Текст книги "На арфах ангелы играли (сборник)"

– Так вот почему люди живут на планете, а не на какой-то звезде!

– Разумно. На планете есть атмосфера. Но и свет тоже передает информацию – уже без вмешательства человека.

– И без воздуха?

– Да, конечно.

– Даже в космосе, в полном вакууме?

– Естественно.

– Батюшкам на проповеди как-то говорил, что Слово и Свет – имена Бога, – почему-то шепотом сказала Соника.

– Это образ. И он всем понятен. Но в мире науки об этом явлении говорят на другом языке. Звук и свет – колебания разной частоты, но взаимосвязанные очень прочно.

– Я видела картину, на которой были только цвета. И никакого сюжета. Это тоже информация?

– Конечно. Был такой художник – Пауль Клее, его называли мастером зашифрованной цветной композиции. У него был сказочный, совершенно фантастический, художественный язык, на котором он и поведал людям о своём видении мира. Он хотел понять, как соотносятся форма и цвет – и писал картины-загадки. А уже готовую картину он разрезал на части, и потом вновь собирал, как мозаику. Получалось такое беспредметное художество…

– Как в музыке инвенция? Её ведь тоже можно «разрезать» на кусочки и «собрать» готовую пьесу из них, да?

– Тебе виднее. Ты ведь музыкант, а я – всего лишь писатель. Так вот, о художнике Клее – он мечтал поймать в ловушку смысл цвета. Он хотел найти шифры, скрытые в живописи, в цвете, с помощью которых можно было бы понять и расшифровать все тайны мироздания.

– Здорово! Ну, просто классно! Но, я думаю, – она снова перешла на шёпот, – Бог этого не допустит! – сказав это, она запрыгала от радости. – Если совсем не станет тайн, будет очень скучно и неинтересно жить, правда? Но почему же все-таки этот Клее тогда не догадался, что краски связаны с музыкой? Он или кто-нибудь другой?

– Есть и такие догадки. И, заметь, немало людей на эту тему думают. Но не все люди видят цвет музыки. Вот в чем причина. Потому что нельзя с человеком обсуждать то, что ему неведомо. И невидимо им.

– Я тоже раньше не видела. И не ведала. А потом что-то случилось чудесное…

– Поздравляю.

– Я… Значит, я стала ведуньей?

– Ну почему же? Можно сказать и по-другому – ты стала сведущей. Это нормально.

Девочка замолчала и, закрыв глаза, сосредоточенно прислушивалась.

– Жалко.

– Ты не замерзла, Соника?

– Нет, мне совсем не холодно. – Она наклонилась к ручью. – Знаешь, и так тоже видно. Видно, что ручей цветной! Какой он красивый!

– В каплях воды преломляется свет и разлагается на свои цветные составляющие.

– И получается радуга? Мостик, по которому ангелы спускаются на землю? Так ведь?

– Пусть так. Ну-ка, ну-ка…

Наталья Васильевна взяла девочку за руку, притянула к себе.

– А что это с твоим платьем? – спросила она.

– А что? Что такого? – всё ещё улыбаясь счастливой улыбкой, спросила как-то рассеянно Соника.

– Оно село, как-то странно село. И под мышками треснуло, ну-ка, повернись ко мне. О-ё-ёй!

Соника одернула платье, но длиннее оно от этого не стало.

– Господи, да что это с тобой?

Наталья Васильевна схватила девочку за руку, притянула к себе.

– Что это с тобой? – спросила она, в свою очередь, удивленно разглядывая Ольгу Васильевну. – А ты какая-то маленькая стала. Мы теперь с тобой почти одинакового роста. Давай меряться!

– Чудеса в решете! Ты и вправду стала ростом с меня! Или мы с тобой грезим наяву, или…

– …просто случилось чудо, и я выросла на целую версту за одну ночь! Соника весело смеялась, разглядывая своё новое, так неожиданно и внезапно повзрослевшее тело. Да, теперь это была совсем другая девочка – правильнее было бы называть её девушкой. Изменилось и её лицо – правильные и приятные черты стали по-взрослому четче и строже, глаза – глубже и серьезнее, губы утратили детскую припухлость и красиво складывались в прелестную, увы – уже не детскую улыбку.

– Что бы это ни было – сон или грёзы наяву, всё равно это замечательно, – сказала, наконец, Наталья Васильевна и обняла девочку. – Пойдём домой и поспим хотя бы немного, а то ещё что-нибудь чудное пригрезится с недосыпу. Не бойся, они больше сюда не придут. Во всяком случае, сегодня. Вон коров уже начали выгонять на пастбище…

И они пошли по тропинке наверх, мимо двух холмиков под молодыми березами.

– Смотри! – шепнула Соника. – Ирисы у Гердуса зацвели! А ты говорила, что в этом году они цвести не будут!

– Действительно – зацвели! Надо же! Мы так поздно их пересадили… Да какие огромные! Только бы их коровы не съели…

Они поднялись в дом, теперь там было светло и уютно. Через окошечко в сенях светило восходящее солнце, заливая вишневым заревом беленую печку и занавеску у входа.

Соника уснула, едва коснувшись головой подушки. Наталья Васильевна ещё долго сидела на своей кровати и с радостным изумлением разглядывала спящую.

За окном мычали коровы, плотно притираясь боками к палисаднику. Слепни заели…

Наконец, задремала и она.

Они проснулись, когда уже был полдень. Однако за окнами было тихо. Они вышли на веранду – село, казалось, вымерло. Даже в огородах никто не возился.

Они сели на ступеньки крылечка, не сговариваясь, так и сидели молча очень долго, думая каждый о своём. А когда заговорили, говорили о чем угодно, только не о том, что произошло ночью.

– А знаешь, что мне утром приснилось, когда мы спать легли после этого…

– Что-то приятное, по лицу вижу, да, Соника?

– Не знаю, как это объяснить. Мне так было хорошо, так хорошо!

– Так что же снилось тебе?

– Будто на большой сцене стоит белый рояль, и я за ним сижу. В зале никого… Да и зала, кажется, нет… Просто сцена – и всё. А на ней целый оркестр. Каждый музыкант играет свою партию, а как только закончит играть – зажигает свечу и уходит. И вот все сыграли, и в зале вдруг светло-светло делается! Но это не солнце и не прожекторы светят, а это моя Света-Светлана в зал входит и смотрит, как свечи поднимаются на специальной люстре вверх, к потолку… Головкой своей кудрявой качает, а глаза улыбаются – мне улыбаются, потому что на сцене теперь только белый рояль и я…

– Но это же прекрасно! Чудесный сон.

– … А когда стало светло, как днем, я вдруг увидела вокруг себя диво чудесное…

– И какое же, если не секрет?

– Вокруг меня…

– Ну что, что? Говори же!

– …на арфах ангелы играли…

Москва

2ОО3-2ОО5 г.г.

Сердце крысы

Обязательное предисловие, где читатель знакомится с двумя очаровательными существами в бархатных шубках БЕЛУШЕЙ и БЕСУШЕЙ

Всякий знает, как живуч предрассудок, особенно предрассудок в отношении животных.

И что самое странное, многие не переносят крыс! И среди этих многих – много мужчин. Один мой давний знакомец по университету буквально истерику закатил, когда я имела неосторожность представить ему двух милейших существ – Белушу и Бесушу. «Миронова! – весьма скандально завопил он, совсем забыв о своем важном виде и костюме-тройке, только что купленным (знаем по какой цене!) в заграничном вояже. – Сейчас же убери эту гадость!»

А между тем, Белуша и Бесуша чинно сидели за столом и мирно ели торт с очень вкусным заварным кремом.

Вы, наверно, решили, что они чавкали во время еды, и это, в какой-то мере может оправдать нелепое поведение моего друга? Уверяю вас, ничуть не бывало! Белуша и Бесуша, – уж вы мне поверьте, я ни за что не совру, когда речь идет о столь горячо любимых мною существах! – самым человеческим образом весьма элегантно держали в своих изящных ручках крошечные ломтики и ели, аккуратно выгрызая маленькие кусочки из серединки, где было начинки побольше. При этом совершенно не крошили на скатерть и жевали с плотно закрытым ртом. Вот ведь какие несправедливые бывают люди!

Я бы не стала приводить этот пример, если бы он был исключением. Но вот известный критик И.Вишневая-Косточка (назовем её – критик Х, на всякий случай), прочитав эту рукопись, отозвалась о её героях так: «Эти омерзительные твари!»

«Отчего же?» – спросила я, всё ещё надеясь, что это не та роковая «вишневая косточка», на которой так опасно поскальзываться начинающим авторам. Если бы я не была столь ярой сторонницей борьбы со всевозможными предрассудками, я обязательно бы сплюнула через левое плечо.

«У вас мыши дают советы мышам, как разделывать мышей! Какой ужасный черный юмор! Отнесите сейчас же всё это на помойку! Да смотрите, не оскользнитесь!» – сказала она, и я с огорчением констатировала, что, к сожалению, это и есть та самая роковая косточка… «Да они же крысы!» – вяло возразила я без всяких аргументов и надежды на светлое будущее. – «Тем более, – придирчиво сказала критик Х, (вы помните, так мы здесь называем И.Вишневую-Косточку), – это ещё омерзительнее, и весь ваш роман – одна сплошная гадость!»

Вам ещё?

Дальше. Не менее известный критик Д-Урнов (назовем его – критик У) отозвался о рукописи более пространно, кривясь при этом так, будто жевал большой недозрелый лимон: «Всю рукопись… мне-мне-мне… не прочитал, но вижу, что это книга, которую читать и неприятно, и неинтересно. Впрочем,… мне-мне-мне… – снова зажевал он злосчастный лимон, – сейчас такой разнобой вкусов, что даже отвратительное может найти потребителя. Впрочем, если бы это были лошади, возможно, я дал бы вам недурственный совет…». Критик У был известен тем, что всем давал «недурственные» советы, причем совершенно бесплатно. Но он не был бы воистину Д-Урновым, если бы не умудрился-таки дать недурственный совет в столь секретной форме – он назвал мою зачитанную до дыр рукопись книгой! Если, конечно, это не было простой оговоркой по Фрейду.

Он также слыл известным зарывателем молодых талантов, но, думаю, это было преувеличением, и если бы он не так спешил на ипподром, уверена, он бы обязательно что-нибудь недурственное присоветовал…

А как вели себя редакторы?! Если обо всём этом порассказать сердобольным читателям в деталях, то они просто захлебнутся в Ниагаре неподдельных слез! Ограничимся одним лишь примером.

«Хотите, чтобы вас напечатали? Переделайте их на овечек! В нашем фольклоре нет крыс!»

И это ещё самый приличный из всех виденных мною редакторов – господин Медведев! (Окажем дружескую и совсем не медвежью услугу и не станем столь ретивого борца за чистоту рядов фольклора наделять трусливым псевдонимом – пусть это будет страшной местью всем конформистам и приспособленцам на ниве творчества!)

Но всё же для объективности заметим: если объединить советы критика Х и уважаемого господина Медведева, то не получится ли крамольный подкоп под самую древнюю религию – «Овечки дают советы овечкам, как разделывать овечек»!

Компроне? Вот так-то. И я здесь ни при чём!

Излишне сообщать, что Белуша и Бесуша наотрез отказались влезать в овечьи шкуры.

Теперь подробнее о моих друзьях. Обычно Бесуша носил великолепно сшитый черный фрак и ослепительной белизны манишки. Перчатки и башмачки он тоже носил всегда белые. Белуша предпочитал платье лимонного оттенка, но иногда он являлся во фраке с искрой, брусничного оттенка, да ещё с фланелькой на шее.

Впрочем, и Бесуша не всегда был педантом в одежде. Однажды я его видела в штроксах и крохотных белых кроссовочках «addidas». Он стремительно вышагивал по новенькой брусчатке Арбата, смешно подпрыгивал, слегка прихрамывая на левую ногу, и был на этот раз без своего друга Белуши. Видно, его что-то очень заботило, потому что он даже не обернулся на мой зов. Впрочем, я окликнула его едва слышно…

Если бы не абсолютная уверенность в том, что Бесуша – исключительно интеллигентная личность, я бы подумала, что он просто «делает вид» … А именно так поступают дурно воспитанные люди, когда «сильно спешат».

По улицам города часто гуляют животные. Впрочем, гуляют они не только по городу, представьте себе, это всё ещё так.

Не думаете ли вы, что идут они куда-то исключительно по своим собачьим делам! Если ваши мысли таковы, вы совершенно заблуждаетесь.

Вот, к примеру, собака Буля. Все, кто живет на Арбате, знают её и охотно подтвердят мои слова, если, конечно, книга выйдет раньше, чем закончится собачий век.

Каждое утро, около восьми, Буля выходит из-за колонн Вахтанговского театра, мелко подрагивая круто втянутыми красно-пегими боками, и слегка подвиливает хвостом в сосредоточенном беге по Арбату, затем, на секунду призадумавшись у аппетитных витрин «Диеты», решительно сворачивает в Плотников переулок. И только раз она забрела в роскошный магазин! И тут же была изгнана оттуда со скандалом. У неё, видите ли, не было какой-то карточки… И никого не интересует, что она добывает свой хлеб совершенно самостоятельно!

В Плотниковом переулке она направляется к двери с надписью «Литфонд». Конечно, она умеет читать, можете не сомневаться. Ведь не идет же она в другую дверь, что рядом, с надписью «Отдел заказов». У входа в «Литфонд» ей приходится терпеливо ждать первого посетителя, потому что у неё слишком тонкие лапы, чтобы отворить массивную дверь. Затем она исчезает и, только богу известно, какие унижения она там терпит!

Или Малыш. Его тоже знают на Арбате. Пёс неотлучно следует за хозяином и часто беседует с ним. Конечно, на людях, и это понятно, говорит только человек, большой грузный мужчина в просторном сером пальто, а Малыш, сибирская лайка по отцовской линии, внимательно его слушает, как и положено благородному псу… Их дружбе можно позавидовать.

(К нашему всеобщему горю, Малыша недавно не стало, его удавили из-за меха.)

Но вернемся к Белуше и Бесуше. Знакомясь, Белуша с достоинством произносил – Вэ, имея в виду свою фамилию Вистар. Но, сами понимаете, зачем каждому встречному поперечному называть свою фамилию полностью? Впрочем, не назваться совсем было бы и вовсе невежливо.

Ну а Бесуша, знакомясь с дамами, галантно чмокал протянутую ручку, весьма эротично щекоча её длинными блестящими усами, и при этом произносил кротко и очень задушевно – Бес. Если вы – дама и когда-нибудь познакомитесь с этим проказником, обязательно обратите внимание, как артистично и томно он приопускает свои лиловые веки и мечтательно прижимает ушки, четко полукруглые и прозрачные на свет. Только не смейтесь очень громко, он этого не переносит.

Если же он заводил знакомство с представителями сильного пола, то вел себя намного сдержаннее, а чтобы точно, так ровно в половину. И представлялся куда как скромнее – Полубес. При этом энергично пожимал протянутую руку и глядел собеседнику прямо в глаза, совершенно не мигая.

С Белушей и Бесушей, когда они отправлялись гулять по ночному городу, приключались удивительные истории. Чаще всего друзья прогуливались по Плющихе или Кривоарбатскому и вели там неспешные беседы. Я их часто встречала в этих местах, но моё знакомство произошло с ними всё же в иных обстоятельствах.

Нагулявшись вдоволь, часам к пяти утра, они приходили на Арбат смотреть восход. Солнце, дорогие мои, восходит как раз над Арбатской площадью, а садится – за Смоленской.

И, пожалуйста – не перепутайте, когда придете любоваться румяным светилом!

Наблюдая восход, они сидели на скамейке под моим окном и негромко разговаривали. Каменные стены города – великолепный отражатель звука, и я поневоле стала слушателем их ночных бесед. Когда я выглянула из окна и увидела на скамейке столь странную парочку, то не смогла удержаться и стала подслушивать, о чем же они так сердечно болтали?

О, это был весьма забавный разговор для постороннего человека! Вы только представьте себе – два симпатичных крысенка обсуждают интерьер комнаты Бесуши!

«Фарфор и бронзу со стола – убрать! – говорил возбужденно Белуша. – Духи в граненом хрустале более подходят нежным девицам…» – «Ну хотя бы пилочки стальные!» – умолял Бесуша, щурясь на восходящее солнышко, но Белуша был неумолим. – «Ах, Белуня, до чего же ты строг! Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей!» – «Очень оригинально! – сморщился Белуша. – Не только о тебе, но о благе Отечества я пекусь».

Я чуть не фыркнула. Однако, странно, не без приятного удивления подумала я, с трудом уняв приступ идиотского смеха и немного успокоившись, такие малыши, а, тем не менее, имеют столь высокое представление о гражданском долге!

Каких только чудес на свете не бывает…

Похоже, проживали они в каких-то необычных апартаментах. Точнее, на маленьком столике, что находился между окном и шкафом в очень длинной, похожей на пенал, комнате. Ночью, когда дом затихал, крысята незаметно выбирались через окно на улицу и бродили там до утра.

Вот опять вы не верите! «А как же фраки?» – наверное, кричите вы, негодуя на розыгрыш. Спокойно, всё в порядке.

Ну ладно, дома они гуляют без костюмов, они их вешают на маленькие вешалки за шкафом.

Ах! Вы снова дуетесь? И думаете, что не бывает таких маленьких вешалок? Опять же, ошибаетесь. Эти штучки они изготовили сами – из горелых спичек и ниток. А вместо гвоздиков они используют малюсенькие щепочки, те самые – да-да-да! – что занозят вам руки, когда вы двигаете мебель.

Ну что, убедила?

С разрешения сердечных друзей я привожу краткие записи их ночных бесед. Но прежде я все-таки замолвлю словечко за своих друзей, главным образом, за Бесушу.

Дело в том, что он, несмотря на своё природное обаяние, нравится далеко не всем. Смешно сказать, почему. Он «слишком много о себе понимает!» Но он вовсе не был спесив. Правда, у него была маленькая слабость, которую ему не всегда прощали. Он цитировал классиков в раскавыченном виде. Конечно, это не очень хорошо, но он имел на это право! Острый ум Бесуши и его цепкая на впечатления память дают ему эксклюзивное право на присвоение чужой собственности.

Итак, дорогие читатели, перед вами предстанут картины из жизни крысиной стаи и небольшой ячейки человеческого общества, лаборатории одного заштатного московского НИИ времен теперь уже давних, когда телевизоры были черно-белыми, а господами были только компьютеры, и проживали по этой причине в отдельных комнатах за железными дверями. Некоторым неискушенным читателям может показаться, что автор не сделал существенных различий между этими двумя мирами и посему возникнет законный вопрос: «По какому же праву, и каково назначение сей фантасмагории?»

Ну вот – опять!

Не так уж редко пишут о безумцах. И все, кто прочел хотя бы одну такую книгу, правильно меня поймут. Я просто уверена в этом. О прочих я позволю себе не беспокоиться.

Ах, да, последнее напутствие! Сердиться на Бесушу опасно. Помимо острого язычка, он имеет ещё и очень неслабые зубы и когти! Кроме того, у него очень много влиятельной родни – от известного писателя Кота Мурра, настоящего омм де летр тре реноме, до Кота в сапогах, простого нашего барда.

Думаете, вздор? И, тем не менее, учеными Тринидата не далее как вчера было доказано, что у большинства котов крысиное сердце! Не буду пока высказывать преждевременных суждений по поводу Степного Волка, как говорится, вскрытие покажет.

С трепещущим сердцем отдаю я на суд людской страницы чужой жизни, чужих страданий и страстных желаний, надеясь, что не единственным читателем этой рукописи будут жестокосердные критики и рецензенты, чьи холодные укоры способны отбить охоту к письму не только у новичков – этюдьян ан бель летр. Но и солидных авторов со стажем могут надолго вогнать в тяжелую хандру.

С робостью и большими сомнениями я передаю миру биографию великого Бесуши и его сподвижников, чтобы весь мир узнал, какими путями иные крысы достигают величия и какими способами низвергаются в бездны стыда и позора.

В заключение, приношу искреннюю благодарность Белуше, который с тонким пониманием и постоянной готовностью править рукопись, – сохраняя эти качества даже тогда, когда я совершенно теряла зрение и всякое терпение, бесконечно перечитывая и каждый раз заново переписывая рукопись, – очень помогал мне в работе.

Дорогой читатель! Этот «железный поток» раздвоенного сознания есть не что иное, как весьма грустные воспоминания о нашем, теперь уже – не столь отдаленном, будущем…

Простите, если кому-то это слегка подпортит настроение.

1

Тот, Угрюмый, самый ярый! Просто зверь. Так сказали бы люди, те самые, что видят мир в преломленном свете своих человеческих амбиций по причине свойственного всему роду людскому высокомерия.

Вчера всех забрали. И Рату, и Кенти. Кенти гоняли дольше всех. Он стал совсм как бешеный.

Но стресса не было – я видел. Когда им надоело гонять Кенти по электрическим прутьям, они ничего лучшего не смогли придумать, как бабахнуть его этим… по голове… Уроды!

«Теперь верняк – инфаркт обеспечен», – брызнул глазами Угрюмый. Да только как же! Ждите! Счас! Кенти – твердый орешек, вы ещё вокруг него попляшете.

Тогда они, нарушая чистоту эксперимента, отключили ему почку. Но кого здесь интересовали такие мелочи! Они отключили ту самую почку – искусственную, которую всадили месяц назад взамен испорченной ими же соляной кислотой.

И вот теперь Кенти нет, нет – и никогда не будет. А Рата жива, выдержала! Молодчина!

Её гоняли долго, очень долго, гоняли и тогда, когда Кенти уже перестал дышать. Кенти уже не дышал, но его глаза они продолжали смотреть через решетку на проклятых мучителей…

Тогда и её этим… по голове – тррах! Думали, что будет, как в прошлый раз. Тогда она после удара упала на решетку и лежала трупом минут пять. Но сейчас – другое. Сердце у Раты не такое, что его дважды можно застать врасплох. Её ударили по голове – но она жива! Хвост штопором – но жива!

«Жива…», – констатировал Угрюмый. – «Жива», – с раздражением выдал Фраер. – «Жива!» – всхлипнула Малявка, размазывая тушь по лицу. – «Для дальнейшего эксперимента пока не годится», – сказал Угрюмый, снял перчатки и тщательно протер руки формалином.

Рату отправили в карантин – в зеленый ящик.

Жива! Это – счастье…