Текст книги "Улыбка Джоконды"

Лариса Владимировна Петрова
Улыбка Джоконды

Посвящаю

Петрову Михаилу

Петровой Дарье

Ильиной Алевтине

Хундяковой Ирине

Крунэ Ольге

Кузнецову Владимиру Викторовичу

© Л. Петрова, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

От автора

Стиль своих рассказов я бы определила как «наивный романтизм» – они всегда хорошо заканчиваются. Этим я хотела сказать, что в мире существует определенный баланс добра и зла. На какой стороне противостояния быть нам – исключительно наш выбор. Герои моих рассказов стараются быть на стороне добра.

В последние годы мне стали часто приходить личные открытия в понимании нашего мира. Именно так я их расцениваю. И я постаралась в каждый рассказ вложить определенную мысль о жизни, которая мне близка и кажется универсальной на все времена.

Эту небольшую книжку я написала для себя, чтобы не забыть те откровения в миропонимании, которые когда-то обрела, и напоминать себе о них. Если книжка кому-то еще покажется интересной или хотя бы чуть-чуть поднимет настроение, я буду счастлива.

Улыбка Джоконды

Мой дед был удивительным человеком. Он был художником-самородком. И еще фронтовиком. На фронте у него был друг Петр. Петр был настоящим художником и почувствовал этот дар у деда. Когда были затишья в боях, Петр кое-что успел показать деду, потом судьба их развела. Дед остался жив, а о судьбе Петра ничего не знал.

Дед вернулся в родную деревню, и мирная жизнь давалась ему очень трудно. Хотя окончание войны и было большой радостью, но привыкнуть к мирной жизни оказалось нелегко. И тогда он вспомнил о том, чему учил его Петр.

Сам изготовил мольберт, все подручные материалы, сам натягивал холст, а однажды в городе ему удалось купить краски, не новые, и кисти, тоже после кого-то. На это он потратил последние деньги, но не расстроился, а был очень рад своему приобретению. И с этого момента любая свободная минута была отдана рисованию.

Этой своей страстью он приглянулся бабушке и начал рисовать ее портрет. В процессе рисования портрета дед лучше разглядел, тогда молодую, бабушку и был покорен, нет, сражен ее красотой, потом добротой и к концу написания портрета уже не представлял себя без нее. Так они и поженились. А портрет тот в доме повесили. Дед называл его моя «Мона Лиза». Неспроста так назвал – как-то Петр рассказывал, что есть картина великого итальянца Леонардо да Винчи «Мона Лиза» и славится она не красотой Моны Лизы, а загадочностью ее улыбки. Никто не может разгадать ее секрет. Бабушка тоже улыбалась на картине деда, и ему казалось, что в улыбке бабушки тоже была загадка.

В результате дед ожил, стал приспосабливаться к мирной жизни. В этой жизни было очень много работы, тяжелого труда, но все освещалось любовью и увлечением рисованием.

Получилось так, что ни одно событие, праздник не обходились без дедушки. Он рисовал то, что видел, и запечатлевал важные деревенские события. Со временем почти в каждой избе были картины деда. Они были украшением и напоминанием о прекрасных событиях в семье.

Деревенские гордились дедом, а любовь деда к бабушке воспринимали как великий дар, который был дан деревне. Удивительно говорить об этом, так как, возможно, это воспринимается как сказка, но люди по-настоящему верили, что пока эта любовь живет в их деревне, все будет хорошо.

Была история, что кто-то приезжий предложил выкупить картину деда у соседа, но он не согласился, хотя деньги были нужны ему.

Дед старился и не мог много рисовать, и молодежь разъезжалась из деревни в поисках новой жизни. Все это наводило деда на грустные мысли.

Но я же говорил, что дед был удивительным. Так вот, однажды из самой Москвы приехали корреспонденты, сняли о нем репортаж и разместили в центральных газетах. И эту газету увидел Петр, фронтовой друг, написал деду, и дед пригласил его к себе. Петр спросил, что привезти ему, и дед попросил картину «Мона Лиза».

Петр приехал, привез целый альбом великих картин, в том числе и «Мону Лизу» Леонардо да Винчи. Приехал не один, а со своим внуком, которого звали Иван. Иван оканчивал художественное училище и остался у нас в деревне немного порисовать природу.

А потом как-то вдруг переключился на портрет моей сестры Марии. Но дальше вы, наверное, догадываетесь: Иван да Марья нашли друг друга. Они всегда находят друг друга. И в конечном итоге он остался в деревне. Иван стал деревенским художником и по совместительству учителем рисования. В деревне очень радовались, что появилась новая молодая любовь и новые картины.

А дедушка все больше времени стал проводить в постели, он часто разглядывал альбом с картинами, но чаще всего смотрел на «Мону Лизу» и однажды сказал мне по секрету, что великий Леонардо подарил нам улыбку Бога, все прощающего и все понимающего. Понимающего, что мы всегда будем ошибаться, и прощающего все наши ошибки.

Потом деда не стало, а скоро и бабушка последовала за ним.

Мне трудно без деда, но когда я смотрю на портрет бабушки, мне кажется, что она ничуть не хуже великой «Джоконды».

На обочине

Меня зовут Ваня, и я родился с синдромом Дауна. Родился я в деревне, где мало слышали про этот недуг, поэтому все, кто приходил поздравить маму, смотрели на меня и недоумевали, что со мной не так. Ноги есть, руки есть, вполне симпатичный, даже улыбаюсь иногда, в общем, все как у всех.

Но я рос, и было видно, что я более неуклюж, чем другие, хуже разговариваю и не так быстро соображаю, но зато я был награжден способностью не унывать, смеяться, а главное, любить. Это чувствовали окружающие, и я рос в эйфории счастья. Если что-то не получалось, всегда находился тот, кто похлопает по плечу и скажет: «Ничего, Вань, получится, ты, главное, не торопись».

Такое отношение ко мне позволяло чувствовать себя важной частью этого мира.

Мне стукнуло семь лет, и пора было собираться в школу. Школа у нас одна, так что на семейном совете решили, что я пойду вместе со всеми детьми.

Кроме меня в семье были еще старшая сестра Маша, брат Семен и сестра Дарья. У них всегда были срочные и неотложные дела, поэтому я больше был с родителями либо предоставленный самому себе бегал по деревне. Но когда я оказался в школе, семья как-то сплотилась вокруг меня, и мои брат и сестры как будто поставили перед собой задачу, чтобы я был не хуже других.

Уже первый класс я окончил с одной тройкой по чистописанию.

Дальше все пошло не лучше, а хуже, но всегда удавалось ухватить ту золотую середину, позволяющую перейти мне в следующий класс.

К счастью, у меня была одна удивительная способность – я хорошо усваивал иностранный язык. В нашей школе это был французский. Учительница была молодой и настоящей фанаткой своего предмета. Мы с ней быстро подружились, и она начала со мной специально заниматься. С этого момента меня начали звать в деревне Ванька-француз.

И я понимал, что теперь меня отличает от других не синдром Дауна, а то, что я немного (не буду хвастаться) говорю по-французски.

Когда с Татьяной Васильевной мы занимались французским, то обязательно разглядывали картинки, как там, во Франции, все устроено. И на одной картинке я увидел маленькую кофейню, которая мне очень понравилась, и я стал мечтать.

Я хотел видеть такую маленькую кофейню с кофе и круассанами в нашей деревне. В своих фантазиях я знал, чем буду заниматься в будущем: я хотел быть бариста. Это новое слово, которое я тоже узнал от Татьяны Васильевны.

Я чувствовал, что мир, который видел я, сильно отличался от того, каким видели его другие, жизнь в прямом смысле казалась мне прекрасной. Она не делилась на события, поступки людей, на то неприятное, что мне приходилось слышать, жизнь была самостоятельным явлением, в котором я купался. Поэтому я мало плакал, никогда не обижался, много улыбался и старался другим показать то, что видел я.

Когда я родился, у нас была собака Фрося, она очень меня опекала, как будто чувствовала всю мою неразумность. Она была уже немолодая, и когда мне исполнилось шесть лет, собака умерла. В первые дни я не мог понять того, что больше не увижу Фросю, но потом я ощутил, что просто не вижу ее, она есть, но стала невидимой и все так же заботится обо мне, потому что я постоянно вспоминал то, от чего она меня предостерегала. Просто она позволила мне попробовать жить самому и контактировать с жизнью напрямую. И я почувствовал большую благодарность к ней за все.

Я просто не понимал, зачем грустить, нужно просто жить в этом совершенстве.

Но я отклонился от темы. Итак, Татьяна Васильевна, как я уже говорил, была увлечена французским и Францией. Она даже переписывалась с несколькими французами, особенно с Полем. И вот однажды Поль изъявил желание посетить, как он говорил, «глубинку России». Татьяна Васильевна согласилась, и Поль приехал. Учительница пригласила его в класс, он обратился к нам, и единственным человеком, который ему ответил, был я.

С этого момента Поль и я были неразлучны. Поль провел в дереве месяц, но я все показал ему, мы объяснялись с ним на нашем французском, то есть это была смесь французского, русского, жестов, причмокиваний, подмигиваний и других знаков. Только Полю я смог показать свою жизнь – ту, которую я вижу. Он много смеялся, постукивал меня по плечу, иногда пускал слезу, но я думаю, от счастья, задумчиво смотрел вдаль и говорил, что он навсегда полюбил Россию. Когда заканчивалось время пребывания Поля в нашей стране, он спросил, чего я хочу, и я рассказал, что хочу открыть в деревне французскую кофейню. Поль задумался, глаза его загорелись, и он сказал: «Будет тебе кофейня».

Оставалось не так много времени, но мы создали штаб из моего брата, сестер, меня и Поля.

Мы рисовали, думали, рассчитывали. Поль решил выделить нам денег, но потом мы должны были зарабатывать сами. А когда в деревне узнали о нашей идее, загорелись многие.

Вообще, если рассказывать все тонкости, то для этого понадобится отдельный рассказ.

Кофейня была построена, оборудование закуплено, кофе в зернах заказано, и мои сестры начали дело. Я пока учился в школе и только вечером мог подключаться к ним. Кофейню назвали «На обочине».

Она стала местом притяжения людей. Здесь смеялись и плакали, делились сокровенным, делали предложение руки и сердца, даже выходили замуж, встречали гостей или просто приходили попить кофе с круассанами. В кофейне проходила та прекрасная жизнь, которая была по-настоящему заметна только мне.

Как-то Поль написал мне, что при рождении мне выделили место на обочине, но я превратил ее в райский сад, необходимый всем.

История, которая однажды приключилась…

Я хочу рассказать эту историю потому, что она заканчивается хорошо. А нам ведь очень необходимо, чтобы заканчивалось все если не триумфом, то тихой победой добра.

Это повествование о Марии Андреевне. Все звали ее просто Андреевной. У Андреевны был дом на краю деревни. Дом этот построил ее отец. И когда строил его, то, наверное, мечтал, что будут в этом доме жить его многочисленные потомки. Потому что дом был не маленький, с пристроенной верандой для чаепитий и резными наличниками. Андреевна очень любила свой дом и содержала его в состоянии уютной чистоты.

Самую большую комнату она называла светелкой (по-старинному), там стояла кровать с металлическими боковинами, украшенными хромированными шариками сверху. Раз в полгода Андреевна натирала это роскошество (как она называла) до блеска. На кровати была аккуратная стопка подушек, покрытая узорчатой тканью. Эта кровать была для гостей. В комнате также стоял круглый старинный стол (отец где-то нашел его и восстановил), стулья, шкаф для посуды, лавка вдоль стены, которая осталась со времен строительства дома, большой сундук и старенький телевизор на тумбе. Андреевна каждый вечер дремала около него. Смотрела новости и иногда сериалы. В комнате было кресло, которое специально для пожилой матери Андреевна привезла из города. Сначала оно воспринималось как роскошь, но потом очень полюбилось матери, а теперь и Андреевна очень уютно отдыхала в нем по вечерам. На полу лежали связанные еще матерью половики. Андреевна очень бережно их вытряхала, иногда подвергала стирке. Два половика лежали вдоль кровати и вдоль лавки. В комнате было три окна, когда становилось тепло, Андреевна приоткрывала их, ветер надувал белоснежный тюль, и в такие моменты хотелось присесть на краешек кровати и часами наблюдать, как солнечные блики перемещаются по бревенчатым стенам.

В доме был небольшой закуток, отделенный занавеской, и в нем стояла кровать Андреевны, тумба, покрытая связанной крючком салфеткой, на тумбочку Андреевна ставила стакан воды на ночь и некоторые лекарства. Еще в закутке было небольшое окошечко с белыми половинками занавесок. Когда Андреевна ложилась на свою кровать, то начинала тихонечко молиться, вспоминая отца, которого очень любила, мать, прожитый день, благодарила Бога, что дождь прошел и полил ее грядки, что пенсию сегодня принесли и завтра она обязательно купит своих любимых конфет, за силы, которые он дает, чтобы поддерживать этот дом, и так в мыслях и молитве засыпала.

В доме было газовое отопление и плита, на которой Андреевна готовила свою нехитрую еду, но и печь тоже оставалась, Андреевна регулярно белила ее и считала хранительницей дома.

Были сени, достаточно большие, там Андреевна делала много дел по хозяйству, в сенях стоял топчан, на котором она отдыхала в жаркую погоду.

Была у Андреевны отрада – это ее коза Машка. Машка была членом семьи и зимой жила сначала в сенях, а при сильных морозах в доме. Андреевна каждый день пасла Машку, и это были их совместные прогулки. Машка была старая, не давала молока, но оставалась любимицей Андреевны.

Как вы поняли, у Андреевны не было семьи в полном понимании этого слова, и она считала, что отец там наверху печалится, глядя на ее одиночество. Поэтому перед сном она обязательно просила у отца прощения, сама не зная за что, и уговаривала его, что живет хорошо, всякому бы так.

А ведь у Андреевны была семья. У нее была дочь Тоня. Отцом Тони стал случайный человек, и Андреевна не любила об этом вспоминать. Появилась Тоня, когда отца уже не было, и она с матерью принялась поднимать дочь. Когда Тоня подросла, то единственным ее желанием было уехать из деревни. И как только она окончила десятилетку, то упорхнула из дома. Сначала писала письма, потом Андреевна долго о ней ничего не знала. И вот однажды Тоня появилась в деревне с сыном двух лет. Назвала его Андреем в честь деда. Пожила немного в деревне, попросила мать посмотреть за внуком и уехала. Как оказалось, навсегда. Больше Андреевна о ней ничего не слышала. И сколько ни пыталась найти Тоню, у нее ничего не получилось. Это была серьезная зарубка на ее сердце, но Андреевна никогда не жаловалась и продолжала делать то, чему ее научил отец: трудиться с утра и до вечера. Спасительный труд – так называл его отец. Кроме того, подрастал Андрей. Андреевне было тяжеловато его растить, но мальчик полюбил бабушку и дом. И именно Андрей, еще мальчишкой, мог часа на два присесть на край кровати в светелке и смотреть завороженно, как колышутся занавески и солнце бликует на шкафу с посудой. Андреевна в эти моменты не окликала его. Андрей подрос и в восемнадцать лет ушел в армию. Прошло два года, и он должен бы возвращаться, но пришло письмо про несчастный случай и травмы, несовместимые с жизнью. Андреевна читала и не могла понять, как такое могло произойти. Гроб с телом привезли в деревню и похоронили рядом с родителями Андреевны. И опять только дом и спасительный труд помогали ей справляться с этой бедой. Вечером она ложилась спать, слезы текли по щекам, и она просила прощения у отца, сама не зная за что, и благодарила Бога, что жива, хотя лучше бы помереть, думала она, но гнала эту мысль. Андреевна не очень была разговорчива и раньше, а после этих событий совсем замолчала и только с Машкой иногда разговаривала.

Так прошло два года, и однажды, выйдя за калитку, Андреевна увидела мужскую фигуру в гимнастерке и военных штанах. На миг показалось, что это Андрей. Оказалось, сослуживец Андрея. Они не были друзьями, но в той ситуации, когда погиб Андрей, он спас ему жизнь. Звали парня Михаилом. Михаил был сиротой, и вырастили его сестра матери с мужем. Хорошим его детство назвать было нельзя. Трагедия, которая произошла в армии, болью отзывалась в сердце Михаила и не выходила у него из головы. Отношения с теткой и ее мужем были не очень, Михаил как будто нигде не мог найти себя, начать работать и жить дальше. И в семье им явно тяготились.

Михаил вспоминал, с какой любовью Андрей рассказывал о бабушке и своем доме, и вдруг решил найти адрес, съездить навестить и поблагодарить бабушку Андрея.

И вот он стоял перед ней и не знал, что сказать.

Сказал, что сослуживиц Андрея, и Андреевна обрадовалась, словно в череде темных дней вдруг выглянуло солнце. Пригласила в дом. Михаил зашел и замер, как будто в долгом пути искал и, наконец, нашел свой дом. У Андреевны были картошка, хлеб, чай с ее любыми конфетами. Все это она выставила на стол. Михаил ел с большим аппетитом и благодарил Андреевну. Немного выпили за упокой души Андрея, и Михаил набрался сил и рассказал историю, что произошла в армии, и как Андрей спас ему жизнь. А у Андреевны в душе что-то щелкнуло и сложилось, как в старом часовом механизме, и этот механизм наконец ожил и пошел.

Договорились, что Михаил отдохнет и завтра они сходят на могилку. Андреевна положила Михаила на кровать для гостей, сама легла на свою и в первый раз за долгое время не просила у отца прощения, а с улыбкой поблагодарила Бога и уснула.

Наутро Андреевна беззвучно вышла из своей спаленки и увидела, как Михаил, еще не одевшись, тихо сидит на краю кровати и наблюдает, как развеваются занавески и бликует солнце.

Андреевна тихонько пошла на кухню, чтобы не спугнуть это волшебство.

Она напекла блинов, они позавтракали, сходили на кладбище, и Михаил увидел, что все требует небольшого ремонта, и попросил Андреевну разрешить пожить у нее хотя бы месяц и привести все в порядок.

И закипела работа, такого энтузиазма Михаил давно не ощущал: и на могилках подправил, и в доме кое-что отремонтировал, и в огороде все сделал, подружился с Машкой, тут и деревенские стали интересоваться, кто это у Андреевны поселился, и оказалось, что Михаил и электромеханик, в машинах разбирается. Когда прошел месяц, ему предложили работу в деревне. Михаил чувствовал, что не хочет уезжать, и Андреевна как-то вечером сказала ему, что будет очень рада, если он останется. Михаил подошел, обнял Андреевну, и ком подкатился к горлу. Он был дома, и его здесь ждали.

А потом Михаил встретил Дарью, деревенскую медсестру, красавицу. Они поженились и поселились в доме Андреевны. Со временем сделали пристрой, но аккуратно, чтобы никак не испортить красоту дома. У них родились дети. Четыре внука появилось у Андреевны. А еще она захотела усыновить Михаила. Странно, конечно, всем показалось – в таком-то возрасте. Но это было желание Андреевы. Все закрутилось, завертелось, понеслось. И теперь, когда Андреевна тихо засыпала в своей спаленке, то все так же тихо благодарила Бога и как будто видела счастливую улыбку своего отца.

Коллективная любовь

Наша деревня насчитывает не одну сотню лет. Другие деревни, бывает, вымирают, а наша нет – живет и здравствует. Рождаются дети, есть те, кто уезжает в другие края, но много и тех, кто остается или, попробовав жить в другом месте, возвращается обратно.

Бывает, и очень часто, что молодежь уезжает учиться, но снова возвращается обратно и здесь уже все свои уменья претворяет в жизнь.

Мои родители уехали из деревни еще молодыми учиться и остались в городе. Но связь с деревней была потрясающая. Мои бабушка, дедушка и родители на расстоянии чувствовали, что происходит с ними и когда нужна помощь или поддержка друг другу.

Мы часто ездили в деревню, и родители в результате были уверены, что обязательно вернутся туда когда-нибудь.

Однажды мы с бабушкой сидели на веранде, и она мне рассказала одну историю про себя. Дело было в молодости. Бабушка заболела. Ее отправили в город лечиться. Но лечение не помогало, бабушка была молода и красива, но врачи были бессильны. Ставились диагнозы, прописывались лекарства, но бабушка начала понемногу угасать. Родители бабушки и дедушка – они уже были женаты – были напряжены до предела, но улучшений не было, и ее выписали. Они вернулись в деревню. Бабушка лежала в кровати и почти не вставала. И тут деревня «вздрогнула», отвлеклась от своих повседневных дел, и в дом, где лежала бабушка, потянулись люди. Каждый нес что-то, что сделал специально для бабушки, одна женщина сшила и украсила вышивкой нательную рубашку. Очень быстро ее сшила, наверное, и ночью работала. Стали приносить что-то свое сокровенное, сберегаемое для себя, и так проявлять свою любовь и желание помочь бабушке. Это был какой-то акт коллективной любви, всеобщий «заговор» деревни сделать все, чтобы бабушка выздоровела.

И произошло чудо, что-то сдвинулось в пространстве, поменялся воздух, и болезнь отступила. Потихоньку бабушка стала восстанавливаться, а все принесенные дары положила в сундук. Они и до сих пор хранятся, как подтверждение чуда, на которое способна только любовь.