Текст книги "Буря страсти"

Глава 9

Лондон, 15 августа 1815 года

– Что за вонь! – На лице Джейми отразилось отвращение, и он прижал к носу надушенный платок.

– Черт побери, что ты тут делаешь? – Квинлан недовольно нахмурился. Он стоял на пороге обшарпанной меблированной квартирки. Дом, в котором он поселился, находился в Ламбете, в квартале, славившемся своими темными переулками, мошенниками и разбойниками.

– Так вот как ты встречаешь старого приятеля? – из-за платка произнес Джейми и шагнул в комнату.

Квинлан многозначительно посмотрел на гостя, а потом – на дверь.

– Не помню, чтобы я посылал приглашения.

– Теперь понятно почему.

Косяк был низким, поэтому Джейми пришлось нагнуться. Потолок оказался не намного выше. В комнате противно воняло уборной. Несмотря на теплую погоду, в помещении было зябко. Ни солнце, ни легкий ветерок не могли изгнать царивший холод. К заваленному бумагами письменному столу был придвинут колченогий стул. Впритык к столу стояла узкая кровать, застеленная одеялом. Единственным признаком того, что в этой убогой квартире проживает аристократ, служил ручной работы чемодан из кордовской цветной кожи с серебряными петлями. Чемодан был открыт и лежал на кровати. В нем Джейми разглядел чистые сорочки, носки и сюртук из темно-сапфировой ткани высшего качества.

– Неважно выглядишь, Перо. Случайно, не перенял у Петтигрю привычку пользоваться кальяном?

– Нет. – В рубашке с расстегнутым воротом и закатанными до локтя рукавами, в бриджах из грубой замши и в запыленных сапогах виконт Кирни больше походил на пирожника, чем на пэра. Впрочем, именно этого он и добивался.

– Есть ли причина для такого самобичевания? Ой! – Джейми отскочил в сторону. – Там, в дальнем углу, крыса!

– Вполне вероятно, – заявил Квинлан и, подойдя к столу, принялся раскладывать бумаги.

– Так и не удалось выведать у твоего дворецкого, где ты теперь живешь. Хороший он человек, четко выполняет указания. Выгнал меня взашей. Но я послал Симпкина следить за ним. Однажды он пришел сюда. Чтобы принести это, я полагаю. – Джейми указал на чемодан. – Не часто он носит тебе смену.

Когда до Квинлана донесся запах духов Хокадея, он презрительно фыркнул. После возвращения в Лондон бывший лейтенант снова превратился в щеголя: ярко-зеленый сюртук, а жилет – ярко-желтый. Вокруг шеи и запястий пенились кружева, больная рука покоилась в парчовой повязке. Иногда трудно было поверить, что этот красивый блондин с внешностью мальчика-певчего смотрел смерти в лицо в битве при Ватерлоо.

Джейми нахмурился – его внимание снова привлекло подозрительное движение у плинтуса.

– Не могу поверить, что Виолетте нравится твое пристанище.

– Между нами все кончено.

Новость вызвала у Джейми живейший интерес:

– Ты дал отставку самой популярной женщине в Лондоне?

Квинлан слабо улыбнулся:

– Вот именно.

– Какая муха тебя укусила? Что вообще все это… это… – Он обвел рукой комнату. – Знаю, что дело не в войне, потому что я тоже там был. Но я же не живу в крысином гнезде!

Квинлан редко рассказывал о своей работе. Однако он догадывался, что Хокадей не уйдет, не получив четкого объяснения.

– Я пишу.

– Пишешь? Ты живешь среди сумасшедших, взломщиков и воров!

– Если хочешь писать об изнанке жизни, нужно познать ее досконально.

– Причем на собственной шкуре. – Джейми опасливо посмотрел в угол, где прежде что-то шуршало. – Как насчет того, чтобы перебраться в более уютное местечко? В мой клуб на Сент-Джеймс, например.

Квинлан оперся локтем на высокий подоконник.

– Это место не хуже, чем наши палатки в Бельгии.

– Возможно, – согласился Джейми. – Но ужасно, что в самом центре Лондона властвуют нищета и разврат.

– Правильно! – Квинлан повернулся спиной к окну. – Известно ли тебе, что в Лондоне существует обычай оставлять ненужных детей на улице, дабы желающий мог подобрать их? Воспитательные дома, приюты и благотворительные школы не в силах дать пристанище всем. Бездомные дети попадают в рабство к трубочистам, их заставляют работать… – Он помолчал. – Я стремлюсь отразить на сцене все тяготы жизни.

– Зачем?

– Чтобы общество знало о страданиях тех, кто оказался менее удачливым, – уже более спокойно ответил Квинлан.

Красивые брови Джейми сошлись на переносице.

– У меня нет ни малейшего желания смотреть на это. Я не дам за билет и гроша. Причем заметь, я меньше других могу судить о вкусах публики.

– То же самое сказал Лонгстрит, когда отказался поставить мою последнюю пьесу.

– Ага! Значит, дело в уязвленном самолюбии!

Квинлан бросил на него сердитый взгляд:

– Что ты знаешь о душе художника?

– Ничего. Почти, – признал Джейми. – У меня есть кузен, который кропает сонеты. Приходит в ярость, когда у него не складывается рифма. Глупо так переживать из-за пары слов. Конечно, я ничего не знаю. Я же не поэт, верно?

Квинлан не посчитал нужным ответить на этот риторический вопрос. Насколько ему было известно, Джейми никогда не утруждал себя долгими размышлениями над тем, что не касалось его лично. К тому же он сомневался, что Хокадей заявился сюда ради его общества.

– Полагаю, у тебя есть причина для визита ко мне?

– Да. – Джейми просиял, обрадованный тем, что наконец-то заговорили об интересующем его предмете. Однако его улыбка тут же угасла, едва он вспомнил о своих проблемах. – Мне нужна твоя помощь. Прошел месяц, а вопрос с помолвкой еще не разрешен.

Квинлан пожал плечами:

– Ты сам поставил себя в это положение, согласившись ухаживать за одной сестрой в то время, как любишь другую.

– Совершенно верно. – Стряхнув со стула пыль носовым платком, Джейми сел. – Кто знал, что ухаживание за нелюбимой будет так болезненно?

На лице Квинлана отразилось сочувствие.

– Неужели она для тебя такое бремя?

– Кларетта? Вовсе нет. Она нежна, как крыжовенный пирог. По большей части. Хотя у нее есть характер, – добавил Джейми. – Шипела, как кошка, когда вчера утром я обогнал ее легким галопом на Роттен-роу.[13]13
  Аллея для верховой езды в лондонском Гайд-парке.


[Закрыть] С другой стороны, она никогда не устраивает разносов, как это делают почти все женщины, когда мужчина опоздает на свидание, забудет подарить цветы или предпочтет провести вечер за картами, а не на балу.

– Она позволяет тебе часами играть в карты, а потом не устраивает скандал? Женись на ней немедленно! Лучшего и желать нельзя!

– Не издевайся. У меня жуткое положение. – Судя по выражению красивого лица Джейми, ему действительно приходилось несладко. – Кларетта утверждает, что за меня все объяснила Клариссе и той известно о моих чувствах. Но я не уверен, что она поняла. Мне не удается остаться с ней наедине.

Квинлан скептически поднял одну бровь:

– А почему?

– Из-за ее отца, – с тоской обреченного произнес Джейми. – Он смотрит на меня как на подозрительный кусок мяса. Даже дуэнья не была бы более внимательной. Кстати, его присутствие не отпугивает других! – Щеки Джейми залил гневный румянец. – С меня хватит! Щеголи так и вьются вокруг Клариссы, так и норовят услужить ей. Они спорят о том, кто принесет ей накидку или подаст ей бокал вина. Вчера вечером наша ложа в опере была переполнена кавалерами – яблоку негде было упасть. Их болтовня заглушала сопрано.

– Я слышал, эта сопрано не очень хороша. – Квинлан попытался утешить приятеля.

Джейми еще сильнее нахмурился:

– Сегодня Эверхарты устраивают бал по случаю закрытия сезона. Я пройду через все муки ада, наблюдая, как Кларисса будет весь вечер танцевать с другими.

– Тогда зачем идти?

– Чтобы дать Кларетте шанс поймать кого-нибудь на удочку.

– Ах да, ваш план. – Квинлан взглянул на своего гостя с большим интересом. – Кстати, чья это идея?

– Кларетты, естественно. – Вспомнив о чем-то, Джейми улыбнулся. – Умнейшая девушка. Разумная, уравновешенная, спокойная, как мужчина. Не знаю, как бы мне удалось наладить отношения с ее отцом, если бы не ее сообразительность. Однако она не из тех, по кому сходят с ума. Не понимаю, почему ее отец не видит этого.

– Отцы склонны превозносить то, что не замечают поклонники, – предположил Квинлан, задумчиво разглядывая приятеля. – Если она такая, как ты говоришь, у тебя ничего не дрогнет в душе, когда другой заберет этот «крыжовенный пирог»?

Джейми рассмеялся:

– Любой, кто возьмет ее, получит мое благословение. Кстати, поэтому я и пришел. – Он наклонился к Квинлану. – Сделай мне одолжение, Перо. Приходи сегодня и срази ее наповал.

– Мисс Кларетту Роллерсон? – изумленно уставился на него Квинлан.

– Нет, леди Клариссу. За вечер я имею право потанцевать с ней лишь дважды, чтобы не вызвать негодование ее отца. Другие же, эти расфранченные недоумки, свободны в своих действиях. Вот куда тебе надо вмешаться. Ты должен занять ее на весь вечер. Поклонники разбегутся как мыши, когда ты пробудишь у нее интерес. – Упоминание о грызунах заставило Джейми снова посмотреть в угол.

Квинлан прикрыл глаза.

– Ты слишком хорошего мнения обо мне.

– Ничего подобного. Если ты появишься в свете и окажешь знаки внимания подходящей благородной девице, к утру по городу разойдется слух о том, что ты уже оборудуешь детскую. Никто не осмелится приблизиться к Клариссе из страха перед тобой. А к тому времени я улажу свои дела.

– А как по-твоему, я соответствую требованиям ее отца?

– Лорда Роллерсона? Да он будет счастлив, что у нее такой серьезный поклонник! – воскликнул Джейми.

– Понятно.

Итак, именно ему предстоит разбираться с Роллерсоном, когда тот догадается о том, что ему безразлична его дочь.

Неожиданно Квинлан улыбнулся. В его улыбке было столько озорства, что, не будь Джейми так поглощен своими мыслями, он бы встревожился. Квинлана ни в коей мере не интересовали ни неопытная дебютантка, ни ее красота. Но ситуация, в которой оказался Джейми, имела все элементы фарса и была достойна того, чтобы ее тщательно изучить.

– Я сделаю, как ты просишь.

Джейми облегченно вздохнул:

– Знал, что на тебя можно рассчитывать. Да, еще одно. – Его лицо снова стало озабоченным. – Только ты не должен ни под каким видом влюбляться в леди Клариссу, хотя я понимаю, что это очень трудно.

– Конечно.

– Это не ответ!

Развеселившись, Квинлан замахал на него руками:

– Даю честное слово, что не влюблюсь в твою даму.

Однако Джейми все еще был полон подозрений:

– Твое сердце кем-нибудь занято?

Квинлан вздохнул с преувеличенным сожалением:

– Нет. Я не влюбляюсь.

Его ответ вызвал у Джейми смех.

– Этого не может быть! Ты же больше ни о чем не пишешь!

– Вот поэтому и не влюбляюсь. – Квинлан потер переносицу испачканными в чернилах пальцами и на мгновение прикрыл глаза цвета штормового океана. Когда же он вновь посмотрел на гостя, его глаза стали бледно-серыми, как молнией, пронизанными усталостью. – Именно моя отстраненность от любви позволяет мне управлять этим чувством в других. Так кукольник управляет марионеткой. Ложь – вот инструмент драматурга.

– Так ты действительно никогда не любил? – все еще сомневался Джейми. – Никогда?

Квинлан усмехнулся:

– Ни разу с тех пор, когда обнаружил, что желание переспать с женщиной вовсе не предполагает стремления продолжить знакомство с ней другим способом.

Вряд ли что-нибудь другое могло шокировать Джейми сильнее, чем это циничное заявление.

– Если ты говоришь серьезно, – помолчав, сказал он, – значит, тебе следует приложить усилия и излечить себя от этого недостатка. Любовь – лучшее чувство, которое способен испытывать человек!

Однако восторженность Джейми не передалась Квинлану.

– Благодарю, не надо! Мужчина, утверждающий, что влюблен, обязательно впадает в унизительное положение, начинает капризничать. Итак, если это все, я бы хотел поработать.

Но Джейми не был склонен так быстро заканчивать разговор на дорогую его сердцу тему.

– Да ладно тебе. Любой человек подвержен любви. Даже Петтигрю.

– Эррол? – удивился Квинлан.

Джейми подозревал, в чем причина удивления Квинлана.

– Не прикидывайся. Я сам до этого додумался. Он бы так упорно не отказывался от бастарда, если бы не был уверен, что ребенок от него. Почему? Потому что чувства дамы не вызывали у него сомнения! Именно страх потерять свободу вынудил его обратиться к тебе с просьбой написать письмо. Я изумился, когда ты согласился на это. А потом понял, что он настроен серьезно. Он же отослал письмо, как ты знаешь.

Квинлан нахмурился:

– Нет, не знаю. А ты уверен?

– Видел, как он перед боем отдал его пехотинцу.

Квинлан стал мрачнее тучи.

– А кому оно адресовано?

– Ты спрашиваешь меня? – засмеялся Джейми. – Тебе же известно мнение Петтигрю обо мне. Я предполагал, что он открыл тебе правду.

Квинлан так энергично замотал головой, что его красивые каштановые волосы взлетели веером над воротником.

– Но это не конец загадки. – Джейми задумчиво коснулся нижней губы. – Петтигрю не задумываясь дал бы коленом под зад шлюхе или беззащитной женщине. Эта же занимает высокое положение, и Петтигрю понял: ему не избежать брачных оков за соблазнение. Так почему, спрашивается, имея толпы готовых на все поклонниц, он дает обещание даме, соблазняет ее, а потом идет на попятный? Если только… – довольный собой, он сделал паузу, дабы подогреть интерес собеседника, – его не толкала на это любовь!

Квинлан осмыслил эту возможность и тут же отклонил ее.

– Какой смысл в твоих умозаключениях? Эррол мертв. Даже если бы здесь была замешана благородная дама – в чем я очень сомневаюсь, – Эррол избавился бы от нее, несмотря на свои чувства. Это не лучший пример в пользу любви. Если же считать образчиком жертвы любви тебя, то я еще быстрее побегу от этого чувства.

Джейми давно привык к резким отповедям приятеля, поэтому не обиделся.

– А Рейф? Он любил долго и страстно.

– А что Рейф? – произнес Квинлан так тихо, что Джейми едва услышал его.

Оба погрузились в невеселые раздумья.

Спустя несколько секунд Джейми облизал губы.

– Перо, ты уже покончил с этим?

Лицо Квинлана исказилось от гнева, хотя его гнев был направлен вовсе не на Джейми – на самого себя. Он десятки раз собирался повидать вдову Рейфа. Если бы он не написал то письмо, то сейчас не оказался бы в столь сложном положении. Он откладывал поездку только из трусости.

– Не покончил, но ты подтолкнул меня. Делать нечего, – угрюмо произнес он, – я дал слово. Выеду завтра же утром.

– Я поеду с тобой.

Квинлан с подозрением взглянул на приятеля. Хокадей редко допускал, чтобы посторонние дела отвлекали его от важных для него проблем.

– Не предполагал, что ты согласишься покинуть Лондон теперь, когда так близок к своей истинной любви.

– И я тоже, – честно признался Джейми. – Знаешь, ведь не ты один слышал последнюю просьбу Рейфа. Обещание, данное другу, так же нерушимо, как клятва.

Квинлан колебался всего секунду. Пусть в душе Джейми и денди, но у него доброе сердце. Разве можно найти лучшего помощника в этом неблагодарном деле, чем еще один боевой товарищ Рейфа?

– Договорились.

Джейми встал.

– Можно я зайду за тобой вечером?

– Нет. – Квинлан обнял его за плечи и подтолкнул к двери. – У меня есть кое-какие планы. Встретимся там.

– Не опоздай. Хотя сейчас модно немного опаздывать. – Джейми кивнул. – Обставь свое появление поэффектнее. Нужно, чтобы все тебя заметили.

– Мне не требуется лекция по поведению в обществе, – осадил его Квинлан и, открыв дверь, беззастенчиво вытолкнул приятеля в коридор. – До вечера.

Глава 10

Ночь была душной, но не жаркой. Серый от копоти туман обвивал словно щупальцами деревья и фонарные столбы. Двухколесные кебы уныло катили по улицам. Стук лошадиных подков эхом отдавался в мутной дымке и звучал то обманчиво далеко, то угрожающе близко.

Квинлан задул горевший в экипаже бронзовый фонарь, дабы его не узнали ночные пешеходы. По той же причине он взял наемный экипаж, хотя путешествовать в собственной карете было бы значительно удобнее и приятнее. Герб на дверце, одетые в ливреи лакеи и кучер, лошади с плюмажем, блеск начищенной меди, перезвон серебряных колокольчиков – эти атрибуты экипажа знатного лица оповестили бы всю улицу о том, кто проезжает мимо. А ему меньше всего хотелось, чтобы весть о его появлении в свете достигла ушей Лонгстрита.

Вчера, когда он принес режиссеру наброски своей последней пьесы, тот не только не пригласил его в контору, но и загородил спиной дверь, пробормотав что-то о важном посетителе.

Утром Лонгстрит прислал отказ, в котором назвал новую идею Квинлана сентиментальной, мелодраматичной и абсолютно неприемлемой. Как следовало из письма, его талант не предназначен для подобных полетов фантазии. Квинлану советовалось очистить разум от подобных причуд славы и предлагалось покинуть Лондон и обхаживать свою музу где-нибудь в деревне… за границей… хотя бы в течение полугода!

Квинлан тихо чертыхнулся. Письмо вызвало у него подозрения: Лонгстрит что-то от него скрывает!

– Проклятие, да в этом нет никаких сомнений! – пробурчал он.

Вопрос только – что? Квинлан намеревался выяснить это сегодня же.

Мысль о засаде взбудоражила его, кровь быстрее побежала по венам. Уголки его рта приподнялись. Приятное ощущение. Он снова чувствует себя полным жизни.

В течение двух месяцев, прошедших после Ватерлоо, он пребывал в меланхолии. Тоска и скука подавляли творческие порывы. Он плохо спал, ему приходилось делать над собой усилие, чтобы встать с постели. Потери союзников в бою на бельгийском поле уже стали историей. Почти двадцать две тысячи убитых и раненых. Но оставшиеся в живых участники сражения вели счет собственным болезненным потерям.

После большинства сражений офицеры обращались к солдатам с вопросом: «Кто погиб?» После Ватерлоо они боязливо спрашивали: «Кто выжил?»

Квинлан заерзал на сиденье. Ответ прост: он выжил, а два его лучших друга погибли.

Он решил не ждать, когда проклятые воспоминания, как это часто случалось, превратятся в кошмар наяву, и по собственной воле вызвал в сознании картины того страшного дня.

Жаркий бой на крестьянских полях неподалеку от бельгийской деревушки Ватерлоо шел уже несколько часов. Позже будет сказано, что верховное командование обеих сторон, расположившись на возвышенностях, воспринимало сражение как классическую партию двух гениальных стратегов. Но те, кто был в гуще боя, видели все в другом свете. Черный дым от пушек и мушкетов смешивался с дыханием лошадей и тысяч людей, застилая небо. В страшной пелене тумана трудно было разобрать, где друг, а где враг.

Оглушительный орудийный огонь, возвестивший в середине дня о том, что французская пехота двинулась в наступление через долину, был настолько мощным, что английским солдатам пришлось прятаться в фермерских постройках. Однако они быстро оправились от неожиданности и дали достойный отпор французам. Вслед за пехотой против врага выступила кавалерия.

Захваченный лихорадкой сражения, исход которого еще трудно было предопределить, Квинлан со своим отрядом «серых» поскакал через долину навстречу врагу. Его, как и остальных англичан, опьянял и возбуждал собственный героизм. Впервые он чувствовал нечто подобное. Именно этот героизм в конце концов и подвел их.

Дым ослеплял, оглушал и забивал легкие, вызывая кашель. Квинлан чудом услышал приказ Рейфа отступать и развернул лошадь. Через рваные дыры в сплошном тумане он увидел, что их отряд проскакал далеко в глубь территории противника. Если враг их заметит, то им всем придет конец. По иронии судьбы французская пехота обнаружила свою удачу в тот же момент, когда англичане поняли свою ошибку, и атаковала ошеломленных драгун.

Смятение, крики гнева и боли, ужас и отчаянное желание выжить – все это вновь навалилось на Квинлана, сидевшего в наемном экипаже. Воспоминания были настолько живыми, что он опять ощущал едкий запах порохового дыма и слышал, как у него под ногами чавкает пропитавшаяся кровью грязь.

Отбиваясь от французов саблей, он не увидел, как пушечное ядро ворвалось в ряды его однополчан. Силой взрыва людей выбросило из седел. Раненые лошади и люди, пролетев значительное расстояние, рухнули на землю. Всех охватила паника. Ругаясь на чем свет стоит, Квинлан поднялся и огляделся по сторонам в поисках товарищей. Противник стремительно наступал.

Рейф успел предупредить Квинлана за мгновение до того, как французский штык воткнулся ему в левое бедро. У него подогнулись колени, и он приготовился к тому, что следующий удар прикончит его.

Но этого не произошло.

Эррол, с белозубой ухмылкой на закопченном лице похожий на демона, проткнул саблей француза.

– Не смей говорить, что я не сделал тебе одолжения! Я… – Он не договорил.

Прогрохотал новый орудийный залп, и земля вновь закачалась у них под ногами. На этот раз Квинлан не почувствовал боли, даже когда упал. Он закрыл глаза, уверенный, что больше никогда их не откроет.

Возбужденные крики наступавших англичан смешались с воплями раненых. Французы отступили, карабкаясь по телам павших.

Шли секунды, минуты. Звук боя отдалился…

Кто-то наклонился над Квинланом, обыскал его и двинулся дальше…

Стемнело. Вокруг Квинлана в грязи лежали раненые. Они стонали и кричали. До него доносились обрывки жалобной молитвы на французском, немецком и английском…

Он прислушался в надежде различить знакомые голоса. Рейфа. Эррола. Джейми.

Утро. Английские солдаты, отправившиеся на поиски раненых, принесли его в полевой госпиталь. Он будет жить.

Эррол был мертв. Его лицо обгорело, когда рядом с ним взорвался мушкет. Его можно было опознать лишь по дурацкому шелковому желтому шарфу, который он прицепил к предплечью, да по сувениру от одной шлюхи-бельгийки…

Джейми чудом остался жив и практически невредим. Сломанная рука заживет…

Только вот судьба Рейфа вызывала сомнения…

Квинлан дрожащей рукой вытер покрытый испариной лоб. Он не хотел вспоминать, но не мог и забыть. В фермерском доме, где укрылись раненые французские кирасиры, он нашел Рейфа… три дня спустя.

Захваченный в плен французский кавалерийский офицер отвел его в конюшню и указал на последнее стойло. На сене лежал мужчина. Кровь на заляпанном грязью мундире Второго драгунского полка запеклась и почернела. Его правая рука была забинтована полоской ткани, оторванной от доломана. Лицо было закрыто какой-то тряпкой, но Квинлан узнал Рейфа по медальону, видневшемуся в распахнутом вороте рубашки.

Он упал рядом с ним на колени и поднял тряпку.

– Великий Боже!

Его глаза затуманились слезами, хотя еще секунду назад он бы вряд ли поверил, что еще способен плакать. Правая сторона лица Рейфа от виска до челюсти была разворочена сабельным ударом. Квинлан не знал, что его друг жив, до тех пор, пока тот не открыл здоровый глаз. Золотистый и ясный, как прежде, он казался инородным на изуродованном лице.

– Перо?

– Кто ж еще? Неужели ты думал, я брошу тебя? – Квинлан нежно погладил друга. – Успокойся, Рейф. Мы отвезем тебя домой.

– Нет! – В голосе Рейфа послышалась боль. – Оставьте меня… умирать. – Здоровой рукой он пошарил под рубашкой и, вытащив запятнанное кровью письмо, протянул его Квинлану. – Отдай… Делле.

Квинлан узнал собственный почерк.

– Но ты же не…

– Я не могу… жить. Таким. – Кожа на губах Рейфа лопнула, и из трещин потекла кровь. – Я… не хочу. А ведь я могу… выжить. Не рассказывай ей. Так милосерднее. – На его здоровый глаз набежала слеза. – Поклянись… честью.

– Я… я клянусь.

– Сделай мне… еще одолжение. Один быстрый удар… меж ребер.

– Боже мой!

Рейф отвернулся.

– Тогда оставь меня… умереть…

* * *

«Умереть».

Квинлан снова провел рукой по лицу. Рейф не умер ни в ту ночь, ни в следующую и ни в третью.

До сих пор он не подозревал, что существует смерть, при которой не надо класть умершего в гроб. Как странно: судьба заставляет выжить, несмотря на увечье, несмотря на отчаянное сопротивление.

Прошло два месяца, а Квинлан еще не отдал письмо. Рейф, знай он об этом, проклял бы своего друга. Но тот не представлял, как исполнить данную клятву, и сомневался, стоит ли ее исполнять.

Квинлан достал из внутреннего кармана сюртука серебряную фляжку и глотнул французского коньяка, лучшего из тех, что можно купить у контрабандистов. Огненная жидкость приятно обожгла внутренности и принесла некоторое успокоение, но не решила сложной проблемы. А решить ее можно, только навестив вдову Рейфа.

Удивительно, что судьба пощадила его. Ведь в отличие от Рейфа, Джейми или Эррола никто не ждал его возвращения. Любовницу он не рассматривал как близкого человека. Если бы он погиб, Виолетта заменила бы его другим быстрее, чем фламандская кружевница сплела бы носовой платочек. Довольная тем, что он бросает ее не ради другой, она оставила его без сожаления. Выходит, единственное, к чему он вернулся, это восхищение публики, жаждущей его новой пьесы.

Квинлан нетерпеливо хлопнул ладонью по колену. У него нет новой пьесы! Есть только необоснованное подозрение, что режиссер что-то скрывает от него.

Он невольно вспомнил: вчера, когда Лонгстрит закрывал дверь, он заметил у него в кабинете женщину, сидевшую спиной к нему. Квинлан нахмурился, пытаясь вспомнить какую-то существенную подробность. Ах да! Его внимание привлекли локоны, выбившиеся из-под старенькой шляпки. Он никогда в жизни не видел таких огненно-рыжих волос.

Кто она? Актриса? Новая пассия Лонгстрита? Но почему режиссер прячет ее? Тщеславный и хвастливый, он всегда стремился выставлять напоказ своих новых любовниц. Очень любопытно.

Квинлан рассеянно улыбнулся. У него никогда не было рыжеволосой любовницы. Зарыться бы лицом в эту шелковистую массу, ощутить, как она ласкает кожу…

Неожиданный всплеск желания подействовал на Квинлана чрезвычайно странно: напомнил ему о цели поездки.

Его брови сошлись в сплошную линию. Возможно, он поспешил, расставшись с Виолеттой. Красивые женщины с определенными наклонностями обладают своими достоинствами. Однако в настоящий момент ему нужнее новая любовница. Он должен во что бы то ни стало разгадать план хитрого Лонгстрита!

С трудом опустив стекло, Квинлан выглянул наружу. Он хорошо знал это место. Контора режиссера находилась в следующем доме.

– Туда! – крикнул он кучеру.

Дверь дома была не заперта. Вряд ли карманники и воришки заинтересуются сокровищами издателя и режиссера. Пройдя внутрь, Квинлан с тревогой обнаружил, что узкий коридор, в конце которого располагалась контора, слабо освещен.

Квинлан выругался и замедлил шаг. Он не ожидал найти здесь кого-то в такой час. Он приблизился к двери. Может, там развлекается Лонгстрит? Или забрался вор, не устояв против соблазна?

Секунду Квинлан колебался. Лондонские воры славятся своей наглостью, для них перерезать горло так же просто, как попросить прощения.

Как ни странно, эта мысль только подстегнула Квинлана. Он достал из-за голенища правого сапога стилет и приоткрыл дверь. Тишину кабинета нарушали громкое урчание спавшего кота и скрип пера.

Кетлин Джеральдин была погружена в глубокую задумчивость. Она сидела склонившись над листом бумаги. Чашка справа от нее давно опустела, однако ее ужин – толстый ломоть хлеба и кусок йоркширского сыра – остался почти не тронутым. Из-за неудобного стула у нее ужасно ныла спина. От слабого освещения, которое давала масляная лампа, болели глаза. В голове гудело от напряжения. Однако у нее не было времени для отдыха. Каждый лишний день, проведенный в городе, увеличивал риск.

Вот вчера, отправившись по делам на Флит-стрит, она видела друга Эррола Петтигрю, господина Хокадея, с которым познакомилась на свадьбе кузины. К счастью, молодой человек не заметил ее. А если бы заметил, то сразу бы понял, в каком она положении. И все рано или поздно стало бы известно кузине, Делле Хиллфорд. Встреча еще раз подтвердила ее подозрение в том, что находиться даже в таком большом городе, как Лондон, небезопасно. Следовательно, нужно как можно скорее закончить пьесу, забрать деньги и покинуть Англию.

Кетлин потерла подбородок кончиком пера и устало прикрыла глаза. Ее мысли вновь обратились на того, о ком она думала в течение последних недель, – на лорда Кирни.

Чтобы облегчить себе работу, она выдумала своего рода игру, в которой они с ним часами обсуждали его произведение. Нелепость подобной игры не волновала ее. Во всяком случае, она излечилась от романтического отношения к нему.

Кетлин представила, будто он, посчитав ее равной себе, по достоинству оценил ее замечания по поводу его последней пьесы и стал пользоваться любой возможностью посоветоваться с ней. Между ними установилась платоническая любовь, в которой нет места похоти и взаимному притяжению.

Все это, конечно, глупости. Вряд ли она когда-нибудь встретится с ним, если только не увидит на улице, как господина Хокадея.

– Даже кошке дозволено смотреть на короля, – обратилась она к уютно устроившемуся у нее на коленях коту и почесала его за ушами. Долгие часы, пока она работала, рыжий любимец Лонгстрита проводил у нее на коленях.

Тихое звяканье дверной щеколды возвестило о том, что в комнате находится посторонний. Испуганная и одновременно обрадованная, Кетлин повернула голову и обнаружила на пороге того, кого меньше всего ожидала увидеть.

Она тут же подметила десятки мелких деталей. Он оказался более красивым, чем она помнила, и элегантным: черные бриджи с бриллиантовыми пряжками, белый шелковый жилет с серебряной вышивкой. На галстуке выделялась рубиновая булавка.

Затем Кетлин с опозданием обратила внимание на более существенные детали его внешности. Он был весь напряжен как струна и в правой руке держал стилет. Нежный герой из снов в реальности оказался грозным мужчиной!

– Вы!

При звуке его голоса Кетлин едва не бросилась прочь, но сдержала себя. Острое лезвие стилета и пронизывающий взгляд зеленовато-серых глаз служили явным свидетельством тому, что он настроен серьезно.

Кетлин инстинктивно прикрыла рукой живот. Конечно, ее работу нельзя назвать незаконной, однако это явное мошенничество. Сообразительность – вот ее единственное оружие. «Иисус, Иосиф, святая Дева Мария, – молила она, – пусть этого оружия будет достаточно!»

Кетлин одарила его своей самой лучезарной, ослепительной улыбкой.

– Добрый вечер, лорд Кирни.