Текст книги "Месть сыновей викинга"

Ранним вечером мы с Иваром Бескостным сидели на холщовых кроватях в палатке со скрещенными драконьими головами над входом. Минувшим днем он со своими братьями выслушал меня под тентом, установленным на пустоши. Я изложил им обстоятельства гибели Рагнара Лодброка, как они мне представлялись. Они пришли к мнению, что не случится ничего плохого, если я повторю свою речь перед воинами. Я попросил взамен освободить меня. Бьёрн Железнобокий смерил меня бледно-серым непроницаемым взглядом, продолжая стоять со скрещенными на груди руками.

– Мне кажется, – поспешил я добавить, – что так лучше для всех. Вы будете продолжать получать от меня ту же самую выгоду при гораздо меньших затратах. Вы выстроили целое сооружение, чтобы меня содержать, но я не заинтересован в побеге. Держа меня в качестве раба, вам приходится каждый день меня кормить, а будучи свободным человеком, я мог бы сам добывать себе пропитание. Я молод и полон сил, не похож на глупых дохляков, которых вы привыкли называть рабами. Пройдя небольшую подготовку, я гораздо больше пригожусь в щитовой стене, чем в переговорах с противником, переводя вам с языка, который вы и так все понимаете.

Ивар Бескостный отступил на несколько шагов, чтобы посоветоваться со своим седобородым старшим братом наедине.

Вернувшись под парус, они пообещали предоставить мне свободу, если мне удастся убедить их армию.

– Благодарю тебя, ярл Ивар, – сказал я. – Если бы я узнал более подробно о вашей с Сигурдом Змееглазым и Хальфданом Витсерком матери Аслауг, о которой упоминали Бьёрн Железнобокий и Хастейн, мне было бы проще справиться с этой задачей.

Я надеялся, что магия повествования протянет нить между мной и Иваром Бескостным, ибо уже понял, расположения какого из сыновей Лодброка следует добиваться. Рыжебородый ярл откинулся назад и стал рассказывать историю своей матери. Он оказался не менее искусным рассказчиком, чем братья.

– Когда дочь короля Геррёда, Тора, умерла после нескольких лет брака, Рагнар Лодброк очень сокрушался о потере. Он вздыхал и стонал, как уставший от жизни старик, хотя ему не исполнилось и тридцати лет. В конце концов, чтобы избавиться от печали, он отправился со своей дружиной в морской поход и приплыл в Норвегию, где одним вечером остановился у небольшого хутора под названием Спангерейд.

Рагнар призвал своих самых близких воинов и сказал им: «Ступайте на хутор и испеките там лепешек нам на ужин». Воины тут же направились к дому с крышей из водорослей и на пороге встретились с женщиной, старой и уродливой, как жена ётуна. Ее звали Грима. Очень неохотно, но она позволила воинам замесить на столе тесто и воспользоваться очагом для выпекания лепешек. «Но помочь я вам не смогу, ведь я уже стара, и руки мои совсем ослабли. Муж у меня в отъезде, а дочка наша, Крака, поздно возвращается с поля, хотя какой от нее прок – она настолько своевольна, что нам с мужем тяжело с ней управляться».

Дочка же видела, как к берегу причалил корабль, и прихорошилась, прежде чем вернуться домой, чтобы произвести на гостей как можно более хорошее впечатление. Она вымыла лицо, что строго настрого запрещали ей делать родители, так как не желали, чтобы мужчины прознали о ее красоте. А Крака была поистине прекрасна. Вся в веснушках, статная, с пышными формами. Ее светлые волосы, доходившие чуть ли не до земли, были мягкими, как шелк. Едва воины увидели ее, позабыли обо всем на свете и вместо того, чтобы следить за лепешками, уставились на девушку. Когда они вернулись на корабль с корзиной подгоревших лепешек, вся дружина хотела наказать их за нерадивость, но Рагнар спросил о причинах происшествия. «Дочь хозяев Спангерейда – самая красивая женщина на свете, – ответили воины. – Ее красота и привела нас в замешательство». «Наверняка она не столь прекрасна, как Тора», – вздохнул Рагнар и вновь впал в уныние. «Она еще красивее, чем твоя умершая супруга», – отвечали воины, и их слова возбудили любопытство Рагнара. Все же он не пожелал легкомысленно срываться с места из-за слухов и попросил двух своих доверенных людей пойти на хутор и попросить Краку прийти к кораблю на следующий день. «Только она должна явиться не голая и не одетая, – наставлял он посыльных, – не сытая и не голодная, не в одиночестве, но без сопровождения».

Когда воины передали девушке просьбу Рагнара, Грима, старая карга, рассердилась и стала браниться, так как чувствовала, что мудрый незнакомец может отнять у нее дочь. «Этот Рагнар Лодброк – просто глупец, – сказала она Краке. – Оставайся лучше здесь, девочка моя, и занимайся привычными делами, вместо того чтобы бегать ко всяким безумцам». Крака же сказала посыльным, что раз ярл высказал такую просьбу, значит, выполнить ее можно. «Я приду к вашему кораблю завтра рано утром и попытаюсь выполнить его условия». Воины вернулись к Рагнару и передали ему обещание старухиной дочери, подтвердив ее чрезвычайную красоту.

Ивар Бескостный смочил нёбо водой – он предпочитал сохранять голову трезвой, а не напиваться до бесчувствия медом или крепким пивом в память об отце. Он пристально изучал мое лицо холодным взглядом синих глаз, пытаясь понять причину моего интереса к данной истории. Затем поставил кружку на землю рядом с кроватью и продолжил:

– Ранним утром Крака пришла к кораблю. Она завернулась в рыболовную сеть, выставив наружу свои длинные волосы, прикрывавшие наготу, – она была не голая и не одетая. Девушка откусила кусок от луковицы, тем самым продемонстрировав, что она не сытая и не голодная. С собой она привела собаку, то есть пришла не одна, но и без провожатого. А еще она пропела:

 
Рискнула просьбу ярла
Исполнить я сейчас,
К тебе явилась, Рагнар,
Услышав твой приказ.
И хоть нет провожатых,
Я вовсе не одна —
Питомец мой хвостатый
Привел меня сюда.
 

Я вытаращил глаза, изумляясь, как запросто Ивар процитировал строки по памяти, ни разу не запнувшись. И вновь моя спонтанная реакция порадовала его – он даже улыбнулся, после чего продолжил рассказ:

– Рагнар увидел, что девушка и впрямь невероятно красива, но еще больше красоты оценил ее мудрость и находчивость, которые она проявила, замечательно справившись с его затейливой загадкой, да еще сочинив складный стишок. Он пригласил ее на борт, они вдвоем долго сидели на деревянной скамье и беседовали. Он, в свою очередь, также сложил куплет, чтобы подвергнуть ее дальнейшему испытанию:

 
Красотка по заслугам
Оценит молодца,
Властителя сокровищ,
Бесспорно, храбреца,
Когда его обнимет,
В свои объятья примет.
 

Однако Крака мигом дала ему отпор:

 
Коль мне желает блага
Хитрец, сын короля,
Позволит удалиться,
Не тронувши меня.
 

Тогда Рагнар понял, что, несмотря на скромное происхождение, Крака достойна быть женой короля. Однако испытания, приготовленные для нее, не закончились. Он попросил одного из своих воинов принести платье, расшитое серебром и золотом и принадлежавшее некогда Торе.

Он пообещал подарить это платье Краке, если она согласится выйти за него замуж. Она снова ответила стихами:

 
Я платья королевы
Присвоить не могу.
 
 
Мне серебром расшитая
Одежда ни к чему!
Не зря зовусь я Крака[5]5
  Ворона (др. – исл.).


[Закрыть] —
Черна моя рубаха.
Но вдоль ручья среди камней,
Где коз пасу я стадо,
В моей рубахе мне вольней,
Иной мне и не надо.
 

Крака попросила Рагнара отправиться туда, куда он держал путь, и совершить то, что он планировал совершить летом, а потом добавила: «Если к осени твое намерение не поменяется, возвращайся – тогда я буду уверена, что твое желание не мимолетно». Рагнар Лодброк понял, что Крака не только мудра, но и терпелива, и честна. Он продолжил свой поход, но уже к концу лета вернулся на Спангерейд. Корабль его к тому времени ломился от товаров и сокровищ. Он вновь посватался к Краке, и она, увидев добытые им на войне богатства, решила, что Рагнар Лодброк будет ей достойным мужем, и с радостью согласилась отправиться с ним в его владения.

Несмотря на благоговение, охватившее меня в обществе благородного ярла, я не сумел скрыть разочарования, когда история подошла к концу, и воскликнул:

– Неужели это все? Я слышал, что вашу матушку звали Аслауг, а не Крака, и что она была королевской дочерью, как Тора.

– Рольф, своей поспешностью ты напоминаешь мне мою мать, Аслауг.

Я покраснел от подобного сравнения. Ивар продолжил повествование:

– В то самое утро, когда Крака должна была покинуть родной дом, она подошла к старухе и ее мужу, разбудила их и сказала: «Я прекрасно знаю, что вы не мои настоящие родители. Я дочь воительницы Брюнхильды, дочери Будли, и Сигурда, убившего дракона Фафнира. Мои родители сгорели в своем королевском поместье. Кроме того, мне известно, что мое настоящее имя – Аслауг и что приемный отец Геймир привел меня сюда, когда мне было три года. Вы приютили нас здесь, в Спангерейде, но лишь для того, чтобы убить моего приемного отца и украсть его дорогую одежду и украшения, которые он успел вынести из огня».

Старики признались во всем и сказали, что нищета и голод вынудили их пойти на преступление, и что новое имя, которое они дали ей, защищало ее от опасностей. Крака – или Аслауг – кивнула и сказала, что давно уже все поняла, а затем добавила: «Поэтому я не собираюсь мстить вам за смерть моего приемного отца, хотя скоро я выйду замуж за ярла и получу возможность это сделать. И все же я предсказываю, что каждый новый день вашей жизни будет хуже прежнего, а последний будет самым ужасным». С этими словами она покинула хутор, на котором выросла. Старики так и остались лежать в постели, в ужасе от страшного проклятия. Аслауг рассказала Рагнару всю правду много лет спустя. Но когда осенью они праздновали свадьбу, он знал только, что женится на невероятно красивой и мудрой крестьянской девушке по имени Крака.

Ивар Бескостный поднялся. Я не посмел возразить ему, когда он решительно взял меня под руку, показывая, что рассказ окончен. Он отодвинул полог палатки в сторону и вышел на теплый вечерний воздух, едва не споткнувшись о Хальфдана Витсерка, сидевшего на большом валуне.

– Что ты тут делаешь, братец?

– Слушаю тебя. Твои рассказы об отце всегда приятно послушать. – Судорога, на мгновение исказившая лицо Хальфдана Витсерка, помешала мне понять, была ли искренней его похвала. – Разве я не прав, сакс?

Я предусмотрительно подтвердил, что его брат – замечательный рассказчик.

– В таланте рассказчика я уступлю разве что Браги Боддасону, – самодовольно заметил Ивар Бескостный. – А возможно, и его заткну за пояс.

– Браги – признанный скальд, так что твое сравнение весьма смелое.

Хальфдан не спускал с меня пылающего взгляда.

– Рольф, имей в виду, – сказал он, – я возлагаю большие надежды на твое выступление, которое должно состояться через десять дней. Если кому и по плечу убедить наших воинов, что отца убили, так это тебе, который сумел выпутаться из положения пленника благодаря искусной болтовне.

Я не мог понять, комплиментом или угрозой являются его слова. В следующие месяцы я привык к тому, что на протяжении беседы с Хальфданом Витсерком то и дело возникали подобные сомнения. Когда его лицевые мышцы охватывала судорога, слова зачастую не соответствовали выражению лица, и дрожащий хриплый голос ярла, напоминавший рычание хищника, не помогал прояснить его настрой. Самой правильной реакцией на противоречивые внешние проявления этого человека было сохранять пассивность и отвечать в нейтральной манере, иначе существовал риск оскорбить его достоинство, а это было крайне нежелательно.

Он отвернулся и задрал голову, подставив подбородок человеку, сидевшему перед ним на траве с тонким ножом в руке.

– Неужто ты и вечером собираешься бриться? – удивился Ивар Бескостный.

– И все благодаря тебе, брат. Ведь это ты на несколько недель отобрал у меня моего брадобрея. Это было настоящее испытание. Ума не приложу, как вы выносите эти бороды: остатки пищи и пиво постоянно застревают в волосах. В такой густой поросли легко спрятать целый обед. И еще она привлекает паразитов, которые жалят и кусают, вызывая зуд и боль. Только подумай обо всех существах, которые кормятся на твоем теле, Ивар. Блохи, вши, клопы и прочие паразиты.

Хальфдан Витсерк передернулся, словно пес, стряхивающий с себя остатки воды после купания.

– Ну, блохи и вши есть у всех, – возразил Ивар. – А густая борода – символ настоящего мужества.

Хальфдан встрепенулся.

– То есть у меня есть проблемы с мужеством, выходит, так?

Его наполовину бритое лицо заходило ходуном от волнения. От напрягшегося тела исходила угроза, он пылал решимостью вступить в поединок и биться не на жизнь, а на смерть.

Ивар Бескостный молча положил руку ему на плечо. Прикосновение заставило юного буяна расслабиться и вернуться на камень.

– Никаких ссор, пока мы на виду у воинов. – Ивар произнес это так, словно не в первый раз наставлял младшего брата. – Если ты чем-то недоволен, скажешь об этом мне наедине. Мы – сыновья Лодброка, должны демонстрировать нашей армии пример воинской доблести и единства.

– А разве защита чести – поступок, не достойный воина?

– Только не по причине пустяков и мнимых оскорблений.

Хальфдан вновь хотел вскочить и бросить вызов брату. Но холодный взгляд синих глаз заставил его одуматься.

– Вполне допускаю, что ты соскучился по Уббе, – сказал Ивар, кивнув на брадобрея, который как ни в чем не бывало продолжил прерванную работу, – но ты сам знаешь, что иначе было нельзя.

Я не видал Уббе с тех пор, как Хастейн показал мне его с насыпи. А Бьёрн Железнобокий говорил, что никто не считался с этим сводным братом, поскольку отец прижил его с фризской любовницей.

У Уббе были волосы средней длины невнятного, мутно-коричневого цвета. При беглом взгляде на его круглое лицо создавалось впечатление, что это полный обрюзгший человек, хотя на самом деле он обладал вполне стройной и крепкой фигурой. Жидкая поросль на подбородке совсем не украшала юношу.

– Тебе следовало явиться на встречу с предводителями саксов, – обратился к нему Ивар Бескостный.

– Я не знал, что меня тоже пригласили, – осторожно ответил Уббе.

– Хотя бы изредка тебе надо показываться. Но мне известно, где ты был и чем занимался. Отмечу, что ты оказал нам всем большую услугу. И я благодарен тебе за это.

Уббе помрачнел и поспешил сменить тему:

– Может, и тебя побрить, ярл Ивар?

– Лучше сам побрейся. Тебе не стоит выставлять напоказ свой эльфийский пушок. Твоя жидкая фризская кровь не способствует нормальному росту бороды.

– Еще вырастет, – дружелюбно улыбнулся Уббе, сжав пальцы вокруг ручки ножа так сильно, что побелели костяшки. – Не успеете оглянуться, как у меня вырастет такая же мощная борода, как у тебя или Бьёрна.

Рыжебородый ярл с сомнением посмотрел на сводного брата и изрек напоследок:

– Ну-ну, удачи тебе.

Затем он увел меня от странной парочки.

Атмосфера в лагере изменилась с того момента, как сюда добрались телеги, запряженные волами, со слугами, женщинами и детьми. Из множества нововозведенных палаток доносились звуки, свидетельствующие о том, что мужчины и женщины истосковались по обществу друг друга. Бочки с крепким пивом, доставленные в лагерь королем саксов, тоже возымели действие. Тут и там пьяные воины валялись в лужах собственной рвоты. Отовсюду неслись песни и стук кружек. У костров вновь рассказывали истории о подвигах Рагнара Лодброка.

– Твой комментарий относительно бороды разозлил Уббе, – сказал я Ивару Бескостному, пока мы шли по лагерю. – Это было заметно по тому, как напряглись суставы на пальцах, хотя в остальном он остался невозмутим.

Пока рыжебородый ярл с новым интересом рассматривал меня, я заметил, что его правая нога короче левой; он сильно хромал, а колени были вывернуты внутрь.

– Мнение Уббе никакой роли не играет, – ответил он. – Но ты прав – он хорошо умеет притворяться. Именно это умение делает его прекрасным разведчиком.

Смысл последней фразы медленно доходил до меня, пока мы с хромым ярлом продолжали свой путь по деревянному настилу.

– Сигнал, поданный рогом, когда саксы осадили лагерь, явно предназначался Уббе! – воскликнул я.

– Почему ты так уверен? – спросил ярл и улыбнулся.

– Уббе поджидал где-то на пустоши, – высказал я осенившую меня догадку. – В укрытии, но на таком расстоянии, чтобы услышать условный сигнал. И тогда он бросился в южном направлении, к Восточной Англии, чтобы привести тебя, Хальфдана Витсерка и прочих воинов. Именно поэтому вы явились вовремя.

– И ты догадался об этом лишь потому, что я упомянул о большой услуге, оказанной нам Уббе?

Улыбка Ивара Бескостного согревала меня до тех пор, пока он не остановился на перекрестке в центре лагеря и не открыл дверь моей темницы.

– Неужели меня вновь запрут? – разочарованно спросил я.

– Если твоя речь убедит воинов, ты получишь свободу. А до тех пор Бьёрн Железнобокий предпочитает обезопасить нас от того, что твои знания достигнут ушей саксов. Ведь ты запросто можешь сбежать во время траура, когда все напиваются до полусмерти. Но через десять дней ты станешь одним из нас – или умрешь.

Дверь захлопнулась за моей спиной. Ивар Бескостный задвинул щеколду и захромал прочь. Я съехал на пол по деревянным доскам клети, молча проклиная Бьёрна Железнобокого и его подозрительность. Через некоторое время неподалеку вновь послышались шаги. Через дощатые стены ко мне обращался светлый голос:

– Ты ведь понимаешь, что Ивар Бескостный рассказал тебе не все?

Я был почти уверен, что воительница Ильва придет ко мне.

– Ты подслушивала неподалеку, – сказал я. – Из травы позади палатки доносился какой-то шорох.

Она подтвердила мое предположение и продолжала:

– Аслауг отказалась ложиться с Рагнаром в постель, пока они не поженятся. И не притрагивалась к нему первые три ночи.

– Почему?

– Воздержание способствует нисхождению на молодую невесту пророческого сновидения о том, сколько она родит сыновей и какая их ждет судьба. В первую же ночь Аслауг приснились три сына, и тут все сошлось. Также ей приснилось, что если Рагнар Лодброк не соблюдет период воздержания, их первенец родится безногим. Однако, когда Рагнар протрезвел, он овладел молодой женой.

– Судя по всему, ничего плохого не случилось.

– Сразу нет. Но когда Ивару было одиннадцать лет, он упал с крыши и сломал обе ноги.

– Это стряслось через год после того, как он сражался наравне со взрослыми с мятежными сконцами на Ульдагере?

Ильва на мгновение задумалась и вспомнила историю, рассказанную Сигурдом Змееглазым у костра несколько дней назад.

– А у тебя недурная память. Говорят, после этого Ивара повсюду носили на щите. Он упорно тренировался в течение многих лет, прежде чем вновь пошел своими ногами. И лишь благодаря собственному упорству он до сих пор может ходить.

Тогда, стоя на пустоши в тени паруса, я ясно представлял себе, что буду говорить о смерти Рагнара. Но спустя десять дней я очутился в центре толпы подавленных жестоким похмельем ярлов и других сильных мира сего, и поставленная передо мной задача уже не казалась настолько простой.

Во рту у меня пересохло. Ноги подкашивались. Мысли беспорядочно роились в голове. Одну руку я положил на тело, прикрытое белым саваном, вторую поднял, дав толпе знак замолчать, и попытался овладеть своим голосом. У меня получалось сфокусировать взгляд лишь на отдельных лицах, бородатых и обрамленных неряшливыми лохмами, на налившихся кровью глазах, глядящих из-под жирных волос, и на вонючих раззявленных ртах и презрительных гримасах. Инстинктивное отвращение отчаянных головорезов к любому проявлению слабости выразилось в издевательских окриках. На мгновение я встретил бдительный взгляд Хастейна из-под длинной светлой челки. Это не помогло. Я начал заикаться и запнулся, толком не начав речь.

К счастью, Ивар предвидел такую ситуацию. Привычный к выступлениям перед толпой, он схватил мою руку и поднял ее так высоко, что мои ноги едва не оторвались от земли.

– Проявите мудрость и послушайте Рольфа, – провозгласил рыжебородый ярл и развернулся так, чтобы все могли его видеть и слышать. Я болтался в его руке, словно марионетка на ниточке. – Он поклоняется истинным богам, но знаком и с Белым Христом. Его мать была из данов, знаменитая вёльва и колдунья. Те из вас, кому суждено умереть здесь, в Англии, встретятся с ней за столом Одина, и вряд ли ей понравятся ваши насмешки над ее сыном. А потому слушайте, что он скажет, и оставьте свои остроты на потом.

Едва он отпустил меня, я вновь стушевался, правда, теперь из-за эффекта, произведенного на сборище знатных воинов словами ярла – они притихли как мыши.

Я сдернул с тела саван. Ярлы молча смотрели на погибшего героя, кожа которого заметно потемнела после десяти дней пребывания в яме, где тело временно держали под дубовыми досками. Запах тоже стал дурным. Большинство воинов никогда не видели Рагнара Лодброка, и они явно были разочарованы. Лицо старика было по-прежнему искажено неуместной жалкой гримасой, тонкие руки обтягивала морщинистая кожа, туловище раздулось от скопления газов.

– Рагнара Лодброка укусила змея, – заявил я и указал на правое бедро трупа, заметно отекшее. – И вот сюда. – Также на теле старика распухло предплечье. – И сюда. – Левая лодыжка представляла собой большой пузырь.

Наступила полная тишина.

– Змея? – переспросил кто-то.

– Получается, его никто не убивал! – воскликнул другой воин.

– Вы нам солгали, – возмущенно заключил третий. Конец его заплетенной в косу бороды был намотан на мелкие косточки.

– Здесь никто не лжет, – взревел Бьёрн Железнобокий, выступив вперед с топором в руке. – Кто посмеет утверждать, что я говорю неправду?!

Толпу вновь объяло безмолвие, подобно крыльям огромной птицы. Никто не осмелился возражать седобородому великану, но в каждом поселилось сомнение. Моя задача была – убедить их.

– Змеи – пугливые существа, – продолжал я. – Они нападают на людей, лишь если их испугать. И кусают они только в случае крайней необходимости. Рагнар Лодброк должен был лечь в самую середину змеиного логова, чтобы быть укушенным аж три раза.

– Змеиное логово! – воскликнул один из воинов.

– Какая подлость! – подхватил второй.

Шум вновь стал нарастать. Возбужденные скандинавы сквернословили и проклинали трусость убийцы.

Я раскинул руки в стороны, как делал до этого Ивар. К моему изумлению, жест возымел точно такой же эффект: северяне смолкли.

– Я не знаю, как обстоят дела со змеями в тех землях, откуда вы пришли. Но здесь, в Англии, единственная змея, которая кусается, – гадюка. Но ее яд не настолько сильный, чтобы убить взрослого мужчину.

Стоявшие поблизости согласились, что у них на родине змеи тоже мелкие и безобидные, и что люди, укушенные ими, быстро приходят в себя.

– Стремясь к знаниям, я выучился читать книги христиан, которые хранятся сотни лет и содержат мудрость предков. Из этих книг я узнал, что укусы змей и насекомых могут представлять смертельную опасность для некоторых людей, в то время как совершенно безвредны для остальных. Позволю напомнить вам, что Рагнар Лодброк носил кожаные брюки и куртку, которые редко снимал. Возможно, так он защищался от укусов, зная, что они опасны для него, и только для него. Едва ли он рассчитывал вновь повстречать на своем пути драконов типа тех, с которыми расправился при дворе короля Герреда.

Я покосился на Ивара Бескостного. Вопреки нашей договоренности, он не вышел вперед, когда я завершил выступление. Он просто стоял, поглаживая веснушчатой рукой рыжую бороду. Воины ждали продолжения речи и вновь начали проявлять беспокойство. Как и я.

– Это правда, – наконец изрек Ивар Бескостный. – Единственное, чего боялся отец, – змей и ос. А потому вполне возможно, что все случилось именно так, как говорит Рольф.

Ярлы расстроились, услышав, как героя обличают в слабости, но, пользуясь поддержкой сына этого самого героя, я мог высказать им обоснованный аргумент в пользу своей версии.

– Рагнар Лодброк – не уникальный герой, которому была дарована сверхъестественная сила в обмен на одну-единственную слабость. Разве неуязвимый Бальдр не был убит своим слепым братом стрелой из омелы?

Упоминание одного из скандинавских мифов заставило северян задуматься. Разумеется, если сам бог Бальдр пал от гибкой ветки омелы, подобное запросто могло приключиться и с Рагнаром Лодброком, который, кстати, тоже состоял в родстве с Одином. А змеи все же будут поопаснее, чем какое-то растение.

– Тот, кто подверг Рагнара Лодброка смертельному испытанию, – заключил я, – должен был знать секрет героя. Король саксов являлся его надсмотрщиком в течение многих месяцев. Узнав о слабости Рагнара, он подло бросил своего пленника в яму со змеями. Там и оставил его умирать естественной смертью, дабы воспрепятствовать вознесению в Вальгаллу. – Я выдержал небольшую паузу, прежде чем привести свое рассуждение к логическому заключению. – И за это король саксов должен поплатиться жизнью!

Последняя фраза возымела особый эффект. Доблестные воины вокруг меня ревели от гнева. В их глазах пылала ненависть. Шум продолжал нарастать. Толпа, образовывавшая кольцо вокруг мертвого тела, пришла в движение. Провонявшие по́том викинги принялись толкаться. Однако постепенно ритмичный грохот заглушил шум толпы. Это дружинники Ивара Бескостного застучали мечами по кромкам щитов.

– Сейчас вы разгневаны, – взревел Ивар Бескостный, так что слюна брызнула на его рыжую бороду. – Готовы броситься и поубивать саксов. Я призываю вас не подавлять ваш гнев, но запомнить его. Поддерживать его до той поры, когда мы будем хоронить Рагнара Лодброка. Помнить об этом гневе, когда завтра мы будем чтить память нашего героя. И сохранить этот гнев, – он понизил голос, чтобы стоявшие позади воины уняли соратников, мешающих им расслышать слова ярла, – сохранить его до тех пор, когда придет время отомстить!

Толпа вновь зарокотала, заполнив всю площадь.

Доска с телом поплыла по океану воздетых кверху рук в направлении западных ворот лагеря и солнца, садящегося за открытую всем ветрам пустошь. Постепенно толпа рассеялась. В итоге у двойных козел остались только мы с Иваром и его дружина.

– Прекрасная работа, – сказал рыжебородый ярл. – Ты вполне оправдываешь прозвище, данное тебе Сигурдом, Рольф Дерзец. С ним тебе суждено прославиться теперь, когда ты стал одним из нас.

Трудно описать чувства, охватившие меня в этот момент: облегчение от того, что на меня больше не ведется безумная охота; радость от осознания принадлежности к очередной волчьей стае, несмотря на то что эти «волки» носили кожаные штаны и кольчуги, а не меховые шкуры; гордость за то, что я преодолел собственный страх; упоение тем, что сумел оправдать ожидания ярла; восторг оттого, что заслужил настоящее прозвище. Все эти чувства, навалившись на меня разом, придали смелости, и я задержал Ивара Бескостного, когда он повернулся, чтобы последовать за воинами к выходу из лагеря.

– Я должен поведать тебе еще кое-что, – сказал я. – Но исключительно тебе.

С бледного лица, обрамленного рыжей бородой, на меня обратился пристальный ледяной взгляд синих глаз. Затем Ивар Бескостный кивнул и отпустил свою дружину.

– Когда ты получил сообщение о смерти Рагнара Лодброка? – спросил я. – И от кого?

– От короля Нортумбрии Осберта. Мы с Хальфданом получили эту новость, находясь в лагере в Восточной Англии, через неделю после принесения рождественской жертвы.

– Где в этот момент находились Сигурд Змееглазый и Бьёрн Железнобокий?

– Сигурд был дома в Ютландии. Бьёрн грабил побережье франков. Но они быстро примчались в Англию, услышав о гибели отца.

Срок сообщения о смерти представлялся мне очень важным. По одной простой причине.

– Через неделю после Рождества Осберт уже не был королем Нортумбрии, – заметил я. – Его свергли по итогам витенагемота. Вспомни, король Элла рассказал нам об этом в тот день, когда они с Осбертом доставили тело Рагнара. Народные собрания проводились до дня появления на свет Белого Христа, почти одновременно с принятым у вас, северян, празднованием середины зимы.

Ивар Бескостный сдвинул рыжие брови. Он приготовился слушать дальше, и еле заметная улыбка надежды мелькнула у него на губах.

– Осберт отправил вам эту весть, – продолжал я, – так как надеялся, что вы с Эллой убьете друг друга, после чего он сам, не принимая активного участия в разборках, вновь завладеет троном.

– Осберт находился на поле битвы, – возразил Ивар.

– Ему пришлось присоединить свою армию к армии короля Эллы, чтобы войско саксов оказалось достаточно мощным для атаки на лагерь викингов. Ты сам слышал, как он хвалился. Однако я наблюдал за сражением и никого, похожего на Осберта, не приметил.

Ивар почесал бороду и крепко задумался.

– Осберт – хитрый противник, – признал он наконец. – Быть может, как раз он, а не король Элла, убил отца?

– Не думаю, – позволил я себе не согласиться. – Неужели тебя не удивило, что тело отца находилось в хорошем состоянии, когда Элла принес его сюда десять дней назад? Оно должно было сгнить за три месяца, прошедшие с момента получения сообщения от Осберта. Трупное окоченение начинает проходить спустя двадцать четыре часа после наступления смерти, но тело было жесткое, как доска, когда Хальфдан Витсерк попытался перевернуть его. Я осмелюсь предположить, что твой отец умер менее чем за сутки до встречи под парусом, ярл Ивар.

Холодные синие глаза внимательно изучали меня.

– У тебя и впрямь язык недурно подвешен, – наконец вымолвил он, – в этом деле скрывается больше тайн, чем я предполагал. Благодарю тебя за то, что ты обратил мое внимание на несоответствия. И прошу держать язык за зубами до поры до времени. В данный момент процесс сожжения отцовского тела гораздо важнее установления причин его смерти. Но я, несомненно, еще обращусь к тебе за помощью, ибо голова твоя работает столь же недурно, как и язык.

Датский ярл не только даровал мне свободу – отныне я стал его наперсником. Я считал, что на мою долю выпало безграничное счастье. Но очень скоро мне пришлось поумнеть.