Текст книги "Разменяли"

Лазарь Кармен
Разменяли

I

Полутемный лабаз Ивана Гусятника на Глазовой колоколом гудел от множества бабьих голосов. Выдавали по карточкам хлеб, и, как мухи, облепили бабы прилавок, за которым двое разбитных молодцов в ухарских картузах быстро и ловко, на манер фокусников, резали свежий дымящийся хлеб, бросали его на весы и совали в руки бабам.

Часто откидывалась дверь смежной темной комнаты, и оттуда появлялся мальчишка с двумя-тремя огромными хлебами, только что вынутыми из печи и окутанными паром.

Пахло сильно кислым тестом и дрожжами. Бабы ругали молодцов.

– Черная немочь на вас. Невыпеченным хлебом торгуют, гляди: совсем сырое, нешто детям давать его можно – животы горой вздует.

– А они нарочно, ироды, не выпекают, на мешок муки пуд выгадывают. Я знаю, мне кум кондитер говорил.

– Да ты как вешаешь! Прикинь еще раз: жульничать не позволю!

– Кровопийцы! Обирают народ. Муж мой в окопах, а они на наших костях наживаются.

Молодцы пропускали мимо ушей брань, точно не их касалось. Привыкли. Изредка лишь один нахал осклабится и обронит цинично:

– Правильно, тетка Секлетея, шпарь… Эй ты, гундосая, – получай на шестерых.

И прибавит по адресу молодчика, дежурящего у дверей и сдерживающего натиск с улицы полчища баб:

– По двое, по двое впускать, а напирать будут – по шапке…

Бабы не щадили и самого хозяина. Массивный, грузный, с лоснящимся рыжебородым лицом, он стоял в тени в конторке и, пыхтя и отдуваясь, проверял чеки. Как и молодцы, он не прислушивался к бабам.

В числе нескольких баб пробилась в дверь молодая женщина в шляпе и накидке. Она оглянула полки, достала кусок мыла и справилась о цене у Гусятника. Он поднял на нее насмешливые глаза и ответил:

– Одиннадцать рубликов…

– Молодая женщина схватилась рукой за грудь и зашаталась.

– Боже мой, неужели так дорого. Ведь так жить невозможно.

– Завтра, сударыня, дороже будет-с…

Молодая женщина покачала скорбно головой и дрожащей рукой отсчитала одиннадцать рублей.

II

– Многая лета Ивану Алексеевичу!

Гусятник, не снимая пухлой руки со счетов, весело кивнул головою маленькому замызганному человеку в драном пальто и дворянской фуражке.

– Поезд в Царское, Иван Алексеевич, идет через час. Идем.

– Чего так вдруг?

– Да мы ведь на сегодня условились. Должно, запамятовали. Откладывать невозможно, а то из-под носу выхватят. Вчера опять дом смотрел, и важнецкий. Жандармский полковник там жил раньше, Фокин, – слышали? Первая при дворе персона… Два флигеля, паровое отопление, оранжерея. Дворец.

Гусятник почесал за ухом.

– Ладно уж, поедем, только счета закончу и пообедаем. От водки небось не откажешься?

– Помилуйте. Водка. В этакое антигосударственное время…

Через некоторое время оба сидели за столом в тесной квартире Гусятника, и им прислуживала жена лабазника – рыхлая, добродушная женщина. Обед был сытный – жирные щи, телятина, взвар из сушеных фруктов.

– Ну, уж и угостили, Иван Алексеевич, – говорил размякший от водки гость.

– Поди-ка поищи сейчас по всему Питеру такой обед. Генералы с подведенными животами сидят. Много на газетках расторгуются они. Погоди-ка. – Он подмигнул глазом и торжественно извлек из-под дивана бутылку старого лафиту и поставил на стол…

III

Поздним вечером вернулся Гусятник из Царского Села и велел жене поздравить его с покупкой дома. Он не мог нахвалиться им. Подлинно дворец. И так недорого – три

...

конец ознакомительного фрагмента