Текст книги "Арабские звезды сияют ярче"

Номер Богданы не удалил, отложил на время

В субботу Арсений Маслов имел полное право не появляться в банке, но регулярно отменял это преимущество, потому что работа – основной приоритет в его жизни, даже основной инстинкт. Ею он дорожил, гордился, на работе уставал, хотя с чего бы, чай не огород вскапывает. Все шло со знаком плюс, но помимо работы существует кое-что не менее важное, что поддерживает дух, тут-то и возникла проблема.

Мужчина обязан реализоваться и чем амбициозней задачи он ставит перед собой, тем интереснее восхождение к цели, которая в процессе меняется, затем появляются новые цели, они укрупняются, расширяются. Арсений реализовался к тридцати пяти, это чувство взлета сравнимо, наверное, с наркотическим опьянением и привыканием к жесткому кайфу, а когда нет допинга… становится некомфортно, в его случае – скучно.

Да, Арсений Маслов определиться с новой задачей не смог и, достигнув своего потолка, тривиально заскучал. Жена, дети, работа крутая, деньги он имеет и власть, чего же ему не хватает? Утром встал, позавтракал – жена вокруг прыгает, поехал на работу – все вокруг прыгают, прошел день – приехал домой, ужин – жена вокруг прыгает… И все. Ну, полетели на острова, ну, сходили на концерт, чтобы выгулять бриллианты жены – жизнь предсказуема и однообразна.

Но вот он понял, что живет, опутанный скукой, как муха в паутине. Причем это не было глобальным открытием, осознанием ничтожного существования, вовсе нет. Просто Арсений не понимал причин своего состояния, кроме того, что в его жизни есть незаполненность, недостача, потому и скучно. Скажи кому – засмеют. А то и разозлятся: с жиру бесишься, сволочь, а кайло тебе в нерабочие руки, а на севера льды ворочать – сразу научишься жить без закидонов.

Впрочем, все это лирика, сопливая патока зажравшегося взрослого дядьки, или по-научному, чтобы красиво звучало, а не унизительно – кризис среднего возраста. У мужиков такое случается и часто, однако неуютность тяготила, отсюда Маслов по субботам и спешил в банк. Там он забывал про лирику-патоку, занимался делом, которое требует много времени.

А в эту субботу скука растворилась, всякий раз, беря в руки трубку, он вспоминал Богдану, и мозги вместо погружения в деловые бумаги опускались ниже пояса. Да, она красива, если честно, ее красота иллюстративная – подобные девушки встречаются в глянцевых журналах, может, у кого-то и вызывают они некие чувства, Арсений к иллюстрациям дышит ровно. Но в Богдане при всей холодности есть нечто притягательное и горячее, что умножает красивость. Она умна? Скорей всего. Сексуальна? Еще бы! Но это не все. Она загадочна, как звездное небо, она таинственна, как морская впадина, доступная только дайверам и то не всем, короче, загадка – тот еще магнит.

Так и вертелся в мыслях Арсений полный рабочий день, правда, укороченный. Настала пора ехать домой, он собрался, машинально взял со стола телефон и… замер, словно доисторический истукан. Его накрыл приступ – желание позвонить Богдане, послушать голос, может быть, после этого развеется магия первого впечатления, да и второго тоже? Арсений вернулся в кресло и все-таки позвонил.

– Я слушаю, – раздался голос в трубке.

– М… Это я.

– Простите, кто – вы?

Ничего себе! Он ведь звонил ей вчера, чтобы у нее был его номер… Она что, не внесла его в контакты? А голос – не помнит, что ли? Не помнят в каких случаях? Когда объект до фонаря. А ему показалось, Богдана таяла (тащилась от него, говоря подростковым языком) и готова на более тесное общение, при всем при том от примитивной самки он ничего в ней не обнаруживал, как ни старался. Арсений не привык отступать, пришлось напомнить ей:

– Это Маслов Арсений, я помог выбрать вам…

– Простите, я забыла записать, чей это номер. Вы что-то хотите?

Она говорила легко и просто, вынудив и его так же легко сказать:

– Хотел пригласить вас на чашку кофе.

Кофе – какой банальный ход. Почему не бокал вина?

– А, ну тогда приезжайте в парк «Рассвет», это недалеко от моего дома, я здесь гуляю.

Подхватившись, Маслов помчался к парку, ничего предосудительного не планируя – боже упаси, он отец счастливого семейства, у него безупречная репутация… М, не хочется об этом думать. А если спросить его: чего ты ждешь от этой встречи? Обычно в подобных случаях заявляют – ничего, на худой конец – не знаю. И лгут. Себе-то Маслов не лгал, в данный момент хотел понять, в чем сила этой леди, нет, правда: заставить его думать о ней ежечасно – это что-то запредельное, давно забытое.

Парк как парк, таких десятки тысяч по всей стране, типичное наследие прошлого века, Маслов забыл, когда последний раз бывал здесь. Где искать Богдану? Не договорились о месте встречи, а позвонить – мешал внутренний цензор, подсказывая, что излишняя назойливость унизительна. Он двинул по главной аллее, поглядывая в обе стороны…

Одновременно Богдана, находясь на противоположной стороне парка, стояла немного в стороне от аллеи, прислонившись плечом к стволу сосны, и гадала: сколько понадобится времени Маслову, чтобы доехать сюда и потом найти ее? Она перестала ездить за ним – это уже не нужно, теперь он будет повсюду колесить за ней. От сознания собственного могущества, Богдана тихо рассмеялась, однако подумала, что вряд ли у Маслова хватит терпения искать ее в большом парке, надо бы помочь себя найти. Не пришлось придумывать трюк, стоило ей выйти на главную аллею, она сразу увидела его, идущего навстречу и глазеющего по сторонам.

– Иди ко мне, иди, – гипнотизировала она Маслова с улыбкой. – Вот и дождик начинается, как по заказу, сейчас мы вместе будем искать убежище. Иди… Иди…

Наконец Арсений заметил Богдану и решительно направился к ней, а когда подошел, ему пришлось не рассыпаться в любезностях, а конкретно предложить:

– Не повезло погулять, давайте искать место, где переждем дождь.

– Недалеко беседка…

Так как дождь усиливался, превращаясь в поток с неба, они побежали сначала по центральной аллее, затем Богдана повернула на боковую тропу, метров через двадцать оба забежали в круглую беседку. Некоторое время они слушали ровное шуршание молодой листвы, но ливень не собирался успокаиваться, Богдана присела на край скамьи с той стороны, не попадали капли. Недолго думая и Арсений присел рядом. И молчали. А что говорить, когда на уме одно, но страстное желание? Про нее неизвестно, а у него точно. Маслов чувствовал себя дегенератом: сам напросился на свидание, теперь язык проглотил и не находил ни одной темы, которая могла бы стать интересной Богдане. Надо честно сознаться: рядом с ней у него падает интеллект к нулю. Ситуация опасная, надо бы ее перебить, но как и чем?

– Ну, вот, выпили кофе, – нашла тему Богдана.

– Дождь кончится, поедем и выпьем, – сказал уныло он.

– В парке есть кафе…

– Не люблю забегаловки.

– Почему вы злитесь?

Почему, почему! Потому! Не скажешь же ей, – у меня крышу снесло.

– Я расстроен, – буркнул Арсений, глядя в пол. – Потому что голоден. Вы не замерзли? Дождь холодный…

– Нет, не замерзла, я люблю холод.

– Да? Странно. А я тепло люблю.

– Видите, какие мы с вами разные? – рассмеялась она.

– Думаете? – наконец взглянул на нее Арсений… И снова ощутил падение мозга в пах, где он выключился. – Ну, раз не боитесь холода, тогда вперед? К моей машине? Надеюсь, вы без колес сюда добирались?

– Без, – поднимаясь, сказала Богдана. – Вы готовы?

Он кивнул и… оба выскочили под ливень. Не такой уж и холодный небесный поток, хотя не исключено, что это внутри горело нечто, побеждающее холод. Арсений казнил себя за сентиментальность, за навязчивость, за то, что он не сделал ничего предосудительного, но готов переступить черту, несмотря на сопротивление, правда, слабое. И вот они в машине.

– Сейчас поедем в одно место… – начал он, Богдана прервала:

– Опять оленина с трюфелями?

– Жаль, что вам не понравилось. Обещаю, больше советовать не буду.

Арсений завел мотор и взглянул на пассажирку рядом – по ее лицу стекала вода струйками, волосы слиплись, слиплись и ресницы без краски, что нисколько не портило ее. Про себя он отметил: Богдана смотрит, словно проглотить его хочет. А самое скверное – зашевелилось внутри Арсения некое существо, провокационно шепча: соглашайся, пусть проглатывает, узнаешь много такого, что тебе и не снилось. И вдруг, Богдана, глядя прямо ему в глаза, задала вопрос в лоб:

– Вы женаты?

– Да.

Она молча открыла дверцу и успела ступить одной ногой на землю, поливаемую дождем, собираясь уйти. Арсений грубовато схватил ее за локоть и зачастил на повышенных нотах, сердясь на нее и, конечно, на себя:

– Постойте! Погодите! (Она посмотрела на него непримиримыми глазами, натурально забивающими в него гвозди похоти.) Вы какая-то странная, никогда не знаешь, что выкинете в следующий момент. Я же не предлагаю вам спать со мной, а…

– Предло`жите, – заявила она с той уверенностью, которой противопоставить нечего, все будет неубедительным и фальшивым, но мысли читать Богдана умеет. – Обязательно предложите, это же видно.

Ха! Он сейчас, сию минуту – пожалуйста, хоть в автомобиле на виду у прохожих, хоть под кустом в этом же парке и дождь тому не помеха, но сказал другое, подчеркнув всем своим видом обиду:

– Не волнуйтесь, не предложу. Во всяком случае, не сегодня.

– Зря вы сердитесь, в семью никто не должен влезать.

– Вы такая высокоморальная? – усмехнулся Маслов

– Думаю, я как все. Просто не хочу стать временной забавой, на моих глазах таких историй прошло много, чтобы сделать выводы. Виноватыми считаю женщин, чтобы не лить слезы, не надо приносить их другим.

– Своеобразная философия.

– Надеюсь, мы договорились.

– Надейтесь.

Богдана захлопнула дверцу, что явилось знаком – вези меня, принцессу. Короткую дорогу до ее дома ехали молча, не находя тем, но между ними образовался невидимый сгусток, притягивающий Арсения к ней. Когда он затормозил, сожалея, что сейчас они расстанутся, она вновь удивила его:

– Идемте, вы промокли, еще простудитесь, а я потом буду винить себя. Мне нравится жить в гармонии с миром и с собой.

Арсению в голову не пришло отказаться, интересно же посмотреть, как она живет, ведь по интерьеру можно составить некоторое представление о человеке.

– У вас хоть еда есть? – спросил, так как на самом деле проголодался.

– Трюфелей с олениной не водится, я люблю простую русскую кухню: куриная лапша и гречневая каша. Устроит?

С кислой миной махнув рукой, мол, согласен на вашу кашу, Арсений открыл дверцу. Квартира Богданы на десятом этаже, в лифте тоже ехали молча – мокрые и сосредоточенные каждый на своем. Жилище для одинокой женщины оказалось немаленькое, об этом можно судить по просторной прихожей и по гостиной нескромных размеров. Богдана ушла во вторую комнату, а он получил возможность все разглядеть.

Интерьер неожиданный: преобладал белый цвет, нет, это не больничная палата, отнюдь, но белый доминировал, сейчас у многих пунктик – белый интерьер, потом жалеют. Непрактично, сказала бы жена и была бы права. Диван, кресла, подушки, шкура на полу – белые, частично светло-серого оттенка. Напольные вазы и столик белые или из прозрачного стела, стены и пол спокойного кремового цвета, огромный плоский телевизор черный, но и детали местами встречаются черные. По стенам развешены постеры: лицо крупным планом где-то метр на метр, фото черно-белое, только губы ярко-красные, на втором она же в длинном красном платье со шлейфом, изогнутая, как виноградная лоза, снимок тоже черно-белый, на третьем… Да это же сама Богдана!

– Вы модель? – догадался Арсений.

– Нет! – откликнулась Богдана из второй комнаты и тут же вошла, переодевшись в домашний брючный костюм. – И никогда не стремилась на подиум. Моя приятельница уговорила позировать ей, она фотограф, а это ее работы. Держите халат, переодевайтесь в ванной, а я разогрею суп.

Она сунула ему в руки махровый халат, показав, где искать ванную комнату. Потом они ели на кухне с белой мебелью… Без сомнения, это пунктик у хозяйки, наверно что-то означает данное пристрастие, Арсений постеснялся спросить. Надо признать, за обедом он несколько освободился от внутреннего зажима, раскрепостился и разговорился, Богдана оказалась премилой собеседницей, у нее довольно обширный кругозор, точка зрения не стандартная. Никаких намеков на секс, ни-ни.

Домой он попал к ужину, всю дорогу придумывал оправдания – где был и что делал, к счастью, Оксана не задавала ему вопросов. Взглянув на изысканно накрытый стол с канделябрами и вином, крепкие нервы Маслова потрепала совесть, тем не менее мысленно он поблагодарил Богдану, что та отфутболила его.

– Как теща? – садясь за стол, осведомился Арсений.

– Да нормально, – ответила жена, подкладывая ему аппетитные кусочки мяса. – Воспаление хитрости, не более. Ей просто нужно внимание, она хочет заботы и любви.

– Все хотят, – грустно вздохнул чуть не загулявший муж.

– Нянька жаловалась на старшего, дерзит, – тем временем продолжила Оксана. – Ты бы поговорил с ним по-мужски.

Согласно кивнув несколько раз, Арсений взял бокал, пригубил и, опустив глаза, задумался о том, сколько стараний приложила Оксана. М-да, тут тебе не гречневая каша со сливочным маслом и черным хлебом, но там было душевней… Забыть, забыть раз и навсегда, он муж, отец и прочее. Все, точка. ТОЧКА!!

Не умела Настя скрывать волнения и лукавить не научилась

Украдкой поглядывала на круглые настенные часы и все больше огорчалась, видя, что стрелки неумолимо движутся вперед, при этом выглядела трогательно и забавно. Так она же молоденькая, ей всего-то, как говорит сама Настя, «скоро двадцать три», по правде говоря, совсем не скоро, а только в августе. Сегодня день рождения Феликса, который вместе с приглашенными гостями неизвестно где застрял. Кстати, ребята никого не предупредили о торжестве, что с их стороны нехорошо. Поскольку мужчины не явились, женщины решили ужинать одни и поедали яства, приготовленные хозяйкой.

– Не переживай, – на правах старшей сестры на целых одиннадцать лет (а они не сестры) сказала Тамара. – Раз все не явились на ужин, значит, у них серьезное дело.

– А позвонить? – сердито сдвинула крылатые брови Настя.

– И позвонить не могут, уж тебе-то не знать, что за работа у них. Ты обещала ужасно вкусный десерт, почему не несешь? Я сыта, но, как бывшая балерина, за сладости совершу преступление.

С надутыми губами Настя ушла на кухню, Тамара смотрела ей вслед с доброй улыбкой: можно подумать, она капризуля и цены себе не сложит. Как правило, красивые девочки инфантильны и весьма поверхностны, вырастая в среде всеобщего обожания, они и вокруг начинают видеть только себя, таковы наблюдения Тамары. Настя из другого теста, жизнь, не изобилующая излишествами, научила, прежде всего, думать о тех, кто рядом, а не о себе любимой. Она сильная девочка, отважная, верная, в общем, в разведку с ней идти можно, не раздумывая.

Но вот перед Тамарой появилось блюдо с крошечными фантазиями: матового цвета шарики, многослойные пластинки, круглые бляшки с глазурью, все украшено немыслимыми узорами и ягодками, у гостьи невольно округлились глаза и вырвался восторг:

– Боже! Это что за шедевры? Признавайся, где ты их взяла? Я еще не пробовала, но, думаю, захочу их еще раз.

– Это птифуры, малюсенькие пирожные – на один укус, их можно есть целиком. Нигде не купишь, потому что я сделала их сама, вашей Анечке отложила. Есть еще торт, но подождем виновника торжества.

– Невероятно! Даже не знаю, с чего начать.

– Начните с беленьких шариков, они не очень сладкие, кокосовые, подготавливают к яркому вкусу, к тому же без глютена…

– Плевать на глютен, – сказала Тамара, накладывая на тарелку птифуры. – И на талию плевать, а она у меня сегодня станет толще. Ой, кто-то пришел…

Не скрывая радости, Настя подхватилась и ринулась в небольшую прихожую, где снимали верхнюю одежду Феликс, Терехов и Женя Сорин. Все трое были вялыми, видимо, устали – еще бы, уехали с утра, а сейчас десять вечера. Гости отправились мыть руки, а муж подошел к ней и чмокнул в нос, потом соорудил такую виноватую мину, что без слов понятно: просит прощения. Это лишнее, он жив и здоров – все, что нужно знать, и Настя обняла его за шею, но тут вышли из ванной Терехов и Сорин.

– Настенька, там букет лежит, это тебе, – сказал Павел, указав пальцем себе за спину, по всему видно, что отойти на три метра, взять букет и подарить – у него нет сил.

Она забрала с пуфика шедевр икебаны, брошенный, как попало, когда повернулась, чтобы поблагодарить, никого не было в прихожей. На кухне Настя поставила цветы в керамическую вазу, с ней пришла в «банкетный зал»… О, что за картину лицезрела! Тамара, скрестив на груди руки, посмеиваясь, наблюдала за мужчинами, которые поглощали еду, словно провели месяц в концлагере – торопливо, не разбирая, забрасывая в рот все подряд. Феликс с набитым ртом до отказа, жуя, налил в рюмки водки, проливая на скатерть, все трое подняли их, чокнулись, выпили… молча! Никаких тостов! И опять уткнулись в тарелки. Даже Павел Игоревич, суперинтеллигент от торчащих ушей до носков начищенных ботинок, казалось, без ножа и вилки он ягоду клубники не способен донести до рта, но нет, прекрасно справлялся руками.

– А разогреть… мясо? – промямлила Настя, опускаясь на стул.

Боже, мужчины, действуя одновременно, махнули кистью руки, мол, и так сойдет, так же хором взяли рюмки, опрокинули их в рот и продолжили ужин в том же темпе. Тамара тихо смеялась, опустив голову, а на личике Насти появилось выражение жалости к голодным. Пришлось ждать, когда они сметут все, что лежало на блюдах, и, наконец, откинутся на спинки стульев. Наступила пауза, Настя стала собирать грязную посуду, готовя стол к чаю, от помощи Тамары отказалась.

– Ребята, где вы так долго пропадали? – поинтересовалась Тамара.

– О-о-о… – протянули, не сговариваясь, Феликс с Сориным.

– Понятно. И что, это «о» длилось с самого утра до…

– Угу, – кивнул Павел, доставая из кейса пакет, а из пакета цветные фото, которые разложил на столе. – Настя!.. Настя!

– Что? – появилась в дверях юная хозяйка.

– Садись рядом с Тамарой и смотри на фотографии, – строго распорядился он. – Смотрите обе. Внимательно.

– Павлик, ты, кажется, выпил лишнего, – заметила Тамара. – Может, я отвезу тебя домой? И Женю, м? Его родители будут ругать.

– Я взрослый, – пробубнил Женя сонно.

– Не, не, не, потом, – запротестовал Терехов. – Я в норме. Девчонки, вот такая подборка… Что вы можете сказать об этих девушках… м… снимках? Глядя на расклад, что он вам навевает? Не стесняйтесь, мне нужны ваши впечатления, даже абсурдные.

– О каждой впечатление или… – хотела уточнить Тамара.

– Сначала – или!

Настя присела, куда велел Терехов, то есть напротив Павла с мужем и рядом с Тамарой, взявшись за край стола кончиками пальцев обеих рук, она принялась рассматривать довольно качественные снимки, но отпечатанные на разной бумаге. Всего девять фотографий, с них смотрели на нее девять блондинок, не успела она открыть рот, как ее опередила Тамара:

– Я вижу… девять блондинок… и… и… они почти одинаковые. Это фотопробы на какую-то роль?

– Дорогая Тамарочка, нашем городе есть все, кроме киностудии, – дал понять Феликс, что она ошибается. – А что ты имела в виду под словом «одинаковые»? Помимо того, что девчонки блондинки, будто росли в одном инкубаторе.

– Девушки красивые. Очень красивые, при этом разные, конечно, – ответила она. – А то, что блондинки, это и делает их как бы похожими друг на друга… потому что их много… ну, цвет волос объединяет девушек в одну категорию, только это я имела в виду.

– Разумно, – согласился Павел. – А что еще? На-астя… не молчи.

– У них одинаковый цвет глаз, – поспешно выпалила та. – Я не то хотела сказать… У всех светлые глаза – голубые, серые, синие, а у этой и вот у этой… – ткнула она по очереди пальцем в снимки, – у них вообще глаза неземные, как нарисованные. Да! И только у одной темные… вот она.

Павел взял со стола фото с темными глазами, с минуту изучал, поставив локти на стол и держа снимок обеими руками, к нему присоединился Феликс. Но вот фотография выпала из рук Павла, он развел ладони в стороны, спросив с безнадежной нотой в голосе:

– Это все?

– Где вы взяли столько красивых дев? – спросила Тамара.

– В столе главы ЧОПа, – сказал Павел и с заметным разочарованием стал сгребать фотографии. – Там лежал конверт, в нем снимки девушек. Из них мы знакомы только с двумя… А где мой кусок торта и чай? Я намерен съесть все, что мне предназначено. Кстати, пока принесут торт… выпьем?

– Угу, – кивнул Феликс, потянувшись за бутылкой.

Подскочив, Настя унеслась на кухню, на этот раз Тамара последовала за ней и предложила помощь, здесь она оценила идеальный порядок:

– А у меня кухня после гостей, как после землетрясения. И уютно здесь у тебя, красиво… занавески просто чудо, давно хотела занавески в горошек.

Она нисколько не лукавила, кухня действительно в идеальном порядке, а красные занавески в белый горошек, свисающие волнами над пышно цветущей разноцветной геранью, добавляют в порядок праздничность.

– Я сама их шила, – сказала без хвастовства Настя. – Хотите, и вам сошью?

– Хочу. Но мне неловко тебя нагружать.

– Ерунда, я же не работаю, времени у меня полно. Переделаю дела, сяду перед теликом и что-нибудь мастерю или читаю. Еще готовлюсь к поступлению.

– Настюша… – Тамара обняла ее за плечи и шепотом продолжила: – Не сердись на Феликса, что пришел с коллегами так поздно…

– Что вы, Тамара! Нет, я не буду скандальной женой, усложняющей жизнь своего мужа из-за его работы, как показывают в сериалах. Мне хорошо известно, чем он занимается, просто я очень волновалась.

– Чайник кипит, я выключу. О, торт! Тоже сама делала?

Настя лишь кивнула, втыкая крошечные свечки в поверхность торта. Торжественный момент внос торта с горящими свечами, ради которого выключили свет, произвел слабое впечатление на опьяневших и уставших мужчин, но ели его с восхищением, хвалили кулинарку. А после чаепития как-то уж очень быстро гости засобирались и в прихожей так же поспешно прощались. Перед самым выходом Феликс задержал Терехова, выходившего последним, перегородив рукой дверной проем:

– Паша, у нас нет подозреваемых! Это труба.

– Есть, есть, – заверяя, закивал головой пьяненький Терехов. – Но! Говоря классическим языком, у нас нет главного – мотивов и версий! Значит, и наши подозреваемые притянуты за уши. Вот это действительно труба.

– И кто у нас подозреваемые? Почему я не в курсе?

– Давай завтра все обсудим? Сегодня я уже никакой. Приедешь на моей машине, держи ключи, а я на Тамаре… доберусь.

Ударив по рукам, Терехов вышел из квартиры, а Феликс, закрыв за ним дверь, отправился на кухню, где Настя мыла посуду.

Павел плюхнулся на первое сиденье рядом с Тамарой, она сразу тронула машину с места, так ждала его с работающим мотором. Сзади подхрапывал Сорин, Терехов тоже закрыл глаза, наконец расслабившись, при этом промямлил:

– Я, кажется, прилично… Мы с утра не ели, даже воды не пили, некогда было. Черт, мама расстроится, я никогда не приходил домой пьяным в дым, давление поднимется… мне стыдно будет…

– А что случилось? Почему вы так задержались? (Павел вяло махнул рукой, это и был ответ.) Ясно.

Первым она высадила Сорина, подумав, что его-то родители расстроятся, без сомнения, увидев мальчика. Что касается Павла, учитывая его переживания, тоже доставила. Открыв дверцу, сонный Терехов с трудом выбрался из салона, остановился и вдруг:

– Это не мой дом!

– Дом мой. Идем, а маме твоей я позвоню.

Сначала он сделал несколько шагов вперед и остановился:

– А что подумает Анечка о тебе?

– Я же не любовника приведу, а почти эпического героя в ее понимании, к тому же Анечка давно спит, вы встретитесь завтра. Не волнуйся, твоя честь вне опасности, спать будешь в отдельной комнате. Иди, иди, ты на ногах еле держишься.

Уложив его в комнате для гостей, которые этот дом не посещают с ночевкой, Тамара пришла на кухню и позвонила:

– Добрый вечер, Зоя Артемовна, это Тамара. Не ждите Павла, он у меня, очень устал – сегодня у него был тяжелый день, и уже спит…

Какой радостный голос раздался в трубке, вызвав улыбку у Тамары:

– Правда? И ладно, и хорошо, пусть спит. И завтра… я не возражаю.

Разумеется, она подумала иначе, чем есть на самом деле, но зато давление теперь не поднимется у Зои Артемовны, метающей женить сына, а тот всячески отбрыкивается. Тамара приняла душ, выпила травяного чая и отправилась в свою комнату.