Текст книги "Цвет винограда. Юлия Оболенская и Константин Кандауров"

Искусство и война

Я чувствую в себе необыкновенный подъем сил и энергии. Вся моя беда в том, что рядом с любовью к тебе идет и любовь к людям и потому все это осложняет мою работу. ‹…› Очень много людей обращаются ко мне за советом и с просьбами. Я не думаю, что эта моя деятельность могла бы приносить тебе горе и страдание. Благодаря встрече с тобой все развернулось и просветлело. В моей груди такой свет, который потушит только смерть.

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской. 22 февраля 1915

Первый год войны не ослабил ни светской, ни художественной жизни, напротив, придал ей новый импульс, направление движения и некоторую пафосность. В обеих столицах парад выставок, балов, лотерей, вечеров, где развлечение облечено в военную форму: война еще не стала ужасом, ее трагедии доходили до общественного сознания неспешно. Тем не менее искусство не желало молчать, и подобные благотворительные акции, во множестве проходившие в Москве и Петрограде, демонстрировали пылкий порыв, проявление гражданской позиции творческой интеллигенции, стремившейся посильным образом помочь жертвам войны и их семьям.

И все-таки проходившие в этот период выставки нельзя назвать концептуальными – в них принимали участие самые разные мастера и работы, а патриотический настрой компенсировал снисходительность выбора и художественную критику произведений.

Это давало повод к иронии. Так, собирая работы художников для благотворительной лотереи, руководство «Мира искусства» обратилось к М. Нахман с предложением участия. «Она смеется, – насмешничает и Оболенская, – что если теперь пожертвовать забракованные в прошлом году (все до одной ведь!) вещи, то им придется принять. Со мною они были последовательнее и ни о чем не просят, вероятно вычеркнули вон. А у меня-то как раз и был принят один этюд (твоя собственность)! Пожалуйста, пожертвуй его – вот ему достойное применение!»[170]170
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1054. Л. 2.


[Закрыть]

Константин Васильевич приглашен к участию в организации сразу нескольких выставочных проектов. Увлечен, но, умея трезво оценить каждый из них, порой недоволен случайностью отбора, отсутствием внутреннего содержания, а еще и плохой организацией, препонами чиновников, амбициями художников – всем тем, что неизбежно в той или иной мере сопутствует процессу создания любой выставки.

А они следуют одна за другой.

В октябре Кандауров занимается выставкой В. Д. Поленова в пользу раненых, в ноябре – декабре работает на выставке «Художники Москвы жертвам войны», в декабре – январе занят устройством экспозиции «Война и печать», также благотворительной, которая представляла печатную продукцию первых месяцев войны, в частности лубки. Попутно отметим, что аналогичная выставка, доход от которой поступил во Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам, состоящий под покровительством Великой Княгини Елизаветы Федоровны, прошла в Петрограде. На ней были представлены лубочные литографии издательства «Сегодняшний лубок», с которым сотрудничали Д. Бурлюк, А. Лентулов, В. Маяковский и другие художники авангарда – будущие экспоненты выставки «1915 год». 29 января в Москве открылась еще одна выставка – в пользу пострадавших от войны в Бельгии (там впервые немцы применили угарный газ), к которой также имел непосредственное отношение Константин Васильевич.

Свое любимое занятие он совмещает с работой в театре, валится с ног, а потому к известной краткости в письмах добавляется раздражение – от усталости. Но он счастлив. И тем, что востребован, и тем, что любим: «я вошел в храм любви и творчества».

План новой выставки, которую мечтает сделать сам и где будет представлено все молодое и свежее искусство времени, уже зреет в его голове.

Оболенская, избегавшая выставочной суеты и предпочитавшая замкнутый образ жизни, все же начинает выходить «в свет» и даже – выставляется у Е. Н. Добычиной, известной в Петербурге хозяйки салона-магазина, где проходили художественные выставки. Но недовольна – от застенчивости, от сомнения в собственных способностях, от неумения быть на виду. Впрочем, ее оценка выставки «В пользу лазарета деятелей искусства» может быть субъективной и еще по одной причине: она целиком «принадлежит» своему «маэстро».

Особенность общения Кандаурова и Оболенской на темы искусства состояла еще и в том, что один, как было сказано, не любил и не умел описывать сюжетов, историй, разговоров и раздумий о нем, а другая в художественных кругах Петрограда появлялась мало и не стремилась туда: «Я, деточка, ничего не знаю о “М<ире> Искусства”, – пишет Оболенская Кандаурову в ответ на его вопрос о разногласиях в стане соратников, – ведь живу как в берлоге и, вероятно, так никогда и не буду среди людей общего дела. А если воробей пролетит мимо окна, и то я, кажется, тебе пишу…»[171]171
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1154. Л. 1.


[Закрыть]

И все же выбранные места из их переписки позволяют заглянуть «за кулисы» известных выставок и составить пусть и очень беглую, но живую картинку повседневной и художественной жизни Москвы и Петрограда в первые месяцы военного времени.

18 сентября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Был у меня Смелов[172]172
  Смелов П. А. – в то время заместитель председателя Внепартийного общества художников князя Д. А. Ухтомского.


[Закрыть] из В.О.Х., они устраивают выставку с благотворительной целью. Я сказала ему, что наша группа распалась, но обещала поговорить с мужем Вари Топер[173]173
  Топер (Топпер) В.П. (ум. в 1914) – соученица Ю. Л. Оболенской по школе Е. Н. Званцевой.


[Закрыть] насчет ее посмертной выставки. После его ухода сшила солдатские штаны. Это уже третий экземпляр, и слава Богу, стало выходить порядочно. Вдруг откроется новый талант! Я ведь шью впервые в жизни. ‹…› Прочла сегодня статью Бенуа – он распалился на «Старые годы»[174]174
  Журнал, издававшийся в 1907–1916 гг. в Санкт-Петербурге, был посвящен русскому искусству, частным и музейным коллекциям, художественным аукционам и т. д.


[Закрыть], которые не выпустили №, находя, что теперь не до искусства. Он резонно говорит, что если искусство – ценности нашего духа и культуры – то за него и война ведется, а если оно забава, то не стоило им заниматься. Дело. Он говорит, что как раз время для №, посвящ<енного> тому, что мы потеряли от варварства немцев ‹…›[175]175
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1026. Лл. 1–1 об. Имеется в виду статья А. Бенуа из цикла «Художественные письма» в газете «Речь».


[Закрыть].

10 октября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Дорогая моя, как только вырву время, так я приеду к тебе хоть на один день. У меня выставка В. Д. Поленова из жизни Христа, но она еще не развешена, и духовная цензура говорит, что такой выставке теперь не время. Я не знаю, будет ли она развешена. Она в пользу раненых, и мои интересы не затронуты. ‹…›[176]176
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 296. Л. 1.


[Закрыть]

19 октября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Была вчера у Добычиной, она меня встретила с обидой: «Что же Вы это сами не приходили, ждете личного приглашения». Я дала ей старые пейзажи с «М<ира> И<скусства>» и три этюда этого лета, не нужные для будущей работы. С оценкой было преглупо: я сидела, как идиот, и в конце концов попросила ее посоветовать. Вероятно, она в душе смеялась. Но для меня такая пытка эти оценки и т. п. Я не умею найти соответствие между творчеством и деньгами. Было так глупо. ‹…›[177]177
  Там же. Ед. хр. 1061. Л. 1.


[Закрыть]

19 октября 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя дорогая!

Я не сержусь на тебя за Добычину, но надеюсь, что ты дала этюды из прошлого года. Новые этюды прошу не давать, т. к. по ним надо много работать. Относительно Пра я ничего не знаю. Откуда ты взяла, что я с ней разорвал отношения. Если я давно не был, то это только благодаря сильному упадку сил после экземы и постоянному бронхиту. Я стараюсь только выходить в театр или поблизости квартиры. Я слишком люблю Пра и Макса, чтобы рвать с ними дружбу и знакомство. Если буду здоров, то завтра же пойду к ней. ‹…› Напиши мне, от кого ты знаешь про Пра и меня. Я и в мыслях не имел ничего подобного. ‹…›[178]178
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 305. Л. 1.


[Закрыть]

20 октября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Радость моя, что же делать, я дала 3 новых этюда (не из тех, по кот<орым> задуманы работы). После выставки они, наверное, все вернутся домой; т<ак> ч<то> ради Бога извини; прежде ты говорил, не давать только винограда и красных закатов, я их и не дала. Пошли: один этюд, написанный для тебя; этюд с голубою полынью (кот<орый> кажется принадлежит тебе и конечно не продается) и горный пейзаж (первый); потом два прошлогодних. Меня очень беспокоит и мучает твое неудовольствие. Меня Д<обычина> застала врасплох ‹…› Меня все беспокоят этюды: ведь после тебя, которого дай Бог кончить к декабрю, у меня столь же длительный К. Ф. Богаевский; красный пейзаж, для которого все жду эскиза от милой капусты; одна работа, о которой я еще мало знаю и приведение в порядок двойного портрета. Неужели этого не хватит до возвращения тех этюдов! Меня очень утешает, что идея пейзажа в портрете тебе понравилась. Как хочется написать его получше. ‹…›[179]179
  Там же. Ед. хр. 1062. Лл. 1–5.


[Закрыть]

2 ноября 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Сегодня наконец удостоила своим посещением выставку Добычиной, после чего лежу (не от потрясающего впечатления, но от усталости). Выставка довольно пустая, и конечно, чувствуется, что устроитель ни аза не смыслит. Из нас крупные вещи у одной Лермонтовой. Они полны недостатков, но это большой талант. Досада берет, что нельзя хвалить, т. к. все сердит доморощенностью какой-то; и нельзя не удивляться дарованию. Вещи не нравятся, дарование большое, и не знаю – что же, в конце концов? Иванова[180]180
  Иванов Александр Петрович, соученик Ю. Л. Оболенской по школе Е. Н. Званцевой.


[Закрыть] она развесила по разным комнатам, так что не найдешь. Из новых вещей у него 2 небольшие nature morte – камни и складки и 2) поверхность стола, лимон, апельсин, скомканный бумажный мешок и алые две складки – очень серьезная вещь. Но от Иванова хочется очень многого. В меня она ввесила ярко раскрашенный рисунок Кульбина – я не утерпела сказать – ну и соседа Вы мне закатили! А Лермонтова уже подала на нее в суд за не повешенную одну вещь, и Добычина горько жаловалась мне, говоря, что поседела с горя, и указывая на вполне черные свои волосы! Но я все же не понимаю – из-за чего тут судиться. Мой этюд с полынью («твой») она тоже не повесила, но очень хотела его оставить, а я его взяла домой. ‹…› Нет, я никогда не буду выставлять больше и не могу «раздать работ» – ведь их и нет, а то, что есть, в твоем распоряжении, и я бы хотела, если выставлять, то у тебя. ‹…›[181]181
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1079. Лл. 1–3.


[Закрыть]

4 декабря 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Сегодня целый день работал на выставке «Художники жертвам войны». Выставка – сплошной базар. Кошмар из бездны бесплотных картин. Лучшее на ней – маленькая часть «Мира искусства» и «Бубновый валет». Об остальном и говорить страшно. Пришел домой с таким же чувством, как помнишь, с «весенней» в Академии. Я как-то раздваиваюсь, т. е. хочется все бросить и не смотреть на живопись или же самому начинать мазать. Все это очень странно, моя дорогая, но если могут все, то почему же и мне не портить холст и краски. ‹…›[182]182
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 330. Лл. 1 об. – 2.


[Закрыть]

6 декабря 1914. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

Милый мой дружочек, получила твое письмо, вернувшись с выставки ВОХ. ‹…› Меня заинтересовало посмотреть посмертную выставку нашей Вари, и вот ревела, конечно, на выставке, так плохи стали нервы, до глупости. Видно, что в ней был настоящий живописец, но все это не выразилось, не кончилось, ушло. Странно было видеть фотографию ее в лавровом венке – значит смерть, умерла – как-то не верится. ‹…› На выставке оказался еще страшно любопытный отдел детских рисунков, т. е. отчет одной ярославской школы для крестьянских мальчиков лет 11–12. Их преподаватель Матвеев, член ВОХ. Я не могу рассказать тебе, до чего талантливы эти дети: таких детских рисунков я не видала еще ‹…› Этюды с натуры и орнаменты этих детей очень определенны; но меня заинтересовали больше иллюстрации: Билибин и Ко какая бедность рядом с ними! Этот Матвеев говорит, что со всеми детьми может добиться таких результатов. Дай ему Бог. ‹…›[183]183
  Там же. Ед. хр. 1099. Лл. 1–2 об.


[Закрыть]

О третьей выставке Внепартийного общества художников, где была развернута посмертная экспозиция Варвары Топер, известно немного и совсем ничего – о самой художнице, умершей летом 1914 года. «Помнишь, мы ехали с Сююрю в тот день, когда я узнала о ее смерти и о близкой смерти моей радости – небо было золотое, ты был около меня в последний раз» – в письме печальные строки усилены личным мотивом, что добавляет грусти. И словно спохватившись, Юлия Леонидовна скрывает переживаемое за курьезом, сообщая о том, что ее этюд, когда-то подаренный Варе, едва не продали как работу Топер, – доход от выставки шел в пользу Лазарета деятелей искусств.

Как понятно из письма, на той же выставке экспонировались так поразившие Оболенскую детские рисунки учеников Ярославской художественной мастерской под руководством «почти юноши» С. А. Матвеева[184]184
  Матвеев Сергей Арсеньевич (1887–1952) – художник-декоратор и педагог.


[Закрыть], с которым она не преминула познакомиться, наговорив ему «всяких желаний». Не его ли пример, наряду с опытом школы Е. Н. Званцевой, оставался в памяти Юлии Леонидовны, когда ей самой пришлось искать учеников в голодной Москве, а в тридцатые годы искренне увлечься художественным обучением молодежи в Доме народного творчества? Педагогическая работа Юлии Леонидовны тридцатых годов – за рамками нашего повестования, отметим только, что она бережно хранила письма своих учеников, многие из которых писали ей с фронта уже другой войны…

7 декабря 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Все эти дни я возился с выставкой и устал. Следующая неделя у меня вся свободна, и я побываю у Пра. Видел у меня Сарьян твой большой Виноград, который ему очень понравился, но он сказал мне, что я подобрал неудачную раму. ‹…›[185]185
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 333. Лл. 1–1 об.


[Закрыть]

17 декабря 1914. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Сегодня ночью будем с Сарьяном устраивать Армянский рынок в Благородном собрании. Я рад тряхнуть стариной и поработать. Ты не беспокойся за меня. Это мое любимое дело. ‹…›[186]186
  Там же. Ед. хр. 345. Л. 2.


[Закрыть]

3 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Сейчас занят устройством выставки современных лубков. Я ужасно рад этому делу. Я здоров, и ты не беспокойся за меня. ‹…›[187]187
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 358. Л. 2.


[Закрыть]

13 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Опять попал на устройство выставки. Выставка будет в пользу Бельгии, и участвуют «Мир Искус<ства>» и Союз. Настаивают на моем участии Гиршман, Трояновский, Бенуа и Грабарь. Я не мог отказать и согласился, тем более что Гиршман и Трояновский[188]188
  Гиршман Владимир Осипович (1867–1936) – купец первой гильдии и потомственный почетный гражданин Москвы, один из виднейших московских коллекционеров; Трояновский Иван Иванович (1855–1925) – московский врач, коллекционер.


[Закрыть] доверяют 30 вещей Сомова. И заработать надо, т. к. они поставили условием мне заплатить. ‹…›[189]189
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 367. Лл. 1 об. – 2.


[Закрыть]

24 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Я теперь вожусь с выставкой в пользу бельгийцев. Очень много возни с комитетом, т. к. они все путают и не знают, на что решить. Мне приходится им все подсказывать. Москвичи все почти обиделись и отказываются давать вещи. Комитет меня пригласил после посылки приглашений избранным ими художникам. Когда я прочел списки, то отметил тех, которые не будут участвовать, и всё выходит по-моему. Гиршман меня спрашивал, откуда вы все это так хорошо знаете, а я говорю, что это опыт многих лет. «Мир Искусства» устраивает свою выставку в Петрограде 1-го марта, и говорят, что секретарем будет Шухаев, а с Рабиновичем[190]190
  Шухаев Василий Иванович (1887–1973) – художник; Рабинович Мирон Ильич (1888–1948) – уполномоченный «Мира искусства» в Петрограде.


[Закрыть] у них нелады. ‹…› Я очень рад, что отказался мешаться в приглашения и в переговоры с художн<иками>. И слава Богу, т. к. уже начались обиды, а я стою в стороне. Выставка будет любопытная, т. к. участвует разношерстная компания. ‹…›[191]191
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 378. Лл. 1–2.


[Закрыть]

27 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Много возни с выставкой, и время идет незаметно. Я рад, что скоро увидимся и поговорим на покое. Я люблю художников, но не выношу их взаимных отношений. Если бы все записать, то потомство пришло бы в ужас, составляя характеристики современных нам художников. К счастью, не записываю и все умрет со мной. ‹…›[192]192
  Там же. Ед. хр. 381. Л. 1.


[Закрыть]

Ящик с игрушками

Дорогой мой, мне будет приятно писать львов – точно мы вместе видим один и тот же сон – чудной и горячий и чуть-чуть дикий.

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову. 16 января 1915

Понравившийся Мартиросу Сарьяну пейзаж «Виноград» («Цвет винограда»), который упоминается в письмах, был закончен осенью. Любимый коктебельский сюжет создавал «виноградное настроение» для работы, казавшейся в тот момент самой важной, – портрета Кандаурова. Работа над ним шла медленно, наперекор реальности, и, чтобы переключиться, художница пишет натюрморты: «Короткие работы сразу дают чувство чего-то оконченного, достигнутого. Присутствие натуры вносит большой покой – точно целуешь кого-то рядом с собою; а без натуры – точно только мечтаешь о ком-то далеком»[193]193
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1119. Л. 1.


[Закрыть].

Поиск натуры обернулся счастливым обретением игрушечного богатства со склада в Сергиевом Посаде, где Константин Васильевич набрал для своей «дорогой детки» целый ящик сказочных зверей и птиц. Они должны были стать героями ее будущих картин и, конечно, радовать своей нарядностью, праздничностью. «Сегодня я купил много игрушек, и некоторые из них очень старые, которых теперь уже не делают. Есть черный верблюд, очень кошмарное животное, есть чудесная розовая птица, есть индюк, есть два желтых с голубым льва, один сидит, а другой стоит, есть собачка. Эти более или менее старые, а потом разные куклы и разные фигурки. Есть огромный петух в ярких красках и такой же гусь с удивительно синей головой. Эта пара невероятно интересна. Пришлю им в подмогу два ситцевых кубовых с цветочками платка, на которых чудесно выглядят деревянные куклы»[194]194
  Там же. Ед. хр. 358. Л. 1.


[Закрыть], – сообщает он в одном из писем, а в другом советует, что с ними следует делать: «Ты только подумай, как будет интересен верблюд и лев с голубой гривой и смешным лицом на фоне знойной пустыни с одинокой пальмой и пирамидой. Можно написать пейзаж в виде декораций, а потом установить и писать как nature morte. Напиши откровенно, как нашла эту затею. Это будет нечто вроде детского театра, и нужно будет освещать особо»[195]195
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 362. Л. 1.


[Закрыть].

От фигурок львов Юлия Леонидовна в восторге: «Больше всего мне по сердцу оказались львы – ничего подобного я еще не видела! ‹…› Я думаю, что львов напишу не раз – не могу расстаться с ними»[196]196
  Там же. Ед. хр. 1140. Л. 1.


[Закрыть]. В ней наконец проснулось желание творчества, чего так добивался Константин Васильевич. «Радость жизни и ее свет – вот что должно служить девизом твоей жизни и работы»[197]197
  Там же. Ед. хр. 385. Л. 2.


[Закрыть], – наставляет он ее. И Юлия расцветает его заботами: «Так работать – все равно что под солнечным лучом. Как же не создавать радостного?»[198]198
  Там же. Ед. хр. 1165. Л. 1 об.


[Закрыть]. «Я не могла отделить от себя свои мечты, и все оставалось во мне, как набухший весной снег. Благослови тебя жизнь, мой дорогой. Не отнимай у меня твоей помощи, я еще “новорожденная”, и одна идти не могу и вообще не знаю, что будет»[199]199
  Там же. Ед. хр. 1167. Л. 3 об.


[Закрыть].

Над картинами они трудятся в две руки и в четыре глаза. Письма все больше напоминают штудии. Идут подробные обсуждения композиции, колорита будущих картин, размеров холстов и рам к ним. «Сегодня купил тебе четыре цвета холстов для фона – синий, оранжевый, пурпуровый и ярко-зеленый, а также шесть аршин холста для картин. Холст взял на пробу, т. к. того, к которому ты привыкла, нет и когда будет – неизвестно. По-моему, холст очень недурен и к тому же дешев. Прислать или ждать моего приезда?»[200]200
  Там же. Ед. хр. 370. Л. 1.


[Закрыть]. Константин Васильевич относится ко всему внимательно и серьезно. Он чувствует себя то ли опытным преподавателем, то ли практиком, владеющим тайнами ремесла, или искушенным ценителем искусства и радуется, когда по его просьбе исполняется картинка, – из этих подготовительных эскизов в размер конверта у него складывается целая «галерея». В письмах появляются и его рисуночки – в качестве заданий для его прилежной «воспитанницы», которой он верно служит и восхищается: «Я целые дни только и думаю о том, что бы тебе послать, что бы сделать для тебя, моя золотая девочка. ‹…› Какое отрадное самочувствие, когда думаешь только о добре. Искусство в этом играет тоже не маленькую роль, а твое искусство радости и большую»[201]201
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 371. Лл. 1 об. – 2 об.


[Закрыть].

И начинается игра в то, что хочется видеть: рай (а где еще расти винограду?), волшебный сад, чудесный зверинец, населенный полуфантастическими зверями и птицами, оживает на многочисленных эскизах и холстах. Все эти «райские дети» обретают характеры, вроде той пары львов, один из которых в глазах Оболенской похож на Богаевского, другой – на Станиславского, переселяются на страницы писем и буквально заполняют их собою, доводят до экстаза: «‹…› получил “Рай”. Я в бешеном восторге и не хочу менять ничего. Все великолепно и чудесно! Деревья я такими хотел видеть, и ты угадала все подробно. Как прекрасны в арке просвета целующиеся львята – это наш путь. Красный и зеленый попугаи невероятно хороши. Страус удивительно прекрасен. Цветы, плоды, листья, ветки и стволы – все то, о чем мечтал. Если так пойдет дальше, я сойду с ума от радости и счастья»[202]202
  Там же. Ед. хр. 401. Л. 1.


[Закрыть].

Это могло бы казаться наивным, театральным, искусственным, когда бы не оттеняющий наших героев отсвет Серебряного века с его Пьеро, Арлекинами, Коломбинами – на сцене, в живописи, кукольной эстетикой быта и бытия и ее реминисценциями в поэзии и прозе. Здесь та же тема двойничества, отзеркаливания, чародейства, путешествия в экзотические страны или обживания нарисованного рая, где царят гармония и стихи.

«Любви последней ярость, в тебе величье есть», – повторяет вслед за Блоком Оболенская и тут же приводит еще один «поэтический источник» своей живописи – стихи Михаила Кузмина:

 
Посреди зверинца ограда,
А за ней – запечатанный сад.
Там вечная дышит прохлада
И нет ни силков, ни засад.
И так же тихо и мирно
Голубой лепечет ручей.
И медленно каплет смирна
Из цветочных очей…[203]203
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1181. Л. 1.


[Закрыть]
 

Теперь попробуем представить себе эти картины.

18 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Посылаю тебе твой эскиз и настаиваю на сохранении его в полной исправности, т. к. он принадлежит галерее К. В. Кандаурова. По поводу этой работы я уже писал тебе целый ряд писем, и ты, вероятно, уже их получила. По-моему, все прекрасно, и я только прошу как можно больше удержать намеченные краски. Очень рекомендую дать четкий рисунок пальм. Относительно двух маленьких пальм по ту сторону воды, то они даже и не мешают. В постановке фигур зверей все очень хорошо. ‹…› «Игрушки в пейзаже» может быть исходной точкой композиции. Очень хорошо, что сохранила дощечки, на которых стоят звери. Работай, моя радость. Как все прекрасно! ‹…›[204]204
  Там же. Ед. хр. 372. Л. 1.


[Закрыть]

19 января 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Собираюсь рисовать львов и настраиваюсь на Египет. Львы сидят на столе и подозрительно косятся. У одного зрачки зеленые, у другого – золотые. Вчера вечером ходила к Магде, и весь вечер читали стихи Кузмина и Блока новые. Блок замечателен, и потому мне думалось о тебе. Назад ехала по пустынным снежным улицам совсем одна долго-долго. ‹…›[205]205
  Там же. Ед. хр. 1148. Л. 1.


[Закрыть]

20 января 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Я уже пустила в пустыню престрашного человечка с черной бородой и угловатым носом в зеленой мантии и желтой шапке с посохом. Он вроде страшного карлика рядом с верблюдом и тишины не нарушал. ‹…›[206]206
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1150. Л. 1.


[Закрыть]

25 января 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя дорогая! ‹…› Ты сделай несколько эскизов рая. Я думаю, что он тоже должен быть детским и все деревья должны быть с фантастическими листьями и формами. Он должен быть очень примитивен и прост. На деревьях будут необыкновенные плоды и цветы. Если успею достать что-либо интересное, то привезу с собой, а то поищу потом, когда будет свободнее. ‹…›[207]207
  Там же. Ед. хр. 379. Л. 1.


[Закрыть]

27 января 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Сегодня был у меня товарищ А. Зилоти и весьма радовался на львов в пустыне. Все добивался, что за идея? Видел он и летние этюды, из которых одобрил все с Сююрю; и нашел, что вообще путь мой ясен и все обстоит хорошо. ‹…›[208]208
  Там же. Ед. хр. 1159. Лл. 1–1 об. Зилоти Александр Александрович (1887–1950) – соученик Ю. Л. Оболенской по школе Е. Н. Званцевой, художник.


[Закрыть]

28–29 января 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› На столе 77 эскизов райских пейзажей, все ни к черту! Как полезно делать такие попытки. Конечно, игрушки облегчают переход от натуры к чистому творчеству. Я хочу попросить тебя, дорогой, если что-нибудь выйдет из этих вещей, то в будущем давать мне темы для эскизов. ‹…›[209]209
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1160. Л. 1 об.


[Закрыть]

9 февраля 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Я делаю все светлее, чем на эскизе, а горы теплее ‹…› Поэтому все выходит нежнее и как-то ласковее. Зелень – голубая, тени светлые, острые листья дерева с розовой птицей рвутся вверх, как голубое пламя. Вообще, так больше восторга во всем, по-моему. Жду эскиза второго рая. Не смущайся реализмом, я сказку наведу. ‹…› Проходя мимо комнаты Ф<едора> К<онстантиновича>, мельком увидела свой пейзаж и нахожу связь между ним, твоим портретом и раем – чем-то похожи все три. Целую тебя, дорогой, будь здоров и счастлив. Тебе кланяются верблюд, розовая и голубая птицы, изумрудный попугай, лев и три дерева. Шумное царство! ‹…›[210]210
  Там же. Ед. хр. 1169. Лл. 1–2.


[Закрыть]

[11] февраля 1915. Петроград

Ю. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Сегодня написала заново львов в пустыне, и вышло много лучше, так что, ради Бога, спрячь и никому не показывай первых. Тон земли теперь абсолютно ровный без подтеков и как жар горит; вода как изумруд, а небо золотое. Сидят лев, львица и львята такие смешные, что без улыбки нельзя видеть их. ‹…› Ах, шикарные львы! Я хвастаюсь сегодня неприлично. Завтра, вероятно, возненавижу эту работу. ‹…›[211]211
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1170. Лл. 1 об. – 2.


[Закрыть]

12 февраля 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› У меня еще есть мысль относительно деревни и гуляющих кукол, которую я представляю себе вроде деревенской улицы, на которой надо разместить Белотелову[212]212
  Кукла в образе купчихи, изготовленная матерью художницы, Е. И. Оболенской.


[Закрыть], лиловую даму и ряд кукол, уток, курицу, собаку и всяких пичужек. Все это должно быть в ярком цвете зелени берез, рябины с ягодами и в середине церквушку, которую я тоже пришлю. Если хочешь, оставь это до моего приезда, и тогда вдвоем распределим. Надо еще взять корову и лошадку. Скажи, как найдешь этот бред безумного. ‹…› Я думаю, что этот пейзаж должен щеголять цветом и силой. Я так представляю деревню в будущем. Если найдешь все это смешным, то буду рад, если посмеешься. ‹…›[213]213
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 393. Л. 1 об.


[Закрыть]

13 февраля 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Второй рай очень необходим, и я прошу его сделать. В него надо поместить птиц, а из зверей только тех, которые подойдут по характеру и цвету. Зелень темная будет на заднем плане, куда пропадает речка, и она должна выделить сильнее голубые дерева и просветы неба ‹…› Мне бы очень хотелось, чтобы все было возможно нежнее, и я бы окраску зверей и птиц тоже смягчил, уложив все в общую гамму. ‹…›[214]214
  Там же. Ед. хр. 395. Л. 1.


[Закрыть]

14 февраля 1915. Москва

К. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской.

‹…› Какое счастье, что мы с тобой так хорошо дополняем друг друга. Мне ужасно приятно, что первый рай вышел коктебельским, а этот второй будет эмблемой нашей будущей жизни. ‹…›[215]215
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 397. Л. 1 об.


[Закрыть]

Однажды во время работы к Оболенской зашел ее настоящий учитель – К. С. Петров-Водкин, который пожелал увидеть ее работы. Юлия Леонидовна не может не написать об этом Константину Васильевичу, но осторожничает, говоря о случайности встречи, не желая вызвать ревностного беспокойства своего друга: «Дорогой мой, только что собралась я приняться за эскизы и даже начала выводить на бумажке что-то несообразное, как пришел Петров-Водкин. Пили чай, потом он пожелал что-ниб<удь> видеть. Я сказала, что могу показать только летние этюды; пока я их искала, он увидел рай за ширмой, чего мне очень не хотелось. Отчасти я успокоена, т. к. первые слова его были – дайте это нам на “Мир Искусства”. После он сказал, что это очень красивый узор, заметив только насчет черного верблюда, что его силуэт нужно сделать потоньше. Тогда я показала и львов. Он сказал, что это – фриз, что много Египта и по цвету, пожалуй, еще лучше. Потом смотрел этюды и хвалил. Это не значит, что завтра он не обругает меня кому-нибудь, но он все хотел прислать ко мне Добужинского, чтобы тот взял что-ниб<удь> на “Мир Искусства”. Я сказала, что все обещала тебе, но боюсь, что он все-таки его пришлет»[216]216
  Там же. Ед. хр. 1174. Л. 1.


[Закрыть].

Кандауров встревожен – покушение на его Галатею! – и ей приходится успокаивать его: «Смотрел при этом львов – но все мои даже летние этюды принимал за темперы и, узнав, что масло, с гордостью говорил: “Молодец!” При этом вспомнил красного коня своего. Явно, что понравилось»[217]217
  ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 1182. Л. 2.


[Закрыть].

Тень ревности прошла быстро. Похвалы Петрова-Водкина были важны для Оболенской, но это школа, и она осталась позади. «Гениальность» кандауровского ящика с игрушками состояла в другом. Константин Васильевич сумел найти тот материал, с которым художнице было легко и радостно, настроил на сказку, где она была собой. С этого точного психологического хода началось настоящее воспитание мастерства. «Я давно мечтала о том, чтобы живопись стала моим языком, – но на деле выходило иное; она была отдельно, а я с моей жизнью отдельно. Теперь я каждую вещь пишу, как письмо тебе, и знаю, что ты все прочтешь, как буквы. Поэтому живопись слилась с моей жизнью, стала моей душой. ‹…› Теперь я иду в рай и, зная, что встречу там тебя, забываю о своем неуменье и даю все, что могу. Забыв страх за свои силы, я иду в Египет, зная, что встречусь там с тобой. Все это плохо и робко, но я надеюсь, что если ты не оставишь меня, я привыкну и буду лучше говорить на этом удивительном языке, совсем свободно и легко»[218]218
  Там же. Ед. хр. 1167. Лл. 1 об. – 2.


[Закрыть].