Книга: Четыре друга на фоне столетия - Вера Прохорова

Я очень надеюсь, что мне тоже найдется место в чьих-нибудь мемуарах. Что я еще успею создать что-нибудь великое и прекрасное – или хотя бы просто прекрасное. Для начала - что-то такое, что понравилось бы мне самой. И чтобы похоронили меня на кладбище с каким-нибудь красивым названием, например, Новодевичьем или Хайгейтском. Ну или там Пер-Лашез, а не на тривиальной Михайловке между безымянным бомжом и бомжом с документами.

И чтобы какой-нибудь на всю голову отбитый поклонник покончил с собой на моей свежей могиле. От горя. Ну или хотя бы почитал над этой самой могилой свои бездарные стихи. Разумеется, про меня.

Это странные мечты для того, кто еще толком не вырос, да и ничего выдающегося не создал. Не написал, не сочинил, не нарисовал. Но я еще маленькая. Я еще не выросла. У меня еще есть время.

Мне всего лишь двадцать девять лет.

Часть Б.

"Правда всегда либо ужасна, либо скучна" (с)

Если бы у Веры Прохоровой спросили, существует ли любовь на расстоянии, она бы посмотрела на человека, задавшего этот безусловно нелепый вопрос, с самым искренним недоумением. Не знаю, была ли она любима (как ни крути, ее Светик все-таки сожительствовал с другой женщиной), но любила, без сомнения. И знала, что ни расстояние, ни союз с другим человеком - любви не помеха.

Есть в этих ваших интернетах цитата, что слово "любил" - это не глагол в прошедшем времени, а существительное. Вот так вот спросят у тебя: "Ты любил?", и ты понимаешь: да, любил. Полный. Именно эту цитату я вспомнила, когда слушала историю Випы о том, как она сама толкнула своего любимого человека в объятия другой - просто потому, что считала себя недостаточно хозяйственной для того, чтобы вступить в брак с кем бы то ни было. Впрочем, невольный (или все-таки вольный?) выбор Рихтера она не одобряла, а его гражданскую жену считала не только недостойной своего Светика, но и ненавидела так, как умеют ненавидеть только влюбленные женщины. Не знаю, была ли гражданская супруга Святослава действительно таким сосредоточением мирового зла, каким ее описывает Вера Прохорова. Не знаю, одобрила бы Вера других кандидаток в жены Рихтера, выйди они из положения кандидаток. Сама Прохорова убеждает меня, что да, конечно, и даже приводит пример девушки, которая стала бы Рихтеру идеальной женой. Но как женщина, которая любила (существительное, не иначе), я знаю, что идеальной кандидатки не существовало, и рано или поздно любая жена Святослава подверглась бы ненависти и гонениям со стороны Випы. Потому что она заняла ее место. В христианстве есть такой тезис: "Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи". Быть может, это касается не только спасения души, но и личного счастья? Випа пожертвовала своим счастьем ради - якобы - счастья Рихтера, и в итоге несчастными остались как минимум трое человек. Не знаю, сколько человек в итоге пострадало бы, прими она его предложение, но хотя бы какое-то время и она, и ее Светик были бы счастливы. Просто потому, что друг с другом.

Тем более что сама Вера признает, что главным источником счастья для нее всегда были встречи с людьми. Когда я была маленькой, я считала, что главное в жизни - это деньги. Знаете эти многочисленные присказки о том, что лучше плакать в лимузине, чем в автобусе? Со временем я поняла одну важную вещь - не так важно, где ты плачешь, если ты плачешь. Когда ты не можешь сдержать слез, предметы вокруг тебя расплываются, и очень быстро теряют свое значение. Ответ на присказку про автобус и лимузин, на самом деле, крайне прост - лучше просто не плакать. Остальное приложится. А так как основной причиной слез становятся, как правило, люди, вывод напрашивается очень простой. Не так важно, где ты и сколько у тебя денег, как то, какие люди с тобой рядом.

Возможно, память Веры Прохоровой сыграла с ней злую шутку - очень многие читатели ругают ее за то, что она путала даты, и признавалась в этом, а кое-где ее рассказы и вовсе противоречат историческим фактам. Но это мемуары; они хороши своей субъективностью, и не должны напоминать учебник истории. В учебниках про многих по-настоящему великих людей написано по три строчки, про многих менее великих, но, безусловно, не менее интересных, остается и всего лишь тире между датами.

Нашему поколению в этом плане повезло - у нас есть интернет, куда мы каждый день выплескиваем огромное количество информации о себе, зачастую никого не нужной. Возможно, наши банальные фото и не менее банальные мысли будут летать по мировой паутине вечно, такие же ненужные и всем надоевшие, как и мы сами. Наше маленькое личное бессмертие. Пока не обвалится сервер.

Объективны ли учебники? Как сейчас помню свой 11 класс, неловкий раздел "Новейшая история", свидетелями которой мы уже были. Составители явно не знали, куда податься и какому политическому курсу следовать, поэтому он был противоречив и полон сомнений. Учительница сказала свое веское "Ерунда там понаписана, даже не открывайте", и мы вздохнули с облегчением. Читать про перспективный политический курс Ельцина не смогла даже я, на тот момент всеядная до любого печатного текста. Иногда я задумываюсь о том, как будут писать в учебниках о том периоде, в котором живем мы с вами. Наверняка много будет сказано о том, как удачно Россия вернула (или отжала, это зависит от точки зрения) Крым, об Олимпиаде, о санкциях и неловких попытках импортзамещения. Вся наша жизнь уложится в две строчки, над которыми будут зевать школьники будущего, но опишут ли эти строчки ситуацию в стране такой, какая она есть сейчас? Нет. Объективность может сохранять только тире между двумя датами, вся остальная историческая информация, особенно та, которая касается нас лично, перестает быть исторической, и становится твоей собственной. Да и много ли значит одна маленькая судьба на фоне аннексии одного большого Крыма? Именно для того, чтобы поближе рассмотреть одну маленькую судьбу на фоне огромного маховика великих событий, и нужны мемуары. И пусть они не будут исторически точными, пусть кое-где собьются даты, пусть негодуют историки. Главное - они будут живыми. Настоящими. Несмотря ни на что, честными. Факты расплываются за дымкой воспоминаний и пеленой прошедших лет, и ты понимаешь, что в мемуарах не они - главное. В конце концов, редкий рассказчик избежит соблазна обелить героев своих воспоминаний или же самого себя, скормив совести сладкую наживку с острым крючком правды внутри. Но и знать об этом крючке будет только рассказчик. А нам, читателям, остается только удивляться тому, какими чудесными и чистыми в те далекие времена были люди, да какие удивительные повороты совершает судьба.

Восприятие одних и тех же событий меняется с течением времени, и лучший пример для этого - история бедняги Павлика Морозова. Сперва он считался героем, потом сволочью, потом придурком, а сегодня его история вызывает только неподдельное сочувствие. И дело даже не в генеральной линии партии - она сохранялась до 90-х годов, до того момента, как национальное сознание повернулось на 90 градусов, и мальчик из героя превратился в стукача и крысу. Сейчас, конечно, про беднягу Павлика едва ли кто-то знает, но я искренне надеюсь, что у всех его история вызовет лишь сочувствие, и все наконец-то поймут, что главный злодей во всей этой истории - не несчастный ребенок, которому задурили голову пропагандой, не его не менее несчастный отец, а руководство страны, которое на тот момент искусственно создавало никому не нужный голод просто потому, что могло. Страшные времена, страшные люди, страшный голод.

Да и страшные времена, в которые жила Вера Прохорова, не могли не наложить отпечаток на ее воспоминания. Больно резанула глаза фраза "К счастью, умерла она до революции". По истории своей семьи знаю, что революция была крахом и кошмаром для многих людей из определенных классов, но чтобы так... И, вопреки всему, вне всякой логики, после этих строк мне мучительно захотелось жить, жить назло всем революциям, назло болезням, назло всем суровым событиям, с которым, возможно, предстоит столкнуться жителям нашего века. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Просто жить.

Идеальное описание эпохи - фраза "Вы же хотели меня повесить, но я все равно замолвлю за вас слово". Подход, который погубил русское дворянство и белых в целом. Благородство. Никто не понимал, что сражаться по правилам с политически подкованными рабочими и крестьянами - все равно что играть в шахматы с голубем. Пока вы делаете ход Е2-Е4, он уже опрокинул все фигуры, нагадил на доску, покурлыкал и улетел, чувствуя себя победителем. Так и случилось.

От этих времен и ушел Рихтер. "В искусство, словно в монастырь..." Мне очень нравится это сравнение. Чувство, что ты жив физически, но жизнь твоя кончена - отличный старт для того, чтобы уйти в какое-то занятие. В книги. В искусство. В работу. То, что происходит с тобой вне стен твоей личной обители, перестает иметь значение, потому что в этом смысл монашеской жизни - в уходе от мира. В христианской культуре считается, что монастыри - они не для сильных. Они для слабых. Для тех, кто понимает, что не сохранишь добродетель и чистоту души среди мирской суеты. Монахи, которые набираются достаточно сил, могут быть отпущены обратно. Их так и называют - монахами в миру (гусары, ни слова об Охлобыстине!). И все гении порой кажутся мне именно такими монахами, которых выгнали в мир, вынудили оказаться среди простых смертных и их мышиной возни, и теперь в глубине их глаз плещется вечная тоска о мире и покое своей покинутой обители, об оставленной келье искусства. И они - как и монахи в миру, кстати - при первой же возможности туда возвращаются. Может быть, это единственная возможность создать что-то великое - превратить творчество в убежище. Может быть, тогда оно станет тем самым светом, к которому нужно обращаться в темные времена. Может быть...