Текст книги "Кувшинки в снегу"

– Доброго утречка, свет Михаил Ермолаевич! Как водичка?

– Неплоха, Мария Исуровна. Так ведь не пристало вроде девицам подглядывать за мужским купанием. – Михаилу было неудобно под её пристальным взглядом, и он, как мальчишка, смущался вылезти перед ней из воды.

– Так то девицам! А мне и самой искупаться можно!

Она загадочно улыбнулась и начала медленно развязывать пояс и тесёмки на рубахе. От такого нахальства Михаил даже не нашёлся, что ответить. Смотрел, как она плавно спускает по плечам рубаху, как обнажается её ладная фигура, высокая пышная грудь с тёмными сосками, впадинка над пупком, тёмный курчавый треугольник чуть ниже, плавные изгибы бёдер, стройные ноги. Поднявшееся солнце придавало её коже золотистый оттенок. Она была хороша, хороша, как античная статуя, которую, как некую диковину, привезли в дар его отцу из Константинополя. И смотрел он на неё как на ту статую, прекрасную, но не пробуждающую желание. Она призывно улыбнулась, присела на краешек мостков, спустила ноги в воду и перекинула тяжёлую чёрную косу себе на грудь. Русалки, наверное, обзавидовались бы, увидев её сейчас. «Ну же, – уговаривал себя Михаил, – перед тобой красивая обнажённая женщина, которая сама предлагает тебе удовольствие и забвение, что же ты медлишь, возьми то, что дают, и не мечтай о большем!» Но проклятое тело отказывалось повиноваться.

– Вам нравиться то, что вы видите, князь? – Голос Мары прозвучал довольно хрипло. Она погладила правой рукой сначала одну грудь, потом другую.

– Нравится!

– Так вы подойдите поближе, потрогайте, не бойтесь, не растаю. Может, на ощупь вам понравиться больше?

Михаил, преодолевая внутреннее сопротивление, приблизился к девушке и погладил её обнажённую ногу. Ничего, никакого отклика в его теле это прикосновение не вызвало. Он вдруг подумал, а если бы вот так перед ним сидела Лилия. Картина, нарисованная его воображением, вспыхнула в голове так ясно, что Михаила как молнией ударило. Образ тоненькой обнажённой девушки с бирюзовыми глазами вызвал такие волны в его теле, что он как ошпаренный выскочил из воды и, чертыхаясь, стал натягивать на мокрое тело штаны и рубаху. Мара, не понимая, что происходит, обескураженно смотрела, как князь сражается с одеждой.

– А чё такое-то?

– Прости, прости, я не могу! – еле выдавил он сквозь зубы. Резко развернулся и почти побежал к городищу.

«Чёрт, чёрт, чёрт!!! Мало того, что болтают, как он, чудовище, ревнивец, жену убил, так теперь ещё и будут говорить, что он как мужчина ни на что не годен! От такого мужика жена и правда на сторону побежит! А Мара не промолчит, поделится своим разочарованием! Гадство, как же эта лесная девчонка меня зацепила! – Михаил шёл и в ярости пинал все близстоящие у тропы деревья. – Да что это за наваждение такое! Забыть, забыть!» Он влетел на двор, где тренировались его дружинники. Не переодеваясь и даже не натянув кожаные щитки, схватил тупой тренировочный меч и тут же организовал бой сразу с тремя противниками, потом противостояние пятерым. Заставил попотеть каждого своего бойца.

Он вкладывал столько силы и ярости в свои удары, что вскоре потренироваться с князем охотников уже не находилось. Дружинники потирали побитые бока и косились на князя уже недобро. «Ладно, – князь перевёл дух и отбросил меч в сторону, – кликните там Прохора, он ещё вчера хотел лес под строительство приглядеть. Идите обедайте, да потом, кто поцелее, давайте с нами на вырубку, надо сегодня несколько сосен завалить и в городище доставить».

К концу дня Михаил так вымотался, что рухнул на кровать и тут же погрузился в глубокую тёмную пучину сна без сновидений. Проснулся, когда за окном едва посветлело, от ноющей боли в плече. Он пощупал повязку, она затвердела от пропитавшей её и уже подсохшей крови. Всё-таки он зря вчера сначала намочил повязку при купании, а потом махал мечом и топором, как оглашенный. Шов, аккуратно наложенный Лилией, разошёлся, и рана, уже начавшая подживать, снова открылась и болела. Князь сжал зубы. Ничего, он потерпит! Звать эту девчонку из леса он не будет. Не нужна она ему, не нужна! И не такие раны заживали. Ну, останется шрам уродливый, так он и так не больно привлекателен, что со шрамом, что без шрама, всё едино! Жалко только, что заниматься с дружинниками будет несподручно, так погонять их, как вчера, не получится. Ничего, он всё равно не даст им расслабиться. И, кое-как натянув рубаху на больное плечо, Михаил пошёл умываться.

День проходил, наполненный делами. Всё было как всегда, разве что бабы, завидев Михаила, улыбались и шушукались как-то больше обычного, на что он пытался не обращать внимания. Князь старался не показывать, что с ним что-то не в порядке, только Прохор заметил проступившее на рубахе кровавое пятнышко, спросил, может, лекарку позвать, на что Михаил огрызнулся, выпроводил Прохора и сходил поменял рубаху. «Что её звать?! Она же сама хотела прийти! Через пару дней. Так, может, это сегодня?» Он не хотел признаваться себе, что ждёт её, что непроизвольно вглядывается в каждую женскую фигуру, появлявшуюся на общинном дворе. Пару раз ему даже показалось, что он слышит её голос, сердце замирало, но её всё не было. Когда стемнело, и князь понял, что Лилия сегодня не придёт, его охватило отчаяние. Всё-таки он отпугнул её своей грубостью так, что она не хочет больше видеть ни его, ни его людей. Что ж, этого следовало ожидать, правда, легче от этого не становилось. Михаил честно пытался уснуть, но тяжёлые мысли и боль в воспалённом плече промучили его до утра. Перед рассветом он забылся и проснулся, когда Захар постучал в дверь и крикнул, что дружинники вышли на тренировку. Михаил сел, голова кружилась, дыхание было горячим. «Вот и получай все прелести самолечения. Только горячки мне не хватало!»

Он попросил Захара провести тренировку без него и, обессиленный, откинулся обратно на кровать.

* * *

После расставания с Михаилом Лилия два дня ходила смурная, проверяла капканы, собирала молодые июньские травы, пропалывала огородик, успела перестирать все свои и материны вещи, поправить загон для козы и даже сделать в домике тщательную уборку. Мать смотрела на развитую ею кипучую деятельность молча, но когда Лилия утром третьего дня взяла метлу и полезла на крышу чистить трубу, не выдержала, схватила её за руку, подтащила к столу и насильно усадила на лавку.

– Что случилось, доча? Я же вижу, ты сама не своя! Обидел, может, тебя кто? В деревне? Скажи! Ты ведь знаешь, я плохого не посоветую.

– Знаешь, мам, по-моему, я влюбилась! – Лилия вздохнула и подняла глаза на Травену. Та сразу поняла, что дочка не шутит.

– Так ведь это хорошо, разве нет? Ты вполне можешь любить и быть любимой! Может даже, тебе удастся то, что не удалось мне в своё время, – создать семью. А кто он?

– Он? – Лилия на миг замешалась, но всё же ответила. – Он – князь Верейский, Михаил Ермолаевич, пермский наместник. – Травена охнула и тяжело опустилась на лавку рядом с дочерью.

– Да уж, мой цветочек, присмотрела ты жениха! Да вот только с семьёй у тебя, боюсь, может ничего не получиться!

– Почему?

– Дак, ты и сама знаешь! Какая из тебя пара пермскому князю! Ему впору княжескую или боярскую дочку за себя взять, на худой конец купеческую. Да и люди не примут такую княгиню, как ты, лесную знахарку-отшельницу, непонятную, а потому опасную. Ни тебе, ни ему покоя не будет. Может, приглядишь ещё себе паренька попроще да повеселей, а?! – Травена помолчала, глядя на грустную Лилию, погладила морщинистой рукой её светлую склонённую голову.

– Да ты не серчай, дочка! Неисповедимы пути Господни! Может, и правда князь – наречённый твой! Люби, сколько любится, я возражать и препятствовать не буду. Сколько Богом отпущено тебе счастья, всё твоё! Но подготовь своё сердце заранее, ежели он тебе мужем и защитой не станет, то откажись от него…

– Мам, ну какая любовь, какое счастье? Я ему даже не нравлюсь! – Лилия чуть не плакала, а Травена не выдержала и расхохоталась. Лицо осветилось, и глубокие морщины, казалось, разгладились.

– Да с чего ты взяла, доча? Ни за что не поверю, что ты ему не глянулась! Да любого мужика при виде тебя оторопь берёт! Ты же у меня красавица! И умница! – Травена, улыбаясь, обняла дочь, прижала её к себе.

– Но ведь он так груб со мной! Отталкивает, гонит, а то и сам убегает от меня, как от прокажённой! Что я сделала не так, мама?

– Ну-ну! – Травена снова засмеялась и похлопала Лилию по плечу. – Поверь мне, дочка, я много пожила на свете и хорошо знаю людей, это у него защитная реакция. Боится он, очень боится!

– Боится? Меня? Он что, думает, что я его отравлю, что ли? Или в лягушку превращу? – Девушка обиженно поджала губу.

– Да нет! Он боится тех чувств, которые ты в нём вызываешь! Если бы ты ему не нравилась, притом сильно, он был бы ровен с тобой, как со всеми. Я уж наслышана о новом князе, вроде никто на грубость не жаловался, только ты!

– Правда? Ты думаешь, я нравлюсь ему?

– Правда! Правда! Так что давай собирайся и беги в деревню! Нехорошо бросать своих больных, мало ли что могло случиться.

Лилия, обрадованная, соскочила с лавки и, поцеловав мать, кинулась складывать свою сумку. Выходя из дома, она уже что-то весело напевала себе под нос.

Травена, улыбаясь, провожала её взглядом, пока дочь с волками не скрылась за деревьями. «Вот и дочь выросла, влюбилась. Как быстро летит время! Как же я оставлю её одну в этом мире?» Травена знала, что ей уже отпущено не так много времени. Болезнь поселилась в её теле полгода назад, а организм уже был слишком стар, чтобы с ней справиться. Травами она замедляла развитие болезни, заглушала боль, но возраст постепенно брал своё. Она спокойно относилась к приближающейся смерти, Господь и так дал ей немало лет жизни, вот только за Лилию она переживала. Грех тяготил, хоть и исповедовала его у заезжего миссионера-священника. Не искупила она свой грех перед девочкой! Травена ведь отняла у неё настоящую семью и перед смертью должна как-то искупить вину, рассказать ей правду о её рождении, но всё никак не решалась на тяжёлый разговор, откладывала и откладывала. Травена вздохнула, скоро откладывать будет некуда. «Прости, Господи, грешную рабу свою! И дай моей девочке здоровья и счастья!» – Травена подошла к иконам, зажгла свечу и опустилась на колени помолиться.

* * *

Лилии казалось, что она летит по лесу, белые стволы берёз, рыжие сосен, густая тёмная хвоя елей пролетали мимо. Солнечные блики, пробившиеся сквозь лесную крону, кружились в радостном калейдоскопе. «Я нравлюсь ему! Я нравлюсь ему!» – звенело в её голове, и она аж подпрыгивала от восторга, ещё ускоряя шаг. Волки явно не понимали, что происходит с их давней подругой, недоумённо смотрели на её прыжки и, на всякий случай, поотстали.

В деревню она почти вбежала, спугнула стайку куриц, деловито рывшихся в придорожной пыли, и только тут притормозила и приняла более степенный вид. К общинной избе она подошла уже медленно, вошла, глаза после яркого солнечного света некоторое время привыкали к полумраку, огляделась. К её удивлению, раненых в отведённом им углу не было. Лежал только Фёдор, которого ранили в живот, Лилия с ним дольше всех в день нападения провозилась, ну с такой раной и впрямь не побегаешь, хоть она и была неглубокой, да Иван с перевязанной ногой что-то мастерил ножом из деревянного чурбачка. Запах свежей стружки витал в воздухе. Лилия улыбнулась и подошла к дружинникам.

– Ну, как вы себя чувствуете?

– Да живы и почти здоровы благодаря твоим стараниям! Ребята, кто поздоровше, разбежались все, кто на рыбалку, а кто и к девкам, быстро от ран оправились, видать, ты дело своё знаешь! А как тебя, кстати, по батюшке-то? К такой знахарке, может, и поуважительнее стоит обращаться? – Иван отложил нож в сторону.

– Да не стоит! Я привыкла, что просто Лилия. А по батюшке Афанасьевна я, как говорит мама, а сама-то я отца не видела никогда. Мама говорит, приезжий он, купец, вот только сгинул где-то и весточки не послал.

– Бывает…

– Вы мне зубы-то не заговаривайте, лучше дайте я раны осмотрю да свежей мазью помажу, а вы вот выпейте. – Она сунула в руки Ивану фляжку с травяным отваром и занялась перевязкой. Про князя она решилась спросить, когда закончила перевязывать Фёдора.

– А что князь? Тоже, небось, делом занят, не бережётся?

– Князь? Вчера видел, с мужиками лес ходил валить, а сегодня и не выходил вроде, а ты вон Прохора спроси. – Прохор как раз вошёл в избу, стоял, оглядываясь и моргая. Заметил Лилию и обрадовано поспешил к ней.

– Слава Господу, ты здесь! Я уж хотел было за тобой в лес ехать, Рыжика взнуздал. А ты вона где!

– А что случилось?

– Да князь в горячке! Утром не встал, ну, я думаю, может, устал с вечера, хочет выспаться, я и отошёл. Ну а как он к полудню не вышел, так я и заподозрил неладное. Стучу, а он не отвечает, пришлось на свой страх дверь ломать, а он там весь красный лежит и бредит. Никого не узнаёт, мечется.

Всю эту тираду Прохор выдал, волоча Лилию к княжеским покоям. Лилия и сама уже бежала, прижав сумку с лекарствами к груди.

– Господи! Как же такое могло произойти, рана ведь уже подживала!

– Дык, чо говорить! Князь последнее время как одержимый работает, ни себя, ни людей не жалеет! Рана, не рана!

У дверей княжеских покоев уже толпились обеспокоенные дружинники. Прохор тут же разогнал их, рявкнув, чтобы убирались и не мешали лекарке.

У Лилии болезненно сжалось сердце при взгляде на Михаила. У него явно был жар, щёки покрывал неестественный румянец, губы пересохли, одеяло и рубаха, отброшенные, валялись на полу. На князе были только портки и повязка на плече, которая стала коричневой от засохшей крови. Лилия кинулась к нему и прижала ладонь к разгорячённому лбу.

– Господи, прости! Это я виновата! Надо было раньше прийти, проверить! Рана воспалилась! Прохор, давайте скорее, принесите тёплой и холодной колодезной воды, чистые полотенца и простыню.

Прохор, стоявший у двери, причитающий и подвывающий что-то о своём недогляде, сразу не понял, о чём его просят, пришлось повторять, после чего он рванул с места так, как будто за ним медведь гнался.

Лилия быстро откопала в сумке жаропонижающий настой, откупорила пробку глиняной бутылочки и поднесла к губам Михаила. Горькая жидкость полилась в горло, он недовольно мотнул головой, пришлось придерживать его руками и поить насильно. Он приоткрыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Лилию, пересохшие губы едва двигались.

– Зачем ты преследуешь меня? Мучаешь меня? Отстань! Изыди! Опять мерещится! – Он снова прикрыл глаза. Лилия грустно усмехнулась, всё-таки князь её считает ведьмой, как беса изгоняет. Да хоть кем пусть считает, лишь бы выздоровел! А на больных не обижаются, пусть хоть сто раз выгоняет, она не уйдёт, пока не удостоверится, что он здоров.

С шумом ввалился Прохор с тазиком тёплой воды, позади него Аксинья тащила ведро холодной и ворох полотенец. Лилия тут же намочила тёплой водой заскорузлую повязку князя и, аккуратно сняв её, обработала рану. Выгнала Аксинью и, попросив Прохора придержать князя, стянула края разошедшейся раны, сделав несколько стежков. Наложила слой свежей травяной мази и замотала рану чистой тканью. Она с тревогой, виновато вглядывалась в лицо князя. Если бы не её обида, она давно бы уже побывала в деревне и предотвратила это воспаление. И князь был бы сейчас здоров и полон сил! Она попросила Прохора принести ей стул, сказав, что побудет с князем, пока ему не полегчает, налила в ведро холодной воды немного яблочного уксуса и, намочив полотенце, стала обтирать пышущего жаром Михаила.

Трое суток Лилия не отходила от князя. Жар то утихал, то вспыхивал вновь. То его колотил озноб, то выступала испарина. Лилия сгоняла дворового мальчишку с запиской к матери за дополнительными отварами и мазью, поила князя травами, меняла повязку, обтирала его, обматывала влажной прохладной простыней. Прохор несколько раз пытался её выгнать отдохнуть, но потом, смирившись с её упрямым нежеланием покидать князя, притаранил в покои широкую лавку: «Вот, прикорнёшь, может, когда, а то на стуле-то, того, неудобно!» Лилия поблагодарила, но спать так и не ложилась. Только к исходу третьей ночи жар начал спадать, багровая краснота вокруг раны побледнела, горячечный румянец оставил щёки, а дыхание стало спокойным и ровным. Князь погрузился в глубокий сон, и Лилия испытала огромное облегчение. Ну вот! Теперь дело пойдёт на поправку! Казалось, гора спала с плеч, страх, что Михаил может и не оправиться от болезни, а она так и не узнала как следует этого человека, который впервые затронул её чувства, острыми коготками царапал её сердце все три дня, заставляя её молить Господа и Богородицу о помощи и заступлении по несколько раз на дню. Она и ночью молилась, стоя на коленях на полу перед лавкой, на которую она ставила образок, который всегда носила в своей сумке. И вот теперь он спал, натянув на себя высохшую уже давно простыню, и лицо его во сне казалось совсем юным и беззащитным. Лилия не удержалась и с нежностью погладила его по голове, провела пальцем по густым тёмным бровям, по носу, прикоснулась к губам и даже потрогала его тёмную, аккуратно постриженную бородку, которая на ощупь оказалась на удивление мягкой. Неожиданно поймала себя на том, что пытается разглядеть его тело под простыней так, как не разглядывала, пока обтирала и ухаживала за ним во время болезни. Тут же почувствовала себя бесстыдницей, зарделась и отвернулась. Облегчение вдруг принесло такую усталость, что она мысленно поблагодарила Прохора за вовремя принесённую лавку, прилегла и, не успев вознести Господу благодарственную молитву, погрузилась в сон.

* * *

Тёплый солнечный луч приятно грел щёку, и открывать глаза совсем не хотелось. Михаил потянулся. Эх, хорошо выспался, и рука совсем не болит, только вот тренировку он всё-таки проспал! Ничего, в следующий раз ребят погоняет подольше. Он пощупал повязку, она была свежая! Не заскорузлая от засохшей крови, как он её помнил, а свежая! Это открытие заставило его резко сесть, в глазах потемнело, Михаила качнуло обратно, он едва удержался, чтобы не упасть на подушку. «Что-то ослаб не на шутку, гадство, подкосила всё-таки эта царапина!» Помотал головой, проморгался и просто остолбенел. Прямо перед ним, мирно свернувшись калачиком на лавке, спала Лилия! Солнечный луч, в котором кружились пылинки, окутывал её золотистой дымкой. Сложенные ладошки она как ребенок подложила под голову, а из-под зелёного сарафана выглядывала маленькая розовая ступня. Михаил ущипнул себя, потом тряхнул головой, чтобы убедиться, что не спит. Боль от щипка была реальна, значит, и девушка реальна! «Как она здесь очутилась? Что тут делает!? Ах да, повязка! Значит, она была тут, с ним! Значит, она ему не приснилась!» Михаил сглотнул. Какая же она всё-таки маленькая, хрупкая, светлая! Он мог бы взять и положить её себе на колени, и она бы уместилась. Он бы отгородил её руками от всего мира и никому бы не отдал! И не дал бы никому обидеть её! Она была бы его светлячком, огоньком в том мраке, в который он сам вогнал себя! Какие глупые мысли лезут в голову! Он все смотрел на неё, смотрел и чувствовал, как в груди разливается теплота. Ему было так хорошо просто оттого, что он видит её, как давно уже не было, и потому боялся даже дышать, чтобы не разрушить её хрупкий предутренний сон. Задушить был готов того петуха, который прогорланил свою утреннюю песнь прямо под окном, хотя было уже далеко не утро. Лилия вздрогнула и открыла глаза, радостно улыбнулась, увидев князя, и тут же смущённо потупилась и соскочила, заметив его пристальный взгляд.

– Ой, простите, Михаил Ермолаевич! Я случайно заснула! Я сейчас уйду, только проверю плечо. Как, не болит? – она смущённо отводила взгляд, стараясь не смотреть на его обнажённую грудь. Михаил вдруг сам засмущался непонятно чего, замотался простыней, дошёл до сундука, взял первую попавшуюся рубаху и натянул, придерживая замотанное плечо. Повернулся к Лилии:

– Нет, не болит. Так лучше?

– Лучше! – Она подняла на него светящиеся глаза. – Вы очень красивый!

– Я? Ты что, сдурела? – Он пощупал свою отросшую бороду, нечёсаные волосы, покосился недоверчиво.

– А ты сама часом не заболела?

– Нет, что вы! Простите, я не хотела вас обидеть! Как-то само вырвалось! А плечо правда не болит?

– Правда!

– Ну, тогда я вам оставлю вот травяной отвар, пейте трижды в день по полкружки, а повязку я вам завтра снова сменю. И, пожалуйста, больше никаких занятий с дружинниками и рубки леса, по крайней мере, неделю, а то в следующий раз можете не выкарабкаться! – она быстро укладывала свою сумку.

– Да куда ты так торопишься! Постой! Ты давно здесь? – Михаилу совсем не хотелось, чтоб она уходила.

– Да, трое суток!

– Что?! Я провалялся трое суток?! – Михаил ошарашенно сел на кровать. – И ты была здесь всё это время?!

– Ну да! – Лилия потупилась. – Вы были в очень опасном состоянии, вас нельзя было оставлять одного.

– Значит, если б не ты, я бы сдох здесь, что мне, в общем-то, и следовало сделать!

– Да что вы такое говорите, у вас крепкое здоровье, вы бы справились, а жизнь – великий и самый прекрасный дар Господа!

– Не для тех, кто её забирает! – Михаил помрачнел.

– Вы воин! Этим всё сказано! Иногда приходится убивать врагов, чтобы выжили друзья и родные!

– Ты плохо меня знаешь!

– Мне хотелось бы узнать вас получше! – Сказала и тут же покраснела, поняв, что бессовестно навязывается. А Михаил помрачнел ещё больше.

– Боюсь, скоро ты совсем не захочешь меня знать. Иди! Я твой должник!

– Вы ничего не должны мне.

– Иди, я сказал! – Михаил повысил голос, Лилия вздрогнула, взглянула на него испуганно и попятилась к двери.

– П-п-ростите меня, пожалуйста, если что не так! – поклонилась и вышла. На глаза навернулись слёзы. Она закусила губу и поспешила через двор. «Ну как же так? Мама ведь говорила, что я нравлюсь ему! А он опять меня выгнал! И совсем незаметно, что я хоть чуть-чуть, хоть самую капельку ему симпатична! Книжки читаю, дурочка лесная, а что делать, чтобы понравиться приглянувшемуся мужчине, не знаю. Может, у девушек деревенских спросить, вот хоть у Марии, вон сколько парней за ней бегает. Да как о таком спросишь?! – Лилия даже покраснела, как представила, что она будет расспрашивать о таком личном. – Нет, не смогу!»

– Лилия! Лилия, же! Вот глухня лесная! Десятый раз кричу! – с лавки у общинного амбара ей махала Авдотья. – Подь сюды, а то я встать не могу, Матрёна вот подтвердит. – Матрёна, коренастая, всегда немного мрачноватая баба деловито закивала. Лилия вырвалась из своих раздумий и подошла к женщинам.

– А что случилось, Авдотья Никифоровна?

– Так вот в подпол полезла за луком, а там ступенька, зараза, прогнила. Сколько раз оглоеду моему, Проклу, мужу, будь он неладен, говорено было лесенку новую сделать. Так ведь не слушает, леший проклятый! Ну, нога-то как ухнула, аж хрустнуло в ней что-то, я еле выбралась оттуль. А она вона как вспухла! Ой, поломала небось! Ой, болит, сил нет! – под конец рассказа Авдотья начала тихонько подвывать, выказывая свои страдания. – А к тебе не пущают, говорят, здоровье князя важнее, вот я и мучаюсь со вчерашнего дня!

Лилия присела и осмотрела ногу, провела, слегка касаясь, пальцами по опухшему месту. Перелома нет, а вот ступня вывихнута сильно. Даже если вправить, бегать Авдотье долго не придётся. Она продолжала причитать, пока Лилия поглаживала её ногу, примериваясь, а потом резко дёрнула. Авдотья завопила так, что куры, которые заинтересованно копались в травке у лавочки, разлетелись с испуганным кудахтаньем, а Матрёна аж подпрыгнула.

– Ой, батюшки святы, что ж это деется! Чуть ногу мне не вырвала, окаянная! Да разве ж можно эдак-то с живым человеком! Ой, чуть сердце от боли не выпрыгнуло!

Лилия дождалась, когда вопли немного стихнут, попросила:

– Авдотья Никифоровна, вы попробуйте, ступней подвигайте.

– Подвигаешь тут! Ногу вовсе не чувствую теперича! Ой, а и правда не чувствую! Вроде как и не больно уже! – Она попыталась встать, но Лилия тут же усадила её обратно на лавку.

– Не так быстро, я вам сейчас колодку для ноги сделаю, чтобы не двигалась, придётся с ней несколько дней походить, пока опухоль не спадёт. – Лилия огляделась по сторонам в поисках подходящих деревяшек, обнаружила поблизости только куст черемухи и, отломив пару веток, стала привязывать их к ноге.

– Ну что там, как князь? Полегчало ему, видать, раз тебя отпустили? – в голосе Авдотьи слышался неподдельный интерес.

– Да, Слава Богу, пошёл на поправку.

– А чё там Господа славить, убивцы-то, они живучие! – вставила Матрёна. – И без божьей помощи бы оклемался!

– Ну зачем вы так о нём! Князь – добрый человек, хоть и воин!

– От нашла добряка! Жену брюхатую порешил, бабы говорят, всё кровищей залил!

– Как?! Он убил жену?! – Лилия тяжело осела на землю, кровь отлила от лица. – Не может быть! – Руки опустились, так и не домотав повязку, она растерянно смотрела на двух женщин, которые запросто говорили ужасные вещи.

– Да ты чё, девка, выхаживаешь сама не знашь кого! Да в деревне все знают, что он в нашу глушь из-за энтого и приехал, от осуждения людского сбежал! Так-то кто его осудит? Он же князь! Виру выплатил и свободен! Да, видать, совесть мучает! А то, поди, и жена с не рождённым дитём во сне является, гонит! – Матрёна мрачно покачала головой. – Вот он и мечется, злой, как чёрт!

– Но почему? Зачем он это сделал? Не понимаю! – У Лилии в голове не укладывалось, что этот сильный мужчина может поднять руку на беззащитную женщину, она просто не могла в это поверить.

– Ты чё, и про это не слыхала? – Авдотья хихикнула.

– Девки говорят, – она понизила голос, – что как мужик он не способен! – Видя, что Лилия её не понимает, уточнила: – Ну, не может он выполнять супружеские обязанности, вот жена-то и заскучала! Полюбовника себе нашла, а он возьми да и застукай их за энтим самым занятием! Ох, как рассвирепел, говорят! Жену на месте пришиб, а полюбовника ейного до смерти забил! – голос Авдотьи снизился почти до шёпота. Матрёна тоже не удержалась, высказалась:

– Я вот так думаю, жена, конечно, сама виновата, нечего было блудить, коли замуж вышла! Ну и он тоже хорош! На что женился, коль девку потешить не могёт!

– Да уж, жениться в таком разе никак нельзя! – Авдотья согласно закивала. – Мой хоть и лентяй, и медовуху пить горазд, а ночью дело своё знает, тут уж не ленится, четверых ужо настрогал!

– А мой…

Голос Матрёны уже уплывал куда-то вдаль. В голове у Лилии звенело. Она еле завязала повязку, поднялась и на деревянных ногах двинулась из деревни, ничего не слыша и не видя вокруг.

Лес казался тёмным, стволы деревьев угрожающе сдвигались, мешая пройти, ноги путались в низкорослом кустарнике, ветки царапали лицо. Лилия уже давно сбилась с тропы, но всё равно шла, не понимая, куда и зачем она идёт. Мысли путались, налетали друг на друга, разбивались, осыпались и таяли, в голове гудело. В конце концов, она запнулась за какую-то валежину и упала в заросли крапивы. Крапива опалила резкой жгучей болью. Ожог немного привёл Лилию в чувство. Она поднялась, огляделась, в крапиве показался лохматый загривок Тора, волк явно следовал за ней от деревни. Нет, так нельзя! Ей надо где-то спокойно посидеть и всё обдумать! Волк притрусил поближе и сел рядом, укоризненно склонив голову, дескать: «Что же ты, подруга, такие фортеля выкидываешь? Бежишь сломя голову по бурелому, а мне, горемычному, приходится за тобой присматривать! А ну как в медвежью яму угодишь или в свой же капкан?» Лилия присела, нежно погладила вихрастый волчий лоб, обняла тёплую мохнатую шею.

– Прости, дружочек! Я уже в порядке! Ты меня выведи к Волчьему камню, а то что-то я совсем заплутала, не соображу никак, куда забрела.

Волк лизнул её шершавым языком, высвободился из объятий и побежал в обратную сторону, девушка поспешила следом. Через несколько минут Тор привел её к Волчьему камню. Камень и правда напоминал лобастую волчью голову. Он стоял на обрывистом берегу реки среди берёз, непонятно какими силами и откуда сюда занесённый. Лилия очень любила это место. Шум воды, перешёптывание берёз и вечное спокойствие камня располагали к отдыху и размышлениям. Она и теперь пришла именно сюда, чтобы собраться с мыслями. Лилия вздохнула, присела и прижалась спиной к тёплому камню. Господи Боже, как же её так угораздило, впустить в своё сердце человека, способного убить беззащитную женщину, жену, да ещё и носящую его дитя! Это не укладывалось в её голове. Она ведь так хорошо разбирается в людях! Неужели интуиция на этот раз подвела её, ну не чувствует она в нём убийцу, не видит угрозы, не похож он! Боль видит, страсть видит, упрямство видит, страдание! Но нет в нём того холода, который идёт от настоящих убийц! Лилии приходилось пару раз сталкиваться в лесу с разбойничьими ватагами хана Асыки. Один раз ей удалось остаться незамеченной, а один раз пришлось убегать, и спасли её только хорошее знание леса и волки, которые отвлекли их внимание. Она видела их лица, их глаза, в которых отражались похоть и хладнокровное понимание того, что, насытившись, они убьют её, чтобы никто не узнал об их появлении. Этот холод она чувствовала и в тех разбойниках, которые её не заметили. Это были люди, привыкшие убивать и идущие убивать всех, кто встретится на их пути. Не было этого холода в Михаиле, не было, и всё! Конечно, она понимала, что это не одно и то же! Конечно, она хотела как-то оправдать его! Боже, как ей хотелось оправдать его! Если бы он был хоть чуточку проще и понятнее! Если бы он был как все! Она бы сразу разобралась, что к чему. Но он не такой, как все, вернее, она относится к нему не так, как ко всем, и это очень мешает посмотреть на князя объективно и отстранённо. Он вообще, похоже, единственный человек, мысли, чувства и поступки которого она предугадать не в состоянии. Она не может разобраться, как он к ней относится, она не может даже понять, что он вообще за человек. Сердце и душа подсказывают, что он мужественный и добрый, а люди говорят, что он изверг, да ещё и неполноценный мужчина. Ерунда какая-то!

Кому верить, своим ощущениям или людям? Разуму или сердцу? Она не должна принимать скоропалительных решений! Она сама должна разобраться, что он за человек, а потом уже решать, стоит ли бороться за его любовь или лучше забыть о нём раз и навсегда, хотя это будет очень сложно, если вообще возможно!

Но как? Как ей разобраться? Шпионить за ним, что ли? Нет, на это она не способна! Спросить у него прямо: «Князь, как и за что вы убили свою жену?» Конечно, если он ответит, она сразу поймёт, лжёт он или говорит правду, хоть в этом-то она уверена. Но с чего он будет ей отвечать, кто она такая, чтобы спрашивать ответа, Бог? Великий князь? Он вообще может разозлиться и приказать выпороть её плетьми за оскорбление, хотя она ни разу не видела, чтобы в деревне кого-то пороли. Что же делать? И как она могла так ошибиться?! Душегуба в нём не разглядела?! Верить ли тому, что говорят?