Текст книги "Эмигрантка"

Матыра – удивительная река. Говорили, что её название произошло от татарского слова «матурлык», что по-нашенски означало «красивая». И действительно, оправдывала своё поэтическое название эта извилистая, полноводная река, по берегам которой было всегда зелено, а в любое время года свешивались к воде ивы. Неподалёку, раскинувшись семействами, стояли берёзки, вперемежку с соснами и клёнами.

А, может быть, появилось это название от слова «мотаться», то есть егозить, быть непоседой. И здесь в яблочко, потому что у реки извилистое русло. Лингвисты бы сказали так: в слове «матыра» две основы: «мат» (матерь) и «ра» (солнце).

Но жителям селения «Яблоневец», что и расположилось прямо на берегу этой реки, было абсолютно всё равно, кто и как называл их реку и что вообще является правдой относительно её истории. Им было хорошо, оттого что солнце всегда отражалось в этой реке, воды которой грели всю ребятню, приходившую к её берегам.

Бывала здесь ещё девчонкой и Валентина. И всегда, идя после купания домой, любовалась лесами непроходимыми и лишь изредка появляющимися полями, да небольшой церквушкой, возвышающейся над разбросанными то там, то сям незатейливыми домишками, которые друг от друга отделяли протоптанные стёжки, по лету зарастающие травой.

Здесь Валентина и прожила свой век длиною в шестьдесят пять лет и жила бы ещё, наверное, если бы не случай, произошедший в последний день лета в её собственном дворе.

Так повелось историей, хозяева каждого дома в этом селе разводили скот, возделывали землю и сажали сад, в котором непременно были яблони. Двор Валентины мало чем отличался от остальных в этом селении. Но после того как её муж погиб по неосторожности в уборочную страду: заснул в стоге соломы с папиросой во рту, да так и сгорел, а дочь, закончив обучение в техникуме, осталась в городе, поступив работать на завод, Валентина перевела всё хозяйство. Непросто было одной, но она ни на кого не сетовала и не ждала подмоги, жила себе и жила, как Бог даст. А что: у каждого ведь своя жизнь. Вот и пыталась не навязываться родным.

Чтобы не убиваться самой и не вешать хомут на шею другим, оставила несколько яблонек в саду и была тем очень довольна: и красота, и польза для здоровья. Уход небольшой: подрезай, поливай да яблочки срывай.

В этом году был на редкость богатый урожай. Что уж она только не делала из этих яблок. Пришлось готовить и повидло, и закрывать компот, и варить варенье, и даже сушить на крыше сарая всевозможные сорта и кислых, и сладких яблок. Но и при таком усердии хозяйки в заготовках на зиму уродившихся плодов не уменьшалось. А тут дочь пообещала на выходные приехать погостить. И Валентина от радости, что облегчит веткам растений их участь, поспешила собрать наливные яблочки: пусть доченька покушает, да внучке отвезёт, ученица ведь. Как важны для работы мозга витаминчики.

– Валька, ну куда тебя занесло в твоём-то возрасте? – раздался голос соседки из-за забора, вечно бурчащей что-то, как спесивая свекровь.

– Жалко ведь, пропадут, если опадут. Не вино же из этой гнилухи делать. Хочется сохранить спеленькими для своих.

– Правильно. Всё сама да сама. Что: тебе помочь некому? Вот городские твои и рвали бы себе сами, а то всё на готовеньком привыкли, – не унималась соседка.

– Да когда же им, они ведь на работе, – выступала на защиту Валентина.

– Ну да, как же! Труженики… Матери родной подсобить некогда, – набирала обороты соседка.

– Ну что ты, Полечка, разошлась, вот Ниночка сегодня как раз и обещала приехать помочь.

– То-то я смотрю: ты и ждёшь её помощи. Зачем залезла на верхотуру, чтобы её увидеть издалека или быстрее всех собрать то, что ветром не снесло? – так ворчала соседка, не замолкая ни на минуту, а Валентина терпеливо помалкивала, пока та не выскажется и не уйдёт со двора.

Так бывало всегда. И повторялось всякий раз, когда видела свою соседку-труженицу Полина, потому что своих детей не нажила. Помогал ей иногда племянник по хозяйству, но требовал за свою работу определённую плату, которую Поля ему с пенсии и выделяла.

Жалела его, потому как ещё в детстве приключилась с ним история: отвезли Сеню в город, к родне матери погостить, а он вышел на балкон полюбоваться красотами города, в деревне же нет балконов, откуда плюнуть можно и попасть на лысину сидящему на лавочке старичку с газетой в руках. Вот ведь удовольствие, и никто не заметит шалости такой, если вовремя скрыться, будто и не ты это сделал.

Вот так он вышел в очередной раз да и увидел, как к водосточной трубе прилипла десятка. Готовый к дешёвой добыче, Сенька с балкона прямо к трубе потянулся, да не рассчитал свои силы. Ахнулся вниз прямо с третьего этажа. Да благо, что прямо под балконом была клумба, усердно засаженная цветами и кустами трудолюбивых жильцов. Вот это его и спасло. Да ещё тот самый дед, чья лысина недавно покрывалась мокротами, моментально вскочив, как юнец, поспешил на помощь. Посадка была мягкой, но некоторый урон здоровью начинающего космонавта всё же нанесла.

Покорёжило, правда, слегка. Вот с тех самых пор, чудом оставшись в живых, Сенька и ходил по деревне кривовато, держа голову на бок, одну руку по шву, как солдат, и прихрамывая по очереди то на левую, то на правую ногу.

Повзрослев, как и все, созревшие до поры, стал за девчатами поглядывать, но те лишь смеялись и поговаривали вслед: «Лётчик-неудачник».

Но как и все, обделённые зрением или слухом, зато умеющие виртуозно что-то делать руками, Сенька тоже преуспел в этом деле. В любви у него не сложилось, зато усерден он был по части земельных работ: сила сказывалась немереная в руке, оставшейся функциональной. Вот Поля и пользовалась его добротой и умением теперь уже заработать сотенку-другую честным трудом.

Дочь же Валентины ездила к матери редко, но зато всегда с пользой. Такие встречи были праздником и для неё, и для матери, и для соседки, которая всегда прибегала на гомон поблизости. А Ниночка без разгибу работала в такие минуты, стараясь каждый миг своего визита сделать продуктивным. И чем больше она делала, тем больше ей казалось, что эти дела стоят на месте, но она неистово верила, что с мёртвой точки хоть что-то да сдвинула, надеялась, что, взяв на себя часть маминой ноши, даст ей потом, после своего уезда, минуту отдыха. А пока она здесь, то простоя в делах быть не должно.

И во дворе выскребет – ни сориночки, и в доме порядок наведёт, и разговорами ублаготворит, и новости хорошие оставит. Завидки и брали соседку, что не её это дочь…

Сегодня Ниночка приехала, как всегда, к обеду. Ворота во двор открыты, дверь в дом тоже нараспашку. Расхаживала по маминым владениям Ниночка и не могла надышаться воздухом, пропитанным запахом яблок. Он насыщал её после городского шума и вони заводской. Вселял жизнь в измученное женское тело.

Прожившая большую часть жизни в Тамбове, она уже давно привыкла к прелестям большого города: кино, театр, есть, где культурно развиться, но сюда, в родные пенаты, всё равно её манило до боли.

– Ау! Есть кто дома? – похаживала она осторожно по комнатам. Не найдя хозяйки на месте, вышла во двор.

– Мама, я уже здесь. Ну что за шуточки? – уже настороженно искала везде Ниночка свою мать.

От безысходности решила заглянуть к соседке. Думала, может, к ней мама отправилась погутарить.

–Тёть Поль, вы дома?

– Ой, Ниночка, да ты совсем не изменилась. Приехала, помощница ты наша ненаглядная, а мать-то тебя с утра дожидается. Я ей всё говорю: передохни, а она то печёт, то варит, а то яблоки залезла на дерево собирать. Ну ты посодействуй, Ниночка. Куда это годится? Свалится ещё.

И Нину будто осенило. Она стремглав кинулась из дома соседки прямо на огород – матери нигде не было. Уже уходить собралась в недоумении, не найдя её, как раздался еле слышный стон из сада – она туда. А мать лежит распластанная и еле дышит. Нина в крик.

Прибежала тётя Поля, начала причитать:

– Да на кого ж ты нас, Валька-то покинула?

– Что вы такое говорите? Где у вас тут телефон?

И Ниночка тут же вызвала «Скорую», которая приехала, к удивлению, без опоздания. Дочь плакала и понимала, что никто и ничем ей не может помочь.

Она решила, что не бросит мать в трудную минуту, и не важно, как это скажется на её личной жизни, хотя Василий не горел желанием совершать такие подвиги, и не очень поддержал в этом жену, когда услышал о произошедшем.

Врачи выдали заключение о том, что Валентине нужно серьёзное обследование, а оборудования для этого в их центре нет. Каждая минута была на счету, ведь это травма позвоночника.

Ниночка принимает решение везти мать в Тамбов. Когда упавшую доставили в город, ей стало хуже, поэтому в целях безопасности её пришлось оставить на квартире у дочери.

Уложили в зале на диван и госпитализацию отставили. А когда вызвали врача на дом, тот заверил, что пострадавшая долго не протянет. Но её всё равно через пару дней поместили в клинику.

Ниночка не собиралась отступать, опускать руки не в её правилах. Нашли лучшую больницу, уплатили нужным врачам, сколько указано было, и мать взяли, но через неделю после получения анализов врачи вызвали дочь и сказали, чтобы она забирала свою родственницу.

– Как же так? Вы же обязаны сражаться за жизнь человека…

– Мы ничем не можем помочь.

Но Ниночка сопротивлялась обстоятельствам, верила, что у матери крепкое сердце, и организм ещё поборется. Наняли медсестру. Та исправно ходила колоть уколы, которые рекомендовал врач. Дочь ухаживала за матерью, как за ребёнком. И год Валентина действительно протянула.

Сидели у изголовья её по очереди то дочь, то зять. Внучка жила своей жизнью. Первым сдался Василий. Не мог терпеть более такого равнодушия к своей персоне: завтраки не подаются, вещи его вообще неизвестно где. А постоянные слёзы жены, её занятость матерью просто добивали его, поэтому он пытался искать причины, чтобы домой прийти попозже: надоело жить чужой жизнью.

Понятно дело – зять. А Нина металась между сменами на заводе и больной матерью, которая всё понимала, и каждый день лежала недвижимо и мысленно лишь молила о смерти. «Ну сколько можно мучиться и мучить окружающих такой жизнью?» – думала она.

– Не обижайся, доченька, что добавила тебе дел, – бывало только и услышит Ниночка от неё. А потом и вовсе перестала разговаривать поникшая мать, лишь изредка скатывалась слеза из её глаз.

О чём она думала в эту минуту? Наверное, о Ниночке, которая ни на кого не обижалась, а всё брала на себя и считала, что так и должно быть: и стирку, и готовку, и покупки, и заработок она должна обеспечить на самом высшем уровне. «Лишь бы всем было хорошо», – повторяла про себя.

Василий же недвусмысленно и всё чаще и чаще стал намекать на то, что он тоже человек и имеет право на внимание, личную жизнь, которую давно и в глаза не видывал. А тут придёшь домой и только слышишь: возьми, подай, принеси, помоги… «Это ведь моя квартира, а я будто гость», – частенько обижался он, высказывая своё недовольство. Мол, обстоятельства, сложившиеся на данный момент, только рушат жизнь. «Это наша семья, а я должен ухаживать за твоей матерью», – упрекал он, делая акцент на слове «твоей».

Горьки упрёки со стороны родных людей, но что же с этим было делать? Если человек упрекнул тебя в неблагодарности, выясни, сколько стоит его услуга, рассчитайся и больше не имей с ним дело. Да уж! Но Василий – это же часть её семьи. Тот самый человек, с которым она по молодости всегда ходила за руку, и не иначе. Он и голоса на неё повысить не мог, только смотрел в глаза, да всё рядом с ней в любом деле рядом. А что теперь?!

Чтобы создать семью, достаточно одной любви, а чтобы её сохранить, нужно уметь терпеть и прощать. Вот и сносила терпеливо Ниночка теперешние упрёки мужа, крики без повода, острые слова в её адрес. Прощала его за чёрствость и думала: куда подевался тот Василий, которого она любила?

Что же касается его, то однажды он вообще не явился домой на ночь, а под утро заявил по телефону, что больше не хочет с ней жить, трёхкомнатную кооперативную квартиру оставляет, претензий не имеет. Но не прошло и недели, как Василий снова переступил порог их дома, но уже с предложением о разводе и разменом квартиры.

Нина уже даже не нервничала по этому поводу, понимала, что переключившись на здоровье матери, совсем забыла о муже. В этот самый момент другая его и подсмотрела. А он и не сопротивлялся.

Квартиру разменяли. Нине и дочери досталась двухкомнатная, а Василию – однушка в этом же доме, но только соседнем подъезде. Всяческое общение близких ранее людей сошло на минимум, но каково было жить в одном дворе?!

Сложности переезда и транспортировка лежачей матери никого, кроме Ниночки, не интересовали. А самое обидное было то, что Василий даже не посмотрел на тот факт, что мать её в таком состоянии. На всё плюнул. Развод – и точка. Своя же рубашка ближе к телу. Вот как человек перестаёт быть человеком: сразу.

Через месяц мать умерла. А Нина, чтобы покрыть долги, образовавшиеся после лечения мамы, стала брать подработки, ни от чего не отказываясь. Несмотря на то, что её очень унижало положение, в котором она оказалась, всё равно ловилась за соломинку, карабкалась по лестнице жизни и верила, что настанет час и всё изменится в этой жизни, её жизни.

А пока каждое утро выходила мыть полы в своём подъезде, где все её знали. Она с методической точностью в одно и то же время, усердно и тщательно это делала.

На лестнице всегда были и окурки, и плевки, и конфетные обёртки, и кошачий помёт – всего насмотрелась в своей безысходности Ниночка. Бывало, в пять утра выйдет, одевшись поневзрачнее, чтобы никто не узнал, до шести уберёт всё на площадке и бегом на завод. Вытирает пот со лба и благодарит Бога, что никого не вынесло из знакомых в момент её трудолюбивого приступа. Да и хорошая добавка к зарплате за такой труд не вредила, а наоборот, весьма укрепляла дырявый бюджет и придавала уверенности каждому её шагу.

Работала до потери пульса ради того, чтобы дочь не чувствовала нужды ни в чём, не была обделённой ничем. Винила себя за то, что оставила её без отца, хотя это была его инициатива. Но что ни думай, а семья совсем расклеивалась.

Всякий раз, идя со смены домой, она мечтала повернуть ход стоп в обратном направлении, потому что там, в доме, который должен был стать крепостью, её никто не ждал. На заводе были приятели, во дворе – подруги, но она всё равно была одна, брошенная и никому не нужная. Вот и приходила в пустую квартиру только на ночь.

Валентина понемногу обозлилась на свою судьбу за то, что не оставила та ей выбора, лишив женского счастья. От этого радость только уходила всё дальше. А сознание намекало, что она лишь доживает свою жизнь, что невезучая, и что нет возможности уже на что-то надеяться. Попытка начать всё сначала, родившись заново, умирала на корню.

«Несчастье – вот мой удел», – думала она. Такие неприятные мысли портили настроение изо дня в день. Находясь в постоянном стрессе, когда нервы напряжены, Валентина волновалась даже без причины, потому что сама себе уже рисовала страшные картины того, что могло ещё произойти.

В этот момент жизни дочь её была предоставлена сама себе. В пятнадцать лет каждая девчонка мечтает утвердиться в обществе раз и навсегда, да так, чтобы никто не указ. Слова матери, за полночь открывающей дверь на стук пришедшей дочери: «Где была?» на гулёну не действовали, а лишь наоборот, разжигали аппетит.

– Я взрослая, делаю, что хочу.

– Смотри, а то хотения твои закончатся веселухой.

Так и случилось. Наталья, от природы девка нестандартная, красивая, взгляд не отвести. Глаза крупные, чёрные, как у цыганки, сама смуглая, будто только с пляжа в пик лета. Фигурка точёная, всегда по моде и вызывающе одетая, вся такая юркая, шустрая, додельная, по каждому вопросу высказывается, будто мнение её единственно верное, будто знает она всё и обо всём.

Однажды, возвращаясь с очередного загула, когда общественный транспорт уже не ходил, случайно поймала такси. Водитель оказался разговорчивым, но серьёзным, при этом молодым и симпатичным. Всю дорогу она с ним хихикала, флиртовала, и он был не против такого расклада. До дома довёз, денег не взял, что и требовалось доказать: парень запал на юную нимфетку.

После того, как она скрылась за дверью своего жилища, он ещё долго стоял возле дома и ждал, в каком же окне загорится свет, но этого не произошло, а он уехал восвояси всё равно довольный, поскольку знал и дом, и подъезд, где она, интересующая его особа, живёт.

Наталья, всегда разговорчивая, даже болтливая, никогда ничего не могла держать в себе долго: ни плохого, ни хорошего. Ей нужно было обязательно с кем-то поделиться, поговорить, чтобы её разублажили, посочувствовали или порадовались. Иначе говоря, она всегда была оратором, а, значит, слушатель ей нужен был, как воздух.

Так и в этот раз, придя домой, она рассказала маме, что познакомилась с молодым человеком. Он только что пришёл с Армии, отдав свой долг Родине в дружественном Афганистане, что живёт в своей квартире, что зарабатывает частным извозом, что симпатичный, просто прелесть, и много чего ещё, что непременно нужно было высказать молоденькой девушке, по уши влюблённой в самостоятельного и взрослого мужчину.

А Нина слушала взахлёб выступающую дочь и думала о том, что жизнь всё-таки прекрасна, что и она когда-то была влюблена, что её девочка уже выросла и тут же осекла все свои мысли, вспомнив где-то прочитанную фразу о том, что все дочери рано или поздно, но обязательно повторяют судьбу матерей. Ах, как же ей этого не хотелось.

Разве может быть так, чтобы её единственная и неповторимая красавица осталась одна? Она и допустить-то не могла подобного, поэтому спокойно выслушала рассказ дочери и мысленно помолилась о том, чтобы та вышла замуж, имела детей, была счастлива. В общем смысле этого слова, а уж, конечно, не с тем, о котором шла речь. Видимо, в нужную минуту обратилась мать с просьбой к Всевышнему.

На следующий день только рассвет окрасил небо, Сергей завёл своего железного коня и поспешил на встречу к вчерашней ночной гостье. В шесть утра он был на месте. Простоял у подъезда до восьми, и дождался. Она снова предстала перед ним, постукивая по оконному стеклу его авто ногтем с только что наложенным лаком ярко-красного цвета – готовилась к этой встрече, будто всё знала наперёд: и что приедет, и что ждать будет. А, может, ей так хотелось. Казалось, она совсем не удивилась, увидев его у своего подъезда.

Довёз Сергей Наталью до места работы и уже больше с ней не расставался. В стоматологической клинике, где она подрабатывала техсотрудником, её ругали девчата, узнав об интрижке: «Он взрослый. Куда ты с топором на паровоз?! Ему нужна семья, а ты ещё ребёнок!»

– Я уже давно не ребёнок, я тоже хочу семью, и уж тем более не хочу терять такого мужчину.

После подобных разговоров Наталья ещё больше понимала, что отпускать от себя Сергея не будет, и сделала всё для того, чтобы выйти за него замуж. Прошёл год их жарких встреч, и она явилась к матери с сюрпризом:

–У нас завтра будут сваты.

– Какие сваты? Ты шутишь?

– Нет, я серьёзно.

– Ты что? А учиться?

– Я работаю, с меня хватит.

– Ты вспомни, сколько тебе лет? Кто вас распишет?

– Сергей уже позаботился.

– Нашла отца родного! А жить-то где?

– Ну раскудахталась! Ты вспомни наш зоопарк. Там у слона был вольер размером десять на десять метров. Этот громила ходил по нему взад-вперёд изо дня в день несколько лет подряд. А потом ему построили новый «дом», большой, просторный, уже двадцать на двадцать. Казалось бы, гуляй по всему пространству, делай, что хочешь, а он всё ходил по протоптанному пути, размером десять на десять. Вот тебе и суть жизни. Я не хочу всю жизнь жить по твоей схеме, ходить по одной и той же дороге, не хочу всю жизнь работать, убивая время жизни на кого-то, да и город этот совсем без перспектив.

– Как ты можешь? Значит, мать тебе не пример?

Нина спорила, спорила с дочерью, доказывала ей неправильность поступков её и ход мыслей, хваталась за сердце, переходила на крик, но всё напрасно. Утром звонок в дверь возвестил дочь и мать о предстоящих переменах.

– Доброго утречка, здесь ли уточка гуляла, – начали с прибауток пришедшие.

– Убирайтесь, пока я вас кипятком не ошпарила, – разошлась в сердцах Ниночка.

– Что вы, мамаша, не надо так нервничать, – опешили гости.

– Я сказала: вон из моего дома, – схватившись за половую тряпку, вымолвила снова хозяйка, никогда ранее не выходившая из себя.

– Мам, что ты выламываешься. Я беременна. И выйду за Сергея всё равно, хочешь ты этого или нет.

После этих слов Ниночку будто подкосило, ноги, отнявшись совершенно, перестали двигаться, и всё тут. Инсульт нашёл любящую мать. И она окончательно слегла. Поместили в больницу, лечили месяц. Но только она возвращалась домой на два-три дня, как ей снова становилось хуже. То ли от болезни, окончательно её поглотившей, то ли от нервов, совершенно уже расстроенных жизненными коллизиями.

Нина, с уже не сложившейся личной жизнью, родившая единственную дочь, пыталась всегда воспитать в Наталье вторую себя, делающую вид, что она независимая и не нуждающаяся в крепком мужском плече. Итогом такого воспитания стала девочка, которая брала пример с матери и пренебрежительно относилась к мужчинам, от чего опять же личная жизнь пошла под откос. Результат – два одиноких человека. Но это случилось потом, а пока…

Пригласили гостей, разослав в города и веси приглашения, и готовились к торжеству. Свадьбу никто не собирался откладывать. Гуляли, веселились, наслаждаясь жизнью. А Нина так и провела год по больницам, то выписываясь, то снова приезжая обратно на казённые харчи.

Смириться с выбором дочери не могла, поэтому нервы, всегда возбуждённые, лишь затормаживали лечение болезни. Ниночка была уверена в том, что природа всех женщин их породы одарила необыкновенной внешностью, удивительной красотой, которой каждая из них должна была бы пользоваться по назначению. Вот и её дочери по стати и этой самой красоте нужно было искать министра, как минимум. А этот что? Таксист! Ну куда это годится.

Принимать его в доме своём отказывалась, да и в душе её места ему не нашлось. На пушечный выстрел не подпускала к себе, считала, что это он украл у неё единственную дочь. И не было этому человеку прощения.

Вскоре родилась Катюша, копия Наталья. Малышку отправили к получившей к тому времени инвалидность Ниночке. И бабушка кинула на воспитание внучки оставшиеся силы. Учила всему и сразу, развивая во всех направлениях молодой ещё организм.

Сами же родители, освободившись от ребёнка, сделанного в скоростях ночными прогулками, решили усердно зарабатывать: хотелось жить красиво. Разве ж это можно запретить? «Пусть себе живут», – думала Ниночка, становясь внучке и отцом, и матерью одновременно.

Наташа навещала дочь всё реже и реже, превращаясь в фею выходного дня, приходя лишь на часок, будто заглянув нечаянно и занеся гостинцы или подарки. А то просто с ревизией к матери: это выброси, то купи. Конечно, финансово помогала воспитывать свою дочь, а на большее не приходилось рассчитывать, она сама, по сути, была ещё дитя дитёй. «Но и на том спасибо», – решила Ниночка. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Сергей зарабатывал хорошо, денег было в каждом углу квартиры и машины, в каждом кармане любой одежды и ящике любого стола, а Наталья всё требовала ещё и ещё, хотелось жить сегодня. Вот теперь-то, думала она, можно восполнить все пробелы прошлой жизни.

Она не только обустраивала жилище, самостоятельно занимаясь и закупкой стройматериалов, и дизайном комнат, и подбором сантехники, но одновременно с наведением порядка в гнёздышке покупала золото в неограниченном количестве: пусть будет. Больше неё покупал Сергей, говорил, что это самая надёжная валюта. И она верила.

Сергей много работал. А Наталья дни свои занимала тем, что драила каждый уголок своего рая, начищала, а иногда, в минуты совершенной усталости и голода общения, убегала к подружкам, бывало, и с ночевой, когда они уходили в загул в один из близлежащих клубов и могли откровенничать о перипетиях семейной жизни до утра. У кого из них, если что не сложилось, тут же выливалось без страха и упрёка. Девичья дружба не ржавела, а терпение помогало высказаться, облегчив раны души.

Конечно, трудности семейной жизни у каждого обязательно будут, были они и у Натальи, но она справлялась, как могла.

Матери жаловалась редко, чаще говорила о том, как замечательно она живёт, даже брат Сергея, который тоже имеет права на их квартиру, оставленную отцом сыновьям на двоих, и то не посягает. Что она там всё делает по своему разумению, но для этого нужны большие деньги. Вот она и заставляет Сергея то одно купить, то другое, чтобы дома было лучше, чем у других.

– Мы недавно такую мебель купили. Сергей по каталогу с завода выписывал, ни в одном из наших магазинов такой нет. Ты бы видела! – нахваливала она свою жизнь, рассказывая матери, чтобы та, не дай Бог, чего не почуяла неладного.

А мать слушала дочь и вспоминала, как была у неё соседка Шура, всё время с мужем в контрах. И пилит его, и пилит. Сколько может человек такую жизнь выдержать. Вот он однажды и сбежал на север. Жил там пару лет, работал, говорят, даже семью нелегально завёл. А Шурка с ума одна сходила.

– Господи, – говорила она всем, – вот если бы он вернулся, хоть какой, в любом виде, вот приняла бы и всё. И нисколечко не пилила бы, даже рта бы не открыла.

– Ты же не сможешь, – говорили ей соседи, посмеиваясь.

– А вот посмотрим…

И он действительно в скорости вернулся после её молитв, то ли заболел уж серьёзно, то ли с работой что-то не ладилось, то ли в любви мужику не везло, – никто не знал. Но заявился к ней с цветами и чемоданчиком:

– Шурёнок, а вот и я.

Она бегала по соседям, как оглашенная:

– Вернулся, вернулся, а денег-то сколько привёз! Целый чемодан – зарабатывал для нас.

Соседи лишь пожимали плечами. Хотя никто этих денег и не видел, да и сама Шурка со временем начала снова мужа пилить так же, как и поначалу.

Рассказав эту историю дочери, Ниночка заключила:

– Смотри, Наталья, а то сбежит и Серёга от твоих идей и вечных требований то рублей, то ещё какой другой валюты. Останешься ты у разбитого корыта.

– Вот ещё, – гонорилась дочь. Я молодая и красивая, пусть ещё поищет такую.

После подобных разговоров с матерью дочь, конечно, задумывалась, но поддаваться панике и не собиралась, уж очень уверена была в своих силах и чарах.

Время текло своим чередом, Катя пошла в школу и по-прежнему жила с бабушкой, а Наталья с Сергеем налаживали быт.

Приходит однажды домой со смены ночной её муж и говорит:

– Знаешь, рэкет в городе. Совсем страх потеряли, за грудки берут –плати и всё тут. Сегодня прямо амбалы остановили на дороге, денег требовали, я всё отдал, что заработал.

–Ты цел, Сергунчик, – перепугалась Наталья, осматривая внимательным взглядом все видимые глазу места на его теле.

– Да я-то цел, и машина, вроде бы, в порядке, но вот деньги пришлось отдать.

– Ничего, я хоть и потратила всё на ремонт и колечко, но на первое время у мамы займу, может, и отец твой поможет, можно и у брата попросить. Жаль, камин вот некстати только что заказала, у подружки денег заняла, сказала, что на неделю.

– Ты что, с ума сошла, отец уехал к сестре в Вильнюс, сама понимаешь, деньги немалые, а брат и так живёт, с копейки на копейку перебивается. Им есть порой нечего, а ты занимать. Попроси у мамы. Что ей, она одна. Да много ли надо старому человеку.

– Здрасьте, а дочь твоя там, это как, ничего?!– впервые в жизни защитила старую мать Наталья.

– Ну ладушки, что-нибудь придумаем, – увлекая её в свои огромные объятия и заглядывая в душу чистыми голубыми глазами, заключал он.

Ни к чему не придя из разговора с мужем, Наталья начала в суматохе искать выход, а вернее, нужный вход, где можно было достать денег. С наступлением даже мудрёного утра мандраж бил ещё сильнее, чем с вечера. Ничего не спасло от нахлынувших мыслей о возможных поисках. Да, – подытожила она для себя, – только к маме и можно-то пойти.

Хочешь – не хочешь, а вопрос покаяния рано или поздно наступает. Когда однажды Наталья пришла к матери и рассказала о нарождающихся проблемах в семье, мать сказала:

– А я тебе говорила.

– И как всегда, нет бы, пожалеть, помочь…

– Я и так помогаю, разве сидеть с ребёнком – это не помощь?

– Причём здесь ребёнок, мне жить не на что, – уже срываясь на крик, пыталась достучаться до бессердечной матери страдающая Наталья.

–Ты знаешь размер моей пенсии, прибавь оплату коммунальных, да на поесть, а ещё девочку твою одеть. Что остаётся? Или ты считать разучилась, когда речь идёт ни о твоих прихотях? – негодовала мать в вихре своих эмоций.

Наталья расплакалась, хлопнув дверью. Понимала, что тут ловить нечего. Пришла домой с твёрдым решением заложить что-либо из золотых украшений. Но когда открыла свою шкатулочку, которой уже месяц не пользовалась, то обомлела: она была пуста. С трудом дождавшись ночи, когда её благоверный явится домой, учинила ему разнос по полной программе.

– Нет. Я всё понимаю, но почему мне было не сказать по правде? И куда, интересно, девалось моё золото.

– Во-первых, не твоё, а моё. Это покупал я.

– Да, но носила я, покупал ты для меня.

– Знаешь, не горячись, – убавляя тон, сдерживая напор, говорил муж,– я просто не хотел тебя расстраивать. С меня требовали выкуп изо дня в день, территория не моя, а ездить надо. Вот и платишь. Тебе-то что? Живёшь, не зная ничего! А я и отдавал золотом «мзду», а чем ещё? Поездок уменьшилось, заказы сошли к нулю. Ты знаешь, как частников жалуют. Вон на весь город новые автобусы закупили. Автопарк такой, что хоть за границу уезжай за заработком. Нет нам здесь места. Знаешь, мне тут ребята предложили съездить кое-куда, посмотреть, что и как. Может, выгорит работёнка? Что думаешь по этому поводу?

– А что тут думать? Деньги всегда нужны. Поезжай.

Он, выждав пару дней после ночного разговора, сложил вещи в спортивную сумку, кинув туда пару рубашек да шлёпки, и удалился, даже не поцеловав её, как он это делал всегда, оставил её одну в раздумьях.

Его не было десять дней. Приехал загорелый, бодрый, веселый. Она всё сразу поняла. Но рубить с плеча не стала. Встретила, как в сказке: накормила, напоила, спать уложила, а потом и спрос вела:

– Ну как дела с работой там, где ты её искал?

– Да хорошо там, где нас нет.

– Понятно.

– А денег всех не заработаешь, буду здесь крутиться. И ушёл, заведя свою старенькую девятку, стартанув на ней так, что только его и видели, не забыв воспользоваться при этом дорогим парфюмом и надеть чистое бельё.