Текст книги "Тореадор"

С тех пор я каждый день приходил в бухту. Чаще мне не везло, но иногда попадались совсем неплохие экземпляры. Вскоре у Лауры было уже довольно много мелких жемчужин. Она им радовалась, как все девочки радуются украшениям. Делать отверстия в жемчуге я не умел. Поэтому сплел из листьев пальмы коробочку, куда она складывала свои сокровища. Денег, которые я получал за крупные экземпляры нам вполне хватало. Однажды я даже купил двух живых индеек. Постепенно наша лачуга приобретала жилой вид, появилась кое-какая плетеная мебель, циновки, занавеска на окне. Сам я спал и фактически жил под навесом во дворе, полностью уступив комнату женщинам.

Отец опять куда-то исчез. Теперь он, то неожиданно заявлялся, пьяным и злым, то уходил посреди ночи, ничего никому не сказав. Он никогда не приносил нам еды, но всегда злился, если дома не было ничего съестного. Потихоньку мы привыкли к новому образу жизни. Мама и Лаура познакомились с соседями, пожилой индейской парой. Соседи относились к нам хорошо. Жалели нас, помогали освоиться, учили маму и Лауру плести циновки из тростника. Мне же хотелось переехать ближе к городу, туда, где можно было найти постоянную работу. Это было моей навязчивой мыслью. Каждый день я заходил на несколько минут к Падре Пио. Он всегда живо интересовался нашими делами. У меня вошло в привычку рассказывать ему абсолютно все. Добрый священник помогал нам всем, чем мог. Когда мне не удавалось заработать ни одного песо, он делился с нами хлебом, ободрял нас. Мы всегда следовали его советам, это нам помогло быстрее освоиться в чужой для нас стране. Но я все равно не терял надежды вернуться когда-нибудь на Корсику. Надо было только заработать три тысячи песо на проезд. Это были невероятно огромные для нас деньги. Мне было просто необходимо найти постоянную работу.

***

Тот день я помню так ясно, как будто это случилось вот только что. Это самый страшный день из всей моей жизни. Как всегда, с самого раннего утра я пошел нырять за жемчугом. Сначала мне совершенно не везло. К тому же один раз я чуть не задохнулся, неудачно оперся о камень на дне, и провалился в расщелину. Рука намертво застряла. Грудь распирало от боли и желания сделать хоть один глоток воздуха. Как я выбрался, ума не приложу. Видимо, мой час еще не пробил. Отдышавшись как следует на берегу, я снова нырнул туда же. Там, на самом дне лежал камень, тот самый, что чуть не убил меня. На нем были две особенно крупных жемчужницы. Я не стал рисковать, а вытащил на поверхность их вместе с камнем. На берегу я вскрыл моллюсков. О чудо! В обеих были жемчужины! Да такие крупные, что я и не предполагал, что такие бывают. Я побежал к скупщику. У него глаза на лоб вылезли, когда он увидел мой улов! Человек он был совсем не жадный, и всегда платил чуть больше остальных скупщиков. А тут, он вытащил из карманов все деньги, что были у него при себе, и пообещал назавтра принести еще такую же сумму, за вторую жемчужину. Я отдал ему одну, а вторую спрятал у себя в одежде, пообещав больше никому ее не предлагать. На этом мы с ним и сговорились. В тот момент я был почти счастлив, у меня еще никогда не было так много денег за один раз.

Но радость моя быстро померкла, когда я увидел как в бухту заходит военный корабль под черным пиратским флагом. Все ныряльщики и скупщик исчезли так быстро, что я не успел и заметить. Рынок сразу опустел. Все разбежались, побросав свои вещи. Я тоже не стал дожидаться развития событий, а бегом отправился в горы, чтобы разжечь, как и обещал, костер. Дорога на гору оказалась не из легких, постоянные осыпи мелких камней и песка существенно затруднили мой подъем. С костром мне тоже пришлось долго провозиться. Я никак не мог высечь огонь. Наконец, сделав все как положено, уже в сумерках я торопился домой.

На душе было тревожно. Мне еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться с пиратами. Но я знал много душераздирающих историй о зверствах берегового братства. А ведь Лаура и Кончита там совсем одни. Случись что-нибудь и за них будет некому заступиться.

Неподалеку от нашей лачуги я нагнал пятерых мужчин. Они особенно не торопились, спорили и ругались между собой. На мое счастье, я всегда ходил босяком, совершенно бесшумно. Привычка задерживать на долгое время дыхание тоже пригодилась. Подойдя совершенно бесшумно ближе, я услышал голос отца:

– Я же говорю! Щенка необходимо схватить, связать и бросить в трюм. Отпустить его можно будет только когда мы выйдем в море. Иначе он сбежит!

–Зачем он тебе? Что ты задумал? Если мальчишка не желает слушаться тебя – убей его, да и дело с концом!

–Он, хоть и сопляк еще, но сильный и изворотливый! К своим пятнадцати годам, он уже прибил троих! Но мне надо другое! Я хочу чтобы именно он убил Хосе Викторио де Васкеса!

– Зачем? Убей сам!

– Говорю же тебе, раз я так хочу, то так и будет! А вы его схватите! Особенно можете с ним не нянчиться! Если он получит несколько лишних синяков, то это ему только на пользу! А за это я вам отдаю двух шлюх! Мать и дочь! Обещаю, вам понравится! Особенно девчонка! Ее еще никто не трогал! Ха-ха-ха! Этот выродок будет за нее драться не на жизнь, а на смерть! Ха-ха-ха! Так ему и надо!– Он уже орал, жестикулируя и брызжа слюной.

Я еле-еле сдержал себя. Умом понимая, что с пятью взрослыми, вооруженными до зубов, мне не справиться. Они громко хохотали, смакуя подробности сделки. А я припустил к нашей лачуге, что было сил, опасаясь опоздать. Я обогнал их минут на десять, не больше. На мою удачу, Лаура вышла на дорогу, высматривая меня. Она всегда встречала меня, каким-то чутьем улавливая мое появление. Я схватил ее за руку, знаком показывая, что надо молчать, и потащил мимо дома в заросли кактусов. Позади нашей лачуги росли два огромных кактуса, выше человеческого роста, с длинными колючими ветками, похожими на змей. Мы спрятались за одним из них. В этот момент раздался нечеловеческий крик, его заглушила отборная ругань и звуки ударов. Потом из лачуги выскочил отец и два громилы. Они стали высматривать нас на дороге. К несчастью на небе взошла луна, стало светло.

–Они не могли далеко убежать! Идти им здесь некуда! Ищите их рядом! Они где-то здесь, говорю вам! Найдете их – девчонка ваша!

Лаура прижалась ко мне, и укусила себя за руку, чтобы не закричать от страха. Я схватил ее за другую руку и потащил, скрываясь за кактусами и тростником, в сторону гор, к церквушке. Про себя я молился, чтобы Падре Пио не ушел к больным. Мне даже в голову не приходило, что он тоже мог прятаться от пиратов. Мы выскочили из зарослей уже у самого подножия холма. Тут они нас заметили, и стали размахивая руками, громко ругаться. "Если священника не окажется на месте, мы погибли! Тогда мы с тобой бросимся в море! Лучше утонуть, чем попасть к ним в руки! Согласна?!"– сказал я Лауре. Она только кивнула в ответ, стараясь изо всех сил, бежать рядом со мной.

Мы подбежали к церкви и стали колотить в дверь. Она была заперта. Я кричал: "Падре Пио! Спасите нас!" Тут сбоку открылась часть деревянной стенки с небольшим окошком. В щель выглядывал Падре:

– Что случилось, Марко?

– Падре, спасите! За нами гонятся пираты!

Он приоткрыл щель чуть шире, мы протиснулись. Он тут же плотно закрыл потайную дверь на три засова. Она опять стала выглядеть как часть стены. Затем, не говоря ни слова, он провел нас в глубь комнаты к шкафам. Открыл одну дверцу, отодвинул в сторону заднюю стенку, и впихнул нас в узкое пространство за ней. Там было так тесно, что нам пришлось буквально вжаться друг в друга, чтобы Падре закрыл за нами тайник. Только он отошел от шкафа, как в дверь церкви замолотили с огромной силой, требуя открыть. Но вокруг уже стояла тишина. Нам было очень хорошо слышны шаги и ругательства пиратов. Один из них предложил поджечь церквушку, но другой, видимо очень суеверный, сказал, что тогда им не будет удачи уже никогда. Они еще долго ругались между собой, а когда им надоело торчать у закрытой двери, отправились назад, вспомнив, что одна добыча у них все же есть.

Лаура беззвучно плакала, уткнувшись мне в грудь. Я чувствовал, как по моей голой груди текут девичьи слезы. В тот момент я четко осознал, что Хосе Игнасио Сантос нам совсем не отец. Отец никогда бы не отдал своих детей на растерзание мерзавцам.

Но не это стало для меня страшным осознанием. Нет, в тот момент случилось самое ужасное! Я вдруг понял, что обнимаю не сестру, не маленькую девочку, которую привык всю жизнь оберегать от невзгод, а красивую, и что самое страшное, желанную девушку! Что я люблю ее, но не как брат любит свою сестру, я люблю ее, как мужчина любит прекрасную, единственную женщину. Как только я это понял, мне показалось, что я падаю в ад! Внутри меня все кипело! Мозг разрывался! Сердце бешено колотилось в груди! Руки стали ледяными. Это была настоящая пытка!

Шло время… Но уйти, убежать, или хотя бы отодвинуться от Лауры, не было никакой возможности. Я закрыл глаза и стал молиться, сам не знаю кому. Хотел что-то сказать вслух и увидел, что Лаура, измученная пережитым страхом, просто уткнулась мне в грудь и уснула. Ее доверие ко мне было безграничным. Мы стояли так тесно, что она не могла упасть или сползти на пол. Места не хватило. Я нежно придержал ее за плечи и талию. И успокоился. Теперь я точно знал, что сам никогда не притронусь к ней, но и никому не позволю подойти к Лауре на расстояние вытянутой руки. Моя любовь и эгоизм сделают сестру несчастной. Мы обречены навсегда быть рядом, но не вместе. Я не мог допустить даже мысли, что кто-то захочет отобрать ее у меня. Любой похотливый взгляд постороннего мужчины на мою сестру вызывал во мне такой гнев, что руки непроизвольно сжимались в кулаки и тянулись к ножу, и мне казалось, что я не всегда смогу справляться со своей жестокой необузданностью.

Сколько времени прошло с момента нашего заточения – не знаю. Падре Пио постучал в перегородку поздней ночью. Он выпустил нас размять ноги и попить воды. Потом опять закрывая нас в тайнике, попросил и дальше хранить молчание. Малейший звук разносился окрест, и мог вызвать у пиратов ненужное любопытство. В этой щели мы провели несколько дней, выбираясь наружу на короткие мгновения, предпринимая при этом большие предосторожности. Потом Падре сообщил нам, что пиратский корабль отчалил, можно выходить. Наш отец ушел на нем в дальний поход к берегам Аргентины. Об этом священнику сообщил один крестьянин, который видел, как мой отец, вместе с другими пиратами, грузил на корабль бочки с пресной водой. Я горячо поблагодарил Падре за наше спасение. Он грустно улыбнулся мне, сжал руку, и сказал чтобы мы крепились. Мы с Лаурой заторопились домой, священник взял с собой холщовую сумку и пошел вместе с нами.

То, что мы обнаружили дома, я никогда не смогу забыть! Кончита, истерзанная до неузнаваемости, вся в крови, скрючилась на полу на циновке. Она была в бессознательном состоянии. Можете себе только представить, что с ней сделали эти звери! Лаура бросилась к матери, но не смогла даже дотронуться до нее. Ей было страшно. Она смотрела на меня огромными глазами, на лице у нее была такая гримаса боли, словно она чувствовала все, что испытывает в этот момент Кончита. Я вышел во двор. Разжег огонь в крошечной печурке и вскипятил в чайнике воду. Падре Пио вместе с Лаурой вымыли Кончиту, насколько это было возможно. Потом Лаура стала маленькими каплями вливать ей в рот воду.

Несколько дней мы дежурили у лежанки матери. Она была очень плоха. В себя она стала приходить только на третий день. Сначала ничего не понимала и не узнавала нас. Потом увидела меня и по ее щеке поползла слеза. Я понял, что память стала к ней возвращаться. Потом она увидела Лауру и разрыдалась в голос. Еще через пару дней она встала. Днем пыталась что-то делать , не выходя из комнаты, а вечером садилась в угол и закрывала голову руками. Смотреть на это было невыносимо. А еще, Кончита стала бояться всех мужчин без исключения. Только мне удается справиться с ней, когда у нее начинаются истерики. Но если бы только на этом закончились все неприятности, выпавшие на долю бедной женщины…

Пришло время решать наше будущее. Денег, которые мне заплатили за жемчужину было достаточно чтобы навсегда уехать из этого места. Вот только куда? Я пошел за советом к Падре Пио. В моей жизни, наконец-то, появился мудрый друг. Я, как всегда, рассказал ему все без утайки. Особенно о своих страхах за жизнь Кончиты и Лауры. Здесь оставаться нам нельзя. В любой день могли вернуться пираты. Наша жизнь висела на волоске. А еще я рассказал о своей любви. Эта ситуация представлялась мне безвыходной. Падре Пио отнесся к ней с большим вниманием.

– Сын мой, скажи мне, ты знаешь грамоту? Умеешь ли ты читать?

– Нет, Падре. Никто и никогда не учил меня. Считать деньги я научился, хвала небесам. А вот буквы для меня остались загадками.

– Мне кажется, что твоему горю можно помочь. Если ты сейчас начнешь постигать грамоту, голова твоя будет занята. И тебе будет некогда ее ломать над проблемами, где человек бессилен что-либо изменить. Это не вылечит твою душу от греховных мыслей и чувств. Но это поможет тебе понять и принять твою судьбу такой, какая она есть. А еще ты сможешь изменить свою жизнь. Знания и умение ими распоряжаться принесут тебе больше, чем твое умение задерживать дыхание при ловле устриц. Если ты будешь прилежно постигать науки, ты сможешь найти такую работу, которая позволит тебе жить достойно, как человеку, а не влачить жалкое бремя скота.

– Но кто же сможет научить меня всему? Я готов день и ночь заниматься. Только бы узнать все.

–Я мог бы научить тебя всему, что знаю сам. Но меня переводят настоятелем монастыря в Чильпансинго. На днях я уезжаю отсюда.

–Падре, возьмите нас с собой! У меня есть деньги! Я смогу там как-нибудь устроиться. Я найду себе работу. А когда у Вас будет время, Вы сможете научить меня читать и писать. Клянусь, я буду прилежным учеником.

–Хорошо, Марко. Вот только у меня маленькая повозка. Боюсь, что моя старая кляча не сможет увезти нас всех. А другую повозку мне купить не на что.

–Падре Пио! Я сам куплю повозку. Я сделаю все, что Вы скажете. Когда мы сможем уехать?

–Я собираюсь в дорогу на той неделе, сразу после воскресной службы. Сюда должен прибыть новый священник. Я передам ему ключи от церкви. И … в путь.

–Тогда я пойду собираться. Как только Вы скажете, мы будем готовы!

Я вернулся домой счастливый от того, что моя мечта начала исполняться. Рассказав Кончите и Лауре о своем разговоре со священником, я пошел на пристань на рынок, чтобы купить лошадь и повозку. Наказав женщинам собирать вещи. Они обе так обрадовались, что даже не спросили, куда мы едем. Нам всем хотелось убраться из этой лачуги навсегда и забыть все, что здесь случилось.

И вот настал день, когда Падре Пио сказал, что пора отправляться в дорогу. Я погрузил в повозку наше нехитрое добро, помог женщинам устроиться внутри поудобнее, взял в руки длинный прут, и направил свою лошадку к дому священника.

До Чильпансинго мы добирались почти три дня. Чем дальше мы уезжали от нашей лачуги, тем радостнее становилось на душе. Денег у меня оставалось достаточно, чтобы найти жилье и прокормиться еще какое-то время, пока я буду искать себе работу. В крайнем случае, у меня еще оставалась одна жемчужина. Если она стоит также дорого, как и предыдущая, то вообще беспокоиться было не о чем.

***

Чильпансинго нам понравился. Хоть и не большой, но все-таки город. Непривычно шумный и пестрый. Какого только народа мы там не увидели! Индейцы в пестрых нарядах, магометане в черных одеждах, испанцы в вышитых камзолах и широкополых шляпах, мексиканцы в расшитых куртках, штанах и сомбреро! Все куда-то спешили, громко говорили на смеси разных языков. К своему удивлению, я их понимал. Не то что полгода назад, когда мы только приехали в Мексику. Найти жилье оказалось очень просто. Сразу за оградой монастыря я снял крохотный домик из двух небольших комнат и маленького сада-огорода. Там уже росли местные специи, перец и несколько апельсиновых деревьев. Лаура и Кончита захлопали в ладоши, увидев это чудо. Мало того, оказалось, что в нашем саду есть собственный ручеек с чистой водой. Это было здорово! Хозяйка домика, старая индианка, перебиралась к своей дочери, и была рада, что нашла себе постояльцев. Скажу Вам, Падре, сразу, в этом домике прошли мои самые счастливые годы. Мы прожили там всего три года, но это были самые лучшие годы за всю предыдущую жизнь.

В домике было очень чисто и уютно. Все мебель была плетеной, и ее было достаточно. На полке стояли глиняные чашки и кружки, отдельно лежали два старых истонченных, но очень острых ножа. Во дворике была сделана печь с чугунным листом, заменяющим сковороду и чугунный горшок с крышкой – для супа. Нам все это показалось настоящим богатством. Я сходил на рынок и купил все, что необходимо для приготовления пищи. Кроме этого я купил несколько живых куриц и петуха. Теперь у нас будут яйца и мясо. Судьба, наконец-то повернулась к нам добрым лицом.

С самого утра и до вечера я ходил по городу в поисках работы, пока ничего не получалось. Но я не унывал. Каждый вечер я приходил к священнику, он начал обучать меня грамоте. Я старался изо всех сил, но учеба давалась трудно. Чтобы научиться писать, я изготовил восковую дощечку, на которой было удобно острым гвоздем выводить закорючки букв. Если что-то не получалось, можно было легко затереть и писать заново. По прошествии какого-то времени, Падре Пио, после одного из наших занятий, сказал мне что есть один человек, с которым он говорил обо мне.

На следующий день, торопясь на занятия к священнику, я столкнулся у него с незнакомцем. Это был высокий, почти одного роста со мной, уже не молодой человек. Лицо и руки у него были почти черными от загара, видимо он постоянно находился на жарком солнцепеке. По расшитому цветными нитками и бисером костюму, я понял, что это богатый человек.

– Вот, сеньор Алонсо, это и есть Марко. Я говорил Вам о нем. – тихо проговорил Падре Пио.

–Но он совсем еще ребенок. И к тому же белокожий. Такие плохо выживают в нашем климате и быстро устают.– С сомнением в голосе сказал незнакомец.

– Это очень крепкий мальчик. На побережье он добывал жемчуг, чтобы прокормить мать и сестру. И у него неплохо получалось. Он давно уже заботится о своей семье.

Сеньор Алонсо подошел ко мне вплотную, взял меня за подбородок и покрутил мою голову из стороны в сторону, рассматривая лицо. Потом заставил согнуть руку и пощупал ее у плеча. Хмыкнул и спросил:

– Ты умеешь обращаться с быками?

– Да, сеньор. Я умею ухаживать за быками.

–Я говорю о быках, а не о коровах. Ты понимаешь разницу?

–Да, сеньор. На Корсике я ухаживал за черными быками.

–Это хорошо. Приходи завтра с самого утра ко мне домой. Я сам посмотрю, что ты умеешь.

Помню, что всю ночь просыпался, боясь проспать. Едва взошло солнце, я бегом отправился к дому Дона Алонсо. Он долго расспрашивал меня за какими быками я ухаживал, как они выглядели, что я умею. Я отвечал очень подробно, стараясь припомнить всю работу, какую выполнял. Дон Алонсо остался доволен моими ответами и взял меня к себе на работу. Я был счастлив вдвойне. Во-первых, это была настоящая работа, а во-вторых я опять занимался быками. Здесь они были еще крупнее, чем на Корсике. Только не такие злые. Чтобы заставить их бегать, мне приходилось долго и упорно дразнить флегматичных животных. Но если их разозлить как следует, то остановить их было почти невозможно. Пару раз я опять загонял самых буйных в реку, чтобы успокоить. Дон Алонсо, видя как я стараюсь, был доволен.

Чего не скажешь о других работниках. Особенно меня ненавидел Леон. Креол, невысокий, с характерной внешностью, свойственной индейцам, он, тем не менее их презирал, кичился, что у него отец испанец. Себя он считал знатоком своего дела. Хотя мне было понятно, что он совсем не умеет находить подход к животным. Быки в его стаде были худыми, у некоторых сломаны рога. Таких быков убивали на мясо.

Я же возился со своими бычками, как с детьми, не позволяя им наносить себе увечий. Они должны были в течение трех-шести лет набрать вес, силу и ловкость, чтобы выступить на празднике. Дон Алонсо ежедневно объезжал свои стада, проверяя как у нас идут дела. Ни разу он не высказал своего неудовольствия, видя как я управляюсь. А однажды, наблюдая мои занятия с особенно ленивыми бычками, он сказал, что я прирожденный тореадор. Слово мне понравилось, но я не знал что оно обозначает.

Вечером, на занятиях у Падре Пио, я спросил его, кто такой тореадор? Священник снял с полки толстую книгу и развернул ее передо мной. На развороте был нарисован красивый мужчина в красном, расшитом золотом и камнями костюме. Он махал перед мордой быка желтым плащом. Бык был готов растерзать дерзкого забияку. Я был поражен! Вот она – моя мечта!

–Падре, что написано в этой книге?

–Это сочинения Тирсо де Молины. Когда ты сможешь читать самостоятельно, я разрешу тебе прочитать эту книгу.– Улыбаясь, ответил священник.

Прочитать текст я еще не мог, не знал всех букв. Теперь же я стал заниматься еще прилежнее, чтобы однажды прочитать удивительную книгу. Это оказалось совсем не легко. Даже зная уже какие-то буквы, я не мог сложить их в звуки, не понимал, как надо. Дома я доставал свою восковую дощечку и острием заточенного гвоздя снова и снова выводил буквы. Так до поздней ночи.

Однажды Лаура спросила, чем я занимаюсь по ночам. Я показал ей. Она удивилась и тоже захотела выучиться читать и писать. Я согласился рассказывать и показывать ей наши уроки. Сделал еще одну восковую дощечку и заказал у кузнеца острый гвоздь. Теперь мы вдвоем старательно выводили крючки и закорючки букв, которые мне задавал Падре Пио. Я поделился с сестрой своей мечтой, рассказав про книгу, в которой видел портрет тореадора. Она слушала меня как завороженная.

– Cariño Marcos. Mi vida, расскажи, а какой был у него костюм! Пожалуйста!

– Лаура, Mi niña preciosa, он был красный, весь расшитый лентами, кисточками, золотыми нитками и бусами. Очень красивый.

–Как бы я хотела посмотреть на это чудо!

–Когда я выучусь читать, Падре Пио обещал дать эту книгу почитать. Я тебе обязательно покажу.

У нас появилась общая мечта – научиться читать, и прочитать все книги, чтобы узнать все о тореадорах.

Дни шли, все было хорошо и прошлые беды стали забываться. Лаура и Кончита по-прежнему вызывали на улице нездоровый интерес у всех без исключения мужчин. Особенно Лаура. Сначала она просто прятала волосы под платок, но это помогало мало. Я сильно беспокоился за нее. Женщин часто воровали, чтобы потом продать и увезти в колонии. Тогда они стали носить черные балахоны и накидки, как у монашек, чтобы не выделяться в толпе. А чтобы я не беспокоился, они выходили на улицу только со мной. Все остальное время они проводили внутри дома. Шили, вышивали, плели циновки и готовили еду.

Однажды Падре Пио спросил:

–Марко, ты говорил, что твоя сестра хорошо шьет и вышивает. Это так?

–Да, Падре. Она хорошая мастерица.

– Скоро будет большой праздник. По улицам города понесут статую Девы Марии. Я хочу попросить твою сестру подшить покрывало, оно кое-где обтрепалось и уже не выглядит нарядно.

–Хорошо, Падре. Я приведу Лауру завтра с самого утра. Она все сделает.

Дома я сообщил сестре о просьбе священника. Она с радостью согласилась. Собрала в корзинку нитки, иголки, и все, что необходимо. На заре я отвел ее в монастырь к Падре Пио, а сам побежал на свою работу. Вечером, после занятий, я забрал сестру, и мы пошли домой. Она сказала, что в монастыре для нее много работы. И она теперь каждое утро будет ходить туда. Мне это понравилось. Я теперь был спокоен за сестру. В стенах святой обители ей ничто не угрожало. Однажды, когда мы занимались письмом с моим учителем, а Лаура тихонько сидела у окна и что-то шила, я попросил Падре Пио еще раз показать нам книгу с портретом тореадора. Он улыбнулся и вытащил из шкафа толстую книгу. Положил ее на стол и позвал Лауру. Она даже покраснела от волнения, когда увидела рисунок. Долго-долго рассматривала каждый узор, каждую ленту, потом прочитала по слогам: "Коррида в Севилье".

–Ты умеешь читать?– Удивленно спросил Лауру учитель.

–Да, Падре. Меня Марко научил.– Тихо ответила Лаура.

–Вот, смотри, Марко. Твоя сестра уже хорошо читает, а ты?

– Да, Падре. Я очень этому рад. Но у меня не выходит соединять между собой буквы. Я уже все их знаю, а прочитать не могу.– Горестно сказал я.

Падре принес еще одну тоненькую книжку и вручил ее мне.

–Это молитва к Святой деве Марии. Вы с Лаурой сможете вдвоем прочитать и выучить ее наизусть.

Так я научился читать. Дальше стало намного легче. Писать и считать мне уже было совсем легко. А когда я стал быстро читать по-испански, Падре Пио стал обучать меня латыни.

Так прошли три года. Мне исполнилось, наверное, девятнадцать лет, а Лауре семнадцать. Я все ждал и надеялся, что когда-нибудь опять смогу смотреть на нее как на свою сестру. Но, несмотря на все мои усилия, моя любовь только крепла. Это мучило меня. Бывали моменты, когда я кусал себе руки до крови, чтобы не показать Лауре, как люблю ее. Особенно, когда она доверчиво прижималась ко мне или шевелила мне волосы, или называла "Cariño Marcos. Mi vida". Падре Пио тоже не знал, как помочь моей беде. Он только заставлял меня учиться и занимать голову знаниями, и молиться. Хвалил за мое терпение.

Лаура все так же ходила в монастырь помогать Падре. Для нее всегда находилась работа.

Видимо там, или на улице, не знаю где, но однажды ее увидел Леон. Я уже говорил Вам, Падре, что он ненавидел меня. Я не знаю за что. Но это чувство захватило его с первого дня. Он всячески мне вредил, но это меня мало задевало. К своему стаду я его не подпускал и близко, а сплетни и угрозы меня совсем не трогали. После издевательств моего отца, меня было трудно задеть.

Но тут у него возник безумно гадкий план. Подговорив трех таких же мерзавцев, он решил украсть у меня Лауру. Однажды, убедившись, что я еще занимаюсь с молодыми бычками, они пробрались в наш сад, но просчитались. Вместо Лауры, они схватили Кончиту. Накинули ей на голову пончо, связали и как мешок кинули поперек седла лошади. Просто каким-то чудом я увидел, как они отъезжают от нашего домика. Не раздумывая ни минуты, я погнался за ними. Догнал их уже у подножия холмов. Они особенно и не торопились. Видимо не думали, что я смогу дать отпор четырем негодяям. А зря. Самое плохое, что Леон, увидев, что поперек седла лежит не Лаура, а ее мать, столкнул бедную женщину на землю. Она, неудачно упав, повредила себе спину. Тогда я впервые озверел. Мне было обидно, ярость захлестнула меня с головой. Я не помню, что и как я сделал, но когда сознание стало возвращаться ко мне, все четверо корчились на земле, захлебываясь в крови. Мне было некогда, да и особо не хотелось к ним подходить. Я склонился над Кончитой, она лежала в неестественной позе, как сломанная игрушка.

–Кончита, милая! Ты жива?– я бережно приподнял ей голову и погладил по волосам.

По щеке у нее поползла слеза:

– Я страшная грешница. Наверное, нет мне прощения за все мои грехи.– Она плакала.

– Ты можешь встать?

–Нет, Марко. Наверное, я сломала спину. И уже никогда не смогу встать.

Я тоже побоялся поднимать ее. Я видел животных с перебитыми хребтами, она мне очень напоминала их. Если сейчас ее тронуть или поднять, она сможет умереть на месте. На мою удачу неподалеку по дороге ехал человек на повозке. Я закричал ему и замахал руками. Он услышал и подъехал ко мне. Увидев, как лежит Кончита, он покачал с сомнением головой. Я дал ему немного денег. Он достал из повозки мачете, и мы с ним срубили два ровных деревца. Просунули их под женщину и предельно аккуратно примотали ее. Потом подняли и уложили на повозку. В сторону моих врагов ни он, ни я даже не посмотрели.

Мы отвезли Кончиту прямиком в монастырь к Падре Пио. Он тоже посокрушался над несчастной судьбой женщины. Но потом склонился над ней. Что и как он сделал, я не видел. Но Кончита резко вскрикнула. А когда он поднялся, то я увидел, что она лежит ровно на спине, и пытается улыбнуться сквозь слезы.

–Марко, принеси мне длинную широкую доску, возьми там, во дворе и несколько холщовых полотенец. Возьми у кухарки. Только длинные возьми.

Я принес все, что он велел. Вдвоем мы подсунули под спину Кончите доску и привязали ее к доске тканью. Потом мы и еще два монаха бережно перенесли Кончиту к нам домой. Лаура, увидев мать в таком состоянии, заплакала навзрыд.

– Не плачь, дочь моя. – сказал Падре Пио.– Месяца через два она поправится. Правда, теперь она уже не будет ходить так ровно, как раньше, но все же будет ходить, хвала Всевышнему.

Теперь Лаура уже не ходила в монастырь, чтобы помогать Падре Пио, а оставалась дома, ухаживать за матерью. Ей было очень нелегко, я старался как мог облегчить ее заботы, помогал, чем мог, и приносил готовую еду, которую покупал у местных. Однажды я разговорился с одним старым индейцем, он сказал, что знает одного человека, который умеет лечить сломанные кости. На другой день он привел к нам совсем древнего старика. Тот вытащил из сумки какие-то травы и камни, велел перевернуть Кончиту на живот и принялся в прямом смысле колдовать. Лаура испугалась и убежала в дом, а я сел неподалеку на корточки и молился про себя, чтобы все это помогло Кончите избавиться от боли. Она совсем исхудала, щеки впали, нос заострился, а большие глаза стали просто огромными, когда она открывала рот, то казалось, что с нами разговаривает живой череп. Даже мне было жутко на это смотреть. А какие боли терпела эта женщина, я не мог и вообразить. Древний индеец долго возился с Кончитой. Когда он закончил свои действия, она крепко спала. Старик вылил в кружку напиток и велел давать его матери пить, когда ей будет больно. Я протянул ему деньги, он взял несколько песо, поклонился и ушел. Я крикнул ему вслед, что нам теперь делать, но он только пожал плечами и улыбнулся. Кончита проспала всю ночь, не просыпаясь. Трогать ее мы не решились, боясь навредить. Так на животе она и пролежала еще целый месяц, потом она самостоятельно стала шевелить ногой, сначала одной, а потом и другой. Нашей радости не было предела. Мы поверили, что она сможет когда-нибудь вставать.

На работе мне приходилось теперь работать за двоих. Леон больше не появился. Его стадо перешло ко мне. Дон Алонсо дал мне в помощь двух мальчишек, мексиканцев. Еще мы с ним произвели отбраковку, убрали из стада слабых и бычков со сломанными рогами. Остальных я старательно откармливал и тренировал, пока они не сравнялись с моими питомцами. Жизнь снова потекла как надо, без особых потрясений.