Текст книги "Остатки былой роскоши"

4

Явившись на службу, распорядился вызвать к нему всех из списка Рощина к концу рабочего дня. Подходило время, Сабельников нервничал и, само собой, укреплял нервную систему виски. Пропорционально выпитому черти не только росли в размерах, но и становилось их больше числом. Николай Ефремович делился с ними вслух кое-какими мыслями по поводу предстоящего похода на кладбище, а те безобразничали пуще прежнего. Тогда разгневанный мэр, не получив ожидаемых советов, разгонял их чем придется по кабинету, задумывался, снова тянулся к шкафу, где стояла родимая бутылка. Правда, нахаленки оставались всего-то с рюмку ростом, не атаковали. Значит, Николай Ефремович пока держится в приличной форме. Когда черти становятся как поллитровая бутылка, тогда он сам знает, что грань переступил, а когда с бутылку из-под шампанского вырастают, значит, уже в нулях, но еще при памяти. Так что на момент прибытия лиц из списка мэр вполне соответствовал стандарту трезвенника.

И вот ему доложили, что вызванные в приемной. Сабельников принял важный вид, отдал команду впустить их в кабинет и зорко наблюдал, как входят названные лица.

Ежов бодро, с видом «не подходи, а то укушу» устроился на стуле поближе к мэру: мол, я – твоя правая рука. Лик подобрел, когда подобострастно уставился на шефа. «А сам спихнуть меня мечтает, – подумал Сабельников с обидой, – и уверен, что я не в курсе. Выкормил из своих рук эту скотину».

Бражник буркнул приветствие и уселся в кресло в дальнем углу. Ну этот обижен властями, губенки поджал, рожу отвернул. Внутри Николая Ефремовича настолько всколыхнулось негодование, что он даже позволил чертику уцепиться за галстук. Нет, вдуматься: Бражник покусился на трон мэра, подло предал за должность друга и хотел, чтоб с ним считались! «Да твое выступление в суде оказалось решающим, тебя Рощин должен больше всех ненавидеть, а приходит ко мне с того света!» – едва не вырвалось у Сабельникова.

Но тут вошел Хрусталев. Всклокоченный, со страдальческой миной, бегающими глазенками, точно подлость какую-нибудь только что совершил, а теперь боится разоблачения.

Следом в кабинете появился Фоменко – свой в доску и пренебрежителен к остальным. С этим сундуком денег лучше дружбу водить.

Медведкин шаркающей походкой, ссутулившись, подошел к стулу у стола. Ну, как доской прибитый! Сел поодаль ото всех. Он всегда держится особняком, чтобы Сабельников не подумал ненароком, будто он примкнул к одной из партий.

О, Зиночка... вся из себя королева... полей кукурузных. Зиночка всегда готова и юбку поднять, и подножку подставить – в зависимости от выгоды. «С кем я работаю!» – подумал Сабельников, отхлебывая из бутылки якобы минералку, но на самом деле перед приходом гостей он налил туда виски.

Чертикам на столе, видимо, тоже не по нраву пришлись вошедшие, потому что они и развернулись к ним хвостиками, а лицом к Сабельникову, не дрыгали ножками, а сели рядком штук семь и с жалостью глядели на подопечного. «Вон эти и то понимают, глядеть на моих уродов не могут и мне сочувствуют, – продолжал внутренний монолог Сабельников. – Хоть эти с истинным лицом. А мои... ух и шкуры!»

«Шкуры» ждали объяснения, зачем их собрал всех вместе господин мэр.

Смахнув широким жестом со стола всех чертей разом, Сабельников начал, осторожно подбирая слова и придавая голосу по возможности беззаботный тон:

– Я призвал вас, чтобы кое-что сообщить. На днях я получил одно странное приглашение, и меня, если честно, оно заинтриговало. Дело в том, что оно слишком необычное... даже глупое... Нельзя сказать, что приглашение это меня испугало, но можно сказать... – Возникла пауза, потому что на мэра все без исключения посмотрели как на нечто диковинное. Ну правильно, нельзя же так слова жевать. – Я решил посоветоваться с вами. Вот, – мэр поднял вверх листок, – здесь список, в который все вы внесены. Нас пригласили... сегодня ночью... в двенадцать часов... э... на кладбище! И знаете кто? Рощин! Ха-ха-ха-ха!.. ха... ха... кхе...

Смех главы быстро сошел на нет. Никто больше не смеялся. И никто не смотрел на Сабельникова с превосходством психически здорового человека над помешанным. Пауза. Один Матвей Хрусталев, дернувшись, закинул ногу на ногу, потом еще дернулся и переменил ногу.

Уж слишком длинная пауза, надо чего-нибудь и сказать...

– Ну? Чего не смеетесь? – не нашел подходящего вопроса Сабельников.

– Потому что не смешно, – проворчал под нос Бражник, скрестив на груди руки.

Опять пауза. Беспокойно оглядев разношерстную компанию, робким голосом заговорил Арнольд Медведкин:

– Дело в том, Николай Ефремович, что я видел Рощина вчера у редакции, а Бражнику Ким звонил домой. Тоже вчера.

– Интересно, – взялся за подбородок Сабельников, теперь уже благодушно улыбаясь: ведь приятно, что крыша поехала не только у тебя, это как-то успокаивает. – Очень интересно.

Теперь мэр ждал, что скажут остальные. Банкир Фоменко полез во внутренний карман пиджака и бросил на стол к Сабельникову фотографию:

– А мне он прислал... вот, посмотрите и прочтите.

– И я его видел, – подскочил Хрусталев. – Вот как вас. На даче! Представьте: пью чай – и вдруг покойник перед глазами в вечерних сумерках!

– И все? – Сабельников по очереди остановил взгляд на Зиночке и Ежове. Первая неопределенно шевельнула плечиками, второй сосредоточенно и вдумчиво молчал. – Ну так и я признаюсь, что вчера видел его поздно ночью. Он лично пригласил нас на свидание. Я уж думал, у меня того... не все дома, а оказывается, не у меня одного, хе-хе.

– Мне кажется, я тоже повстречал его, – «с трудом припоминал» и Ежов, даже глазки закатил к потолку, словно там искал остатки памяти. – И мое мнение однозначное: это двойник Рощина, который хочет с нас поиметь.

– Или нас поиметь, – ни к кому не обращаясь, уточнил Бражник.

– Это не двойник, – уверенно заявил Медведкин. – Это Ким.

– Ничего не понимаю, – раздраженно сказал Сабельников. – К нам что, являлся покойник? Ну-ка ответьте, кто видел его в гробу? – Кроме самого мэра, Зиночки и Ежова, остальные подняли руки. – Так, значит, он лежал в гробу, а теперь ходит? Несуразица.

– Это двойник. Двойник! – категорично выкрикнул Ежов.

– Ну а раз двойник, тогда нам нечего бояться, так я понимаю, – улыбнулся Сабельников. – Я сообщу Куликовскому, пусть займется...

– Я думаю... – снова голос Медведкина звучал робко. А впрочем, он позволил себе перебить высокопоставленное лицо, что робостью уже не назовешь. – Нам надо пойти и выяснить, чего хочет Ким. Если это Ким.

– Я подставляться не намерен! – вскипел Ежов.

– Погодите, Валентин Захарович, – мягко остановил и его Медведкин. – Если мы обратимся к Куликовскому, тот, разумеется, поднимет на ноги всю милицию, Ким... двойник Кима затаится, я уверен, его не поймают, а потом может всякое произойти.

– Какое – всякое? – подозрительно сощурился Ежов.

– Откуда мне знать, – прискорбно вздохнул Медведкин. – Я только хочу сказать, что сейчас нас семеро...

– Смелых, – грубо пошутил Бражник и хихикнул.

– Ой, Гена, не надо иронизировать! – поморщился Медведкин. – Я признаюсь: мне страшно. Жутко страшно, честно! Но я согласен пойти. Мы должны знать, чего он хочет. Покойник это или нет, но он чего-то хочет.

– Перестрелять нас хочет, – мрачно бросил Бражник.

– Он мог это сделать, не приглашая на общую встречу, – возразил Медведкин. – Каждого отловить и... Меня, например, вполне вчера мог застрелить.

– Так что делать будем, господа? – поставил вопрос ребром Сабельников.

Вновь повисла пауза. Каждый решал стратегический вопрос: идти или не идти на кладбище. И тут вдруг секретарша сообщила по селектору, что звонит какой-то Ким и говорит, что мэр ждет его сообщений. Мало сказать, что лица у всех вытянулись. Сабельников нажал кнопку, и все смогли услышать Рощина:

– В двенадцать. И всемером, без Куликовского и милиции. Иначе свидание не состоится, а это важно. Для вас. Жду, господа.

Да, нынешнее внеплановое заседание оказалось богато на паузы.

– Это Ким, – пессимистично сказал Медведкин. – Это его голос.

– Такое ощущение, что он видит и слышит нас, – проронил Фоменко.

– Да, видит и слышит! – нервно захрустел фалангами пальцев Хрусталев. – Я изучил литературу на досуге, там сказано, что покойному в исключительных случаях разрешается выходить на свет божий. Он все знает и видит, потому что может принимать как видимую форму, так и невидимую. Он... он здесь... он доберется до нас.

– Бредятина, – фыркнул Ежов, презрительно глядя на дрожащего Хрусталева.

– Мое мнение сводится к следующему, – сказал банкир. – Нам надо держаться вместе. Я лично не верю во всякие сказки, однако это все слишком впечатляет. Предлагаю пойти. Почему нет? Но с оружием. Если Ким – человек, мы его схватим. Если нет, он все равно попытается нас достать, тогда подумаем, как с ним бороться. – И Фоменко положил на колени пистолет.

– Вы с ума сошли! – раскричался покрасневший от негодования Ежов. – Взрослые люди, а рассуждаете как деревенские бабки. Рощина нет в живых, он не может ходить по городу, звонить, угрожать! Это какой-то шарлатан. Я никуда не пойду без милиции. И даже с ней не пойду. Кладбище. Покойник назначил свидание... Бред, да и только! Вы хотите, чтобы над нами хохотал весь город? Отлично, идите. Но без меня.

– Позвольте мне перебить вас еще раз, – сказал уже без обычной робости Медведкин. – Я понимаю, это, должно быть, глупо – покойник разгуливает как живой. Но мы все так или иначе уже столкнулись с ним. Рощин, или не Рощин, не оставит нас в покое, это, надеюсь, понятно всем. А теперь представьте картину. Мы приезжаем с вооруженными людьми, Ким не показывается. Мы не узнаем, что ему надо, а милиционеры действительно поднимут нас на смех. И первый Куликовский. Семь человек напугал покойник! Представляете пассаж? Это будет бомба в городе. И в области.

– Да, влипли мы, – нахмурился Фоменко. – Ножницы. С одной стороны, некто под именем Ким почему-то не боится нас, с другой стороны – нам грозит слава умалишенных. Наши противники не преминут воспользоваться такой ситуацией.

– Что до меня, – вздохнул Хрусталев, – мне тоже не очень хочется... туда идти...

За ним раскрыла сумочку Зина, достала свою «игрушку»:

– А мне просто интересно посмотреть на этот цирк.

Сабельников положил пистолет пред собой на стол. Хрусталев, безнадежно махнув рукой, достал свой. Все посмотрели на Ежова, тот беспричинно надулся:

– Мой в кабинете. Не разгуливать же мне по администрации с оружием.

– Ну а вы? – обратился Сабельников к Медведкину и Бражнику.

– А у нас нет, – ехидно показал ладони Геннадий Павлович. – Нам, кроме покойника, бояться некого и нечего, поэтому оружием не запаслись.

– Это намек? – надменно спросил Ежов, приподняв одну бровь. – Мы, значит, должны бояться всех, не так ли?

– Это факт, – огрызнулся Бражник, – а он вещь упрямая. Вы же ходите с оружием? Следовательно, вам есть кого опасаться.

– Остановись, – плаксиво бросил ему Медведкин. – Давайте в мире дождемся ночи. Ей-богу, так хочется, чтоб все по-хорошему было. Не думать, что твои слова превратно истолкуют, не путаться в подводных течениях, когда разговариваешь, не высчитывать ходы вперед и назад... Давайте говорить прямо и просто, без задних мыслей, а? Неужели это трудно?

Речь Медведкина, отдающая плакатным душком, пролетела мимо Сабельникова. Он проверял прицел – брал на мушку нахаленка, повисшего на карнизе. Николай Ефремович за время длительного совета протрезвел, и чертики уменьшились. И в числе, и в размере. Невдомек только ему было, почему черти именно зеленого цвета?..

5

К кладбищу прибыли на двух машинах в половине двенадцатого. Вышли. Постояли в нерешительности, собираясь с духом. В кабинете был и свет и стены, то есть видимая защита от пришельца с того света, а кладбище покрыто мглой, оттуда тянуло могильным холодом, кое-где видневшиеся надгробия из белого камня казались призраками. Редкие фонари вдоль аллеи бросали желтые пятна на землю, да зловеще шуршала листва.

В начале двадцатого века кладбищем завершалась черта города, теперь же оно находится практически в центре, окруженное девятиэтажками вперемежку с домами частного сектора. Кладбище заросло кустарниками, деревьями, сорняками в человеческий рост. Здесь существуют захоронения, сделанные более двухсот лет назад. Плющ с диким виноградом оплели каменные плиты и надгробия. Кладбище посещают приезжие, потому что здесь стоит великолепная старинная церковь, имеется множество памятников – скульптурных фигур, высеченных из камня, среди которых есть привезенные из самой Италии. И похоже теперь кладбище больше на парк, тихий парк для вдумчивых прогулок. А еще сюда приезжают паломники – поклониться святым, захороненным здесь же. Однако ночью кладбище привлекает только бомжей, которые находят убежище в древних часовнях и склепах.

Каждого из семерки проняла дрожь перед воротами кладбища. Даже Зина жалась поближе к мужчинам, а она женщина из бетона. Никто не решался сделать первый шаг. Свидание назначено в глубине, а пространство последнего приюта давно ушедших из мира горожан огромно, следовательно, предстояло идти лавируя среди могил. От одной мысли об этом прибывших на назначенное ночное рандеву невольно оторопь брала. Из глубины подсознания всплывали животные страхи, рожденные преданиями.

Ежов сдавленно пробормотал:

– А если там засада?

– Мы, в конце концов, мужики, – сказал Фоменко, вглядываясь в таинственную темень и вынимая пистолет. – Идемте, черт возьми, я всех живых и мертвых перестреляю.

Безоружным Бражнику и Медведкину было поручено освещать путь фонарями, предусмотрительно взятыми в белом доме городской администрации. Итак, закончив подготовку, семь человек зачем-то подняли воротники плащей и пиджаков и, несмело переступив границу кладбища, вдруг разом попятились. Со всех сторон одновременно раздались шорохи! Словно сонный мир встрепенулся. Несколько секунд спустя шорохи прекратились.

– Кошки, – определил Бражник. Потом, следуя по аллее, он обратился к Сабельникову, и голос его притом приобрел тошнотворно-сладкую окраску: – А не ответите ли мне, любезнейший господин мэр, отчего на вверенном вашему попечению кладбище горит всего два фонаря, да и то, как я понял, у церкви?

– Зачем на кладбище жечь электричество? – искренне удивился мэр. – Мертвецам оно не нужно, а нормальным людям тут по ночам делать нечего.

– Ну, это как сказать... – оскалился Бражник, – мы вот, например, вполне нормальные, однако решили прогуляться по погосту и попали в сплошную темень. Эдак недолго и ноги переломать. Вы уж позаботьтесь, господин мэр, об освещении данного объекта. Вдруг еще кому-нибудь назначит свидание представитель того света.

– Гена, охота тебе на рожон лезть? – тихонько спросил Медведкин, но Бражник проигнорировал слова друга.

– А в двенадцать наступит тринадцатое число и пятница, – как бы между прочим сказал Хрусталев. Даже в темноте он имел бледный вид.

– И что из того? – затравленно озиралась по сторонам Зина.

– Сатанинское число и день, – пояснил Матвей Фомич вибрирующим голосом. – Нечисть всякая выползает наружу. Ведьмы там и вампиры... Их здесь, наверное, множество...

– Бредятина, – сплюнул Ежов. – Надо вернуться, пока не поздно. Мы образованные люди, а попались на удочку. Наверняка нас на понт берет преступная группировка.

– Что, очко играет? – ухмыльнулся Бражник.

– Ты кому это говоришь? – взбесился Ежов.

– Вам, Валентин Захарович, вам, – полез в бутылку Бражник.

– Цыц! – гаркнул Сабельников, стараясь не выдавать, насколько ему не по себе. – Хватит собачиться! Раз уж мы здесь, то пошли. Уверяю вас, это не так страшно, как вы себе представляете.

– Вы на чертей намекаете, которых гоняете? – задирался Бражник. Про чертей знали все, о чем не догадывался Николай Ефремович.

– Слушай... – Сабельников вплотную приблизился к нему, стал чуть ли не нос к носу, – ты меня доведешь, что я от тебя мокрого места не оставлю.

– Уже не оставили, – огрызнулся Бражник. – Меня по вашей милости на работу никуда не берут, кроме как ночным сторожем. Мне терять нечего.

– Ой, да будет прибедняться, – подал голос Ежов. – У тебя, Геннадий Павлович, два предприятия, записанные на жену, но руководишь-то ими ты. В них и деньги вложил, украденные у Рощина, так? Нам же все известно.

– Сказал самый честный человек в городе... – саркастически подметил Бражник.

– Гена, перестань, прошу тебя, – взмолился Медведкин и обратился ко всем: – Ну почему нельзя быть нормальными людьми? Хоть раз в жизни?

– Выходит, мы не нормальные? – зло воскликнула Зина.

– Господи, что вы за люди! Я ведь не то имел в виду! – плаксиво произнес Медведкин. – Каждое слово истолковываете превратно.

– Все, двенадцать, – трагически возвестил Хрусталев. – Пятница, тринадцатое.

– Прекратите! – прошипел придушенно Фоменко. – Хватит вякать! Ты, Гена, неудачник, а свои неудачи нечего перекладывать на чужие плечи. И ты, Матвей Фомич, перестань мистику нагонять. Если кого и бояться, так только живых, мертвые нам ничего не сделают. Иначе на земле давно бы одни звери обитали.

– Звери и обитают, – проворчал Бражник. – Жаль, зеркала нет.

– Я сказал, хватит! – уже заорал Фоменко, а через паузу, набравшись смелости и шагнув вперед, добавил: – Идемте. Держимся вместе. Не отставать!

Тесной группкой прибывшие двинулись по центральной аллее. Шли молча и медленно, слушая кладбищенский покой. О этот покой, в котором затаилась опасность! Звуки их робких шагов по утоптанной, посыпанной галькой дорожке казались неестественно громкими. Кто-то из семерых споткнулся, остальные мгновенно замерли, занеся ногу для следующего шага.

– Это я... об камень... – простонал Хрусталев, морщась от боли.

Группа пошла дальше. Из-за туч выглянула луна, бросив хилый свет на холмики, надгробия и кресты. На душе каждого стало совсем погано.

– Полнолуние, – отметил вслух Хрусталев, дав всем понять без дополнительных слов, что полнолуние – еще один плохой знак.

– Закройте, пожалуйста, рот, – взвыл Медведкин. – Без вас страшно.

– Правда, Матвей Фомич, – сквозь зубы процедил Фоменко, – не закроешь пасть, я сделаю покойника из тебя. И даю гарантию, что уж тебя-то не отпустят с того света ни в каком случае.

– Я просто обратил ваше внимание, чтоб вы ничему не удивлялись, – начал оправдываться Хрусталев, на всякий случай отступая от Фоменко.

– Нет, это невозможно! – истерично вскрикнул Ежов и забормотал: – Сумасшедшие. Зачем я иду за вами? Мне что, больше делать нечего?

– Цыц! – сжал кулаки Николай Ефремович. – Я сказал: цыц! Куда дальше идти?

– Кажется, – высматривал в темноте ориентиры Арнольд Арнольдович, – сворачивать вот тут надо. Я плохо помню, давно здесь не бывал. Ага! Вон видите, ангел белеет? За ним стоит часовня купца.

Мраморный ангел зловеще выделялся на фоне темных крон. Блики луны пятнами легли на его фигуру с поднятой рукой, словно ангел занес над головой меч. Но меча не было, он только чувствовался, и казалось, невидимый меч занесен над группой полуночников и вот-вот обрушится на их головы. Все завороженно засмотрелись на ангела.

– Сворачиваем! – приказал Сабельников.

Теперь предстояло идти по тропкам, огибая могилы, потому как на старом кладбище захоронения сделаны хаотично, без всякой системы. Холмики и надгробия жмутся друг к другу, окруженные кустами, деревьями, оградами. Теснее сплотили ряды и невольные искатели приключений. Однако монолитом не пройти. Сабельников, проглотив подобравшийся к горлу ком страха, шагнул в гущу могил первый:

– Не останавливаться же на полпути! В гробу я видал всякие привидения, вампиров и тому подобное. За мной, я сказал!

Потянулись гуськом остальные. Нечаянно Хрусталев очутился сзади всех, его оттеснили более наглые. Он заторопился, дабы не отстать, и вдруг... кто-то схватил его за пиджак! Матвей Фомич враз покрылся испариной, попробовал вырваться, да не тут-то было! «Понял, – подумал он, – Рощин пощелкает нас поодиночке!» Тут еще и нога его провалилась куда-то по щиколотку... Издав вопль отчаяния, он обхватил большой каменный крест обеими руками, страшась, что его утащат... туда!

Компания остановилась, ввергнутая в смертельный ужас воплем Хрусталева. Зина ринулась назад, надумав бежать без оглядки и в одиночестве. Она метеором пронеслась мимо пятерых остолбеневших от страха мужчин, но возле Матвея Фомича, обнявшего крест, опомнилась:

– В чем дело, идиот?

– Меня кто-то держит, – выдавил тот, с трудом шевеля губами.

Подоспел Бражник с фонарем, за ним подтянулись остальные.

– Его кто-то держит, – сообщила Зина, едва переводя дыхание и вытаращив глаза.

Бражник осветил тыл Хрусталева и закатился от смеха. Он хохотал, захлебываясь, не успевая добрать в легкие воздуха, не имея сил объяснить причину смеха, только показывая жестами: мол, посмотрите. И что? Пола пиджака зацепилась за прут развалившейся ограды. Полу отцепили, Хрусталева нет. Он словно прирос к кресту. А Бражник все хохотал. Фоменко, разжимая руки Хрусталева, гаркнул на него:

– Заткнись! Это не смешно! Идти можешь, Матвей?

– М-м-м... м-м-м... – отрицательно мотнул головой Хрусталев.

– Размазня, – шикнула Зина. – Давайте оставим его здесь и уйдем.

Угроза безжалостной Зинули привела Хрусталева в чувство. Представив себе на миг, что он останется здесь один, Матвей Фомич дернулся и... очутился впереди всех. Его трясло, как тогда в дачном домике, когда он увидел призрака. Дар речи к нему не вернулся, но соображение сработало неплохо.

До часовни добрались без приключений.

Вот она, часовня девятнадцатого века, воздвигнутая купцом в память о покойной жене. Не тронутая вандалами, но слегка разрушенная временем. Она чернела в нескольких метрах, будто вход в преисподнюю. Семерка вновь остановилась, всматриваясь в зловещую массу из камня. Вход в часовню был забит щитом из досок, успевшим прогнить. Два длинных проема по бокам двери перекрыты решетками. Вокруг часовни могилы, могилы... Сплошная жуть!

Не имея больше сил держаться на ногах, Хрусталев мешком плюхнулся на заросший холм без надгробия. Сабельников достал плоскую бутылочку и, не отрывая взгляда от часовни, выпил добрую половину, громко глотая виски. Потом не глядя вытянул руку с фляжкой в сторону. Бутылочка обошла пятерых, все подкрепились глотком. Когда до Хрусталева дошла очередь, он тоже жадно прильнул губами к горлышку, но разочарованно протянул:

– Я так и знал. Мне отказано даже в последнем глотке. Это рок.

– Я внутрь не пойду, – категорично заявил Ежов. – Вдруг там бомба?

Все переглянулись. А ведь на самом деле, в часовне запросто может лежать бомба. Очень действенный способ разделаться с обидчиками разом. И надежный. Завтра начнется: куда делись семь человек? А никуда, исчезли с лица земли, и все! Вот что они не учли, когда собирались на свидание.

– Это разумно, – поддержал Ежова Фоменко. – Нам не стоит туда идти. Если ему так надо, пусть выходит к нам. Верно?

Молчание, разумеется, явилось знаком согласия. Тем временем Бражник поднес руку к фонарю и сообщил:

– Десять минут первого. Интересно, где же Рощин?

И вдруг как гром среди ясного неба раздался голос:

– Я здесь.

Он прозвучал так громко, что компания, вздрогнув, шумно ахнула и застыла. Когда прошел первый шок, все медленно принялись озираться, поворачиваясь вокруг невидимой оси и собираясь в тесное кольцо, ближе друг к другу. Они искали глазами Рощина, но его нигде не было. Быстро подполз на четвереньках к шестерке и Хрусталев – ноги совсем не слушались его. Подполз и перекрестился несколько раз подряд.

– Не ищите меня, не найдете, – сказал Рощин, пожалуй, слишком громко.

– Кажется, голос идет из динамика, – сообразил Бражник, сохранивший присутствие духа. – Он говорит в микрофон... или запись идет.

– Ну, ты! Показывайся! – истерично закричал Ежов. – Где ты? Чего ты хочешь?

– Не бойтесь, вам ничего здесь не грозит. – Голос Рощина остался ровным, он звучал, казалось, отовсюду. Фраза возымела действие, обнадежила. Поджатые от испуга к ушам плечи семерки опустились и даже слегка распрямились. Рощин при жизни держал свои обещания. – Я пригласил вас сюда, чтобы напомнить одну истину: мементо мори! Что означает: помни о смерти! Все вы, господа, рано или поздно упокоитесь...

– Лучше поздно, – прорезался голос у Хрусталева, ему не хотелось умирать.

– Вас ждет сначала слой земли над телом, – продолжал Рощин, – потом о вас позабудут, как позабыли о многих, лежащих на этом кладбище. Но и вы забыли, что все когда-то кончается. Вас семеро. Какое символичное число, не правда ли? Бог создал землю и все живое на ней за семь дней. Я, конечно, не бог, но обещаю...

– Что? Что? – почти беззвучно срывалось с уст семерки.

– Я обещаю уничтожить вас за семь дней, уничтожить вашими же методами. Итак, у вас в запасе семь дней, но не у всех. Мементо мори, господа. И до встречи.

Шок, вызванный этими словами, был подобен катастрофе. С минуту никто не шевелился, даже не моргал, а возможно, и не дышал. Над семеркой парило «мементо мори». И каждый примерял два страшных слова на себя. Из часовни с диким воплем выбежала черная – или очень темная – кошка и умчалась в кусты. Своим неожиданным появлением кошка словно оживила стоявших истуканами. Они отскочили в стороны, уступая ей дорогу. Один Хрусталев остался сидеть на земле, сраженный обещанием Рощина. Он лишь сжался в комочек, когда черная тварь пронеслась мимо.

– Динамики... – первым пришел в себя Бражник. – Он говорил через динамики... Надо отыскать их.

– Что это даст? – прошипел Фоменко.

– Он где-то здесь... – говорил Бражник тихо, оглядываясь. – Он рядом, мы сможем его поймать. Я чувствую его.

– Он пригрозил, что убьет нас? – никак не верилось Сабельникову, медленно приходившему в себя. – Так это может сделать лишь человек. Рощин, выходит, человек, а не...

– Смотрите!!! – крикнул хрипло Медведкин, указывая на часовню.

Кровь снова застыла у всех в жилах. Проем в часовне, расположенный на уровне метра от земли, слабо осветился. В нем стояла фигура в белых одеждах. Отгороженная решетками, она будто нависла над семеркой, казалась таинственной и недосягаемой. Это был Рощин. Его бледное лицо хорошо выделялось на фоне черноты. Зина завизжала, как поросенок под ножом. И она первая выстрелила в фигуру. Открылась пальба по часовне. Стреляли Сабельников, Фоменко, Ежов и Зина. Бражник бросился к неподвижному Хрусталеву:

– Дай пушку!

– На! – бросил оружие тот.

Пистолет упал, Бражник мигом нашел его, но тут на него навалился Медведкин:

– Не смей! Ким твой друг! Не делай этого!

Грубо оттолкнув приятеля так, что тот упал, Бражник прицелился и выстрелил несколько раз. Вдруг фигура повалилась навзничь, исчезнув из виду, и пальба прекратилась. Сабельников резюмировал, тяжело дыша:

– Так будет со всеми покойниками. Пошли в часовню?

Но, предложив это, не двинулся с места. Бражник и Фоменко взяли фонари и, держа наготове пистолеты, осторожно ступая, пошли к часовне. За ними крался Сабельников, потом Зина. Достигнув входа, Бражник и Фоменко высадили трухлявый щит, подняли фонари над головами и, набравшись смелости, все же переступили порог, оглядели маленькое помещение, заваленное мусором.

– Вот те раз... – протянул Фоменко в полной растерянности.

– Вот те два: где же он? – спросил за спиной Сабельников.

Рощина в часовне не оказалось. Это было еще одно сильное потрясение, которое подтвердило, что потусторонние силы существуют.