Текст книги "А more мимо"

А more мимо
Лена Чайка

© Лена Чайка, 2023

ISBN 978-5-0059-0684-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэзия потрясений

Лена Чайка – безусловно, поэтическое открытие последнего периода. Самобытная и мощная, она теперь получает приглашения на поэтические фестивали, попадает в конкурсные шорт-листы. О ней вскоре заговорят. А пока – говорит она. О вечном и преходящем, о своей жизни, не столь примечательной на фоне прочих человеческих жизней, однако удивительной, как жизнь каждого творца, умеющего переосмыслять простое и обыденное – и выдавать читателям ошарашивающее и ошеломляющее.

В стихах Лены много личного, пережитого, прочувствованного. Но это такое «личное», что в поэтических образах оно становится всеобщим, и читателю хочется воскликнуть: это же обо мне! И при этом – нет банальностей, стереотипных мыслей, заезженных образов. Лена Чайка пишет и мыслит настолько необычно, что встреча с её поэтическим сборником окажется для многих настоящим потрясением.

КИРА ГРОЗНАЯ

поэт, прозаик, редактор, член Союза писателей Санкт-Петербурга, лауреат литературной премии им. Н. В. Гоголя

Слово автора

Привет, дорогой читатель! Эта книга состоит из двух частей – «Море» и «Суша».

«Море» – это настоящее путешествие на Дальний Восток! Эта глава для тех, кто всегда хотел побывать на другом конце земли и прочувствовать местный колорит: соль Японского моря, крики белоснежных чаек, крупицы азиатской культуры в пене дней. Коренным жителям Владивостока также будет интересна глава «Море»: они встретят такие знакомые для себя образы, как сопки, песня «Катюша», японские автомобили, зимняя рыбалка, и увидят город глазами автора, откроют поэзию в привычных для себя вещах.

«Суша» – это глава о поиске своего причала в океане жизни. Здесь акцент постепенно смещается с внешнего мира на внутренний. Лирический герой проживает жизненные трудности, задаёт вопросы и получает ответы. Это философская глава про взросление и мечты, любовь и ненависть, отчаянье и надежду.

Добро пожаловать в мою поэзию!

Чувствуй.

МОРЕ

«Оно…»

 
Оно
Горькое,
Переливается через борт.
Зимой порт потрескивает,
Покрывается белой коркой,
И можно гулять между островами,
Между населёнными пунктами,
Между рыбаками,
Между лунками,
Как будто по бильярдному полю,
Смотреть на вмёрзшую корюшку,
Дышать солью.
 
 
Домой придешь —
Вольётся через окно,
Надышит в форточку,
Останется в комнате.
 
 
Не выгнать,
Не вытравить,
Не выпрямить край!
 
 
Всегда в проёме —
Моё море,
Кошка,
Герань.
 

«Вода – доро́га…»

 
Вода – доро́га,
Очевидно любому морскому,
Который ходит.
Напротив – Япония
И неоновые огни билбордов
На Акихабаре,
И ими бредит половина моего поколения.
 
 
Школа учила, что там – враги,
У нас военное положение,
Неподписанные бумаги
За курильские саркофаги,
 
 
А отцы в детстве возили оттуда
Чудесных кукол,
И цветочек из алого пластика,
И вкусноту…
Я говорила: «Аригато!
Пусть нас завоюет Япония,
Папа, пусть нас завоюет Япония!».
 
 
Отец улыбался и пропадал в порту.
 

«Иллюминаторы запотели…»

 
Иллюминаторы запотели
И требуют дворников,
Моё праворульное тело рисует Соника,
А левой теребит чешую из пайеток
Между ключиц.
 
 
Говорят, что брови похожи на крылья птицы,
Говорят, что родинка – островок,
Говорят, что волосы падают волнами
На висок,
Говорят, я ношу тельняшку наоборот,
Навыворот, а это —
Ну очень плохая примета!
Капаю акварельной краской
На борт блокнота…
 
 
Во мне столько морского сока,
Что мне горько,
Что мы одеты.
 

«Зимой к маяку приплывают ларги…»

 
Зимой к маяку приплывают ларги,
Припадают к льдинам ворсистым боком.
Мы ходим смотреть на них по субботам,
Бросаем навагу
Под крики гундящих чаек
И шум прибоя
И радуемся, что живое —
Вот оно,
Вот оно,
Не по телеку – перед нами!
 
 
В понедельник
Работа возьмёт холодными пальцами
Под ушными раковинами, слегка придушит,
Вынет серёжки,
Во вторник будет немного лучше,
Уже без спешки,
В среду чуть жёстче,
Немного металла
И машинного масла,
В четверг мы будем воздерживаться,
Будет тайфун и праздность,
В пятницу нас отпустят в свои постели.
 
 
Воскресенье выбросит нас на берег.
 

«На работе…»

 
На работе
Я вижу море
В окнах напротив.
 
 
Когда там разгорается ядерным алым,
И грузная бабушка Клава
Тулится между фикусом и алоэ,
И её голова седая
Превращается в панковскую прическу
В закатных бликах,
А чёлка светится над морщинами,
Я понимаю:
Сегодня закат, что надо,
И в сториз будет много счастливчиков,
Которые заманили его в смартфоны.
 
 
В темноте покачиваюсь в вагоне…
Дома ращу алоэ,
Готовлю кашпо под фикус.
 

«Здесь, по левую сторону…»

 
Здесь, по левую сторону,
В окнах рябое море с точками чаек,
Лодками, яхтами,
Констатирует,
Что ты без яхты,
Но море, море едет параллельно,
Камнями перестукиваясь,
А я жду кондуктора,
Мну билет в кармане демисезонной куртки,
Тыкаясь пальцами в мелочь.
 
 
Раньше, в глубинах тёплого,
Всегда
была хотя бы одна трофейная ракушка,
Украденная с прилавка берега,
Я говорила: «Вырасту, сделаю себе серьги!».
И вот, выросла, и на море некогда,
И оно мелькает лишь, когда еду, ссутулившись
На работу на электричке под светом ламп,
И всё жду рассвета,
Но он никак не наступит
На этот портовый город…
 
 
А выше, над крашеной головой —
«В случае аварии выдернуть шнур,
Выдавить стекло».
 
 
И я осторожно прислушиваюсь к себе:
«А авария наступила может уже давно
На худое горло,
А я не выдернула,
Не выдавила
И не вышла к морю?..»
 

«Когда поднимаюсь на Тигровую сопку от Морвокзала…»

 
Когда поднимаюсь на Тигровую сопку от Морвокзала
Круто вверх по тротуару и лесенкам
Мимо художественного зала «Ностальгия»,
Где китайцам продают маяки и матрёшки,
Вспоминаю о том, как ездили в Суйфэньхэ
В приграничную зону,
Как наполняли себя дешёвым и вкусным острым,
Покупали кожу, смотрели шубы,
Смеялись над вывесками на русском,
Где смысла нет, а из понятного – только буквы.
 
 
Теперь они едут к нам автобусами,
Летят самолётами,
Им у нас дёшево и доступно.
 
 
Летом в кафе не протолкнуться,
Они кладут в себя устриц,
Мидий, ежей и крабов,
Радуются ценам,
Собирают водоросли по пляжам,
Даже не стараются выплевывать из себя
Смешные русские имена.
 
 
В школах теперь упор на китайский,
В университетах учат туризму,
Плакаты с иероглифами в центре
На каждой торговой точке.
 
 
Я вспоминаю о карме, о даосизме,
В кафе занимаю очередь
И пересчитываю, сколько мой кофе
Будет в юанях.
 

«Во Владивостоке привыкаешь к раскосым лицам…»

 
Во Владивостоке привыкаешь к раскосым лицам,
Бело-серым крикливым птицам,
К разводам соли на бетоне моста.
 
 
«На небе только и разговоров, что о море», —
Говорит Томас Ян,
А здесь, у моря, только и разговоров
Как бы поэкономней переплыть дедлайн
И не утонуть в пене,
 
 
А ещё говорят, наша рыба в Москве дешевле…
 
 
Несправедливо.
 

«Азия безобразно ближе и изобильнее, чем Москва…»

 
Азия безобразно ближе и изобильнее, чем Москва,
До которой семь часов разницы, восемь часов полета,
И билет туда стоит с десяток МРОТов,
И тебе понятней японская мода, иероглифы, курс юаня,
Чем Транссибирская линия,
Эта дантовая пропасть меж городами,
Глубиной в шесть суток.
 
 
А когда выползешь на красный свет площади,
По тебе, провинциальному и нелепому,
Будут стрелять глазами,
Как будто ты – утка,
 
 
Поэтому,
Надо сразу ставить себя памятником
Архаичному, устаревшему,
Как шутка про колобка,
 
 
Но лучше не ехать и не прилетать туда
По смехотворным квотам Аэрофлота,
Лучше – в Харбин и Сеул,
В Токио и Киото,
 
 
Там ты понимаешь, там понимают тебя,
И, видя надпись «Вкусный еда у Паши»,
Ты кланяешься – «Нихао»,
А ещё знаешь «Ан-йо»
И «Коничива».
 

«Чтобы тебя узнали, надо в Москву и Питер …»

 
Чтобы тебя узнали, надо в Москву и Питер —
Ломать системы и быть в потоке,
А тебя за жабры держит Владивосток,
И нет ничего дальше от точки кипения,
Пока до тебя доплывет – уже устареет.
 
 
У русской провинции есть проклятие —
Целиться в сердце.
 
 
Кого не спросишь – каждый,
Каждый
Хочет уехать,
В столицу,
В заграницу,
Все живут завтрашним и однаждым.
 
 
Наверно, поэтому,
Так не устроено, раздето, грязно,
Всё едут, едут,
Даже домой приезжают в покой и леность,
Но всё ещё едут мысленно
В «завтра»
На лысой резине,
А ещё надо за коммуналку и детский садик,
А ещё долг висит в магазине,
Вчёрканный в засаленный ежедневник…
 
 
/Однажды наши дети переедут в Москву или Питер,
Однажды наши внуки переедут в Москву или Питер,
Однажды «завтра» переедет в «сейчас»/
 
 
Себя укладывают в ящик,
В смешные «запятьдесят»,
И подбирают цвет для оградки,
Чтобы не маркий,
Чтобы как можно реже
Перекрашивать и менять.
 

«У нас по сопкам…»

 
У нас по сопкам
Дрейфуют косяки праворульных «японок»,
Которых отправили умирать в Россию,
Потому что для той, другой нации, они – износились,
И вышел срок.
 
 
А у нас это – свежачок,
Привезённый из-за бугра повод выпить,
У нас говорят: «Я купил новую тачку»,
Считают только пробег по РФ.
«Не распил, не крашена, не бита цивилизацией!»
 
 
Япония – не считается,
Там дороги не рваные
И бензин «небадяжный».
 
 
Может и правда есть новая жизнь,
Жизнь после
Утилизации?
 
 
Пробка уходит в небо
По улице Экипажная.
 

«Не морские уверены…»

 
Не морские уверены,
Что море пахнет солью,
Летом и свежим ветром под парусами.
 
 
Нет,
 
 
Море пахнет перегнившими водорослями
В полосе отлива,
Мёртвыми звёздами, крабами и ежами
После тайфуна,
Море пахнет помётом бакланов
На тёплых скалах, где те вьют гнёзда,
Пахнет плавником,
Закутанным в сети,
Пахнет мазутной плёнкой в порту
И сельдью,
Траленной сейнерами,
 
 
А все эти сувениры,
Которые собирают дети:
Перламутр, стекляшки —
Будущий прах песка.
 
 
Ракушки – это скелеты.
 
 
Дети собирают скелеты
И дарят мамам
На память.
 

«Пирсы пробуют воду бетонными языками…»

 
Пирсы пробуют воду бетонными языками,
Море лижет сваи в чулках ракушек,
Качает крабов, чалящихся в тени
Этих ржавых ног с иглами арматуры,
Жаждущих депиляции и ухода.
 
 
Я стою на краю,
Топлю камни и жду паром,
Который придёт из города весь битком,
Переполненный органическим кормом…
 
 
Тушки чаек качаются на волне,
Месят лапками шапки и ждут подачки,
Ждут таксисты в японских тачках,
Ждут торгаши в продуктовых,
Считают нал и клеят новые ценники