И знаю о кофейном этикете больше тебя, я должен тебе кофе. Давай встретимся завтра.

Она схватила нетронутый стаканчик с капота, подошла к ближайшей мусорке и выкинула его. Затем вернулась к своему внедорожнику и открыла водительскую дверцу.

– Вот. Теперь ты ничего мне не должен.

– Но ты за него заплатила, – сказал я, не совсем уверенный, что только что не облажался, но выбора у меня не оставалось. Она крепкий орешек. Я настолько привык пробивать своим очарованием дорогу в женские трусики, что совсем забыл, как прокладывать путь к сердцам.

Как правило, это было до неприличия легко.

Я разминал свои татуированные руки, поднимая доску для серфинга.

Собирал в пучок распущенные светлые волосы.

Сгибал пальцы и потягивался, зевая и обнажая кубики на прессе.

Обычно этого достаточно. Бум. И они готовы.

Но с ней я был вне игры.

Она скользнула на свое место и потянулась к дверце, чтобы захлопнуть ее у меня перед носом. Мне нужно было что-нибудь придумать, что угодно, потому что я все меньше и меньше контролировал ситуацию, и мне это не нравилось. Джесси Картер не реагировала на мои ухаживания. Меня будто окатили холодным дерьмом из ведра прямо в лицо. Я просунул ногу между дверью и рамой машины.

– Постой.

Себе на заметку: никогда не приближаться к Джесси Картер, если поблизости есть дверь.

Она хлопнула дверью мне по ноге. Черт.

Я выдернул свою ногу, и в этот же момент она вскрикнула в недоумении. О чем я думал? Все просто – я вообще не думал. Вместо того чтобы прыгать и молиться о том, чтобы она не сломала мне ни одной кости, я сверкнул своей самой дерзкой ухмылкой.

– Я не собиралась захлопывать так сильно. – Она поморщилась и вроде бы говорила искренне. Контраст между ее черными волосами и светлой кожей шокировал. Она напоминала картину. Не такую странную и провокационную, как у Питера Пауля Рубенса[16]16
  Нидерландский живописец, один из основоположников искусства барокко.


[Закрыть]. Скорее что-то в духе диснеевских принцесс. Нарисованную возбужденным шестнадцатилеткой, который подарил ей пару фантастических сисек.

– Правда? Тогда загладь свою вину. Кофе. Завтра. Считай это собеседованием. Мне нужен бариста, Снежинка, – прошипел я, понимая, что мои слова звучат отчаянно, но мне было насрать.

– Я не ищу работу.

– Уже есть другая?

– Это не твое дело.

– Ты права. Для начала укрепим дружбу. А позже я заманю тебя на работу. Но сначала – кофе.

– Нет.

– Что мне сделать, чтобы ты согласилась?

– Ничего.

– Чушь. Всегда можно что-то придумать.

– Нет. Ничто не заставит меня выпить с тобой кофе, Бэйн.

– Подумай еще. Ты кажешься мне умной девочкой. Уверен, мы можем найти какое-то решение.

Она вздохнула, глядя на небо, будто там был написан ответ.

– Возможно, если бы ты спас мне жизнь или я бы задолжала тебе в каком-то более глубоком смысле. В ином случае я не хожу на свидания.

– Ты меня не слушаешь. Я хочу, чтобы ты работала на меня. И хочу стать твоим другом.

– Я никогда не стану на тебя работать. И почему ты хочешь со мной подружиться?

Потому что твой папочка заплатит мне за это шесть миллионов.

– Потому что ты кажешься крутой девчонкой. Потому что ты смешная. И сообразительная. И на тебя приятно смотреть, даже в этой ужасной рубашке. Но я тоже не хожу на свидания. И уж точно не собираюсь затаскивать тебя в постель.

Говорил же, я проклятый лжец.

– Ты гей? – Ее глаза загорелись. Я вполне мог бы притвориться геем. В юности я позволял множеству парней мне отсасывать, чтобы понять, нравится ли мне. С другой стороны, нет смысла лгать больше необходимого. Она всем своим видом источала надежду, нервно жуя прядку волос. Будто отсутствие любви к членам было единственным препятствием на пути нашей дружбы.

– Нет. Но моя работа несовместима с отношениями. Это долгая история. – Я снова вытер лоб, зная, что я потный, грязный и безумно привлекательный для любой женщины в этой Вселенной, кроме Джесси Картер.

– Так ты просто хочешь подружиться? – спросила она. Джесси сидела в машине, а я изо всех сил старался не смотреть на свою ногу, чтобы удостовериться, что она не отвалилась, и это чертовски изматывало. В этот момент я не хотел быть ее другом. Я хотел засунуть ногу в ведро со льдом и проклинать ее всю следующую неделю.

– И еще чтобы ты пошла работать в мою кофейню, – добавил я. – Убить двух зайцев одним выстрелом.

Джесси обдумывала эту идею несколько минут, покусывая губы, прежде чем ответила:

– Нет.

Затем она завела свой внедорожник и помчалась по дороге, ведущей к Мэйн-стрит, вероятно в направлении Эльдорадо. Я смотрел вслед ее машине точно так же, как несколько лет назад провожал взглядом ее задницу на пляже, со смесью желания, раздражения и восхищения.

* * *

Она действительно напоминала мне снег.

Подобно ему, она растает на моем языке.

Глава третья

Джесси

Всегда прощайся с теми, кого любишь так, будто никогда больше их не увидишь.

Отец дал этот совет, когда мне было девять, и с тех пор я постоянно прокручиваю его в своей голове. Не знаю, почему слова папы заставили меня подумать о Бэйне. Возможно, потому, что я отчетливо помню, что сказала отцу перед его смертью.

Я больше не хочу тебя видеть, никогда.

Тогда мы только узнали о его интрижке, Пэм и я. В то время она еще позволяла мне называть ее мамой. Его предательство уничтожило кокон уверенности и счастья, в который я была укутана на протяжении всей своей жизни. Частично я винила его и за то, что случилось потом. Даже за Эмери. В конце концов, если бы не его измена, Пэм не пришлось бы заново выстраивать свою жизнь и она бы не встретила Даррена. Я бы все еще называла ее мамой. Мы бы жили в Анахайме, а не в Тодос-Сантосе. Я бы не водила машину, но, по крайней мере, была бы счастлива.

И мне бы не пришлось дружить с миссис Белфорт.

И не пришлось бы прятаться в Эльдорадо.

Я бы была собой. Бедной, довольной и собой.

Хватит ныть, Джесси. Ненависть к себе не так уж плоха, когда к ней привыкаешь.

– Здравствуй, Имане! Сейчас подходящее время? – Я кинула свой рюкзак в холле дома миссис Белфорт.

– Она в столовой. – Имане, ее домработница, склонила голову, уступая мне дорогу.

Я прошла в столовую с ярко-синими стенами, дополненную высокими золотыми арками, красными занавесками и бронзовой люстрой. В центре комнаты располагался французский провинциальный обеденный стол, за которым могли разместиться не менее тридцати гостей. Миссис Белфорт сидела в одиночестве в конце стола, одетая в изумрудное шелковое платье с золотым вырезом, с насыщенно-красной помадой и прической в стиле старых фильмов. Она смотрела на пустой стул на другом конце стола, желая, чтобы на нем сидел ее покойный муж, Фред. Мое сердце сжалось в своей костяной клетке, каждый удар опалял жаром ребра изнутри.

– Миссис Би? – тихо прошептала я, чтобы не напугать женщину.

Она проигнорировала меня.

– Фред, попробуй устрицы. Они изумительны.

Фред ничего не ответил, потому что его здесь не было. Справедливости ради скажу, что устриц здесь тоже не было. Уверена, миссис Белфорт поужинала еще несколько часов назад. Наверняка Ула, ее повар, снова приготовила ей суп или запеканку.

«Твой единственный друг теряет рассудок», – цокнул тихий голосок в моей голове.

Мне хотелось верить, что этот голос принадлежал прежней Джесси. Что она все еще существовала где-то глубоко внутри меня, оставаясь моим неизменным собеседником. Хотя и понимала, насколько жалко это выглядит.

Образ Романа Проценко снова всплыл в моей голове.

Снежинка.

Я вспомнила его напряженный взгляд, когда он смотрел на меня. Он источал секс, даже если слова были вполне невинны. Я оценила его предложение. И даже почти поверила, что он не хочет залезть ко мне в трусы. Но я уже давно ни с кем не общалась и, черт возьми, не собиралась сейчас начинать. Ни с ним, ни с кем-либо еще.

– Миссис Би, – повторила я, подойдя ближе и положив руку ей на спину. – Может, выйдем на улицу и полюбуемся кустами роз? Или прогуляемся в лабиринте? – Она уже несколько месяцев не соглашалась посещать сад.

Джульетта Белфорт отшатнулась и подняла на меня взгляд. Жизненный опыт и душевная боль омрачали ее лицо. А уставшее выражение на нем доказывало, что самой смертельной болезнью в мире являлось время. У Джульетты было двое детей. И Райан, и Кейси жили на Восточном побережье, но она никогда не выражала восторг от идеи переехать к ним. Не то чтобы они предлагали. Из-за хрупких костей миссис Би надевала три слоя одежды, когда выходила на улицу, а в доме температуру термостата устанавливали где-то на уровне между костром и адом.

– Джесси, дорогая, я не могу сейчас уделить тебе время. Я обедаю с мужем.

В этот раз она хотя бы вспомнила, как меня зовут. Ее разум не всегда так ясен. Именно поэтому у нее есть постоянная медсестра, домработница и повар. И по этой же причине она не понимает, почему я продолжаю отклонять ее предложения сходить на свидание вслепую с ее милым племянником примерно моего возраста.

Я перестала рассказывать ей подробности моей ситуации, потому что на следующий день она все равно снова об этом спросит.

Я не хожу на свидания.

Я не влюбляюсь в парней.

Я Неприкасаема.

И миссис Би всегда отвечала: «Перестань так бояться любви. Она не может тебя убить!»

Только именно это она и сделала.

– Ничего, если я подожду, пока вы, ребята, закончите? – Я слабо улыбнулась, мысленно умоляя ее поговорить со мной.

Она пожала плечами и отпила чай из изящной фарфоровой кружки.

– Как хочешь.

Я вернулась в холл и плюхнулась на скамейку с мягкой обивкой, вытащила из рюкзака книгу и пролистала брошюру про бесплатные объятия, которую мне вручила на улице какая-то девочка, когда я в последний раз ездила к Майре. Я улыбнулась иронии, глядя на слова в буклете, но не вникала в их смысл. Почему Бэйн хотел нанять меня? Я была бы дружелюбна к посетителям так же, как пневмония.

Слышал ли он мою историю?

Глупый вопрос. Конечно, слышал. Все в городе знали одну или парочку ее версий. Меня считали городской шлюхой. Иезавель[17]17
  Жена израильского царя Ахава, ее имя является нарицательным для порочных женщин – гордых, властолюбивых и тщеславных.


[Закрыть]. Вавилонской блудницей.

Я получила то, о чем просила.

Эмери Уоллес остался в их глазах несчастной жертвой обстоятельств. А я ведьмой, раздвинувшей ноги.

Может, Бэйн думал, что я легко сдамся.

Или, возможно, он действительно жалел меня.

Но это ничего не меняло. Несмотря на то, через что мне пришлось пройти, я не нуждалась в его благотворительности. Мне не нужно его милосердие, или работа, или симпатия. В них я также не нуждаюсь.

Черт, надеюсь, миссис Би уделит мне сегодня время.

Я прочитала несколько страниц, старательно пытаясь выбросить Бэйна из головы. Временами разум миссис Би был так же ясен, как августовское небо. Я доверяла ей больше, чем готова была признать. Разговоры с ней складывались легче, чем с Майрой, моим психотерапевтом, потому что Майра всегда делала заметки и предлагала решения. Миссис Белфорт же очень редко помнила наши беседы.

Через двадцать минут Имане вышла из столовой со сложенными за спиной руками и с подавленным выражением лица.

– Прости, Джесси. Не сегодня. Фред… – У нее перехватило дыхание. Имане прикусила щеку изнутри, не в силах смотреть мне в глаза. – Фред неважно себя чувствует.

Я встала и уже направлялась в сторону двери, когда миссис Белфорт вышла из столовой, вцепившись в дверной косяк, чтобы удержаться на ногах. Она казалась незнакомкой, в глазах застыло выражение, которое я никогда раньше у нее не видела. Ясность.

– Моя дорогая, ты не можешь бояться любви. Это все равно что бояться смерти. Она неизбежна.

* * *

Любовь подобна смерти. Она неизбежна.

Эти слова еще долго преследовали меня после того, как я покинула дом миссис Би. Хорошо, что я собиралась на пробежку, мне было необходимо проветрить голову после такого странного дня.

Время после полуночи стало моим любимым. В три часа ночи время просачивалось в кожу, словно поцелуй, медленно и соблазнительно. Я не спала по ночам – именно в это время подкрадывались кошмары. Настолько ужасные, что в какой-то момент я перестала засыпать. Дневной сон урывками помогал держаться на ногах. Но чтобы проспать всю ночь? Нет уж, спасибо. Это практически приглашение на повторный показ «Инцидента». По кругу.

Сегодня вечером на меня, должно быть, наложили какое-то заклятие. Во время разговора с незнакомцем – незнакомцем-мужчиной – я чувствовала себя смелой и все ограничения и барьеры, что я сама себе установила, отошли на второй план.

Я вставила наушники. Песня «Time to Dance» группы Panic! At The Disco ворвалась в мои уши, когда в три часа утра я направилась в сторону трассы Эльдорадо. В носке я припрятала электрошокер и маленький швейцарский нож. Вдобавок к этому я жила в закрытом районе, по периметру которого каждый час проезжала патрульная машина. Мне пришлось взять с собой нашего лабрадора Шэдоу, он практически умолял меня об этом перед выходом. Он, вероятно, оставался последним живым существом, о котором я заботилась.

Пес бежал на поводке, отставая от меня, как и положено четырнадцатилетнему ветерану, коим он являлся.

«Неприкасаемая», – подумала я, ступив на бетонную дорогу. Даже я готова была признать, есть в этом слове нечто милое.

Вот только это не комплимент. Я получила такое прозвище, потому что никому не позволяла касаться себя. Никогда. Вообще.

Стук, стук, стук. Я бежала так, будто от этого зависела моя жизнь. Три года назад так и было. И я не справилась. Они меня поймали.

С тех пор я бегала дважды в день. Пять миль по периметру охраняемого района, в котором жила.

Бежала, чтобы вымотать себя физически и морально, чтобы иметь возможность заснуть.

Бежала, чтобы не пришлось стоять на месте, размышлять, вспоминать и рассыпаться на крупицы.

Бежала от своих проблем, реальности и пустоты, которая грызла внутренности, подобно кислоте. Жгла, пожирала, уничтожала.

Моя рутина превратила меня в простого потребителя кислорода. Даже мне самой пришлось признать, что моя жизнь бесцельна. Я спала в дневное время и начинала жить глубокой ночью. Усердно тренировалась в подвале, стараясь избегать общения с Пэм и Дарреном, насколько это возможно. Они умоляли меня вернуться в общество, но я отказалась. После чего они забрали мою беговую дорожку, и мне пришлось выходить бегать на улицу. Они пригрозили, что лишат меня карманных денег, если я не найду работу, тогда я просто перестала их тратить. Вместо этого читала книги, гуляла с Шэдоу и опустошала свои запасы батончиков «КитКат», чтобы поддерживать в себе жизнь. Иногда я навещала миссис Би. Но никогда не покидала территорию Эльдорадо, за исключением еженедельных визитов к психотерапевту Майре.

Я посещала сеансы с Майрой с двенадцати лет и могла откровенно сказать, что она не способствовала улучшению моего самочувствия и никогда не стремилась ставить конкретный диагноз. Единственной причиной, почему я продолжала к ней ездить, являлась угроза Пэм выгнать меня из дома, если я брошу лечение, и я ей верила.

Люди как само понятие со временем начали казаться размытыми и чужими. Нечеткими, подобно черно-белому зернистому изображению на экране старых школьных телевизоров. Бэйн застиг меня врасплох, когда заговорил со мной, потому что этого уже давно никто не делал.

Подошвы ног горели, а бедра дрожали от напряжения. Я всегда была спортивной, но только после того, что случилось со мной в старшей школе, я стала по-настоящему одержима бегом, далеко не в лучшем смысле этого слова. Пэм – она не любила, когда я называла ее мамой, утверждая, что выглядит для этого звания слишком молодо, – говорила, что после «Инцидента» я стала выглядеть «горячо», и я старалась не ненавидеть ее каждый раз после этих слов.

Джесси, ты только посмотри на свои ноги. Вот она, твоя визитная карточка. Просто постарайся раскрыться и веди себя менее странно, тогда все будет в порядке.

В такой поздний час на дороге были только мы с Шэдоу. Тем лучше. Когда прохожие узнавали меня, они либо смотрели на меня как на мусор, либо отводили взгляд, будучи уверенными, что так я не замечу жалости в их глазах. Одиночество давно стало мне другом. Настолько, что, по иронии судьбы, превратилось еще и в собеседника.

Позади меня Шэдоу начал громко пыхтеть, поэтому я остановилась, наклонилась и немного растянула мышцы, дотянувшись пальцами рук до носов кроссовок.

– Отдохни, Старина. – Я потрепала пса по холке в ожидании начала следующей песни на iPod.

– Джесси? Джесси Картер? – защебетал женский голос позади меня.

От неожиданности мое сердце пропустило удар. Я резко обернулась, вырывая наушники из ушей. Рен, девушка, с которой мы вместе посещали старшую школу, махала и бежала в мою сторону. На ней был наряд для клуба, состоящий из маленького красного платья, едва прикрывающего ягодицы, не говоря уже о двух силиконовых шарах, которые она получила в подарок на свое семнадцатилетие. Она была в тапочках и казалась пьяной, что заставило задуматься: какой идиот позволил этой двадцатилетней девушке тусоваться в баре до середины ночи. Я выдохнула. Рен жила в Эльдорадо. Вероятно, она заметила меня, возвращаясь домой, и решила поздороваться. Хотя я и понятия не имела зачем.

– Я знала, что это ты, – выдохнула она, подтащив свое пьяное расслабленное тело к моему, напряженному и взволнованному. – Обожмой, я же говорила им, что это ты.

Им? Кому им? Я уже хотела спросить, когда Рен решила еще раз вставить свое несуществующее слово «обожмой».

– Обожмой, и я не могу поверить, что твоя собака все еще жива. Ему, должно быть, уже лет двадцать, верно?

Прежняя Джесси ответила бы, что не всем же быть такими молодыми, как ее новые сиськи и нос. Но нынешняя Джесси избегала конфликтов практически любой ценой. Рен окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног. Ее взгляд был похож на яркий прожектор, направленный на спящее животное. Мне хотелось свернуться клубочком и умереть.

Она ухмыльнулась:

– Ты сногсшибательно выглядишь, Джесси. Соблюдаешь диету Дюкана[18]18
  Диета, разработанная французским доктором Пьером Дюканом и основанная на белковой пище.


[Закрыть] или что-то подобное?

Я потрепала Шэдоу за ушами и возобновила легкий бег трусцой, надеясь, что она уловит намек и перестанет вести одностороннюю беседу. К моему разочарованию, она бросилась за мной, подстраиваясь под темп.

– Не будь стервой. Поделись секретом.

Быть изнасилованной своим же парнем и кучкой его друзей. Такой опыт либо полностью отобьет аппетит, либо сожрет тебя изнутри вместе со всеми чувствами.

– Я не сижу на диете, – напряженно процедила я.

– Ну, ты великолепно выглядишь! Точнее, ты всегда выглядела прекрасно. ОЧВ. – Она создала аббревиатуру из слова «очевидно», потому что оно было слишком длинным для ее священных уст. Первые три года старшей школы я входила в список самых популярных девчонок. Практически была королевой. Опустошающие голубые глаза и невероятно длинные ноги. Меня называли Белоснежкой: темные волосы, бледная кожа, мать-ведьма. Способствовало и то, что я родилась и выросла в Анахайме. Моя мама только что вышла замуж за нефтяного магната, и все ученики Школы Всех Святых думали, что я из гетто. «Классная, но гетто», – повторял Эмери каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, видела ли я своими глазами, чтобы кого-то зарезали или подстрелили. После «Инцидента» мой статус резко упал. На самом деле к концу выпускного класса моя репутация опустилась даже ниже туалетных сидений и раздаточного стола в кафетерии Школы Всех Святых. Рен вместе с друзьями одна из первых начала выкашливать слово «шлюха» при моем появлении в коридорах и первая упоминала венерические болезни, когда ее просили пересесть за мою парту на химии и алгебре.

– Это действительно имеет огромное значение, – сказала я саркастически, воздержавшись от вопросов про ее жизнь. Я не хотела ничего знать.

– Хотела бы и я вкладывать столько усилий в свое тело. – Рен драматично вздохнула, еле поспевая за моей скоростью. От звука шлепков ее пьяных ног по земле мне хотелось выдрать себе волосы. – Но я так занята в школе, друзьями и своим новым парнем. Ты ведь знаешь, что я теперь встречаюсь с Джастином Финном?

Я этого не знала. После случившегося я перестала разговаривать практически со всеми. Единственная вещь, которую я помнила про Джастина Финна, – это то, как зубы его брата Генри касались моего бедра, когда я наконец очнулась, с головокружением и тошнотой, после того как они избили меня до полусмерти. Его смех у меня между ног, когда он пробовал беззащитную меня на вкус против воли. Я запомнила это так отчетливо, что могла все еще чувствовать его на своем теле, даже после двух прошедших лет и бесконечного количества душа. Я с силой закусила губу, сдерживая крик.

Их здесь нет.

Они не смогут причинить тебе вред.

– Какого черта ты здесь делаешь, Рен? Сейчас три часа ночи.

– Ой. Она разговаривает! Потрясающе, – она захлопала в ладоши и злобно улыбнулась. – Так чем же ты теперь занимаешься?

В мое сознание начала проникать мысль, что я могу оказаться в реальной опасности. Дом Рен находился в другой стороне района. Дорога проходила через небольшой парк с качелями и горкой. Во время летних каникул подростки часто приходили сюда по ночам, чтобы напиться. Что значит – она здесь не одна. Я уже в невыгодном положении.

– Ты выглядишь немного бледной, Джесси. Или, может, ты просто никогда не выходишь из дома. – Она фыркнула и засмеялась. Я ускорилась, наблюдая боковым зрением, как Рен машет руками в изнеможении. Шэдоу хрипел позади меня. Я мысленно умоляла его не ненавидеть меня за то, что я делаю. Но меня накрыла паника. Я хотела бежать домой, но кто, черт возьми, знает, что поджидает меня у детской площадки?

– Тебя давно никто не видел. Люди говорили, что ты загремела в психиатрическую больницу. Я подумала: о боже мой, Джесси? Ни за что. Но серьезно, Джесси, где ты была?

Рен снова попыталась меня догнать, но ее тело не выдержало. Мы с Шэдоу были выносливее. Мы профессиональные бегуны. И мы воспользовались этим преимуществом.

Ко мне возвращались обрывочные воспоминания о старшей школе, неуклюже складываясь в шаткую картинку прошлого, которую я так старалась забыть. Мы с Рен прекрасно ладили до «Инцидента» – заклятые подруги на верхушке школьной иерархии. Но потом она стала одной из них. Одной из тех, кто набивал мой шкафчик презервативами и выводил слово «шлюха» на его дверце, кто обменивался испуганными взглядами с другими учениками, когда ее ставили в пару со мной на лабораторной работе или уроке физкультуры. Я побежала быстрее.

Шэдоу заскулил. Только тогда мой мозг проснулся. Я не хотела, чтобы с псом что-нибудь случилось, поэтому схватила его на руки, все тридцать килограмм веса, и сменила курс, прыгнув между деревьями, окружавшими особняк Спенсеров.

– Эй! Куда ты собралась? – Я слышала, как Рен заныла где-то позади меня. Как только первые ветки ударили меня по лодыжкам, а кеды погрузились в грязь, я уже поняла, что пожалею о своем решении. Я чувствовала острую обжигающую боль на ногах от новых порезов, но все равно продолжала бежать.

– Дрянь, ты не сможешь долго прятаться! – ее голос звучал приглушенно и слабо, но кое-что я успела расслышать отчетливо и громко. Вытекая из моих ушей, слова заполнили собой остальные части тела, осев на душе мертвым грузом, который я буду носить с собой, как шрам, долгие годы. – Беги сколько захочешь. Все равно никто за тобой не погонится, маленькая шлюшка.

* * *

Еще одна вещь, которую я не забыла: Рен всегда была мстительной соплячкой.

Вот почему я не удивилась, обнаружив возле детской площадки припаркованный автомобиль, когда мы с Шэдоу, все в грязи, прихрамывая, двинулись по направлению к дому.

Я не могла узнать их на таком расстоянии, но видела, как они прислонились к капоту, скрестив ноги и сложив руки на груди. На площадке было пустынно, не считая их машины: черный Camaro SS, разрисованный желтыми языками пламени.

Я уже собралась развернуться и похромать в обратном направлении, но громкий свист пронзил тишину ночи.

– Так-так. Неужели это любимая шлюшка всего Тодос-Сантоса, – пропел один из парней. – Доброе утро, Джесси.

О боже. О нет.

Страх имел свой запах. Едкий, тошнотворный запах холодного пота, и он окружил меня, как туман, проникая в рот и высасывая мою душу.

Я повернулась в сторону источника звука.

Присмотрелась.

Затем узнала и второго парня.

Генри и Нолан.

На них были привычные футболки поло, а на лице самодовольные ухмылки. Какого черта они делали в Эльдорадо? Посреди долбаной ночи? И самый важный вопрос – Эмери тоже здесь? Рен. Рен их впустила. Вероятно, она тусовалась в их компании, они подбросили ее домой, но потом заметили меня и не смогли упустить возможности немного повеселиться.

Подавив рвотный позыв, подступивший к горлу, я потянула Шэдоу за поводок в сторону главной дороги, молясь, чтобы по ней проезжала патрульная машина, но, зная свою удачу, понимала, что этого не произойдет.

– Пойдем, Старина, – мой голос звучал умоляюще. Неожиданно я перестала ощущать порезы на ногах и комки грязи, облепившие мои кеды.

– Чувак, да у нее даже пес калека, – хихикнул Нолан, бросая пустую банку из-под пива, с глухим эхом покатившуюся по бетону. – Как твои ноги, Джесси? Все еще хромаешь?

Уже нет, но они чуть не сломали мне тазовую кость, когда напали на меня в выпускном классе. Мощная волна страха прокатилась по позвоночнику, мое сердце колотилось с такой скоростью, что я зажала рукой рот, боясь, что вот-вот выплюну его.

– Белое отребье и ее никчемный пес. – Засмеявшись, Генри оттолкнулся от капота машины и направился ко мне. Страх сковал мои движения, и я застыла на месте, словно статуя, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Пламенная ярость наполняла все мое тело. Позади него, на заднем сиденье автомобиля, Рен делала вид, что поправляет макияж и не участвует в происходящем.

Шэдоу зарычал на Генри, обнажив свои желтые зубы. Я притянула его ближе к бедру, втягивая носом воздух. Черт, черт, черт.

– Куда ты направлялась, Джесси? На ночную смену в борделе? Давай немного повеселимся! – закричал Нолан от машины, щелкнув фонариком на телефоне и направив его на меня.

– Да, Джесси. Ты ищешь неприятности? Можем устроить тебе парочку по старой дружбе. Только не говори Эмери. Хотя на самом деле не думаю, что он бы возражал. У него теперь есть милая, приличная девушка, которая не раздвигает ноги так часто, что потом даже не может вспомнить, кто сорвал ее вишенку.

Не знаю, что было хуже: услышать имя Эмери или узнать, что он продолжал жить дальше, без каких-либо последствий. Или, может быть, худшим являлось само напоминание о том, что ночь на Индианской аллее действительно произошла. Впрочем, у меня и так было много причин помнить ее, даже помимо физических повреждений. Через несколько недель после той ночи Пэм повезла меня делать аборт в частную клинику за городом. Я умоляла ее оставить ребенка, но она была твердо убеждена, что «оно» разрушит наш несуществующий имидж в Тодос-Сантосе.

Я развернулась и побежала в сторону главной дороги.