Текст книги "Прелюдия к счастью"

Глава 7

На следующий день Тесс отправилась осматривать винодельню. В первый раз за всю неделю она решилась отдохнуть и сделать это, гуляя по винограднику. Виноградные лозы были крепкие и сильные, но, оставленные без ухода, они срочно нуждались в подрезке.

Тесс шла по склону вдоль рядов буйных виноградных лоз, которые уже одичали, беспрепятственно и густо обвивая свои опоры, и смотрела на все это с досадой. Виноградник мог бы давать большой урожай отличных ягод. Но Александр, кажется, совсем не заботится о нем.

Александр. Когда вчера она проснулась, то обнаружила, что ее голова покоится на его животе. Потрясение, страх, смущение – все это промелькнуло в голове Тесс, и она хотела было встать. Но он во сне нежно коснулся ее головы, и Тесс осталась лежать так же, постепенно начиная понимать, что ей это даже приятно. Ей нравились прикосновения его сильных пальцев, перебирающих ее волосы. Приятно было чувствовать под головой его плоский, мускулистый живот и слушать его глубокое, ритмичное дыхание.

Тесс замедлила шаг, а вскоре остановилась и невидящим взглядом уставилась на виноградную лозу. Перед ней снова встало лицо Александра, спокойное и безмятежное во сне. В то время она уже сидела, обхватив колени, и смотрела на него. Она смотрела на его густые, длинные ресницы, которые маленькими черными веерами окаймляли его закрытые глаза. Видела тень щетины, начинающей уже появляться вдоль его квадратной челюсти. Тесс захотелось вдруг узнать, какова на ощупь щека Александра: грубая и шершавая, как песок, или же мягкая и нежная, как спелый персик. Но так и не решившись дотронуться до него, она отдернула свою протянутую руку.

Тесс видела, как при дыхании поднимается и опадает его широкая грудь, рассматривала треугольник черных волос на его торсе, суживающийся к узкой талии и исчезающий в черных брюках. Она смотрела на длинные волосы Александра, которые переплелись с травой и обрамляли его лицо, словно диковинный гобелен.

Но вот Александр начал просыпаться. Он медленно и лениво запрокинул руки за голову и потянулся, приводя в движение все мышцы своего тела. Больше Тесс ничего не видела, потому что она отвернулась, прислонилась спиной к дереву и, закрыв глаза, притворилась спящей. Она слышала лишь его протяжный зевок и чувствовала всю томность и вялость его движений.

Стоя среди виноградных лоз и вспоминая события вчерашнего дня, Тесс почувствовала, что, как и вчера, у нее засосало под ложечкой. Она прижала руку к животу, думая о том, почему раньше она никогда не испытывала такого чувства, глядя на худую грудь Найджела, на которой не было ни единого волоска.

И она поняла, почему. Вид обнаженной груди Найджела мог означать только одно – больше унижений, оскорблений и больше боли.

Тесс на мгновение закрыла глаза, не желая больше думать о Найджеле. Его надменное, красивое лицо всплыло в ее памяти и быстро исчезло, уступив место другому лицу. Не такому красивому, как предыдущее, но почему-то более притягивающему и неотразимому. Лицу, которое хмурилось от гнева истинного участия и заботы, а не от гнева упрямых прихотей и причуд. Лицу, которое не использует свою красоту, чтобы очаровать и обмануть, а которое улыбается искренней и неподдельной улыбкой, радуясь хорошо выполненному простому делу.

Тесс открыла глаза и увидела больше чем просто виноградную лозу. Она вдруг увидела что-то еще. Тесс поняла, что мужчины не всегда похожи друг на друга, что рука мужчины не только причиняет боль. Эта рука может еще кормить с ложки супом больную женщину, может вдохнуть жизнь в чистый холст, может просто нежно ласкать. Тесс смотрела на Александра, как если бы перед ней был Найджел. Но он совсем не походил на Найджела.

Тесс вспомнились другие мужчины, которых она знала, – ее отец, чьи руки писали проповеди и таскали ячменные лепешки у Молли на кухне, старый Герберт, чьи руки с нежностью и любовью сажали цветы. Она совсем забыла, что руки мужчины могут быть нежными. Найджел выбил такие вещи из головы. А Александр помогал вспомнить об этом.

Где-то рядом захлопала крыльями птица и рассеяла задумчивость и мечтательность Тесс. Вздрогнув, она подняла глаза на большую черную ворону, усевшуюся на колышек недалеко от нее.

– Боюсь, что тебе еще слишком рано лакомиться виноградом, дружок, – с улыбкой сказала Тесс птице. – Тебе придется подождать несколько месяцев.

Но ворона ответила ей лишь громким, пронзительным карканьем, захлопала крыльями и улетела в поисках пищи в другое место. А Тесс продолжила свою прогулку по винограднику, чувствуя такую легкость на сердце и такой оптимистичный взгляд на жизнь, которого давно уже не испытывала.

Вскоре она подошла к серым каменным зданиям, которые и составляли винодельню. Эти опустевшие здания стояли в долине, в центре виноградника, и выглядели такими же заброшенными, запущенными и одинокими, как и замок, и амбар, и мужчина, которому все это принадлежало. Размышляя об этом, Тесе вошла в первое из трех зданий.

Она бродила среди рядов огромных бочек. Сол-нечныр лучи, падая сквозь дверной проем, освещали ей путь в прохладном, темном помещении. Тесс мало знала о виноделии, но там было великое множество разного оборудования и приспособлений, очевидно, предназначенных для производства вина. Когда-то эта винодельня была продуктивной и оживленной. Бережливая по натуре, Тесс просто не могла понять, почему такой великолепный источник дохода остается неиспользованным.

Возмущенно покачав головой, она вышла из темного, хмурого здания на яркий солнечный свет. Действительно, это просто позор! Тесс направилась было к другим зданиям, чтобы исследовать и их, но вдруг остановилась, как вкопанная.

В нескольких ярдах[17]17
  Ярд – мера длины, равная 91 см.


[Закрыть] от нее, в тени между двумя зданиями, стояла ослица. На спине животного ничего не было, но ослица по привычке раскачивалась из стороны в сторону. Ребра и выпирающие с боков кости ясно говорили о том, что животное годами недоедало. Сердце Тесс сжалось от сострадания и жалости. Она сделала шаг вперед, но ослица с испуганным криком отскочила от нее назад.

Тогда Тесс, протянув руку, медленно двинулась к ней, разговаривая с животным мягким, нежным голосом.

– Все хорошо, малышка! Не бойся.

На этот раз ослица не бросилась в сторону, а только подняла голову и посмотрела на девушку своими большими печальными глазами. Она слишком устала, чтобы убегать. Подойдя ближе, Тесс все поняла.

На спине и боках бедного животного зияли перекрещивающиеся во многих местах рубцы от кнута. Свежие раны еще покрывала сухая, спекшаяся кровь. Глубокая волна гнева, горячая и сильная, захлестнула Тесс. Но это был не только гнев. Это было еще и сострадание.

Слезы застилали глаза девушки. Протянув дрожащую руку, Тесс потрепала ослицу по шее.

– О! – всхлипывая, произнесла она. – Бедная.

Ослица опустила голову, как будто стыдясь чего-то. Тесс понимала. О, да, она понимала.

Обхватив ослицу за шею и уткнувшись лицом в ее короткую, жесткую холку, она заплакала.

Прошло довольно много времени, прежде чем Тесс подняла голову. Резким движением руки она смахнула слезы с лица.

– Ты убежала, да? Не волнуйся, дорогая. Ты пойдешь ко мне домой, – и, нежно потрепав ослицу, прибавила: – Никто и никогда больше не обидит тебя. Клянусь.

И, придерживая ослицу за холку, девушка направилась к замку. Животное послушно следовало за ней, словно покоряясь любой судьбе, ждущей его впереди.

День уже клонился к вечеру. Солнце садилось за скалистые горы, переливаясь малиновым и оранжево-розовым цветами на фоне лазурно-голубого неба.

Тесс завела ослицу в конюшню и поставила ее в стойло. Нежно погладив ее на прощание, она сказала:

– Я принесу тебе чего-нибудь поесть. Спрошу у Александра, может, есть где-нибудь поблизости сено.

Выйдя из конюшни, девушка направилась к шато в поисках Александра.

Проходя через кухню, она почувствовала аппетитный запах чего-то вкусного на плите.

Тесс нашла Александра в мастерской. Он мыл кисточки. Оставив на мгновение свое занятие, Александр, с кисточкой в руке, наблюдал, как Тесс поднимается по лестнице и входит в мастерскую.

– Добрый день, мадемуазель. Не пора ли нам готовить обед?

В этот момент Тесс меньше всего думала об обеде. Она нетерпеливо покачала головой.

– У вас есть сено?

– Сено? – Александр озадаченно нахмурился и приподнял бровь, пораженный столь странной просьбой.

– Сейчас ведь лето, мадемуазель. Софи не потребуется сено до осени.

Тесс вздохнула.

– Значит, нет? – она покачала головой и спросила: – А зерно?

Отложив кисточку в сторону, Александр повернулся к девушке.

– В амбаре есть мешок овса. Но зачем вам все это?

Тесс не решалась сказать ему о своей находке. Она поняла вдруг, что Александр может вовсе не прийти в восторг при виде ослицы.

Девушка еще раз подумала о плохом обращении, от которого животное так пострадало. Несомненно, когда Александр увидит несчастную ослицу, он разрешит ей оставить это животное.

– Пойдемте со мной. Я покажу вам.

И девушка повела Александра в конюшню. Когда они подошли к стойлу, ослица приподняла голову, но уши ее все так же свисали, как длинные вялые былинки. Она уныло, не двигаясь, смотрела в их сторону.

– Вот я и вернулась, – сказала Тесс мягким годосом и почесала ослицу между ушами. – Думаю, что назову тебя Флауэр.

– Ослица! – громко воскликнул Александр. – Вы привели домой ослицу?

Тесс взглянула на Александра. Он стоял, упершись руками в бока, и на его лице было мрачное выражение. Так она и думала. Он совсем не рад.

– Я нашла ее в винограднике. Вы видите, как бесчеловечно с ней обращались.

– Кто будет ухаживать за ней? – сурово спросил Александр.

– Я, – робко сказала Тесс.

– У вас и без того много работы.

– Александр, уход за одной ослицей едва ли можно назвать работой.

– А когда вы уйдете? Что тогда?

Эти беспощадные слова больно ранили Тесс и напомнили ей о том, что ее пребывание в этом доме только временно, что это не ее дом. Тесс проглотила обиду.

– Я заберу Флауэр с собой. Мускул на лице Александра дрогнул.

– Я не хочу иметь ослицу по имени Флауэр.

– В таком случае дайте ей другое имя.

– Я не хочу никак называть ее. Я не хочу ее вообще.

Взгляд Александра был свиреп. Тесс храбро смотрела на него, хотя коленки у нее и подкашивались от страха.

– В таком случае ее будут звать Флауэр. И мы оставим ее.

– Это животное не останется здесь, – возразил Александр.

– Скорее всего, ослица принадлежит какому-нибудь фермеру, живущему поблизости. Он будет искать ослицу. Эти люди бедны. Им нужны домашние животные.

Сложив руки на груди, Тесс приобрела еще более упрямый вид.

– Кому бы ни принадлежала ослица, этот человек утратил на нее все права, обращаясь с ней так жестоко.

– Это не имеет значения. Человек имеет право делать все, что пожелает, со своими животными. И мы не имеем права вмешиваться.

Тесс хотелось закричать. Это же мужчины говорят и о своих женах. И, отбросив всякий страх, думая о благополучии Флауэр, она сказала:

– Если животное действительно что-то значит для своего хозяина, он никогда не будет обращаться с ним так, как обошлись с этим бедным животным. Люди должны… – Тесс остановилась, чтобы перевести дыхание. – Люди должны защищать и заботиться о тех, кто принадлежит им, – она зло махнула рукой в сторону ослицы.

– Взгляните на нее, Александр! Истерзанная и умирающая от голода. Неужели у вас нет ни капли жалости?

Александр посмотрел на жалкую ослицу, перевел взгляд на девушку.

– В таком случае, вы будете ее кормить. Вы будете ухаживать за ней. А если хозяин будет искать свою ослицу, мы вернем ее ему. Если же нет, вы заберете ее с собой, когда будете уходить.

Александр повернулся и вышел из конюшни. Он шел к дому, но в голове его эхом отдавались слова Тесс: «ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ЗАБОТИТЬСЯ О ТЕХ, КТО ЕМУ ПРИНАДЛЕЖИТ».

Проходя через тщательно прополотый огород, Александр думал о том, что теперь ему придется постоянно следить за порядком и здесь.

Поднявшись по черной лестнице, он прошел через сияющую чистотой кухню. Он так и не выяснил, куда она положила эти проклятые кисточки. За прошедшие несколько недель он так и не вспомнил об этом. У него были, конечно, другие кисточки, поэтому он и не волновался и не спрашивал Тесс, куда она положила те, старые. Но сейчас тот факт, что кисточек он так и не нашел, сильно его раздражал.

Стуча каблуками по чистому теперь полу, Александр направился в единственное место этого дома, которое все еще принадлежало ему. Он начал подниматься по лестнице в свою мастерскую.

– Она захотела ослицу? Прекрасно. Но она одна будет о ней заботиться.

На второй ступеньке лестницы Александр резко остановился. Он заметил букет полевых цветов в кувшине, на столике внизу. Потом взгляд его переместился к двери, ведущей в столовую. Там, на столе, стояла корзинка слив. Увидев эти едва уловимые следы прикосновения женской руки, Александр почувствовал, что рушится мир, в котором он жил три года и к которому так привык. И он закричал что было сил:

– Я хочу остаться один!

Крик его эхом отозвался в пустом доме.

А потом он услышал очень тихое, протестующее мяукание. Александр посмотрел вниз. Там, на нижней ступеньке лестницы, сидел Огастес. Слишком маленький, для того чтобы легко и проворно взбираться по лестнице, котенок отчаянно барахтался на первой ступеньке, устремляясь вслед за Александром.

Александр смотрел, как, положив передние лапы на вторую ступеньку, Огастес опять и опять задирал заднюю лапу, пытаясь одолеть слишком высокую для него ступеньку. Коготки котенка скользнули по каменным ступенькам лестницы, и у него ничего не получилось. Но все-таки упорство Огастеса было вознаграждено и он, в конце концов, взобрался на вторую ступеньку и начал сражаться с третьей.

Александр провел рукой по волосам, и лента, связывавшая их, упала на пол.

«ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ЗАБОТИТЬСЯ О ТЕХ, КТО ЕМУ ПРИНАДЛЕЖИТ».

– Нет! – строго сказал он котенку и, указав в сторону кухни, добавил: – Иди назад.

Огастес замяукал и взобрался на третью ступеньку. А потом – и на четвертую.

Александр раздраженно хлопнул ладонью по стене. Когда же именно он потерял контроль над собственной жизнью? Он не хотел, чтобы беременная женщина жила в его доме. Не хотел осла. И кота. Коза и несколько куриц – вот все, чем он обходился.

И за всех за них человек должен отвечать. Человек должен заботиться о тех, кто ему принадлежит. Тесс права. Но он не хочет о них заботиться. Не хочет платить им добром.

– Иди назад! – повторил он свой приказ, свирепо глядя на крошечное животное.

Огастес жалобно запищал, словно умоляя о помощи, и продолжил взбираться по ступенькам.

Еще какое-то время Александр наблюдал за неуклюжими попытками котенка, потом выругался и спустился вниз. Он поднял котенка одной рукой, повернулся и пошел вверх по лестнице.

– Ты жестоко ошибаешься, mon ami[18]18
  Мon ami – мой друг (фр.).


[Закрыть], если доверяешь мне.

Огастес замяукал, затем уткнулся в руку Александра, совсем не испугавшись его замечания.

Накормив Флауэр овсом и напоив свежей водой, Тесс направилась к дому. Она думала, что Александр ждет ее в кухне, чтобы начать очередной вечерний урок по кулинарии, но его там не было.

Опять почувствовав дразнящий запах, Тесс подошла к плите. Приподняв крышку котла, она увидела там плавающие в бульоне аппетитные кусочки курицы. С озабоченным видом девушка накрыла котел крышкой.

Александр, должно быть, в своей мастерской. Тесс знала, что он не в восторге от ослицы. Казалось, ему не нужна компания ни других людей, ни слуг, ни ее, ни животных. Он так стремился к одиночеству. Хотела бы она знать – почему.

Тесс прикусила губу, мучаясь сомнениями, не зная, просто ли Александр забыл об их уроке, или же он избегает ее. Она не будет беспокоить его, если он захотел побыть один. Но ей обидно было думать, что Александр забыл о ней.

Отойдя от плиты, Тесс направилась в кладовую. Сейчас она уже знала достаточно для того, чтобы самой приготовить обед. Она приготовит обед и отнесет ему. И Тесс принялась за работу.

Спустя некоторое время Тесс понесла поднос, уставленный чашками, наверх, в башню. Подобрав край юбки и перекинув ее через руку, чтобы не запутаться и не упасть, она крепко держала обеими руками тяжелый поднос и осторожно поднималась вверх по лестнице.

Тесс улыбалась, глядя на поднос. Еще три недели назад она совсем не умела готовить. А сейчас она с легкостью приготовила обед. На подносе стояли две дымящиеся чашки с тушеной курицей, хлеб, яблочный торт с грецкими орехами, бутылка вина из запасов Александра, два бокала, две салфетки и столовые приборы. Конечно, это был довольно простой обед, но Тесс страшно гордилась собой. Более того, ей было приятно хоть чем-то порадовать этого сложного человека, который так много для нее сделал.

Александр, должно быть, не слышал, как она вошла. Когда Тесс одолела последние несколько ступенек винтовой лестницы и шагнула в комнату, Александр не смотрел на нее. Он увлеченно смотрел на стоящий перед ним на мольберте холст, и левая рука его с кисточкой стремительно двигалась, нанося рисунок. Лицо Александра было обращено к девушке в профиль, но она видела, что он, целиком поглощенный своим занятием, сосредоточенно нахмурился, глядя на холст.

На землю опустилась ночь, а мастерская, освещенная светом множества ламп, была светла, как днем.

Движения Александра были быстрые, почти бешеные. Он стремительно окунал кисточку в краску на палитре и, минуты не колеблясь, наносил краску на полотно. В движениях художника чувствовались сила, страсть, и Тесс робко стояла у лестницы, не решаясь прервать его.

Но тут она услышала тихое мяукание и, повернувшись, увидела, как по комнате смешно ковыляет маленький Огастес. Но котенок не был так нерешителен, как она. Он путался под ногами Александра, терся о его ботинки и жалобно мяукал.

– Не сейчас, mon ami, – сказал Александр котенку, не отрывая внимания от холста, стоящего перед ним.

В ответ Огастес опять замяукал.

– Я знаю, что ты голоден, – сказал Александр, не прекращая работы. – Но тебе придется подождать.

Котенок свернулся клубочком вокруг правой ноги Александра, положив мордочку на мысок его ботинка, а хвост колечком скрутив вокруг его ноги. Он еще раз горестно мяукнул и заснул.

Тесс не смогла сдержать хихиканья, рвавшегося у нее из горла.

Александр резко обернулся и раздраженно взглянул на нее. Девушка все еще улыбалась, глядя на этого огромного мужчину с крошечным котенком, дремлющим на его ботинке. Вскоре и Александр понял, насколько забавную картину они представляют, и раздраженное выражение оставило его лицо. Его губы тронула ответная улыбка, и он опять повернулся к своему полотну и продолжил работу.

Тесс прошла в глубь комнаты. Освободив место на одном из столов, она поставила поднос.

– И это человек, который ненавидит кошек, – поддразнила она Александра.

Он продолжал рисовать.

– Но, увы, кошки этого никак не поймут, – сказал Александр полным сожаления голосом.

– Думаю, он придумал отличную отговорку, – прошептала Тесс так тихо, чтобы Александр не услышал. Налив в стаканы вина, она спросила Александра:

– Вы не голодны? Я принесла вам поесть.

Он опять взглянул на девушку, скептически приподняв черную бровь.

– А вы сами-то пробовали, что приготовили?

– Да, – улыбнулась Тесс. – Очень вкусно. Мне кажется, я становлюсь отличной кухаркой.

Александр опустил глаза на Огастеса.

– Моя кухарка, – сказал он, обращаясь к котенку, – очень талантлива. И скромна тоже.

Огастес мяукнул.

Александр посмотрел на стол.

– Нет, mon ami, боюсь, что на подносе нет молока.

Огастес еще раз возмущенно мяукнул, а Тесс громко засмеялась.

– Ради Бога, простите. Я и не знала, что вы тоже здесь, наверху.

Подняв голову на Александра, девушка увидела, что он смотрит на нее. Неохотно улыбнувшись вначале, он уже широко улыбался ей сейчас той улыбкой, которая всегда заставала ее врасплох. И опять Тесс почувствовала то странное легкое недомогание. И еще, она ощутила невыразимую тоску по чему-то удивительному, что она хотела узнать, но не узнавала.

Тесс взяла стакан с вином и протянула его Александру. Отложив кисть и палитру на стол, слева от себя, он протянул правую руку за стаканом. Когда он брал предложенный ему стакан, пальцы его коснулись руки Тесс. Но на этот раз ее уже не испугало это быстрое прикосновение. Напротив, она почувствовала в этом даже нечто особенное.

Отпив глоток вина, Александр прошел к столу.

– Так, и что мы здесь имеем?

Некоторое время он изучал содержимое подноса, потом повернулся к Тесс.

– Вижу, вы превратили моего цыпленка в жаркое.

Тесс подошла к столу и стала рядом с Александром.

– Да, – сказала она и с улыбкой добавила: – Это единственное блюдо из курицы, которое вы научили меня готовить.

Александр улыбнулся в ответ и поставил свой бокал на поднос.

– Нам следует приступить к этому восхитительному обеду, иначе он остынет, – и, оглядевшись по сторонам, добавил: – Но нам придется сидеть на полу.

– Почему здесь нет ни одного стула?

Александр пожал плечами.

– Я никогда не пользуюсь здесь ими. Когда работаю в мастерской, я или рисую, или хожу по комнате из угла в угол.

Взяв поднос, Александр направился туда, где на полу было свободное место. Он поставил поднос на пол и протянул руку Тесс. Девушка подошла к Александру, и он помог ей сесть. Сам он сел напротив Тесс, пристроив поднос посередине. Взяв ложку и придвинув к себе жаркое, Александр попробовал первый пока плод ее кулинарного мастерства.

– Tres bon[19]19
  Tres bon – очень хорошо, очень вкусно (фр.).


[Закрыть], – похвалил он девушку, еще раз опуская ложку в жаркое.

Глубокое чувство гордости и удовлетворения охватило Тесс.

– Вы говорите так только потому, что приготовлено по вашему рецепту, – с улыбкой сказала она Александру, пододвигая ближе свою чашку.

Они молча ели, пока к подносу не подошел Огастес и жалобно не замяукал. Котенок кружил вокруг них, выражая свое недовольство заунывным мяуканьем.

Александр отложил ложку в сторону и строго взглянул на котенка.

– Огастес, ложись и успокойся. Когда мы пообедаем, мадемуазель накормит и тебя.

Котенок сразу же успокоился и перестал мяукать. Он подошел к Александру и с нежным мурлыканьем принялся тереться головой о его колено.

Тесс с радостью наблюдала за ними.

– Мне кажется, у вас появился друг, – заметила она, улыбаясь.

Александр вздохнул.

– Похоже, что да.

Тесс обвела взглядом мастерскую. Взгляд ее упал на множество завернутых в льняное полотно картин, прислоненных к стене, и девушка опять задумалась о той женщине на портрете. Но не спросила о ней. Напротив, она начала разговор на другую тему.

– Это ваше родовое поместье? – спросила она, отламывая кусочек хлеба от буханки на подносе.

Александр кивнул.

– Семейство Дюмонов на протяжении пяти веков владело этой землей.

– А как вам удалось сохранить это поместье во время Революции?

– Я не сохранил его, – Александр замолчал, и пауза затянулась настолько, что Тесс начала уже было думать, что больше он ничего не скажет. Потом, очень тихо, Александр добавил: – Робеспьер обвинил моего отца в измене. И в 1792 году якобинцы казнили моих родителей в Париже. Мне было тогда пять лет.

Тесс резко выдохнула.

– Мне очень жаль, – прошептала она. Она тоже знала, как больно терять родителей, но для пятилетнего мальчика лишиться обоих родителей было больно вдвойне.

Александр не слышал ее. Слова его посыпались быстрее, как будто он хотел выговориться после долгого молчания.

– В то время я был здесь, и Люсьен, винный мастер моего отца, усыновил меня. Я жил с его семьей, а мои земли перешли во владения богатого буржуа, который приезжал сюда лишь раз в год. В остальное же время поместьем за него управлял Люсьен.

– А как вы вернули свое поместье назад?

Александр взял нож с подноса и принялся нарезать ломтиками яблочный торт.

– Когда Наполеон начал свою компанию в Египте, он завладел моим домом в военных целях. Мое поместье расположено прямо на берегу Средиземного моря, и поэтому оно стало отличным аванпостом, – Александр обвел рукой вокруг себя. – Эта башня изначально была одной из четырех, но в шестнадцатом веке закон Прованса признал, что башни лишь привлекают всеобщее внимание, и все четыре башни были разрушены. Наполеон приказал заново отстроить одну из них и превратил ее в сторожевую башню у моря. Пока я был в Италии, Люсьен продолжал управлять поместьями для Наполеона до 1814 года, изготовляя бренди и другие вина для его армии. Когда же корсиканец пал и к власти пришел Луи, я вернулся из Флоренции и подал прошение королю о возвращении мне моих земель и титула. Он дал согласие. И с тех пор я живу здесь.

– Титул? – переспросила Тесс, удивленная. Александр склонил перед ней голову.

– Мадемуазель, разрешите мне представиться официально. Я – Compte de Junot[20]20
  Compte de Junot – Граф де Жюнти (фр.).


[Закрыть].

«НО КТО ЖЕ ТОГДА ТА ДЕВУШКА НА ПОРТРЕТЕ?»

Тесс взглянула на темно-синее муслиновое платье, надетое на ней.

«КТО НОСИЛ ЭТО ПЛАТЬЕ?»

Но больше Александр ничего не сказал, и они закончили обед в молчании.

Когда Александр управлялся уже со вторым кусочком яблочного торта, Тесс начала подниматься с пола. Александр тут же бросился ей на помощь, но Тесс, махнув рукой, попросила его не беспокоиться.

– Я могу еще вставать сама, – сказала девушка, поднимаясь. – Хотя, – добавила она, – через несколько недель все изменится. – Тесс провела рукой по животу и нежно похлопала по тому месту, где уютно устроился ее ребенок.

Услышав слова Тесс, сказанные ею таким мягким, нежным голосом, Александр почувствовал, что во рту у него пересохло. Он попытался проглотить кусок яблочного торта и не смог. Тогда он схватил бокал с вином, чтобы запить его. Как зачарованный, он смотрел на Тесс. Маленькая ручка Тесс нежно поглаживала свой круглый живот. Он видел у нее мягкое, заботливое выражение лица, характерное для матери. Она так похожа была в этот момент на мадонну Беллини. Александру стало трудно дышать.

Его охватили воспоминания, и сердце его сжала острая, жгучая боль. Он вспомнил лицо другой женщины, не такое нежное и любящее. И ее ужасные слова: «Я НЕНАВИЖУ ЭТОГО РЕБЕНКА. НЕНАВИЖУ… НЕНАВИЖУ».

– Александр? – робко позвала его Тесс. Вздрогнув от неожиданности, он отогнал воспоминания о прошлом. Тесс перестала нежно поглаживать свой живот и смотрела на Александра с беспокойством. Он резко встал, прошел мимо нее к полотну, которое он так и не закончил.

– Спасибо за обед, мадемуазель, – сказал Александр, и холодный голос его неприятно резанул слух девушки. – Но мне нужно работать.

Он ясно дал понять, чтобы она оставила его одного. Тесс с трудом проглотила обиду, так и не поняв, что' же она сказала не так.

Оставив поднос на полу, она взяла на руки Огастеса и молча вышла из мастерской. Спускаясь по лестнице, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Александра.

Но тот даже не заметил ее ухода. Он стоял у холста и, резко и неистово взмахивая рукой, продолжал писать, забыв обо всем, кроме образов, оживающих на его картине.