Текст книги "Бессердечные изгои. Безжалостный соперник"

Глава 9

Кристиан

Настоящее

Я узнал ее сразу же.

Лебединая шея, неземной взгляд Авы Гарднер и яркие зеленые глаза, словно у кошки. Прошедшие годы прибавили ей изящества и элегантности. Если в тринадцать она была милой, то в тридцать один – настоящей сногсшибательной красоткой. Даже ее невидимый нимб над головой, который ощущался как нечто благотворное и недостижимое, был надломлен, но все еще не тронут. Она сияла за много миль, и мне хотелось потушить ее великолепие и свет, чтобы она оказалась во тьме вместе со мной.

Когда я заметил ее в холле офиса, то не мог поверить своей удаче. Она решила держаться рядом с отцом и сидеть в первом ряду, когда он падет. Я понятия не имел, что она там делала. Моей первой реакцией было поговорить с ней, увидеть, узнает ли она меня так же, как я ее, значил ли я для нее что-то или просто был прислугой, который украл ее первый поцелуй и сполна поплатился за это.

Она понятия не имела, кем я был, никакого удивления, я всегда был лишь незначительным эпизодом в ее мире, неважной историей. Меня накрыла с головой необходимость наказать ее, показать ей новую версию себя, которую нельзя было не заметить или отправить далеко в учреждение, где никто не сможет найти меня. Я был не в силах от этого отказаться.

Ни от ругательств посреди деловой встречи с посредником, словно я был рэпером четвертого сорта.

Ни от отказа любого предложения компенсации, включая аппетитную восьмизначную сделку.

Ни от того, чтобы внимательно не вглядываться в ее лицо, будто я все еще тот четырнадцатилетний пацан со стояком, борющийся за любое ее внимание, знаки которого я впитывал в себя, словно губка, какими бы эти знаки ни были.

Я сделал глоток виски, глядя на горизонт Манхэттена из своей квартиры на Парк-авеню. Это была двухкомнатная квартира, но полностью моя. Я всегда предпочитал качество количеству.

– Ты идешь спать? – спросила меня Клэр позади. Я видел ее в отражении панорамных окон, она прислонилась к дверному косяку спальни, одетая лишь в мою белоснежную рубашку, которая открывала ее обнаженные ноги.

– Через пару секунд, – ответил я.

– Я здесь, если тебе нужно поговорить, – предложила она. Но не было никакого смысла в разговорах с Клэр, она не поняла бы меня. Она никогда не понимала.

«Я ненавижу вас» – так мне сказала Арья днем в офисе, и, между прочим, ее нижняя губа подрагивала так же, как много лет назад, когда она говорила про Аарона. Я знал, что она говорила правду.

Хорошей новостью было то, что я тоже ее ненавидел и был во всей готовности показать ей, насколько сильно.

«Вы мерзкий мужчина», – снова ее слова пронеслись в голове.

Этого я никак не мог отрицать, особенно после того, как взялся за это дело.

С тихим рычанием я швырнул стакан в окно с двойным остеклением, наблюдая, как золотистая жидкость стекала на пол, где мерцающие осколки уже ждали, когда их уберут те, кто прибирал здесь.

Таким человеком я стал.

Мужчина, который даже не знает имена людей, которые работают в его квартире.

Настолько оторванный от реальности, в которой вырос, что иногда я задавался вопросом, а было ли мое детство реальным.

Потом я вспомнил, что единственным, что меня отделяло от Николая, были деньги.

Арья Рот заплатит тем, что дороже всего для нее.

Ее отцом.

Спустя несколько дней новости о деле были повсюду, точнее, подача жалобы Аманды Гиспен в окружной суд США по южному округу Нью-Йорка. Как только КСРТ уведомила нас о том, что мы можем подавать иск, я отправил жалобу в офис клерка. В национальных газетах писали только об этом. Новостные каналы опубликовали эту историю, сделав ее сенсацией. Мне пришлось взять такси и выйти через гараж, чтобы избежать встречи с журналистами. Клэр и я были напарниками в этом деле, из-за чего ее родители прислали в офис такой букет, будто она обручилась.

– Они очень хотят встретиться с тобой, когда папа приедет из Вашингтона, – озадачила меня Клэр, когда я поздравил ее с букетом. – Это на следующей неделе. Я знаю, у тебя показания в среду и четверг… – продолжала девушка.

– Прости, Клэр. Этого не будет, – прервал ее я.

Я настрого запретил Аманде говорить об этом деле с кем-либо. Она залегла на дно, переехав к сестре. Мне не хотелось, чтобы Конрад Рот или его токсичная дочь пытались дергать за ниточки. В эту ночь, впервые за почти двадцать лет, я спал как младенец.

Глава 10

Кристиан

Прошлое

Было много злости, горячей ярости после случившегося.

Сжигающей, бессильной ярости, с которой я не знал, что делать.

Злость на Арью, которая, возможно, подставила меня, так чтобы ее отец поймал нас и по итогу полностью разрушил мою жизнь.

И злость на Конрада Рота, отвратительного дерьмового миллиардера, который думал (нет, исправим на – знал), что ему сойдет с рук то, что он сделал со мной, так же как и все остальное в жизни.

И в какой-то степени я злился даже на маму, от которой я уже перестал ожидать чего-то, но которая каждый раз удивляла меня предательством, без разницы, насколько незначительным или серьезным оно было.

Но я ничего не мог поделать с этой злостью. Это было похоже на большое, полностью черное облако, которое кружило вокруг моей головы, недосягаемое, но реальное. Я не мог отомстить Арье, у нее был Конрад. И я не мог отомстить Конраду, потому что у него был Манхэттен.

Когда Конрад нанес заключительный удар, весь в крови, я все-таки смог сбежать от Ротов. Я залил кровью пол-автобуса и привлекал неловкие взгляды даже тех жителей Нью-Йорка, кто привык вообще ко всему. Когда я добрался до своего дома, то только тогда осознал, что у меня нет ключей. Они остались у мамы в доме Ротов, возможно, ключи прожгли дырку в ее сумке, пока она убирала кровь собственного сына с блестящего мраморного пола.

Так что я нашел временное решение, как справиться с моей яростью.

Я ударил деревянную дверь.

Сначала один раз, потом второй, третий, до тех пор, пока мои кулаки не начали кровоточить.

Повторял снова и снова, пока на дереве не образовалась дырка, а костяшки на руках не заболели от возможных переломов.

И потом еще немного, пока дырка не стала достаточно большой, чтобы я просунул окровавленную руку и не открыл дверь изнутри. Мои опухшие от ударов пальцы были в два раза больше обычного. Они выглядели неправильно.

«В этом вся фишка сломанных вещей», – подумал я.

Они были более уязвимыми, их легче было сломать.

Я поклялся себе быстро встать на ноги и засунуть чувства к Конраду и Арье Рот подальше.

Я еще собирался подумать об этом, но позже.

Я не мог оставаться в Нью-Йорке после этого. Так сказала мама.

Точнее, лично мне она ничего не говорила. Я был всего лишь бесполезным ребенком. Этой информацией она поделилась со своей подругой Светой, когда громко говорила с той по телефону. Ее крикливый голос разносился по всему маленькому зданию, заставляя трескаться черепицу на крыше.

– Убьет его… Я обещала ему… Я… Думала об этом, как это называется? Учреждение для несовершеннолетних преступников? Говорила ему не трогать девочку… Может, школа где-то в другом месте… Никогда не заводи детей, Света. Никогда. – Я слышал лишь обрывки фраз, лежа этажом ниже на диване Ванов, наших соседей, и прижимая холодный пакет к челюсти.

Жак, дочка миссис Ван, которой было семнадцать, гладила меня по волосам. Мне повезло, что мистер Ван был здесь, в очередной раз отдавая мне потрепанный журнал, когда мама выгнала меня, иначе мне негде было бы спать.

– У тебя сломан нос. – Длинные ногти Жак немного царапали кожу головы, вызывая мурашки по спине.

– Я знаю.

– Жаль. Теперь ты будешь не таким милым, – снова заметила она. Я попытался улыбнуться, но не мог, потому что все лицо было опухшим.

– Черт, я надеялся сделать на этом деньги, – сказал я, на что она рассмеялась.

– Как думаешь, что теперь со мной будет? – спросил я, не потому что она могла бы знать, а потому что она была единственным человеком в мире, который говорил со мной сейчас.

– Я не знаю. Но честно, Руслана, похоже, ужасная мать. Наверное, она избавится от тебя, – размышляла Жак.

– Да, ты, скорее всего, права, – согласился я.

– Тебе следовало держать под контролем свои губы, любовничек. Кстати, кто-нибудь говорил тебе, что у тебя классные ресницы? – вдруг сказала она.

– Ты что, флиртуешь со мной? – Я бы выгнул бровь, если бы мог, но тогда раны снова начнут кровоточить.

– Может быть, – ответила Жак. Я застонал в ответ, в этот день я поклялся, что к девушкам больше вообще не притронусь.

– Твоя мама когда-нибудь обрезала тебе ресницы, чтобы они стали гуще? – снова спросила она.

– Моя мама наверняка даже подгузники не думала мне менять, – сказал я и покачал головой.

Это была моя последняя ночь в Нью-Йорке.

На следующий день мама постучала в дверь Ванов и забросила мои скудные пожитки на заднее сиденье такси.

Она даже не попрощалась, лишь сказала держаться подальше от проблем.

Я был отправлен в Академию имени Эндрю Декстера для мальчиков на окраине Нью-Хейвена, в штате Коннектикут.

И все из-за одного глупого поцелуя.

Глава 11

Кристиан

Прошлое

Она придет. Она должна была.

Я не решался больше мечтать. Не очень часто, по крайней мере. Но сегодня было исключением.

Может, потому что было Рождество и часть меня, видимо, совсем крошечная, все равно верила в рождественские чудеса, о которых нам всегда рассказывали в детстве. Я не был порядочным христианином, ни в каком смысле. Но говорят, что Бог проявляет милосердие ко всем своим детям, даже к испорченным.

А я был ребенком и точно нуждался в передышке. Это было Его время сдержать свое обещание и показать, что Он существует.

Я не видел маму шесть месяцев. Дни проходили сквозь призму, наполненную домашней работой и занятиями в команде по плаванию. На мой пятнадцатый день рождения я купил себе упакованный кекс на заправке и загадал дожить до следующего дня рождения. С момента, как меня отослали из Нью-Йорка, я не получил ни одного звонка с вопросом о том, жив ли я вообще. Только одно смятое письмо два месяца назад: оно было высохшим после дождя, с отпечатками пальцев и испачканное непонятным соусом, в котором она писала мне своим фирменным курсивом:

Николай,

Мы проведем Рождество у меня в квартире. Я арендую машину и заберу тебя. Жди меня у выхода в четыре часа 22 декабря. Не опаздывай, или я уеду без тебя.

Руслана.

Оно было безличным и холодным. На поминках бывало больше энтузиазма, чем в этом письме, но я все равно удивился, что она помнила о моем существовании.

Постукивая дырявыми лоферами по бетонной лестнице Академии имени Декстера, я посмотрел на часы. Мой рюкзак был зажат между ног, все мои ценные пожитки были в нем. Пока я ждал, когда смогу броситься вперед к машине, невольно это напомнило мне время, когда я вот так ждал маму на кладбище около дома Арьи. Только теперь у меня не было милой девочки, с которой я мог проводить время. Именно эта милая девочка оказалась не чем иным, как настоящей змеей. Я надеялся, что где бы ни была Арья Рот в эти дни, карма трахала ее долго и жестко, без презерватива.

Пинок в спину вырвал меня из раздумий. Ричард Роджерс, а точнее, Членчик для всех, кто его знал, добавил к этому щелчок по моей голове, когда спускался по лестнице к ожидающему его черному «Порше» перед входом в школу-интернат.

– Мама! – крикнул он.

– Милый! – Его роскошная мать вышла со стороны пассажирской двери с раскрытыми объятиями. На ней было столько меха, что хватило бы укрыть трех белых медведей. Мой одноклассник врезался в нее, крепко обнимая. Его отец ждал в машине, натянуто улыбаясь, прямо как дети на воскресной службе. Сложно было поверить, что Ричард, который славился тем, что может с помощью звуков из подмышки сыграть весь алфавит, сейчас купался в любви этой горячей женщины. Мама Членчика отстранилась от него, чтобы лучше рассмотреть, обхватывая его лицо ухоженными пальцами. Мое сердце дрогнуло и сжалось, словно было пойманным червем, было больно дышать.

Где ты, черт возьми, мама?

– Ты выглядишь очень хорошо, сынок. Я испекла твой любимый песочный пирог, – проворковала мама Членчика.

Мой желудок заурчал. Им нужно было катиться отсюда подальше и не перегораживать дорогу. Ричард запрыгнул в машину и свалил.

Она приедет. Она сказала, что приедет. Она должна была приехать.

Прошел еще час, поднялся ветер, небо из серого перекрасилось в черное. Мамы до сих пор нигде не было видно. И моя и так слабая уверенность рассыпалась, как черствый пирог, который уборщик просунул мне в комнату после Дня благодарения, потому что знал, что я был единственным из всех учеников, кто остался в Академии.

Четыре часа и шестнадцать минут прошли вместе с фразочками проходящих знакомых: «Увидимся в следующем году». На улице совсем стемнело и похолодало, снег падал с неба, похожий на маленькие воздушные шарики ваты.

Никакой радости я не испытал. Мало того что мои дырявые лоферы промокли и две слезинки из правого глаза замерзли на щеке, так мама кинула меня на Рождество. Как обычно, я был один.

Что-то мягкое и пушистое упало мне на голову. Прежде чем я повернулся, чтобы понять, что это было, мальчик, которого я знал по команде по плаванию, Риггс, плюхнулся рядом на лестницу, садясь точно в такой же сгорбленной позе, как и я.

– Как жизнь, Иванов? – спросил он.

– Не твое дело, – огрызнулся я, снимая с головы красную мягкую шапку и кидая на землю.

– Это нехилое заявление для кого-то, кто весит всего 20 килограммов. – Симпатичный ублюдок присвистнул, окинув меня взглядом. Я повернулся, сильно ударив его по руке.

– Ай! Придурок. Зачем было это делать? – возмутился он.

– Чтобы ты наконец заткнулся, – рыкнул я и добавил: – Зачем же еще? – Я никак не мог понять, что он здесь забыл.

– Сгинь в аду, – весело ответил Риггс Бейтс, явно находя эту ситуацию забавной.

– Уже, – проговорил я. – Я же здесь.

Академия имени Эндрю Декстера была католической школой для мальчиков в сердце сельской местности Коннектикута. Школа была построена железнодорожным финансистом в 1891 году. По первоначальной задумке это должно было стать самым крутым отелем на Восточном побережье, но из-за финансовых неудач строительство прекратилось на несколько лет. До тех пор пока кучка богатеньких приезжих из Европы после Первой мировой не вложила сюда деньги, запихав парочку священников, учителей и вместе с ними своих проблемных отпрысков. Одним из священников был Эндрю Декстер, и так это место превратилось в школу-интернат для мальчиков номер один в США.

Никак нельзя было приукрасить это место, Академия имени Эндрю Декстера была настоящей дырой. Чтобы добраться до ближайшего магазина, нам нужно было идти миль десять только в одну сторону. Мы были отрезаны от мира, и не без причины. Это место кишело самыми отбитыми подростками во всей стране. Единственный плюс в том, что, если наступит зомби-апокалипсис, у нас есть buffer[17]17
  Это программное приложение для интернета и мобильных устройств, предназначенное для управления учетными записями в социальных сетях, предоставляющее пользователю возможность планировать публикации.


[Закрыть], так что мы узнаем, если к нам соберутся пожиратели мозгов.

Очевидно, мама так и не приедет, как и то, что это Рождество я снова проведу в одиночестве, как и прошлое. В прошлом году единственный, кто составил мне компанию, был охранник, который периодически проверял, не прикончил ли я себя. Конечно, я этого не сделал. Вместо этого я читал и распечатывал хорошие примеры заявлений в колледж. Задачей было стать миллионером. Если все придурки вокруг и их родители были при деньгах, то почему бы и мне не попробовать?

– В любом случае, что ты здесь делаешь? – Я обнял руками коленки, смотря на Риггса.

– Нет семьи, помнишь? – Риггс пожал плечами.

– Вообще-то не помню. – Я приподнял бровь, продолжив: – Следить за твоей задницей не мое любимое хобби.

Я почти не разговаривал с Риггсом, как и со всеми остальными в школе. Разговоры вели к привязанности, и я совершенно точно не хотел привязываться к кому-то. Люди были ненадежны.

– Да. Мой дедушка, который вырастил меня, отказался от привычки дышать на прошлое Рождество.

– Дерьмо. – Я пошевелил пальцами ног в туфлях, пытаясь избавиться от онемения. Я начинал замерзать. – Что ж, уверен, ты можешь купить себе нового дедушку или что-то вроде того. – По слухам, Риггс купался в деньгах.

– Не. – Ему, похоже, было плевать на мою издевку, хотя я заслужил за нее хорошую трепку. – Оригинал незаменим, – заметил Риггс.

– Паршиво.

– Рождество – самый худший праздник в году. Мы должны отменить его. Если я когда-нибудь открою благотворительность, то назову ее «Убить Санту», – сказал он, пытаясь из пара от холода создать кольца дыма.

– Не жди взносов.

– Ты удивишься, Иванов. Я могу быть довольно убедительным, и богатые люди любят швыряться деньгами куда непопадя. У деда была сидушка на туалете из чистого золота. Раньше я занимался королевским дерьмом, – он цокнул, глядя куда-то вдаль, можно сказать, ностальгируя по тем временам.

– Значит, ты не уезжаешь домой на каникулы? – спросил я, медленно отпуская надежду, что мама приедет, и переваривая слова Риггса. – Стой, тебя же не было здесь на каникулах в честь Дня благодарения, – вспомнил я.

– Был вообще-то. Арсен и я отправились в поход в лес, когда никто не видел. Мы разожгли костер и сделали смор[18]18
  Смор – традиционный американский десерт, изготавливаемый на костре во дворе или в летних лагерях в Северной Америке, Мексике и других странах.


[Закрыть], правда, случайно получился небольшой пожар, – хихикнул Риггс.

– Это были вы? – У меня глаза из орбит вылезли. После этого случая устроили целый день здоровья и безопасности, и всем запретили выходить за пределы школы на выходных.

– Джентльмен не рассказывает, если что-то поджигает. – Риггс просиял, вздернув подбородок.

– Ты только что рассказал, – заметил я.

– Да. Мы точно устроили пожар. Но смор стоил того, чувак! Он был пушистый и сладкий. – Риггс поцеловал кончики пальцев, как это делали итальянцы.

– И где Арсен сейчас? – Я оглянулся вокруг, будто он вдруг появится из-за сосен. Я совсем не знал Арсена Корбина, но слышал, что он был чертовски умным и его семья владела чертовой кучей модных кварталов в Манхэттене.

– Наверху, готовит мак энд чиз с беконом, а еще рамен на кухне. Он отправил меня за этим. – Риггс сунул руку за спину, доставая из промежутка между шеей и застегнутой курткой фляжку, объясняя: – Из кабинета директора Плат. А потом я увидел твою жалкую задницу на лестнице и решил сообщить тебе, что мы здесь.

– У Арсена тоже нет семьи? – Клубок надежды зашевелился внутри меня. Было приятно знать, что я не был такой один, и одновременно плохо, ведь, очевидно, взрослые были отстоем.

– О, у него есть семья. Он просто ненавидит их. У него разногласия с его сводной сестрой или что-то в этом роде, – сказал Риггс.

– Круто.

– Не для него.

– Он всегда может игнорировать ее и закрыться в своей комнате, – предположил я.

– Ну, я думаю, все не так просто. – Риггс протянул мне фляжку, предлагая глотнуть. Я посмотрел сначала на серебряную фляжку, а потом на него.

– Плат убьет нас, – озвучил я факт. Я знал, что Конрад Рот заплатил кучу денег, чтобы меня точно не выгнали из этого краснокирпичного дома с привидениями. Сюда отправляли всех детей, которые били учителей, проигрывали имущество родителей, чтобы купить наркотики. Теперь мы были проблемой директора Плат, а не тех людей, которые нас сюда отослали.

– Только если мы не прикончим себя раньше. Что, между прочим, вполне возможно, учитывая стряпню Арсена и количество алкоголя, которое я нашел, и пожар, который мы начали. Так что, ты идешь или как? – Риггс поднялся, его небрежные золотистые волосы упали ему на глаза.

Тогда я впервые разглядел в Риггсе Бейтсе классного парня, которого он видел в себе, а не просто богатенького придурка, думающего, что он лучше всех.

Я снова неуверенно посмотрел на пустую дорогу.

– Не надо, Иванов. Люди переоценены. Особенно родители, – услышал я голос Риггса.

– Она обещала приехать.

– А я сказал, что это не я съел домашнюю лазанью Членчика на прошлой неделе. И вот два часа спустя меня тошнило макаронами и баклажанами в общей ванне, – сказал он.

Я похлопал по коленям и поднялся, как Риггс.

– Пошли, – он похлопал меня по спине. – Есть нечто такое, что освобождает тебя, как только ты понимаешь, что они не нужны тебе. Люди, которые сделали тебя.

Может, из-за снега она застряла где-то по дороге без связи.

Может, предпраздничные пробки замедлили ее.

Может, она попала в ужасную аварию.

Что бы это ни было, одно было точно.

Она не приехала.

Мак энд чиз Арсена были отвратительны: недоваренные и с оранжевыми комками порошка. Его рамен заставлял мечтать о том, чтобы выпить хотя бы отбеливатель, и я даже представить не мог, что можно настолько испортить рамен. Но мы все равно сидели и ели ужасный рамен из пенопластовых стаканчиков, бульон которого походил на мочу. Риггс мешал все с «Тропиканой»[19]19
  Свежевыжатый сок в пластиковой бутылке.


[Закрыть], из-за чего появился резкий привкус средства для мытья посуды. Это должно было стать худшим событием в моей жизни. Если Бог и правда существовал, я собирался в суд.

Мы втроем сидели на двухъярусной кровати Арсена. Мы сидели внизу, используя матрас его соседа Саймона как опору для ног.

– Мне нравится, как ты украсил комнату, – Риггс обвел комнату деревянными палочками для еды. Вся стена Арсена была исписана аккуратным почерком, черными чернилами:

Я ненавижу Грейслин Лэнгстон. Я ненавижу Грейслин Лэнгстон. Я ненавижу Грейслин Лэнгстон. Я ненавижу Грейслин Лэнгстон. Я ненавижу Грейслин Лэнгстон. Я ненавижу Грейслин Лэнгстон.

– Кто такая Грейслин Лэнгстон? – Я проглотил очередную порцию макарон, даже не жуя их.

– Злобная сводная сестра Арсена, – подсказал Риггс, отхлебывая лапши. Я все еще пытался разобраться, как есть деревянными палочками. Было множество вещей, которые умели делать богатенькие дети, а я нет. Есть деревянными палочками – как раз одна из таких вещей.

Арсен перевел на меня серьезный взгляд, его карие глаза буквально сканировали меня с ног до головы. Легко было догадаться, что я ему не особо нравился. Риггс был из тех парней, которые могли подружиться со всеми, но не Арсен. Ему не хотелось расширять свое социальное окружение, которое сейчас состояло только из Риггса.

– Ты уверен насчет этого, чувак? – спросил Арсен Риггса. – Мы ничего о нем не знаем.

– Это неправда. Мы знаем, что он очень бедный, а еще круто плавает, – посмеялся Риггс, и почему-то я не мог обидеться ни на что из того, что вырывалось изо рта этого парня. В нем не было злобы, чего я не мог сказать об Арсене.

– А если он расскажет о фляжке? – Арсен говорил напрямую с Риггсом, совершенно игнорируя мое существование.

– Да ты посмотри на него! Разве он выглядит как кто-то, кто может обидеть? Я бы даже таракана убить ему не доверил. Он не расскажет про фляжку. – Риггс отмахнулся от него и продолжил: – Так что, Арсен… Что ты думаешь по поводу Грейслин Лэнгстон? И, пожалуйста, не сдерживайся. – Риггс хихикнул в свою пластиковую тарелку с глутаматом натрия и канализационной водой.

– Я бы убил ее, если бы она заслуживала хотя бы пули, – высказался Арсен, смотря на свою еду. – Она причина, по которой я вынужден проводить Рождество с вами, придурки.

– Только не это снова. – Риггс зевнул. – Либо расскажи, что у вас случилось, либо перестань жаловаться на нее.

– Ты сам попросил. – Арсен ударил Риггса по голени и продолжил: – Этот парень вообще умеет говорить?

– Я умею говорить. – Я выпал из их разговора, помешивая еду в своей тарелке. Просто мне не хотелось разговаривать, нечего было сказать.

– Я поясню. Можешь ты сказать что-нибудь интересное? – Арсен не сводил с меня взгляда.

– Отстань от него. Его мама кинула, – объяснил Риггс.

– Облом. – Арсен облизнул зубы. – И какая у тебя история, вьюнок?

– О чем ты? – нахмурился я.

– Как ты застрял в этой тюрьме для подростков? Никто добровольно сюда не приезжает, – объяснил он.

– Попался, когда приставал к дочери миллиардера. Это мое наказание. Не видел мать уже год. И без понятия, увижу ли когда-нибудь. – Я заставил себя поднять взгляд от еды и взглянуть ему в глаза.

Только после этого я осознал, что правда не знал, увижу ли ее когда-либо снова. Арсен погладил подбородок, переваривая новую информацию, он выглядел так, будто мог убить кого-то по-настоящему. В то время как Риггс выглядел неряшливым, у него был такой милый образ, на который обычно велись все девчонки.

– Чья это была вина? – спросил Арсен. – Часть, где вас поймали, – пояснил он, поставив тарелку на пол и забирая мою, чтобы сделать то же самое. Он достал из ящика тумбочки острые чипсы с попкорном и открыл их, передавая мне. Я облегченно выдохнул.

– Разве это важно? – в ответ спросил я.

– Разве жизнь важна? – отбил Арсен. – Конечно, это важно. Месть двигает вперед человека. Если есть кого винить, то будет и расплата, – объяснил он.

Я задумался об этом.

– Тогда это была ее вина. – Я отсыпал себе горсть попкорна. – Чем больше думаю об этом, тем больше выглядит как подстава. Ее отец вошел спустя пару секунд, как я поцеловал ее.

– Точно подстава, – кивнул Риггс, громко поедая чипсы и скрестив ноги. – Она хотя бы горячая?

– Ну… – Я почесал подбородок, представляя Арью перед собой. Ее образ тут же встал перед глазами: болотистые глаза и пухлые губы. – Да, в какой-то степени, думаю.

– Твое «в какой-то степени» недостаточно. Покажи нам, – потребовал Риггс.

– Как?

– У нее должны быть социальные сети.

– Конечно, у нее они есть, но у меня нет компьютера, – сказал я. Это была лишь половина правды, у меня был компьютер, но доисторический, я кое-как мог пользоваться программой Word на нем. И то он был только потому, что Академия требовала этого.

– Вот, используй мою учетную запись на MyFriends. Просто вбей ее имя. – Арсен достал ноутбук из своего кожаного рюкзака и передал мне.

– У тебя есть MyFriends? – Я скептически на него посмотрел. Все, что я знал про Арсена Корбина, было то, что он чертовски умный парень, который практически не посещал занятия и каким-то образом каждый год оканчивал с грамотами. В это время Риггс пытался любыми способами убиться, например, лазил по деревьям, прыгал между крышами, ввязывался в драки. Арсен был больше из тех, кто продавал онлайн самодельные бомбы. Если так подумать, то они были странной парочкой. Наверняка они были так близки, потому что притянулись друг к другу из-за одиночества.

– Чисто для исследовательских целей.

– То есть для слежки?

– Тебя было проще терпеть, когда ты молчал. – Арсен толкнул меня ногой.

Я набрал имя Арьи в поиске, чувствуя, как мои пальцы становятся липкими. Я даже не мог понять причины. Я думал об Арье часто – чаще всего плохо, – но она не стала мне нравиться еще больше или что-то в этом роде.

Улыбающееся лицо Арьи высветилось в ленте, и я нажал на него.

– Не могу поверить, у нее не закрытый аккаунт. – Голова Арсена чуть не ударила мою, когда он резко уткнулся в экран. – Ее родители должны быть тупыми, как дерево.

– Ее мама что-то вроде Эм-ай-эй[20]20
  MIA – популярная певица, суперзвезда.


[Закрыть], вечно в поездках для шопинга. Думаю, она ненавидит Арью за то, что та не умерла вместо ее брата-близнеца. И ее отец не имеет понятия об этом бреде. – Я начал просматривать ее фотки.

Как и предполагалось, Арья веселилась, пока я был отослан. Только за последние пару месяцев она запостила фотки со школьного зимнего бала, катания на коньках в Рокфеллере, девичника с подругой Джиллиан и поедания мороженого на Багамах. Но последняя фотография, опубликованная четыре часа назад, заставила меня остановиться. Местоположением было указано Аспен, Колорадо: Арья стояла на заснеженной горе и улыбалась, в полной экипировке для сноуборда, со своим отцом. Горячий, как лава, гнев начал заполнять мое сознание не от вида этих придурков, которые наслаждались жизнью, пока я застрял в приюте для проблемных детей. Я уже привык, что меня постоянно обманывали, но причиной злости был человек за ними, который заставил мой пульс биться чаще. Женщина, которая стояла позади Арьи и ее отца. Она держала их лыжные палки и выглядела так, будто сейчас упадет, выполняя любое их поручение, как обычно.

Мама.

– Николай? – Риггс помахал рукой перед моим лицом. – Как проходит внутренняя истерика?

– Это она, – сказал я, имея в виду маму, но они оба смотрели на Арью, полностью сосредоточившись на молодой девушке.

– Быть не может, что это она! У нас есть глаза. Она и правда ничего такая, но недостаточно, чтобы из-за нее попасть в Академию. – Риггс вытер тыльной стороной ладони подбородок.

– Горячее, чем Грейслин, – выплюнул Арсен так, будто его сводная сестра была рядом и могла обидеться. Я понимал, почему он злился. Все эти ублюдки были далеко, наслаждались лучшей жизнью, пока мы втроем были оставлены за бортом, забыты.

– Нет, я о своей матери. Она поехала с Ротами на выходные в Аспен и даже не сказала мне, что поменяла планы. Вот она. – Я приблизил маму на фотке.

Было глупо злиться из-за этого, учитывая все произошедшее, но какого черта? Разве она не могла позвонить? Написать СМС? Или написать очередное глупое письмо? Она не застряла в снегу или пробке, не пострадала в ужасной аварии. Она была прямо там, живая, выбиравшая этих людей вместо меня, снова и снова.

Это сводило меня с ума. То, как мало я значил для этой женщины.

Мне было интересно, я вообще когда-нибудь стоил чего-то изначально. Или все дело в том, что я напоминал ей своего непутевого отца, а может, я сам каким-то образом все испортил.

– Звучит так, будто она и правда нечто. Она не нужна тебе. Тебе никто не нужен. – Арсен похлопал меня по спине, это был первый раз, когда он прикоснулся ко мне. На самом деле это было впервые, когда ко мне кто-либо прикоснулся с того раза, как Конрад побил меня.

– Всем кто-то нужен, – заметил Риггс. – Ну я так прочитал в книгах по самореализации, которые украл из библиотеки.

– Зачем ты украл их? – не понял я.

– А что еще мне использовать, чтобы покурить? – Риггс закинул голову, рассмеявшись.

– Мне нужны люди, – услышал я себя. – Я не смогу справиться со всем этим в одиночку, – признался я.

Эта школа. Эта жизнь. Это пожирало меня изнутри каждый раз, когда я думал про Конрада и Арью.

– Хорошо. Тогда мы будем кем-то друг для друга, – оживился Арсен, из-за чего попкорн упал на матрас. – К черту их. К черту наши семьи, родителей, людей, которые подвели нас. К черту рождественские ужины и украшенные сосны, ароматические свечи и завернутые подарки. Отныне мы будем семьей друг для друга. Только втроем. Каждое Рождество, каждую Пасху, каждый День благодарения. Мы будем держаться вместе и, черт возьми, победим, – проговорил он.

Риггс протянул ему кулак, чтобы стукнуться. Арсен поднял его кулак и протянул мне. Я смотрел на его руку, чувствуя, что сейчас происходило нечто важное для меня, можно сказать, монументальное. И Арсен, и Риггс ожидающе смотрели на меня. Я вспомнил, как Арья на кладбище говорила, что деньги – не самое важное в нашей жизни. Может, она все-таки была права. Эти дети были богатыми, но они не были счастливее меня.