Текст книги "Итальянская ночь"

– Это хорошо… – Она опустилась на диван. – Тогда… мне надо в больницу. Я не смогу сидеть и ждать здесь. Ты отвезешь меня?

– Конечно.

Горбанев въехал на дачный участок, внимательно огляделся по сторонам, как последний вор. Впрочем, он и есть вор, крупномасштабный – по квартирам и карманам не тырит, только у государства, да и то когда многие тырили, сейчас он бизнесмен. Наблюдая за ним, Алла ехидно усмехнулась:

– Ты кого-то ищешь?

– Соседей. Моей сразу настучат, что я приехал не один.

– Думаешь, она не догадывается?

– Догадываться – одно, а знать… Выходи, поблизости никого. Быстрее, Алла! Дверь на террасу открыта.

А она не торопилась, нарочно вышагивала поступью королевы. Иногда ее так и подмывало врезать Толику пощечину и навсегда уйти. Но есть такая ненужная штука в человеке: любовью называется, и она не просто зла, а очень зла. На досуге Алла рассуждала, что ученым следует не над новыми технологиями работать, а совершенствовать человеческий организм. Главное, вырезать орган, отвечающий за влечение к определенному человеку, желательно ко всем дышать одинаково ровно, без придыханий. В этом случае польза очевидна: нервы будут целее, браки крепче, дети здоровее – за чахлого и тем более больного мужчину уже не выйдешь замуж, только по великой любви. Произойдет естественный отбор, выживет цвет человечества, а шушера сгинет. А производительность труда вырастет… ведь человечество избавится от переживаний, связанных с любовью.

Алла остановилась перед дверью, не собираясь браться за ручку, пусть Толька открывает, как дверцу авто перед дамой.

– Извини, – суетливо распахивая дверь, сказал Горбанев, – здесь небольшой бардак, позавчера покутили с друзьями… Проходи.

Алла не однажды здесь бывала, практически не глядя, кинула сумочку на каминную полку (упала та точно между бронзовыми подсвечниками), затем опустилась в кресло, взяв пульт, включила телевизор. Горбанев вносил коробки, коробки… Он запасливый и считает, что недостатка ни в чем не должно быть даже на даче.

– Радость моя, ты тут приберись, а я спущу коробки в подвал.

– Еще чего. – Нет, Алла ничем не дала понять, как возмутилась, да на Толика крики с воплями действуют, как таблетка снотворного. – Сигарету мне и бокал шампанского! А «приберется» здесь твоя супруга.

Странно устроены мужики: когда их обожаешь, норовят нагадить тебе прямо на голову, когда относишься к ним с пренебрежением, ценят и боятся потерять. Где логика? Горбанев дал ей пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, а потом открыл шампанское и поднес наполненный бокал с просьбой:

– Ну, хоть бутерброды с икрой сделай.

– Позже. Я устала.

Алла с наслаждением курила длинную сигарету и пила по глотку шампанское – это любимый напиток, глотала его ведрами, как только количество выпитого не привело ее к алкоголизму или к циррозу печени? Мысли крутились вокруг дневного ужаса, лужи крови, двух распростертых тел, толпы зевак… Она не из слабых дам, ее трудно чем-либо удивить, а все равно дрожь пробирала при одном воспоминании.

Горбанев резал мясо, оказывается, он умеет что-то делать. Но Алла догадалась, зачем Толик ее привез, загасив вторую выкуренную сигарету, сказала:

– Я тебя знаю, так что давай без вступлений. Говори, зачем привез меня сюда?

– Не знаю, чем там… – взмахнул он ножом, указывая себе за спину, – кончится дело, но у меня есть проблема. Большая.

– Чем кончится, мы узнаем, мне позвонят. – Она знала, о чем идет речь, вернее, о ком. – Что за проблема?

– Неделю назад я дал Арамису взаймы…

– Сколько?

– Двадцать пять тысяч зеленых.

Он ожидал, что Алла как-то отреагирует, сумма-то не шуточная, но она молчала. Горбанев взглянул на нее – лицо, как на иконе: спокойное, мирное. Он налил себе коньяка, ей шампанского, выпил, не чокаясь и без дурацких тостов, не до того сейчас. Стресс снимет спиртным и в нормальной постели с ней же, с Аллой, а не на неудобном диване за кабинетом, пару часов на это хватит. Но что делать, как деньги вернуть? Его несчастное лицо навело на Аллу уныние, вообще-то она пожалела Толика, всегда его жалела, тогда как он…

– Надеюсь, – подала Алла голос, – ты не сделал глупость?

– Сделал, – признался он.

– Ты дал деньги под честное слово?! – Вот теперь она изумилась.

– Не совсем так… Понимаешь, ему нужны были деньги срочно… некогда было оформить… Черт! – всплеснул он руками под рентгеновским взглядом Аллы. – Да, да, да! Я сглупил. Причем по-дурацки все произошло, не знаю, как у меня мозги съехали. Не так давно я предлагал Арамису купить «Табакерку», он сказал, что у него некоторые трудности, короче, денег не было. И вдруг он забегает ко мне как ошпаренный, просит денег на покупку автомобиля: сумма нужна срочно, мол, деньги есть, но не в городе. В общем, я взял расписку. С паспортными данными… с… Он все же мой друг!

– Ну, хоть расписка… Налей. – Он осторожно лил в бокал шампанское, Алла вяло читала ему нотацию, да сколько же раз объяснять простейшие правила арифметики? – Меня поражает недальновидность и юридическая безграмотность, в чем тебя с твоей деловой хваткой, в принципе, сложно упрекнуть. Но даже ты, человек ушлый, иногда ведешь себя как профан. Для таких неожиданностей, как сегодняшняя, и существует юрист, который просчитает возможные неприятности, учтет возможные потери и составит правильный документ. Почему вы себя считаете самыми умными?

– Безнадежно? – по-своему понял он лекцию.

– С распиской не безнадежно, но учти на будущее, что огромные суммы нужно оформлять по всем правилам, иначе с кого спрашивать в случае смерти заемщика? Арамис подождал бы, никуда не делся б. Небось деньги взял на новый джип, который купил утром? – Он кивнул. Алла сбросила туфли на шпильках, забралась в кресло с ногами. – Толик, скажи… У тебя огромный дом… в нашем городе мания строить дворцы до облаков, всем хочется стать богами… А дача тебе зачем?

– С тобой встречаться.

Горбанев потянулся к ней, Алла его отстранила:

– Не надо, настроение не то, честно.

А какое будет настроение, если, строя дом, он намекал: мол, переедем туда вместе, но переехал с прежней женой. Однако за намеки не несут никакой ответственности, ведь всегда можно сказать: тебе показалось, милая. Уф, все обещания нужно оформлять договором по правилам и со штрафными санкциями.

В операционную сбежались крепкие хирурги, Павлюк среди них, но он не оперировал, а присутствовал в качестве наблюдателя, советчика, хотя ни одного совета не дал. Лишь попав в операционную, где шла операция полным ходом, взглянув всего одним глазом на месиво под хирургическими инструментами, он попросту устранился. Но и ему не по себе становилось, когда очередные усилия шли прахом: дыру зашивают, кажется, наконец-то удалось, а она расползается, словно человеческая ткань состоит из сжатого газа и не имеет плотности. Сказать, мол, не мучайтесь понапрасну, не позволяла надежда на чудо. Но ведь чудеса случаются, настоящие чудеса, неподвластные убогому человеческому разуму! Поэтому Павлюк в безнадежных случаях говорит родственникам оперируемых: «Умеете молиться? Молитесь». И сейчас сказал бы Раисе: «Молись, а мы бессильны».

Шьют по-новой. Который раз уже? Пора разорванные после игл края сшивать между собой, только после этого рану. А рана… тоннель, ей-богу.

Павлюк самый молодой из хирургов, при всем при том пользовался уважением коллег, потому что он талант. Талант – это так просто, это внезапное озарение, неординарный ход вне логики и правил, а в результате – единственно верное решение, спасенная жизнь, сладкое чувство удовлетворения. Однако когда коллега вскидывал на него вопросительно глаза, дескать, чего молчишь, подскажи, Павлюк опускал свои. Впрочем, это и был честный ответ. К сожалению, Арамису не помогут ни опыт врачей, ни молитвы.

Остановка сердца. Секунды на принятие решения.

– Попробуем запустить, – тихо сказал Павлюк.

Он не мог этого не сказать, надежда жива и в безнадежной ситуации. Его услышали, засуетились. С первого раза получилось, но будет вторая остановка, она обязательно будет.

Время идет. Оно истощает и того, кто на столе, и тех, кто вокруг стола, оно беспощадно приближает к концу. Врачи пытаются удержать жизнь, а та не хочет оставаться в продырявленном теле. И все же чудеса случаются…

Съежившись, Раиса сидела на стуле в холле хирургического отделения, Вито спал на неудобном диване, его еле угомонили, мальчик просто забился в припадке истерики, пришлось согласиться на укол успокоительного, вкололи насильно… Ужасно все. А она должна держаться, это так сложно. Рядом устроился на корточках с пепельницей в руке старший сын, курить он выходил, но пепельницу носил с собой, а лицо строгое, хладнокровное. Он поднял на мать темно-серые глаза, умные и теплые, впервые Раиса заметила, что Ипполит уже мужчина, к тому же очень привлекательный. Наверняка на эти глаза, светло-русую густую шевелюру, высокий лоб, слегка ироничные губы охотятся девицы. А если учесть рост и телосложение, коммуникабельность и успешность, то, вероятно, толпы женщин атакуют Ипполита.

– Как ты? – озабоченно спросил он.

Стыдно, но она была плохой матерью ему. Да что там, если честно, то вовсе не была мамой, его воспитывали дедушка с бабушкой, Раиса занималась собой, потом второй семьей. Она старше Арамиса на… неважно. Никто не замечал разницы, зато никто и не знал, какой это каторжный труд.

– Нормально, – отвела она взгляд от сына.

– Мама, извини, что я напоминаю в такой неподходящий момент…

– Говори, говори.

– Тебя и сегодня не насторожил Вито? Мама, он ворвался в больницу как ненормальный. Безобразно орал, а тут кругом люди, между прочим, больные. Я б на месте врачей поместил его в психушку.

– Давай не сегодня об этом, а?

– Хорошо. – Помолчали. Но тишина выжимала из нервов последние соки. – А я приехал сказать, что… может быть!.. я женюсь.

– М, – равнодушно кивнула она. – Значит, я скоро стану бабушкой.

– Понимаю, тебе эта перспектива не по душе, но… извини.

– Сейчас мне не до этого, прости, Ипполит…

Появился Павлюк, Ипполит поднялся, поднялась и Раиса. Иногда не нужно слов, без них даже легче принять случившееся. Принять, ибо другого не дано, и понять, что наступили перемены. Раиса затряслась в беззвучных рыданиях, старший сын обнял ее, прижал к груди, младший спал крепко.

Многие служители медицины – философы, задавался философским вопросом и Павлюк: что же способен совершить человек, если у него отбирают главное богатство, которое не положишь на сохранение в банк, не передашь по наследству, ничего на него не купишь? Жизнь сложно сберечь, растянув ее на максимально длинный срок, но некоторые с безумством бессмертных растрачивают ее на пустяки.

4. Смерть чужая, а проблемы…

Если в крупных городах живущие на одной площадке люди не знают друг друга – им просто некогда познакомиться, то в небольших существует другая проблема: все знают либо тебя лично, либо о тебе, а о твоих прегрешениях тем более, когда ты на виду.

Арамис был на виду, точнее, глаза мозолил его клуб, о котором ходило много грязных слухов: и наркоту там свободно толкают, и проституция цветет, как вишневый сад весной, и постреливают, и детвору оттуда увозят в неизвестном направлении. Слухи – вещь тлетворная, они плодят в общественном сознании негативные эмоции, взращивают агрессию, это опасное состояние. А для правоохранительных органов слухи – вещь бесполезная, так как не подкреплены фактами и уликами, посему Арамиса Баграмяна не трогали, но! Старые кадры тех самых органов держали в уме слухи – они же не берутся с потолка, держали до поры до времени. В данном случае – после пули, слухи станут основой для версий. О дерзком покушении весть разлетелась еще вчера, народ разводил руками: удивляться тут нечему, нечто подобное должно было случиться. Кое-кто и злорадствовал – вот каков результат народной молвы, а ведь стреляли в человека.

Парафинов лично знал и Арамиса, и Яна – одного из главных свидетелей покушения. Он приехал навестить Акулича, которого вчера тоже доставили в больницу с сердечным приступом, а к вечеру его забрала оттуда жена, ведь дома спокойней, дома и стены помогают. Конечно, тут ему все удобства, привычная обстановка, а не стоны на койке рядом, а то и смерть – брр! Дома лучше.

Акулич выглядел жутко – желтый, будто вчерашняя пуля рассеяла бациллы желтухи и заразила Яна. Губы синеватые, глаза ослика, попавшего в капкан вместо волка, короче говоря, не вовремя заявился Парафинов. Но исключительно из-за лени, чтоб второй раз не приезжать, он упал в кресло у кровати, попросил жену Яна принести попить, обмахиваясь папкой, извинился:

– Не обессудь, Ян, но по горячим следам…

– Понимаю. – Акулич закатил глаза к потолку, руку закинул за голову. – Мне стыдно, я смалодушничал…

– Ай, брось, брось… Современному человеку пережить вчерашнее покушение чрезвычайно сложно, тут любого долбанет приступ.

– Что с Арамисом?

– Пока сведений не поступало.

– То есть он жив? – обрадовался Акулич.

– Жив, жив. – Жена Яна принесла квасу, Парафинов пригубил напиток, собственно, пить ему не хотелось, думал, женщина сообразит, что лишняя здесь. Нет, не сообразила. – Ян, ты можешь рассказать, как это случилось?

– Игорь Игоревич! – всплеснула руками жена.

– Спокойно, – урезонил ее Акулич. – Шла бы ты отсюда… дай поговорить.

– Ян, тебе нельзя волноваться… – напомнила она.

– Вот и не волнуй меня. Иди. – Она ни с места. – Иди, я сказал, нам не нужен надсмотрщик. – Акулич проводил ее негодующим взглядом, после чего вздохнул тяжко, подумал и начал: – Да рассказывать будто бы нечего… Мы приехали на его новой машине, он просил дать ему взаймы денег, показал, куда пойдут. Рассказывал, как облагородит вход в клуб, где будет висеть вывеска… Вдруг сзади меня как ухнет. Я, охотник хренов, и не понял, что это. Мелькнуло: выстрел, но мне думалось, это нереально… Средь бела дня, народу полно… И по Арамису ничего не понял, он даже не вздрогнул, не изменился в лице, а просто приложил ладонь к груди… Я оглянулся. Всего в нескольких шагах от нас черный джип сорвался с места… Да нет, не сорвался, просто уезжал.

– Хочешь сказать, киллеры не торопились?

– В том-то и дело! Ну, я не заподозрил ничего дурного, поворачиваюсь к Арамису… И тут мне в глаза бросилась его бледность. Он отнял от груди ладонь, а она в крови… Смотрю – рубашка, пиджак… на них кровь! Он на меня глаза поднял и сказал: «Меня убили. «Скорую»…» И упал. Знаешь, Игорь Игоревич, я рассказываю долго и нудно, а произошло все за считаные секунды…

– Знаю, знаю, – заверил Парафинов.

– Мне стало… плохо. Да, стало плохо. То ли от вида крови, то ли от того, что случилось на моих глазах… Нет, если честно, я от страха чуть не задохнулся, мне чудилось, в меня целятся тоже… В общем, я понял, что падаю, а что-то сделать, чтоб устоять, не смог, я не владел собой! Только подумал… лишь бы не на труп… Почему-то Арамис мне показался трупом, а он жив, к счастью.

– Понятно. Ты видел, кто сидел в джипе?

– Не-а. Но, безусловно, кто-то сидел. Ты спроси старух, что торгуют семечками, я помню, они там торчали. Джип стоял рядом с ними… м… метрах в пяти. Да-да, у меня запечатлелась картинка: джип отъезжает, старухи сидят… обалдевшие.

Парафинову позвонили, он поднес сотовый к уху:

– Да?.. Спасибо, что сообщил. – Опустив трубку, постукивая ею по подлокотнику, он буркнул: – Ну, вот и все.

– Плохие новости?

– Павлюк звонил. Арамис скончался на операционном столе. Перед рассветом. После выстрела так и не пришел в себя.

Алла вырулила со двора, проехав по оживленной улице, попала в пробку. Решила сделать крюк и свернула в переулок, хотя опаздывала на основное место работы. Все из-за Толика, ему срочно нужно позвонить, Алла, не бросая руль, нажимала на кнопки. Он ответил:

– Есть новости?

– Ну, сначала надо здороваться с любимой женщиной.

– Извини. Здравствуй.

– Мухой готовь расписку, Арамис умер.

– Постой, я не въеду…

– А тебе и не надо въезжать, если хочешь вернуть свои деньги. Я ведь за рулем, могу убиться, ты лишишься толкового юриста, который тебя не раз выручал…

– Аллочка, звезда моя, хоть намекни, что ты намерена делать?

– Только коротко. Мы, имея расписку, предъявляем его наследникам к исполнению, проще – требуем с них долг. Если наследники откажутся платить по расписке, мы обращаемся в суд за взысканием, суд может наложить арест на их имущество в качестве обеспечения иска. За счет имущества погасят долг. И ты, раз у Арамиса нет денег…

– Как нет денег? Он же ремонт клуба заканчивает…

– Он занял у тебя крупную сумму, значит, наличных денег ни на счету, ни в ящике стола, ни в кармане у него не было. Что тут непонятно?

– На машину не хватало, вот и занял…

Не иначе как от растерянности Анатолий Петрович несет ахинею. Всем известно, Алле тем более, что Горбанев жадноват, он рубля не кинет нищенке, а тут двадцать пять тысяч, и не рублей! Да его сейчас кондрашка хватит. Но Алла действительно выручала Горбанева не раз, потому что всегда по-бабьи жалела, пожалела и сейчас, вместо ехидных подначек поведала свои выводы по поводу убитого Арамиса:

– Толик, ты ведь не знаешь, у кого он еще занимал и сколько. Прости, что напоминаю, но убивают за тяжкий проступок. Может, Арамис кому-то тоже должен. К примеру, миллион баксов. А отдавать отказался, его и убили, чтоб получить долг тем способом, которым хочу воспользоваться я. Наша задача очутиться в первых рядах, следовательно, продумать каждый шаг. Через суд – это долго, я проконсультируюсь, как коллекторы выбивают деньги из должников, у них свои методы, весьма действенные. Но коллектор, если захочешь его нанять, обойдется дороже, поэтому я попытаюсь сама, понял?

– Понял, когда приедешь?

– В конторе отмечусь и к тебе рвану. Между прочим, у меня слушание дела в суде в одиннадцать…

– Ты не успеешь, – запаниковал Горбанев.

– Куда, к тебе или в суд? – не удержалась от ехидства Алла.

– Алла, я тебя умоляю…

Тон взял суровый, значит, злится, а когда Толик злится, становится непредсказуемым, в этом состоянии он способен разорвать их некрепкие отношения, что не входило в планы Аллы.

– Жди, скоро приеду, – сказала она. – Да, кстати, если я верну тебе деньги, что получу взамен?

– Меня, – заявил он все тем же тоном.

Алла рассмеялась, но не издевательски:

– Ты, конечно, большое счастье, но у меня запросы скромнее. Из той суммы, что я верну тебе, выделишь мне, скажем, тысячи три? – Вот почему она не хочет сейчас разрывать с ним отношения, ей нужен гонорар.

– Выделю, – буркнул он.

Недоволен. Ну и пусть. У него два выбора: либо получить деньги без трех тысяч, либо вообще ничего не получить. Между прочим, раньше Алла и не заикнулась бы: мол, где моя часть за мозги, которые ты бессовестно эксплуатируешь? Но люди растут, умнеют, набираясь опыта, в этом смысле и любимый человек постепенно превращается в любовника, разумеется, не беспричинно, а у любовника другой статус, как и у любовницы.

Тщетно искал парковку Ипполит, проехал кафе «Гренок», сделал лишний круг по периметру квартала, снова проехал кафе. Какая досада! Вдруг увидел, как отъезжает авто, стал посреди узкой улицы, дожидаясь, когда освободится место. Ему сигналили сзади, требуя освободить проезжую часть, но он и ухом не повел, а как только стало возможным, припарковался у обочины.

В кафе Ипполит приостановился, изучая зал, бессонная ночь рассеяла внимание, он не сразу заметил, что Дина машет ему. Идя к ее столику, невольно пришло на ум сравнение: с такой искренней радостью его встречает только бабушка, дед более сдержан, но любит внука не меньше, к счастью, оба живы. Ипполит опустился на стул, натянул виноватую улыбку:

– Прости, я опоздал.

– Мне не нравится, как ты выглядишь, – заметила Дина. – Бледный, кислый… Что-то случилось?

На Дине он остановил выбор по простой причине: ненавязчива, тактична (это качество сейчас дефицит), не претенциозна. И характер у нее уступчив, она женственна. Не яркая красавица, конечно, тем не менее в наше время женщины умеют преподносить себя. Она будет верной женой, идеальной матерью, хорошей хозяйкой дома. А как насчет любви? – наверняка спросил бы обыватель, если б услышал размышления Ипполита. Любовь-страсть, с практической точки зрения, ненадежная штука, ибо проходит быстро, постфактум оба влюбленных зачастую ужасаются друг дружке и разбегаются, став врагами. Дина не раздражает – уже отлично, с ней спокойно, стабильно, его тянет к ней, он скучает без нее, разве этого мало?

– В ближайшее время я не познакомлю тебя с мамой.

– Почему? – вскинулась она.

А вот Дина любит его, любит по-настоящему, это видно, чувствуется. Впрочем, так и должно быть, не привязанная к мужчине женщина – атомная бомба у тебя в кармане.

– Вчера застрелили мужа моей матери, – сказал он причину.

Дина лишь вздрогнула, распахнув великолепные синие глаза, здорово сочетающиеся с темно-пепельным цветом волос. Видимо, о смерти незнакомого мужа незнакомой матери потенциального жениха ей приятней услышать, нежели примерно такую фразу: ты мне надоела, давай расстанемся. В сущности, к Арамису, которого не считал отчимом, Ипполит не испытывал никаких чувств. Муж мамы как был для него чужим, таковым и остался.

– Мне кофе, – сказал он подошедшей официантке, затем помассировал двумя пальцами переносицу. – Всю ночь не спал, мы в больнице торчали, надеялись, врачи его вытащат. Не вытащили.

– Как твоя мама?

– А как может ощущать себя человек, которого огрели дубиной по голове, потом окунули в кипяток? Но меня больше младший брат беспокоит, он переживает бурно. Так что я недельку-другую побуду с ними, а тебя сейчас отвезу.

Ехать не на окраину города, а в соседний городок, который справедливо называют деревней, времени займет поездка прилично, Дина отказалась от его предложения:

– Нет-нет, не утруждайся, я доеду сама…

– В таком случае посажу тебя в такси и оплачу. Дина, не спорь, – упредил он протесты. – Ты что-нибудь заказывала?

– Без тебя пила только кофе, здесь неплохо его варят, но дорого. Ипполит, я могу остаться с тобой, помочь…

Ей очень не хотелось с ним расставаться ни на час, ни на день, ни тем более на неделю. Ипполит накрыл ладонью ее тонкую кисть, улыбнулся:

– Это было бы здорово, но желательно все же маму подготовить, заочно вас сроднить, чтоб между вами не произошло столкновения при первой же встрече. За тебя я спокоен, а вот за мадам Баграмян… А прибавить к ее своеобразному характеру убийство мужа… нет, Дина, мне ты нужна живой.

– У, как страшно, – улыбнулась девушка, подперев кулачком подбородок.

Сейчас она была на том этапе, когда ни мамы-монстры не страшны, ни братья-неврастеники вместе со спесивыми отчимами, ни прочая стая акул в лице родственников. Будущее с ними ей видится из жизни голубей и в пастельных тонах, Дина убеждена, что трудности исключены, а если они и появятся, она их пощелкает, как семечки. Но Ипполит не переставал ее удивлять.

– Мне казалось, ты не слишком привязан к матери.

– Не слишком, – утвердительно кивнул Ипполит и не без гордости заявил: – Просто у меня больше ответственности. Допила кофе?

– Да.

– Тогда поехали?

Оставив деньги на столе, он пропустил Дину вперед и, следуя за ней, рассматривал ее с пристрастием, придирчиво. Отметил, что у его избранницы гладкая загорелая кожа, шея красивая, талия тонкая, задница на месте… Не мешает лишний раз убедиться в правильности выбора.

Наташа не стала откладывать поручение Парафинова в долгий ящик, вызвала обоих кляузников, они… не пришли. В милицию! Куда собственноручно накатали заявления, обвиняя друг друга в страшных преступлениях, которые каждый из них якобы собирался совершить. Неужели их не интересовало, на какой стадии рассмотрение заявлений, что грозит обидчику? Как ни занят Парафинов – он ведь взял под личный контроль убийство Баграмяна, – а пришлось Наталье обратиться к нему с просьбой. Игорь Игоревич созвонился с бывшими друзьями и нынешними заклятыми врагами, пригласил их на беседу.

В тесный кабинет Наташи вошли два заряда отрицательной энергии, отчего молодую женщину просто откинуло на спинку кресла. Когда Маймурин опустил на стул свой тучный зад, Наталья даже замерла, ожидая, что хрупкие деревяшки не выдержат слоновьего веса и рассыплются.

Киселев производил впечатление затюканного интеллигента, который ходит в дырявых носках, живет духовной пищей, умрет от одного грубого слова или грозного взгляда. Но так казалось до той поры, пока он не открыл рот и не полился поток слов в высокомерной тональности:

– Прошу излагать коротко и ясно, зачем меня, оторвав от дела, вызвали сюда? Вы, девушка, в курсе, сколько стоит у меня час простоя?

Но девушка давно адаптировалась к нелегким условиям работы в правоохранительных органах, сухо, вместе с тем спокойно она сказала:

– Я вам не девушка, а сотрудник милиции Наталья Васильевна Войлокова. Давайте посчитаем, во что обойдется гражданам свобода одного уголовника, тогда вы убедитесь, что наши часы работы стоят намного дороже, так как мы ловим преступников. Мне поручено заняться вашими заявлениями.

– Что значит – заняться? – фыркнул Маймурин. – И что значит – нашими заявлениями?

– Разве не вы написали заявления друг на друга? – бесстрастно звучал ее голос. – В них вы ставите нас в известность, будто каждый из вас грозился расправой…

– Ты написал на меня?!! – От одной мысли Киселева скрючило, почему-то он забыл, что тоже ударился в литературный жанр. Маймурин напомнил ему об этом:

– Как я понял, ты от меня не отстал.

– Негодяй, – с обидой в голосе произнес Киселев. – Такие, как ты, в тридцать седьмом работали стукачами…

– Наталья Васильевна, – надулся Маймурин, – а можно взглянуть, когда этот… гражданин… настрочил на меня маляву? Ручаюсь, опередил меня по срокам.

– Граждане, прекратите, вы же взрослые люди, – сделала им замечание Наталья. – Довожу до вашего сведения, что заводить дела мы на вас не будем.

– Как – не будете? – вскочил Киселев. – Хотите, чтоб он (указал пальцем на противника) почувствовал полную безнаказанность?

– Ты мне не тычь! – осатанел Маймурин. – У меня те же претензии! Кто во всеуслышание обещал изничтожить и уконтропупить меня? Не ты ли?

– Это ответ на твои угрозы! – рассекая указательным пальцем воздух после каждого слова, выкрикнул Киселев.

– Прошу вас сесть на свои места! – рявкнула Наталья, хотя в их среде не принято употреблять слово «сидеть» до того момента, пока суд не посадит. Так или иначе, но оба врага расселись, отвернувшись друг от друга. – Поскольку не было ни покушений, ни каких-либо других фактов, подтверждающих, что один из вас имеет преступный умысел, мы посчитали, что заводить дела, тем более уголовные, нецелесообразно.

– Угу, значит, надо, чтоб на одного из нас покусились, да? – процедил Киселев. – И тогда вы заведете дело? А упредить не желаете?

– Понимайте, как хотите, – вынимая листочки из папки, сказала она.

– Буду жаловаться вашему начальству, – поднялся он.

– Я тоже, – встал Маймурин. – А уж если я пожалуюсь, вам, девушка, мало не покажется.

– Распишитесь здесь… – Она положила перед ними два листочка.

– Что это? – подозрительно заглянул в них Киселев.

– Повестки к следователю. Вас будут допрашивать по убийству Баграмяна пока как свидетелей.

– Что означает это ваше «пока»? – прорычал Маймурин.

– Означает, что вы оба состояли с гражданином Баграмяном в антагонистических отношениях, так записано в свидетельских показаниях, которые успели взять оперативники. А следователь выяснит, насколько далеко зашли ваши отношения.

– Этого только не хватало! – взмахнул руками Киселев. – Не понял, нас что, подозревают? Меня?!

– Да Баграмян должен мне хренову кучу денег! – взревел Маймурин.

– И мне! – взвыл Киселев. – Заметьте, взял деньги год назад, год! И не отдавал! А должен был вернуть долг через три месяца. Я их не рисую по ночам. Мне что прикажете, спасибо ему говорить? Или я должен был подарить их?

– Не могу знать, убийство Баграмяна не в моей компетенции, – сказала Наталья с добрейшей улыбкой. – Вы свободны.

Едва за ними захлопнулась дверь, она набрала номер и не без торжества сообщила:

– Игорь Игоревич, были только что у меня. Детский сад, честное слово! Думаю, теперь они больше озабочены тем, что попали в подозреваемые. Да, кстати! Вскользь оба обмолвились, что Баграмян им задолжал крупные суммы. Может, в этом причина его убийства?

– Брось, Наташка, – ответил Парафинов. – Кто же станет убивать должника? Вместе с его смертью пришлось бы распрощаться и с деньгами.

– А я так не думаю. Деньги – да, это серьезно, но за ними тянется длинный шлейф из других причин.

– Ладно, некогда. В качестве благодарности… хочешь анекдот?

– Давайте.

– Тогда приходи. Прямо сейчас.