Текст книги "Награда для генерала. Книга вторая"

– Я мечтала только об одном – умереть. Но у богов на меня были другие планы. Как и следовало ожидать, в конце концов я забеременела. Уж не знаю, от которого из них. Полковник Ровер не стал разоряться на мага, врача или зелье. Он просто избил меня. Сам. Ребенка я потеряла. Но зато и полковник окончательно потерял ко мне интерес. Он собирался продать меня в бордель, как только я снова стану выглядеть по-человечески. А пока я прислуживала у него дома, когда снова смогла ходить. Честно говоря, в тот момент мне было уже все равно, что будет со мной дальше. Я ни на что не надеялась и ничего не ждала от жизни. Пока среди гостей Ровера не появился майор Шелтер. Молодой, но делающий стремительную карьеру офицер. Я слышала, как полковник шептался о нем с другим своим приятелем. Объяснял ему, что, хотя Шелтер и сомнительного происхождения, у него явно есть высокопоставленный покровитель. Или покровительница. Поэтому с ним надо дружить.

Она снова замолчала, вздохнула, облизала пересохшие губы. Сцепленные пальцы заметно расслабились, на лице даже появилась улыбка.

– Оллин увидел меня случайно, потому что мне не позволялось выходить к гостям в том виде, в котором я была. Мы столкнулись в коридоре. Я и не думала, что он обратил на меня внимание. Но потом остальные гости разошлись, а полковник неожиданно позвал меня к себе. Точнее, к ним. Как оказалось, чтобы показать Оллину. И тот вдруг сказал, что я ему гожусь. Из их разговора я поняла, что он попросил Ровера продать меня. Сказал, что проще один раз купить рабыню, чем нанимать служанку и платить дорогим шлюхам. А дешевыми он якобы брезгует. Еще и скидку у него выпросил, – с усмешкой добавила она. – За использованный и попорченный товар. В тот же день я отправилась к нему домой. Ровер, конечно, не отказал, тем более я уже все равно для него свое отслужила, а кому продавать – какая разница?

Ей снова пришлось прерваться, потому что мимо террасы, на которой мы сидели, прошла пара солдат. Они даже не посмотрели на нас, но разговор бы услышали, поэтому госпожа Холт дождалась, пока они скроются из вида. Только после этого продолжила:

– Первое время меня не смущало, что он не проявляет ко мне интерес. Мужской интерес, я имею в виду. Потому что в остальном он очень даже мной интересовался: заставлял есть, спрашивал, что мне нужно из вещей, объясняя это тем, что никогда раньше не отвечал за женщину и понятия не имеет о наших потребностях. Мне это казалось непривычным, но к тому времени я уже ничему не сопротивлялась. И уж тем более не стала сопротивляться заботе. Кормит ведь и одевает, а не бьет. Но когда мои синяки окончательно сошли, а он продолжал давать мне только поручения по хозяйству, мне стало не по себе. В конце концов я спросила прямо. Помню, как раз накрыла ему ужин и замешкалась, а он спросил, в чем дело. И я выпалила: «Пора ли мне уже являться в вашу спальню, господин Шелтер?» А он так посмотрел на меня… Как будто удивленно, знаешь? И спрашивает: «А ты хочешь со мной спать, Арра?» Я, наверное, просто от неожиданности ответила честно, что не хочу. И он сказал: «Тогда считаю вопрос исчерпанным. Лучше поужинай со мной, а то одному сидеть скучно».

Я удивленно моргнула. Честно говоря, когда она начала свой рассказ, я только убедилась в характеристике, которую еще в самом начале дала Мария. «Постель и постелет, и согреет». Но сейчас выходило, что второе было… несправедливо?

– То есть вы с ним никогда?.. – последние слова отказались произноситься, но госпоже Холт они были не нужны.

Она снова подняла на меня взгляд и улыбнулась.

– Что? Спала с ним? Нет, никогда. Я вообще больше никогда не была близка с мужчиной. Но это такая же тайна, как и то, что он не спит с тобой. Наверное, не все офицеры варнайской армии столь же жестоки и извращены, как полковник Ровер, далеко не все даже привозят себе наложниц, кому-то вполне хватает жен и любовниц. Но на холостого мужчину, купившего себе наложницу и ни разу не использовавшего, даже они посмотрят косо. Я говорю об этом только тебе. Остальные уверены, что когда-то я была его постельной игрушкой и оказалась достаточно хороша, поэтому теперь он обращается со мной, как со свободной, назначил экономкой, то есть поставил выше других слуг. В качестве… жеста особого расположения, скажем так.

– А почему вы решили рассказать правду мне? – задалась вопросом я и сделала это сразу вслух. Очень уж неожиданными оказались ее признания.

– Чтобы ты понимала, – в голосе Холт вновь прорезались холодные нотки. – Понимала разницу между Шелтером и другими варнайскими офицерами. Понимала, что на самом деле значит быть наложницей. И понимала, насколько это не похоже на то, что происходит между тобой и Оллином.

Я не выдержала ее взгляд, смутилась и опустила глаза.

– Он вам что, все рассказывает?

– Не все, но многое, – ее тон снова смягчился. – Знаешь, за эти годы он стал мне почти как брат. У него нет семьи, кроме меня и полковника Лингора. Я наблюдала за ним восемь лет и могу с уверенностью сказать: до тебя в его жизни не было женщины, к которой его так неудержимо влекло бы, которую он так страстно желал и которую при этом так боялся. Боялся обидеть или сломать. Я говорю тебе это все, потому что мне было больно видеть его оба последних раза, когда он уезжал отсюда. Если бы не он, меня бы давно не было в живых. Я сгнила бы в каком-нибудь борделе или наложила на себя руки, но он спас меня. Не смог вернуть мне свободу, но сделал все, чтобы я больше не чувствовала себя рабыней. Он ничего не попросил взамен, но я на все ради него готова: убью или умру, если будет нужно. Но в случае с тобой я могу только рассказать тебе о нас, чтобы ты поняла, какой он. И перестала отталкивать его. У него очень трудный путь. И ты очень нужна ему. Он не станет просить. Не станет осыпать признаниями, чтобы убедить. Не станет заставлять. Но если ты доверишься ему, то будешь очень счастлива. Потому что в нем много нерастраченной любви, задавленной обстоятельствами. Такой, знаешь, не показной, а настоящей. Он не станет целовать землю, по которой ты ходила, но сделает все, чтобы ты никогда ни в чем не нуждалась. Найдет способ защитить тебя и твоих детей даже из могилы. Он ведь его уже нашел. Не требуй от него невозможного. С чем-то всегда приходится мириться. Не всем достается вся сказка. Но маленький кусочек счастья – это лучше, чем ничего. Поверь, уж я-то знаю.

Она говорила и не отрывала от меня пробирающего до костей взгляда. Столько в нем было отчаяния и любви к генералу, без намека на ревность. Я не выдерживала эмоций, которые он передавал, поэтому постоянно прятала глаза, но чувствовала на себе этот взгляд даже тогда, когда не видела. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, я почти задыхалась. По коже бежали мурашки, и хотелось тоже вскочить и побежать! Не знаю куда.

Когда госпожа Холт замолчала, я осмелилась снова посмотреть на нее. Она уже расплела пальцы и взялась за дужку на боку чашки. Я, наверное, впервые так внимательно всмотрелась в эту женщину: в ее лицо, позу, наклон головы. Впервые задумалась о том, что она моложе, чем казалась мне раньше из-за черных нарядов, тугих пучков и строгого выражения лица. По крайней мере, когда она улыбалась, она сразу выглядела моложе.

Восемь или девять лет назад она была невинной девицей, мечтавшей о любви. Да ей, наверное, нет еще и тридцати! Просто ей не повезло, как мне, она попала в руки к жестокому мужчине, который безжалостно растоптал ее, искалечил душу и тело. И если тело отчасти восстановилось, то душа у госпожи Холт… у Арры осталась сломана.

Но вот она сидит напротив меня, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Живая, любящая, искренне благодарная тому, кто вытащил ее из этого пекла, дал второй шанс. Может быть, ее раны не зажили и продолжают болеть, но она нашла в себе силы двигаться дальше. Нашла ради чего жить и чему радоваться в жизни. Пусть даже это просто красивый дом, чудесный сад и мужчина, который купил ее как рабыню, но стал ей братом.

– А что будет с вами, если генерал… – у меня хватило смелости начать вопрос, но я так и не смогла произнести «погибнет». Как будто боялась сглазить, притянуть к нему смерть.

Арра Холт медленно поставила чашку обратно на блюдце и, не поднимая глаз, ответила:

– Он обещал завещать меня господину Нейбу. Я сама так попросила.

У меня буквально глаза полезли на лоб, так спокойно она это произнесла. Кажется, у нее управляющий не вызывал ни негатива, ни опасений.

– А вы не боитесь, что он… – я снова замялась, не зная, как это поделикатнее сформулировать. – Не боитесь, что ему будет нужно от вас то, что было нужно тому полковнику.

Ее взгляд стал еще более пронзительным, чем раньше. На мгновение мне показалось, что я смотрю в глаза совсем другой женщине: столько эмоций сейчас плескалось в них. Нечто похожее я ощутила, когда заглянула в глаза Шелтеру и не увидела в них зеркального щита.

– Боюсь, что мужчинам вроде Керама Нейба это не нужно. По крайней мере, от таких, как я. Не всем мужчинам нравятся много раз использованные женщины. Но я хотя бы буду рядом с ним.

Хорошо, что я сидела, иначе наверняка упала бы. Мало того, что Арра Холт не боялась Нейба. Кажется, она была в него влюблена. Слова «влюблена» и «Нейб» для меня категорически не сочетались, поэтому я могла только бессмысленно хлопать глазами.

Холт моргнула, чуть опустила голову, нервно пригладила рукой и без того идеально зачесанные назад волосы, а когда снова посмотрела на меня, это уже опять была хорошо знакомая мне экономка: строгая, холодная и отчужденная.

– Я надеюсь, этот разговор останется между нами, – уронила она, поднимаясь из-за стола. – Но обещай мне подумать о том, что я сказала.

Мне удалось только слабо кивнуть в ответ. Когда Холт ушла, я потянулась к чашке уже остывшего чая и сделала большой глоток, пытаясь протолкнуть вставший в горле ком.

Глава 7

Рассказ госпожи Холт ничего не изменил между нами. Уже через пару часов она вела себя так, словно ничего и не было, а через пару дней мне начало казаться, что доверительная беседа и эмоции в ее глазах мне привиделись. Только слова: «Ты нужна ему» так и звучали в ушах.

Мы продолжали следить по газетам за происходящим в Палии. Волновались абсолютно все, даже Глен перестал доставать меня, все больше молчал и угрюмо курил во дворе у дверей кухни. Господин Нейб тоже больше не прожигал меня недобрым взглядом, что казалось странным и немного неправильным.

Календарное лето закончилось. Все чаще шли дожди, ночи стали холоднее, на деревьях появлялось больше желтых листьев, но днем пока еще оставалось тепло. Война затягивалась, армии Магистрата продвигались медленно, а Палия категорически не желала сдаваться. Дворецкий Морроу считал, что виной тому монархия.

– Генерал говорит, что с ними всегда сложнее, чем со странами, где правителей выбирают, – заметил он как-то вечером, когда мы все пили чай после ужина. – Те сдаются быстрее, потому что им так и так власть отдавать через какое-то время. А эти бьются до последнего солдата, готовы всех положить, лишь бы свою честь королевскую не уронить. Поэтому не любит он идти против монархий. Чем больше такая страна, тем больше крови приходится пролить. Зачем нам только все эти земли?..

На этих словах дворецкий осекся, и я кожей ощутила, как напряглись остальные. Бросив быстрый взгляд исподлобья на сидящих за столом слуг, увидела, что каждый смотрит в свою чашку и отчаянно пытается сделать вид, что не слышал последней фразы Морроу. Это заставило меня задуматься, сколько же варнайцев на самом деле поддерживают агрессивную завоевательную политику Магистра, а сколько просто боятся высказывать вслух свое недовольство? И что было бы, если бы они все высказали его разом?

Я молилась за Шелтера, как и обещала ему в день нашей поездки. Утром, вечером, а иногда и днем. Молилась не о его победе, а о том, чтобы он вернулся домой живым и здоровым и как можно скорей. В глубине души я и не желала ему победы. Пусть лучше его армия будет разбита, как тогда в Замбире. Пусть Палия отстоит свою свободу. Пусть варнайцы снова негодуют и сомневаются в своем правителе. Может быть, хоть сейчас это приведет к каким-то переменам.

Я молилась вслух, шепотом, как Шелтер и предлагал, но очень сомневалась, что поможет. В моем шепоте не чувствовалось никакой магической силы. А станет ли помогать кровавому генералу, не живущему по его законам, Тмар? Едва ли.

Как бы пристально мы ни следили за ситуацией, очень скоро выяснилось, что эхо событий доходит до нас с большой задержкой. По крайней мере, в тот день в газетах не было никаких тревожных новостей. Они явились в дом сами, ночью.

Сквозь сон я ничего не услышала. Проснулась от того, что меня за плечо нервно трясет Мария.

– Мира! Мира, просыпайся! Одевайся скорее, к тебе пришли.

Я не понимала, о чем она говорит, но послушно вылезла из-под одеяла и приняла из ее рук врученные белье и платье. Пока одевалась, в голове немного прояснилось. Достаточно, чтобы я начала задавать вопросы.

– Что случилось?

Мария зябко обнимала себя за плечи, кутаясь в большой цветастый платок и переминаясь с ноги на ногу, и напряженно хмурилась.

– Не знаю, – отрывисто ответила она. – Там магистр Этьен. Он пришел порталом. Кажется, что-то с генералом.

Платье я застегивала уже на ходу, торопливо шагая к лестнице. Этьен ждал меня на первом этаже, в зале с выходом на террасу. Заложив руки за спину, он мерил нервными шагами центр помещения, но услышав мое приближение, остановился и вскинул голову. Лицо его казалось непривычно бледным.

– Мастер Этьен, что случилось? – сразу спросила я, опуская приветствия.

– Тебе все объяснит Моран, – отрывисто сообщил маг, поднимая руки и чертя ими круг, который тут же начал проявляться в воздухе между нами. – Он ждет тебя на той стороне. Пойдешь одна, я истощен и не смогу переправить двоих. Меня привезет водитель.

Круг колеблющегося воздуха скрыл от меня Этьена и часть зала, сквозь дымку я смогла рассмотреть совсем другое помещение, но испуганно замерла, боясь сделать шаг вперед.

– Быстрее, мне не удержать портал долго, – прорычал Этьен.

Мария подтолкнула в спину, я шагнула вперед – и мир вокруг закружился, а меня саму слегка замутило. Я потеряла равновесие и едва не упала, но чьи-то руки удержали. Сильные, как у генерала, но не такие знакомые.

– Тише, тише, – пробормотал над ухом Моран, помогая выпрямиться. И тут же куда-то потянул. – Идем, скорее, у нас мало времени.

Я все еще была слегка дезориентирована, но послушно поплелась вперед, пытаясь удержать на месте желудок. Где оказалась, поняла не сразу, но пока мы шли, успела узнать городской дом Шелтера.

Моран почти втащил меня на второй этаж, поскольку ноги поначалу заплетались, но стоило им окрепнуть, как он вдруг нерешительно затормозил у двери. Вздохнул и повернулся ко мне лицом. Оно у него было не менее бледным и напуганным, чем у Этьена. В глазах я даже заметила поблескивающие слезы.

– Значит так, – отрывисто начал он. – Генерал был ранен. И чем-то заражен. Мы не знаем чем. Это не яд, и не магия. По крайней мере, не та магия, которую знают и понимают наши. Даже член верхней ложи ничего не смог для него сделать.

Капитан замолчал, тяжело сглотнул и тихо добавил:

– Он умирает, Мира. И никто не может ему помочь. Маловероятно, что доживет до утра. Он пока в сознании и очень хочет тебя видеть. Только тебя, больше никого.

Моран отошел, делая неловкий приглашающий жест в сторону двери, но я не двинулась с места. Застыла, как каменное изваяние, не в силах пошевелиться, боясь даже вдохнуть, словно любое мое движение могло превратить его слова в правду.

– Но… как же так? Как это случилось? – услышала я собственный шепот.

И снова посмотрела на молодого капитана, который совсем недавно желал кому-то неизвестному полного краха. Мог ли Шелтер ошибиться? Мог ли доверять тому, кто его предал? Предал и подставил. Или же это случайность? Или еще чья-то злая воля?

Но когда я заглянула в глаза Морана, я поняла, что генерал в нем не ошибался. Нет, молодой офицер не радовался случившемуся. В его взгляде читалась скорбь, казалось, он едва сдерживает слезы, как будто теряет кого-то очень близкого. Мог ли он притворяться? Я не знала. Но зачем? Зачем притворяться передо мной, а больше ведь никого рядом и не было.

– Снайпер, – хрипло ответил Моран. – Стреляли с приличного расстояния. Мы поначалу подумали, что это лишь тяжелое, но обычное ранение, Этьен сразу принялся его лечить, но все оказалось серьезнее. Словно с пулей в его тело попало что-то еще, что-то чуждое. Похоже на проклятие, но маги его не чувствуют. Не могут зацепиться, а потому не могут убрать. Оно распространяется и губит его.

– Ему больно? – зачем-то спросила я.

На самом деле я просто очень боялась сделать эти последние несколько шагов, толкнуть дверь, оказаться в комнате, увидеть Шелтера…

Моран только молча кивнул, отводя глаза.

– Поторопись, – попросил он. – Мы не знаем, как долго он еще пробудет в сознании. А он очень хотел… Хотел увидеть тебя.

На негнущихся ногах я подошла к двери комнаты и толкнула ее. Она отворилась с тихим скрипом, пропуская меня внутрь, где пахло лекарственными зельями и чем-то еще. Возможно, замершей в темном углу смертью, дожидающейся своей жертвы.

Здесь было довольно темно, лишь тусклая лампа на дальней прикроватной тумбе рассеивала мрак. Шелтер полулежал на широкой кровати с другой стороны, подложив под голову и спину несколько объемных подушек, и его лицо оставалось в тени.

Я сделала еще несколько шагов, подходя ближе. Генерал был обнажен, прикрыт тонким одеялом до пояса. Сразу над светлой тканью виднелся свежий шрам. Маги действительно легко справились с пулевым ранением. Если бы дело было только в нем, генерал, скорее всего, уже командовал бы новым наступлением. Но от шрама в разные стороны разбегались тонкие черные нити, похожие на трещины на коже. Лишь присмотревшись, я поняла, что нити эти тянутся под кожей, ползут внутри тела, оплетая его смертоносной паутиной, стремятся к сердцу. Наверное, когда доберутся, тогда все и закончится.

Шелтеру действительно было больно. Я видела это по тому, как вздрагивало от судорог его тело, как искажалось в невыносимой муке лицо. Сразу вспомнилось, как он говорил о высоком болевом пороге и как нес меня на руках со сломанным ребром, ни разу не поморщившись. Какой же должна быть боль сейчас, если он не в состоянии ее терпеть?

Я стояла очень тихо, не шевелясь, только сжимала дрожащими пальцами ткань платья, ничего не говорила, даже дышала почти беззвучно, но он все равно как-то почувствовал мое присутствие и открыл глаза. Его губы тронула слабая улыбка.

– Мира, – выдохнул он, – ты пришла…

Как будто я могла не прийти! Его слова что-то переключили во мне. Я шумно выдохнула, из глаз брызнули слезы, ноги подкосились, и я резко села на край кровати, коснулась лежащей вдоль тела руки, сжала непривычно холодные пальцы. У него ведь всегда были такие горячие руки! А сейчас казалось, что огонь уже погас.

– Ну-ну, – с упреком протянул Шелтер, – давай только без драмы. Я тебя не для этого позвал.

Он говорил ровно, уверенно, но его голос звучал очень тихо, шелестел, как ветер листьями кроны. Кажется, когда-то давно Шелтер сравнил с таким шелестом меня.

– Простите, господин генерал, – зачем-то извинилась я, остервенело вытирая слезы – или скорее размазывая их по лицу – и отчаянно стараясь не позволить пролиться новым.

Я сжала его ладонь крепче, пытаясь взять в руки саму себя. Его пальцы в ответ лишь слегка дрогнули. У Шелтера почти не было сил.

– Мира, я не прошу меня простить, – выдохнул он, облизав сухие губы. – Было бы нечестно делать это сейчас. Но я хочу, чтобы ты знала: мне жаль. Жаль, что между нами все получилось так… глупо. Я действительно хотел помочь тебе. И думал, что так будет лучше для нас обоих, что это выход из ситуации… Я не хотел тебя оскорбить или унизить.

Его лицо вдруг снова исказилось, пальцы напряглись, а по телу пробежала судорога, ему пришлось на какое-то время замолчать. Тяжело дыша и с силой стискивая зубы, он старался сдержать рвущийся наружу стон. Я придвинулась ближе, успокаивающе погладила его по плечу, дотянулась до лба, провела по нему кончиками пальцев, сдвигая слипшиеся от пота волосы.

Он весь горел. Липкая пленка пота покрывала все тело, но, очевидно, ничто не могло сбить жар. Почему же тогда так холодны пальцы?

– Тише-тише, – пробормотала я, скользя ладонью по его щеке. – Молчите, генерал Шелтер, все это неважно. Мне не за что вас прощать, вы сделали для меня много хорошего. Вы лучше берегите силы. Они вам нужны.

Он усмехнулся и едва заметно качнул головой.

– Нет, уже нет… Они мне пригодились бы, чтобы рассказать… объяснить тебе все, но… слишком долгий разговор. Придется унести все свои тайны в могилу. Может быть, Лингор тебе потом расскажет…

– Пожалуйста, не говорите так. Вы обязательно поправитесь. Вы живучий, так Галия сказала. Выкарабкаетесь.

– Не в этот раз, милая. Не переживай за меня, я всегда знал, что этот день настанет. И за себя не волнуйся, с тобой все будет хорошо. Если Магистр откажет мне в последней воле, ты перейдешь к Морану. Не бойся его, он хороший парень и абсолютно мне верен, в этом я не сомневаюсь. Он позаботится о тебе… Сделает все то, что должен был сделать я… Он доведет до конца все мои дела.

Последнюю фразу я не поняла, и поскольку Шелтер произнес ее, закрыв глаза и не глядя на меня, решила, что ко мне она не относится. Он снова замолчал, и мне даже показалось, что он внезапно провалился в обморок или сон, но генерал вдруг снова скривился. Теперь я потянулась к нему уже двумя руками, страстно желая обнять, но было страшно его тревожить.

Шелтер вновь открыл глаза и посмотрел на меня. Пронзительно, с такой жаждой и тоской, что сердце защемило в груди.

– Нам бы встретиться немного позже, – пробормотал он едва слышно. – Все было бы иначе.

Я не выдержала: наклонилась к нему, осторожно коснулась губами губ. Ответное движение не заставило себя ждать, но силы в нем тоже не было, как и в руках. От крепкого, здорового мужчины на глазах не оставалось и следа. И сколько бы я ни касалась его, сколько бы ни ласкала кончиками пальцев липкую кожу, это не могло помочь удержать его. Он исчезал, просачивался сквозь пальцы, как вода, которую тоже не удержать в ладонях.

– Ты помни меня таким, как в тот день, – попросил Шелтер еще тише. – С тобой я был другим. Всегда был другим… Таким, каким, наверное, должен был стать.

Я слышала его голос, но суть слов ускользала от меня, я понимала лишь отчасти. Вставший поперек горла ком не дал сказать вслух, поэтому я просто выразительно закивала, безмолвно обещая. Но никак иначе я и не смогла бы его помнить.

– Я что-то устал, – признался он, вновь прикрывая глаза. – Посплю немного, ладно?

– Конечно, – торопливо согласилась я. – Конечно, отдохните.

– Ты посиди здесь… Когда проснусь… потом…

Фраза так и осталась незаконченной. Еще одна судорога, стиснутые зубы и гримаса муки на лице. Глаза Шелтер уже так и не открыл.

Я снова успокаивающе погладила его, хмурясь из-за того, что судорога повторилась почти сразу, отдаваясь болью в моем собственном сердце. Повинуясь секундному порыву, я вновь прошептала:

– Тише, тише, милый. Не думай о боли. Забудь, ее не существует. Она оставит тебя, если ты не будешь о ней вспоминать. Не думай. Все будет хорошо. Думай о…

Я осеклась. Слова «о доме и маме» застряли в горле. Пусть он так и не рассказал мне подробности, я уже давно поняла, что тема дома и матери для него болезненна, а потому требовалось что-то другое. Какое-то другое утешение.

– Думай о нашем дне. О солнечном поле. О ветре, что свистит в ушах. Помнишь озеро? Зря ты не зашел в него. Вода была такая холодная, освежающая. Приятная. Нам бы сейчас оказаться снова там, да? Нырнуть. А хоть бы и голышом, хоть бы и вдвоем… А потом поехать дальше. И снова целоваться в желтом море. Думай об этом. О том, как мы вернемся домой и будем сидеть на террасе, пить вино и прощаться с солнцем. И снова целоваться. Ты пойдешь меня проводить и на этот раз войдешь в комнату вместе со мной. Я не прогоню тебя. Мы будем ласкать и любить друг друга, как супруги, и Тмар не будет против. Потому что Тмар – это любовь, он никогда ее не осудит. Мы будем лежать в объятиях друг друга и молча встречать рассвет. А днем снова гулять по саду. Там столько цветов. И бабочек. Нам будут петь птицы. И, может быть, ты сыграешь на своей флейте. Тебе не придется уезжать. Больше никогда. Потому что больше не будет войн. Не будет огня, крови и смерти. У нас всегда будет лето, всегда солнечно и тепло. И мы будем сидеть на террасе, взявшись за руки, и пить шоколад. Никто нам больше никогда не помешает. Мы будем счастливы. Всегда счастливы. Ты заслужил это, генерал. Ты заслужил свою последнюю награду. Покой. Я буду рядом. Я буду рядом с тобой до конца.

Не знаю, помог ли мой шепот, но лицо Шелтера разгладилось. Он весь расслабился, успокоился. Уголки его губ даже снова приподнялись в слабой улыбке. Быть может, он просто уснул, и оказался в нашептанном мной сне. Как же мне хотелось оказаться там с ним! И остаться там навсегда.

Но мне туда не было дороги. Оставалось лишь сидеть рядом с ним, держать за руку, гладить по волосам и жалеть. Жалеть о том дне, что мы упустили из-за меня. Жалеть обо всем сказанном и не сказанном, но больше всего – о не сделанном.