Текст книги "Что написано пером (сборник)"

2
Окончание
(второе письмо)

Конечно, ты права – от этой истории веет незаконченностью. Но общественный стандарт знает не так уж много вариантов финала: вечный адюльтер и решение вопроса с территорией; свадьба и решение вопроса с пропиской; легкое разочарование и поход к косметологу в связи с этим; тяжелое разочарование и рельсы под поездом в связи с этим; новый герой, затмивший старого и новые развлечения в связи с этим. Если знаешь еще варианты – я обещаю рассмотреть и принять во внимание.

Получив твои суровые рекомендации типа «Добить!», я исполнилась решимости и просидела минут сорок в Интернете в поисках чего-то, связанного с реанимацией (ой, чур меня!) и иже с ними.

…В тот день утром я вышла из метро «Охотный ряд» в сторону Исторического музея, чтоб двигаться на работу. Перед музеем Ленина часть площади была огорожена, как опасное место, и там происходил митинг одной партии, членами которой нам всем скоро предложат стать… Вокруг же территории митинга стояли всякие машины: ОМОНа, просто милиции, скорой помощи и (соберись!) реанимации. Ну в окна автобусов ОМОНа я заглядывать не стала (хотя там, я думаю, было немало крепких симпатичных парней), а вот в реанимобиль я заглянула со всем пристрастием, отсканировала физиономии находящихся там и резюмировала, что не всем докторам выпадает честь дежурить на Красной площади и откачивать бьющихся в политическом экстазе…

…Итак, я безрезультатно провела время в Интернете, плюнула, закрыла офис и отправилась домой.

Дышалось хорошо, вожделенный морозец манил провести время на улице, в метро входить вообще ломало, и я решила, что прогуляюсь до следующей станции через Александровский сад. Красная площадь была чисто выметена от снега, праздный народ полировал брусчатку площади, каток был заполнен людьми, в Казанском храме тепло светились окна. Я шла в задумчивости и в который уж раз представляла себе первую встречу, первый разговор, строила предположения о том, что за Роман звонил мне домой и не перезванивает больше… И надо же было единственному на всю Красную площадь островочку льда попасть как раз мне под ноги!

Я не удержалась на ногах, грохнулась правым коленом на землю, как Рыцарь перед Прекрасной дамой, повалилась дальше вперед, шмякнулась локтем и, наконец, приложившись лбом о мостовую, затормозила окончательно. В следующий миг я почувствовала на себе сразу несколько пар рук – меня заботливо поднимали четыре мужичка подшофе. У них были такие хорошие, участливые лица, что я расслабилась в лучах их заботы и сразу кинулась выяснять, не порвались ли на коленке колготки… Я приподняла юбку как раз на столько, на сколько было надо, и обозрела пятно крови, медленно выступавшее через ткань. Колено ужасно саднило, все мысли из головы сразу вылетели, и напоследок я услышала только вопрос от мужчины, дольше всех не отрывавшегося от моего локтя: «Скорая помощь нужна?». «Нет», – ответил за меня мой язык. И это было, наверное, истиной, потому что, проснувшись наутро, я не обнаружила в себе и следа от метрополитеновской интрижки.

Сальве, канистра!

рассказ

Валька никогда не отличался особенным рвением при изучении иностранных языков. Помимо английского, который, в общем-то, у нас давно не считается уж очень иностранным, в гимназии ему пришлось еще пару лет мучить латынь. Если не все из нас прикасались к этому благому делу, то наверняка почти все в том или ином объеме читали русских классиков, из произведений которых могли (и должны!) были вынести стойкое школярское предубеждение к этому безнадежно мёртвому языку. Видимо, наш мальчик чрезмерно увлекся классиками, а мы прошляпили… Единственное, что мирило сына с существованием на свете такого зла, как латынь, так это звучное, происходящее из самых недр языка, прозвище преподавателя. Каждый урок, входя в класс, учительница приветствовала присутствующих, а те в ответ должны были сказать: «Сальве, магистра!», что означает «Здравствуйте, учительница!». Преподавателя звали Галина Ивановна, но, ясное дело, за глаза все называли ее «Сальве Канистра». Однако при этом Сальве Канистру любили абсолютно все ученики – она в меру маньячила на образовательном фронте, очень терпимо относилась к ребячьим слабостям (дети тоже люди!) и всегда была готова поддержать даже конченого разгильдяя, правда, при условии, что последний раскаивался хотя бы на словах…

…Классе в седьмом, перед окончанием последней четверти учебного года, классная руководительница сообщила мне, что по латыни у нашего чудо-мальчика выходит не больше «тройки», потому как два последних диктанта были оценены на совокупную «четыре». Поскольку грядущая оценка символизировала окончание курса латыни и «шла» в аттестат, то мне было рекомендовано приложить максимум усилий для того, чтоб этот прекрасный документ не был подпорчен такой обидной «тройкой». Классная дама так и сказала:

– Я не знаю, что Вы будете делать, в этой четверти уже нельзя переписать «двоечные» работы – Галина Ивановна не разрешает. Но иметь по латыни «три» – тоже нельзя! «Тройку» может позволить себе только полный дебил, а к ним Валя отношения не имеет…

М-да-а-а… весь фокус в том, что я тоже понятия не имела, что можно сделать в этой ситуации – сын лютой ненавистью ненавидел латынь, а я, преступная мать, открыто сочувствовала ему в этом, поскольку на собственной шкуре испытала пагубное влияние на неокрепший мозг всяких там аблятивусов и сингулярисов (вы только вслушайтесь: звучит, как названия смертоносных вирусов!). Долго я думала, как бы «накормить волков», не желающих становиться вегетарианцами, и при этом «сохранить овец». А на следующий день была суббота, и не простая суббота…

…Чудесное общественно-развлекательное мероприятие под названием «Родительская суббота» проводилось в нашей школе один раз в четверть. Состояло оно в следующем: вместо того, чтоб учителям выступать перед сидящими в классе родителями, сами родители носились по кабинетам, в которых их ждали (или не очень) учителя-предметники. На первом этаже висел список кабинетов с указанием, в каком из них какого преподавателя можно застать. К каждому означенному в списке классу выстраивалась очередь, по размерам которой можно было с легкостью определить, кто из педагогов более других держит родителей в тонусе. В очередях родители обсуждали детей, их оценки и, естественно, учителей. Причем иногда уровень пиетета к обсуждаемому предмету убывал в той же очередности, что и вышеприведенный список тем для дискуссий и прений.

…В кабинет к славной Галине Ивановне очередь была не очень большая, зато очень благожелательно настроенная. Я пристроилась и навострила уши. Но родители обсуждали отнюдь не положение дел с латынью, так что я не почерпнула ровным счетом ничего для приготовления блистательной речи в защиту аттестата об общем среднем. И все надежды были возложены на экспромт…

– Сальве, магистра! – я вошла в класс и как можно интеллектуальней улыбнулась учительнице.

– Сальве!

– Я – мама мальчика Вали…

– Да я уж поняла… Ну что, с оценками у него – не очень, с двумя последними диктантами он не справился, просто-напросто не выучил. Я же знаю, как Валя может, когда захочет. Но сделать, боюсь, уже ничего нельзя – все четвертные ведомости уже поданы завучу…

– Да я с вами согласна, что-то он спустил рукава… я даже удивляюсь, почему? Ведь ему так нравится латынь!

– …?!!!

– Конечно! Я ведь тоже изучала ее, в университете, так Валя с детства знал некоторые выражения и все говорил, мол, скорей бы пойти в школу и выучить латынь как следует! Просто, наверное, пришел этот самый пресловутый переходный возраст, вот мальчишки и учатся нестабильно… Но ведь какой важный предмет! Я рада, что в нашей школе его преподают. А знаете, однажды знание латыни мне помогло предотвратить международный скандал…

– Что Вы говорите! Расскажите! – Сальве Канистра оживилась и приготовилась слушать нечто, отличное от изложения учебных дел. Очевидно, я заинтриговала милую женщину и тем разогнала хмарь, сгустившуюся в ее светлой душе от необходимости говорить мамам и папам учеников неприятные вещи про их славных детишек.

И я не заставила себя уговаривать.

…В прошлом году мы ездили отдыхать на Кипр вместе с моей приятельницей и ее двумя детьми. Одновременно с нами в отеле проходила курс постклинической реабилитации группа пожилых итальянцев. Все они, а в основном старушки с кокетливыми газовыми платочками на шеях, с искренним восторгом и умилением наблюдали за нашими детьми, чисто по-итальянски обсуждали что-то: махали руками и сияли глазами в сторону малышей, и вообще, выражали неподдельную радость от самого факта их существования.

…А существование крошек было не так безоблачно, как могло показаться. Четырехлетняя дочка приятельницы в то время испытывала на себе твердую воспитующую десницу матери. Ничто не ускользало от строгого взгляда и от дальнейшего «разбора полетов»: оброненная ли за обедом ложка, слишком ли громкий смех, неурочный и немотивированный каприз – все замечалось, порицалось и пресекалось. Приятельница, дама эмоциональная и реактивная, но с твердыми принципами, взяла неуклонный курс на изготовление из собственных детей достойных членов общества…

…Однажды в ресторане отеля за завтраком, воспользовавшись тем, что мать отошла за очередной порцией чего-нибудь, девочка, раздираемая темпераментом и жаждой познания мира, злостно раскрошила в ладошке яичный желток, затем посыпала его крошками стол и пол, невзирая на предыдущие воззвания матери. А потому, когда мать вернулась к столу, ничто не смогло сдержать бурю гнева и оградить растущий организм от унизительного выдергивания из-за стола и смачного шлепка дланью карающей. Вся эта картина происходила на глазах чадолюбивых итальянок, которые всемером завтракали за соседним столом. Бабуськи заволновались, заговорили все вместе, их лица омрачились. При этом никто из них не посчитал нужным скрывать тот факт, что обсуждается свирепая выходка матери и глубина несчастья маленького ангелочка, а также явная несоразмерность преступления и наказания (не могу поручиться, но сдается мне, Достоевский вполне мог быть упомянут в потоке итальянских фраз). Добрые старушки галдели-галдели и, в конце концов, сошлись в одном мнении:

– Dura! – сказала одна и поджала губы в знак окончательности вердикта.

– Dura! – горячо согласилась другая.

– Dura-dura! Molto dura! – подытожил целый хор сердитых голосов.

Моя приятельница все слышала и все поняла.

– Так! И кого эти итальянские кошёлки назвали дурой?!! – подчеркнуто тихо и страшно спросила она, в упор глядя на меня потемневшими очами. – Это я дура? Я сейчас покажу им, кто здесь дура! – и она начала медленно вставать из-за стола, еле сдерживая бешенство и набирая в легкие воздуха для «нашего ответа Чемберлену»…

Но тут я очнулась и схватила ее за руку:

– Нет-нет, они говорят, что ты суровая мать.

– Да? С чего ты взяла?

– Да у нас была латынь на первом курсе, и мы учили всякие выражения по профессии. И одно было такое: «duro lex sed lex», что переводится «суров закон, но это закон». А ведь итальянский язык – это вульгарная латынь, он вырос из нее, так что значения слов остались теми же! Они сказали, что ты cуровая, а не дура!

– Аа-а-а… Ну, тогда ладно. Да, я суровая мать! – добавила приятельница гордо, и международный скандал угас, так и не разгоревшись…

…Учительница восторженно смотрела на меня, а я, войдя в раж, не только рассказывала, но и показывала: как девочка посыпала желтком пол, как хмурилась и сердилась ее мать, как лопотали итальянки, и как медленно и неотвратимо поднималась из-за стола оскорбленная педагогическая честь…

– Да-да, действительно, «dura» означает «суровая»! Ха-ха-ха! Представляю… ха-ха-ха… как Ваша знакомая объясняла бы, почему ей не нравится слово «дура»! ха-ха-ха!!! … Так что вы говорите, Валечка хочет переписать последние диктанты? Ну, пусть завтра после пятого урока приходит сюда…

– Спасибо, Галина Ивановна, он придет обязательно! Всего доброго!

– До свидания!

На следующий день, подбодренный моим напутствием, сын переписал вполне прилично диктанты (может, когда хочет!), и в итоге его аттестат зрелости украсился вполне заслуженной «четверкой», а мой жизненный путь – вполне заслуженной победой.

Сальве, ка… магистра!

Штучка бедности

рассказ

Мой сын – бардачник. В его комнате всегда помойка: книги и тетради на полу, на кровати, под кроватью, за кроватью, на столе, под столом, за столом. И все это сикось-накось, всюду и всегда, а кроме того, щедро переложено носовыми платками б/у, отъезженными билетиками метро, фантиками от конфет, носками (секонд фут, естественно!), вялеными яблочными огрызками и другими очень полезными вещицами, с которыми нет сил расстаться. Но при всем при этом его жизнь вполне упорядочена и активна: сын хорошо закончил школу, теперь прилично учится в приличном вузе, параллельно успевает ездить на курсы по вождению автомобиля и на репетиции своей музыкальной группы (или труппы, если ей не суждено жить), бегать в киношку и всё такое. Видимо, он потому все и успевает, что не тратит время на уборку своей комнаты. История с беспорядком в сыновних пенатах продолжается уже восемнадцать из восемнадцати с половиной лет: до полугода он не умел ходить, а потому не мог масштабно свинячить. Сразу предупреждаю: мои гены тут ни при чем! Я периодически борюсь со свалкой во владениях моего мальчика, когда количество пыли и объедков достигает критической массы. А уж если период борьбы с хламом совпадает с днями моей психической нестабильности, сын даже не пытается противостоять.

Сначала действо по приведению его комнаты к общему знаменателю со всей остальной квартирой называлось «пионерский костер» (в юности я работала вожатой в пионерском лагере): я бульдозером проходила по комнате (в отсутствие хозяина) и сбрасывала в центр все вещи, которые, по моему мнению, лежали не на месте.

Потом дожидалась местного жителя и засекала пятнадцать минут для сортировки этой кучи. Если сын не укладывался в отведенное время, все оставшееся на ковре сбрасывалось в мусорное ведро. Ребенок пару раз повыуживал из мусорки полезные вещицы, а потом стал шустрей выполнять норматив по растаскиванию «костерка».

Но все течет, все изменяется, должны меняться и подходы к таким важным вещам, как порядок в доме, и таким важным персонам, как совершеннолетние дети. Эра пионерских костров изживала себя по причине некреативности, а сынуля пресекал мои попытки взяться за старое простой мужской нежностью: брал меня за запястья и ласково выпихивал из своей невообразимой комнаты на просторы остальной (чистой) квартиры.

На какое-то время я смирилась и перестала заходить к нему, чтоб зря не жужжать. Все равно итог один. В конце-концов, я люблю моего мальчика со всеми его «тараканами»!

Но, видимо, энергия моего желания воспитать из сына чистюлю успела раньше долететь до Того-Кто-Исполняет-Желания, и мой небесный покровитель подсунул мне книжку «Фэн-шуй для «чайников». Не буду излагать суть учения фэн-шуй, идите в магазин и купите книги об этом, подобного добра на полках – завались! Скажу только одно: расположение комнаты моего сына совпало с зоной «богатство». Вот тогда-то мне и стало предельно ясно, что… Нет, не буду гневить Бога, я всем всегда довольна, но фирму развивать надо? Надо! Машину мне надо? Надо! (На мою уже плотоядно посматривает все тот же потомок). В отпуск прилично съездить надо? Надо! Про долги я вовсе говорить не буду. И вот, проведя арт-подготовку в виде развешивания «музыки ветра» и граненых сфер, я изложила сыночку совпадающие мои и фэн-шуйские взгляды на судьбоносное значение его комнаты в разрезе благосостояния нашей семьи. Отпрыск хмыкнул, с сочувствием заглянул мне в глаза и великодушно выбросил пару фантиков от «Мишек», а также переложил носки из красного угла за ножку стола. А что? Тоже подвиг.

Опять все потекло как-то… За сектор «богатство» я боролась в одиночку и однажды, исполнившись безжалостно-уборочного энтузиазма, я прошлась с «мечом и оралом» по всем углам квартиры, исключая запретную территорию. Я столько хлама отовсюду выгребла! Я столько места в шкафах освободила и стольких бомжей осчастливила! И сразу заметила – дома стало легче дышать.

Сын сначала просто наблюдал за растущей в коридоре горой из коробок и пакетов «на выброс», а потом поинтересовался, не жалко ли мне выбрасывать «столько хороших вещей»? В ответ я разразилась лекцией по мотивам фэн-шуй и не только фэн-шуй. Я сказала, что цепляться за старое барахло, которым не пользуешься годами, – это психология бедности. Если человек складирует мануфактуру «на черный день», тем самым он накаркает себе этот черный день! Лучше жить в уверенности, что свято место пусто не бывает – на место выброшенной вещи придет новая. Природа не терпит пустоты!

Эх, как я развернулась! Я рассказала сыну и дочке (она сразу прискакала на вдохновенные интонации), что старые забытые вещи излучают энергию умирания. Никто не велит выбрасывать любимую вещь, на которую смотришь всякий раз теплеющим взором, но если в шкафу еще со школы лежат тетради по ненавистной алгебре, то что они могут распространять в доме?..

Дальше говорить мне не пришлось – сын метнулся к себе и сгреб в коробку полшкафа школьных тетрадей, хранимых неизвестно зачем больше десяти лет. Потом нарыл три стопки свитеров, футболок и штанов, из которых вырос лет пять как. Психология бедности начала вытесняться из его сознания прямо на глазах!

Нет, не надо думать, что мой мальчик – эмоционально нестабильный ребенок. Он нормальный. Ровно через три дня на его территорию уже невозможно было смотреть. А я и не хожу туда, мы встречаемся а других местах. Зона «богатство» зарастала пакетами, носками и др. Но меня утешала мысль о том, что половина небольшого грузовичка лишних вещей все же вывезена из дома! По шажочку, по шажочку… Не все сразу, надо уметь ждать.

…Еще пару дней спустя, мы втроем – я и дети – завтракали на кухне. Пол-литровая банка из-под моего любимого варенья из жимолости была удручающе пуста, но на стенках и венчике еще оставались соблазнительные следы. И я, вылив туда свой чай, омыла последнее наслаждение и перелила сделавшийся розовым напиток обратно в чашку. По самому краю горлышка еще оставалась узкая полоска присохшего варенья, но как ее растворить в горячем чае? Ладно, ставлю все это дело в раковину с немытой посудой. Вдруг сын вскакивает, хватает банку и ставит около себя на стол:

– Ты с ума сошла – полбанки варенья выбрасываешь!

И тут-то возникает моя маленькая дочь: вальяжно облокотившись над своей чашкой, она авторитетно изрекает:

– У тебя, Валька, эта… штучка «бедности», не помню слово.

Ура! Взошли семена! Надо перечитать книгу про фэн-шуй и выяснить, в какой зоне находится дочкина комната – там нас ждет успех!

Подарок

рассказ

Братья до умопомрачения играют в покер. Умопомрачение наступает-у меня – примерно в час ночи, если я вдруг просыпаюсь и вижу полоску света под дверью. Не стала бы описывать следующую за этим сцену, а также приводить свои аргументы в пользу здорового распорядка дня учащейся молодежи. На сегодняшний момент педагогическая ситуация в нашем доме такова, что я звучу и выгляжу убедительно, а сын Валька и мой племянник, который весь учебный год живет у нас, быстренько собирают с ковра картишки и монеты, служащие фишками, идут на кухню пить чай (!) и еще зовут меня (!!!). Неслыханная наглость! Но я оставляю ее без внимания, поскольку после ночного чая их непременно потянет в сон, и полоска света под дверью сменится привычным ночным сквознячком…

Лето – перерыв в покере. Братья рассредоточиваются по каникулярным интересам и пропадают в делах, запланированных на два месяца в таком количестве, как будто начало следующего учебного года отодвинуто на пару лет. Покер будто бы забыт на время, но в глубинах подсознания вызревает и оформляется переход на следующую ступень в иерархии «количество-качество». И вот тут-то игроки просто обязаны обзавестись настоящим спортинвентарем! Ноблесс оближ. Положение обязывает.

…Во Флоренции мы уделили время и внимание буквально всем областям человеческой культуры: и живописи, и скульптуре с архитектурой, и итальянскому общепиту, и, конечное дело, – торговле. На чем росла и богатела прекрасная Флоренция, к тому и мы со всем уважением отнеслись. В витрине табачной лавки Валька увидел прекрасные, чудесные, неподражаемые, остро необходимые и бесконечно желанные наборы для покера. На небольшой площади подоконника в элегантном хаосе раскинулись разнокалиберные кейсики из алюминия – с блестящими замочками, с ухватистыми ручками, набитые цветными фишками. Самый центр этой сладостной композиции занимала самая-самая мечта покериста (или покерщика?) – черный кожаный куб на крутящейся подставке, с вертикальными отсеками для стопок фишек, с отдельным углублением для карт и почему-то игорных костей. Все это великолепие венчалось, как петушок гребнем, ручкой из полированного металлического стержня. Шик! Блеск! Валёк аж присвистнул, присел на корточки перед витриной и давай заглядывать с разных сторон, и прищелкивать языком, и блестеть глазом.

– Пожалуй, я куплю, мам, а то мне уже надоело вместо фишек монетки к делу пристраивать.

«Мам» не возражала, но держала на заметочке просьбу бабушки: шепнуть ей, что бы такое заграничное прикупить внукам на ближайшие дни рождения, чтоб потом не мучаться с выбором.

– Подождешь немного до дня рождения?

– А, хорошо! А как мы так сделаем, чтоб бабушка ничего не поняла и не заметила?

– Я что-нибудь придумаю.

На другой день мы купили большой красный чемодан, дабы любовно уложить туда модные шмоточные обновки. Это было уже под вечер, и вечер этот был, увы, последним во Флоренции. Мы устало топали в сторону отеля, а новый пустой чемодан дурашливо подпрыгивал на старинных камнях, все время норовя завалиться набок. Прыгай, прыгай, пока не загрузили… Пора было приступать к осуществлению плана!

Я все придумала заранее. Посвятила во все тонкости Вальку и бабушку, но, конечно, по-отдельности. Дочка Юля пока оставалась в неведении (по малолетству). О, искусство интриги и тайных манипуляций, нет тебя слаще!

Рядом с той самой табачной лавкой – кафе, очень полюбившееся нам с момента приезда: официанты приятно удивили нас отменным знанием арифметики, скатерти в заведении были чистыми, а каноли – сицилианские трубочки с кремом и апельсиновыми цукатами – свежайшими.

Мы уселись за столик и сделали заказ. Я села с краю, поближе к выходу. Валя сел напротив и сделал непроницаемое лицо. Это был знак к началу операции.

– Пойду схожу в табачную лавку, куплю тарелки для кухни на стену, я там присмотрела парочку…

– Давай, сходи.

Уходя, незаметно делаю Вальке «глаза». Потом поворачиваюсь так, чтоб мое лицо видела только бабушка и делаю «глаза» и ей. Все довольны, особенно я!

Через пятнадцать минут все в порядке: в пакете тяжеленный набор для покера, в свободной руке – две традиционные настенные тарелки. Из глубины кафе Валя видит меня у входа, тут же отворачивается к телевизору и с величайшим вниманием впивается в какой-то рекламный ролик. Всем ясно, что он не видит, как я ловко впихиваю под стол пакет с подарком! Ничего не понимающая дочка заинтригована и открывает рот, чтоб спросить…, но я делаю «глаза», и ребенок с пониманием, заговорщицки кивает и впадает в то особое состояние, в какое и положено впадать в ожидании момента раскрытия тайны… Ровно через нужное время Валька поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что купила?

– Вот (трясу свертком) купила две тарелки: одну с видами Флоренции, а другую – с ангелочками Рафаэля из «Сикстинской мадонны».

– Молодец, мамочка!

Конечно, молодец. Я-то понимаю, что ты имеешь в виду, сынок!

…Вот и десерт истаял, оставив после себя сладкие пальцы и греховное желание повторить…

Опять делаю Вальку «глаза»:

– Помыл бы ты руки, сынок…

– Да, пожалуй, – рассматривает абсолютно чистые руки и бодренько устремляется в туалет.

Мы вскакиваем с мест и быстро перекладываем куда надо, коробку килограммов в пять или шесть весом, одновременно посвящая Юльку в тайну увиденного. Валентин моет руки тщательно, с мылом по локоть, а может, моет еще и шею… Когда он возвращается, все уже стоит и лежит в нужном месте, а вся компания индифферентно допивает свой чай. Пора идти в отель спать, уже поздно, дело сделано, счет оплачен. Встали. Валя везет чемодан, который больше не прыгает, и удивляется очень натурально:

– Что-то чемодан потяжелел…

– Тебе кажется, сынок, просто ты очень устал к вечеру.

– Наверное….

У дочки хитрющее выражение лица: «Как мы ловко братца надули!», бабушка едва скрывает удовольствие – подарок куплен, голова не болит, доставка организована – блеск! Валя тоже радешенек – да здравствует ночной покер! А лучше всех чувствую себя я – все вокруг получили свою дозу удовлетворения. Гармония царит внутри и вокруг нашей живописной компании с чемоданом. Приходим в отель, разбегаемся по своим номерам. Новый красный чемодан, конечно, едет ко мне в комнату, затем Валька уходит в интернет-кафе, и едва за ним закрывается дверь, Юля начинает радостно скакать:

– Как все классно провернули! Он совсем ничего не заметил! Ты, мама, настоящий шпион!

– Да, все очень удачно! – резюмирует абсолютно счастливая бабушка, – получится настоящий сюрприз, вот Валечка будет рад!!

Как чудно, что невинный розыгрыш на три персоны способен так поддержать дух гармонии и всеобщего счастья!

…Через пять дней мы улетали вдвоем с сыном, оставив бабушку с внучкой еще на несколько дней у моря. Сын, сгружая в аэропорту неподъемный багаж, вдруг сказал:

– А как все классно получилось! Бабушка с Юлей ничего не поняли, а уж я изображу удивление в день рождения! Ты, мама, просто мастер по тайнам и секретам!

Да, есть такое дело. Но тайны в этой жизни есть и для меня. Например, до скольки братья режутся в покер, если я не просыпаюсь?