Текст книги "Сердце умирает медленно"

Лена Сокол
Сердце умирает медленно

© Сокол Е., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Антипредисловие

Нужны ли мистической истории предисловия? Вряд ли. Поэтому считайте это обращение антипредисловием.

Так вышло, что мой роман наделал немало шума еще во времена участия в одном престижном конкурсе, где автора презентовали под зарубежным псевдонимом.

Я рада, что теперь и мои российские читатели получили возможность держать в руках книгу, на обложке которой гордо (и весьма смело) выведено мое настоящее имя.

Эта история совершенно особенная, но, надеюсь, вы полюбите ее так же, как и другие мои романы.

Закончу это антипредисловие словами благодарности своим любимым читателям, моему терпеливому агенту, заботливой (и потому обожаемой) редакции и, конечно же, моей дорогой семье. Без вашей поддержки ничего бы не получилось!

А теперь… УВЛЕКАТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ!

От автора

Четыре часа.

Ровно столько дает современная медицина от первого надреза на теле донора до последнего шва в теле реципиента – человека, которому делают пересадку сердца. Спустя четыре часа орган станет попросту непригодным, поэтому счет идет буквально на минуты.

Орган погибшего человека способен обеспечить жизнь другому человеку на многие годы. И это настоящее чудо. Новый шанс для смертельно больного.

Врачи сразу видят, как сердце начинает биться в теле пациента. Но, к сожалению, пересадка не является завершающим этапом лечения и не несет в себе полного исцеления – это всего лишь первый шаг в будущей борьбе за то, чтобы продлить срок своего существования.

Чтобы новое сердце продолжало биться, придется прикладывать немалые усилия.

Эта книга посвящается всем, кто ежедневно спасает человеческие жизни.

Она также посвящается всем тем, кто верит в медицину, но хотя бы раз в своей жизни задумывался о том, где на самом деле живет в нашем теле Душа.

-1-

– Держи! – Райан вложил в мою ладонь тонкую веревку. – Как только начнет падать, резко тяни его на себя!

Я улыбнулась, просто чтобы сделать парню приятное.

Воздушный змей начал плавно опускаться. Еще бы. Нужно постоянно двигаться, чтобы он оставался в воздухе и продолжал лететь. А я лежала в плетеном кресле, укрытая пледом, и с трудом держала руку поднятой вверх.

– Вот так, да! Хорошо! – звонко рассмеялся Райан.

Он едва сдерживался, чтобы не выхватить несчастную нить из моих рук и прервать падение змея на землю.

– У тебя хорошо получается, Эмили, – кажется, выражение его лица было совершенно искренним, пока он произносил эту нелепость.

– Теперь ты, – тихо пробормотала я, возвращая ему веревку.

С севера налетел долгожданный ветер, и яркое цветное полотнище резким потоком воздуха подбросило вверх. Крылья змея задрожали под напором стихии, резные края, изображавшие перья, затрепетали, отдаваясь тихим шелестом в ушах.

– Вот это да! – воскликнул обрадованный Райан и, пытаясь выровнять траекторию полета, побежал по газону вдоль забора, проходившего по границе нашего внутреннего дворика.

Я поежилась и оглянулась в сторону дома. Мама вряд ли позволила бы мне выйти на улицу в ветреную погоду: не дать мне простудиться или заразиться чем-нибудь – одна из ее первоочередных задач с первого дня моей жизни. Поэтому-то она нахмурилась сегодня утром и была настроена столь скептически, когда Райан принес воздушного змея. И с довольным видом улыбалась, когда парень тщетно пытался заставить его взлететь битых полчаса.

Зато теперь, когда прохладный воздух осчастливил нас своим появлением, мне ужасно не хотелось, чтобы мать заметила хотя бы малейшее дуновение и испортила своими нравоучениями нашу прогулку. Хотя будем откровенны: мою вылазку трудно назвать полноценной прогулкой, ведь я не вставала с кресла, пока парень носился вокруг меня, но лишаться такой чудесной возможности – побыть наедине с Райаном – мне очень не хотелось.

Они продолжали ссориться. Мама и папа.

Обычно эти двое постоянно что-то делили или привычно соревновались в том, кто из них лучше заботится обо мне. Но сейчас… Похоже, конфликт набирал обороты. Я сделала такой вывод не потому, что они размахивали руками или хаотично перемещались по комнате, а потому, что они даже не смотрели в нашу сторону.

Обычно для мамы делом принципа было портить мои встречи с Райаном: она подслушивала, подглядывала, беспардонно влезала в разговоры и считала приемлемым врываться в комнату в самый неподходящий момент. А отец, тот и вовсе свое присутствие на наших свиданиях считал делом обязательным. И взгляда от парнишки не отрывал ни на секунду, будто боялся, что, если отвернется хоть на миг, тот непременно воспользуется шансом, чтобы обесчестить его дочку.

Хотя Райан и не помышлял о таком. Наверное. Да и встречи наши свиданиями назвать можно с бо-о-ольшой натяжкой. Мы с ним просто приятели. Одноклассники. И то формально.

Я числюсь в классе, где учится Райан, с тех пор как поступила в школу. Когда-то мне было немного лучше, и мама не теряла надежды, что у меня получится хотя бы периодически быть нормальной: например, время от времени посещать занятия. Но для того, кто с трудом может удержать рюкзак за плечами, чье здоровье постоянно пошатывается от «терпимо» до «опять операция, опять больницы», ходить в школу, как все нормальные дети, – это что-то очень самонадеянное, почти из области фантастики.

Поэтому мне довелось побывать в здании учебного заведения лишь несколько раз. Конкретнее – семь. В течение целого десятилетия.

В остальное время если я и обучалась, то дистанционно. И то – тоже только когда была в состоянии это делать.

– Гляди! Видишь, как он высоко летит! – окликнул меня Райан.

Но я смотрела на дверь. Она была закрыта неплотно, и до меня долетали обрывки реплик, которые заботливые родители метали друг в друга, как острые ножи.

– Так получилось!

– Получилось, значит?! – у матери от гнева срывался голос. – Лучше бы ты научился пользоваться резинкой… в твои-то годы! Тогда мне не пришлось бы краснеть перед соседями! Скажи-ка, весь Блэкли[1]1
  Блэкли – один из районов Манчестера (Великобритания). (Здесь и далее прим. автора.)


[Закрыть] уже знает, что ты обрюхатил секретаршу?

– Лиз, прошу тебя!

– Твои что-то расшумелись сегодня, – мягко сказал Райан, появившись передо мной и осторожно прикрыв дверь.

Обрывки слов больше не долетали до нас. Они остались за прозрачным стеклом, повисли тяжелым напряжением внутри дома.

«Только не волноваться. Спокойно, – уговаривала я себя, стараясь дышать ровно. – Господи, он тоже всё слышал. Райан. Какой позор…»

– А вот и солнце, – как ни в чем не бывало пропел парень, подтягивая к себе веревку со змеем.

«Старается меня успокоить? Или правда ничего не услыхал?»

Я перевела взгляд на летящий над нашими головами кусок тонкой ткани. Змей ловил потоки воздуха, отчаянно подскакивал, дергался, но снова вставал на нужный курс. Настоящий борец.

«У папы будет новый ребенок. Здоровый. – Мне с трудом удавалось протолкнуть кислород в сжавшиеся легкие. – Вот и хорошо. Не будет сильно убиваться, когда я уйду».

– Смотри, – Райан обошел меня с другой стороны, – сейчас я отпущу его еще выше!

И он размотал веревку, дав змею больше свободы.

Побежал по двору, пытаясь выровнять траекторию движения и пустить побольше воздуха под крылья тканевой птицы.

А я просто любовалась им. Райаном. Наблюдала, как его голые пятки касаются зеленой травы, как тонут в ней. Как напрягаются мышцы на загорелых руках вчерашнего мальчишки, превратившегося каким-то чудесным образом за последний год в молодого мужчину: широкоплечего, высокого, с забавным баском в голосе и горделивой осанкой.

Он так звонко смеялся, пытаясь обуздать воздушного змея, что я в очередной раз удивилась, откуда в нем столько жизни. Он ведь и есть сама жизнь. Легкий, быстрый, веселый, сильный. Полная мне противоположность.

Мне. С впалыми щеками, прозрачной кожей, изможденным лицом. Я давно казалась себе настоящей трухлей. Стоящей одной ногой в могиле. Не надеявшейся на чудо. Забывшей, а точнее, никогда не знавшей, что такое бодрость с утра, задор в стремлении переделать кучу дел, и уж тем более элементарная сила в руках.

Сколько себя помню, если не лежала в больнице, я жила на первом этаже нашего маленького дома, в гостевой комнатушке, переделанной под детскую спальню. Я была не в состоянии подниматься на второй этаж. Если были силы, рисовала. Много. Не для себя. Мне хотелось оставить как можно больше рисунков на память матери, чтобы у нее было еще что-то, помимо старых фотографий, с которых я взирала на нее бледным подобием человека.

Честно? Для меня и помыться-то в последнее время стало чересчур тяжелой задачей – я быстро уставала, начинала задыхаться. Чувствовала, что отмеренное мне время истекает. И как бы ни утешали, знала: скоро последняя песчинка часов моей жизни упадет, и мой отчаянный борец, мое сломанное, но не сломленное сердце в одно прекрасное мгновение просто остановится. И тогда наступит конец.

Сегодня? Завтра утром? Или сразу после обеда? А может, удастся протянуть еще пару месяцев? Никто не может сказать точно. Остается только надеяться.

Вот только я не питаю особых иллюзий. Не строю планов.

Я пытаюсь решить, стоит ли совершить нечто такое, что должна совершить каждая девушка в восемнадцать лет? И чего не может себе позволить умирающая восемнадцатилетняя. Нечто такое, что может оборвать мою жизнь раньше срока, но определенно сделает ее наполненной смыслом и… почти нормальной?

– Райан? – позвала тихо.

Парень остановился, посмотрел на меня с тревогой и ослабил натяжение нити, опустив руку.

– Да?

– Могу я тебя кое о чем попросить?

-2-

– Чего запыхалась? Только что с пробежки? – с этими словами Райан вошел в мою комнату через два дня.

Мама, впустившая парня в мое убежище, недовольно прочистила горло. Он же продолжал широко улыбаться: привык, что, кроме меня, его шуточек в этом доме никто никогда и не понимал.

– Привет, – я судорожно сунула смартфон под подушку.

Мне почему-то не хотелось, чтобы Райан знал, что мне нравится по несколько раз за день пересматривать забавные короткие видео, которые он шлет мне с занятий. Только с этими роликами я могла чувствовать себя более-менее живой, представлять, что тоже нахожусь там, среди пышущих здоровьем ребят, непрерывно отпускающих глупые шуточки и обменивающихся язвительными репликами.

– Эмили устала, – сухо сказала мать, сверля взглядом спину парнишки, – поэтому сегодня – недолго.

– Хорошо, миссис Уилсон, – кивнул Райан.

И сжал губы. Он всегда так делал, когда врал.

Мама удалилась, но дверь оставила открытой. Можно не сомневаться: она затаилась неподалеку, готовая в любой момент ворваться, если расстояние между мной и чужаком сократится до неприличных метров полутора или около того.

– В общем, сегодня ничего необычного, – парень, дождавшись, когда мать скроется с глаз долой, плюхнулся на кровать рядом со мной и вытянул ноги. – Стивен так разнервничался, узнав свой балл за тест, что заблевал Кэтрин все туфли. Девочки целый день без умолку обсуждали примерку своих платьев, аксессуары и туфли к выпускному. Джонсон уселся на жвачку. Ничего нового!

Он развел руками, а затем нарочито обессиленно уронил голову на подушку.

– Мы переписывались с Шейлой, – призналась я, – кое-что из перечисленного она уже рассказала.

– Что именно? – Райан приподнялся на локтях. – Хотя нет, не говори. Дай угадаю. Про ее платье на праздник?

– Да, – с трудом улыбнулась я.

Приподняла подушку и навалилась на нее спиной.

Признаться честно, я даже немного ей завидовала. Жаль, что мне не светит прогуляться вместе с выпускниками в красивом платье и (ой, мамочки!) на каблуках. Не посчастливится потанцевать до рассвета и выпить втихаря от мамочки спиртного (кстати, а какое оно на вкус… и какой от него эффект?).

– Шейла Браун знает толк в шмотках! – рассмеялся Райан.

И от его смеха по всему моему телу разлилось необыкновенное тепло. Как же с ним рядом уютно и легко… Мы ведь… почти как настоящие друзья… Интересно, всё оставалось бы так же, если бы я была обычной девочкой, а он не испытывал бы ко мне жалости?

– Ты уже подал документы в Дарем? – спросила, стараясь избегать его взгляда.

Университет Дарема – его мечта. Он старательно зубрил школьный материал, чтобы получить максимальный балл за тесты, а его родители безумно гордились стремлением сына посвятить себя медицине. У меня до сих пор не хватало духу спросить, почему он решил стать врачом и к какой специализации тяготеет. Наверное, боялась услышать, что все это из-за меня. Не знаю, почему. Возможно, такой ответ усложнил бы мое восприятие Райана как просто друга.

– Еще нет, – парень пожал плечами. – Знаешь… – он все-таки добился того, чтобы я на него посмотрела. – Думаю, мне стоит остаться здесь. С тобой. В Манчестере тоже есть отличный университет, и медицинский факультет имеется…

– Как? – В голове не укладывалось. – Но ты же собирался… и твоя мама… Она похвасталась моей, что сбережения пойдут на твою уч…

– Нет, – Райан резко мотнул головой. – Нельзя просто взять и уехать, когда ты в таком состоянии. Я останусь, дождусь, когда тебе пересадят сердце. Буду рядом. А когда твой новый моторчик окрепнет, мы вместе горы свернем! – и в следующее мгновение он сделал то, чего от него я никак не ожидала: дотронулся пальцами до моей щеки.

Я вздрогнула, почувствовав его тепло. Уставилась в его лицо в смущении и испуге, а мое бедное сердце отчаянно толкнулось в ребра.

– Райан…

– Я про горы в прямом смысле, Эмили, – теплая сильная ладонь касалась моей щеки. – Куплю тебе кроссовки, мы добежим прямо до Кросс-Фелл[2]2
  Кросс-Фелл – гора, являющаяся наивысшей точкой Северных Пеннинских гор (Великобритания).


[Закрыть] и покорим ее вершину. Как тебе? Или поедем туда на великах. А есть еще столько мест, которых ты не видела, столько вещей, которыми не занималась. Лыжи, коньки, футбол! Ты что, ни о чем теперь и не мечтаешь?

Я продолжала прижиматься щекой к его ладони, и мое смятение только усиливалось.

– Ты о чем?

– О будущем! – он опустил руку.

– Я… – выровнять дыхание у меня не получалось.

– Неужели ты не мечтаешь?

Его теплые пальцы обхватили мое запястье.

– Я… Ну… Вообще-то, мечтаю. Но только тихо, чтобы Бог, услышав о моих мечтах, не посмеялся над ними…

Мне было неловко находиться близко к нему настолько, что мои ноздри щекотал свежий запах его геля для душа.

– Эмили, опять ты за свое? – Райан выглядел испуганным. Серые глаза впивались в мое лицо, пытаясь отыскать в нем хотя бы какие-то намеки на то, чего парень так боялся.

– Нет. Нет, Райан, никогда. Больше никогда, – мотнув головой, аккуратно высвободилась. Перешла на едва различимый шепот: – И ты не можешь отказываться от своего будущего ради того, чтобы стать моей сиделкой…

Он опешил. Облизнул красивые пухлые губы и вздохнул, подбирая слова.

– Пропущу год, ничего страшного. Это мои проблемы.

Чувствуя слабость и головокружение, я глубоко, – настолько, насколько смогла, – вдохнула и выдохнула.

– Твои родители никогда не поймут, – произнесла я. – Особенно мама.

– Плевать, – решительно сказал Райан, придвигаясь ко мне. Бросил полный волнения взгляд на дверной проем и снова выразительно глянул на меня. – Ты еще не поняла? – прошептал он. – Я хочу остаться здесь. С тобой. Рядом. Хочу поддерживать тебя, помогать, видеть, как тебе становится лучше. А так и будет, вот увидишь!

Я инстинктивно отклонилась назад.

– Зачем?

Райан снисходительно улыбнулся мне и по-мальчишески небрежно поправил волосы.

– Потому что.

Он будто намеревался добавить что-то еще, но не знал, как это произнести.

– Послушай, – мне пришлось на секунду закрыть глаза и перевести дух. Силы и так слишком быстро меня покидали, а еще этот непонятный, ведущий куда-то не туда разговор. – Мы можем дружить на расстоянии. Ты должен думать об учебе, о своей будущей карьере, Райан. О родителях, которые очень хотят гордиться тобой и возлагают на тебя большие надежды. А обо мне позаботятся моя мама и мой папа. Ты же видишь, они не отходят от меня ни на шаг. Они всегда справлялись.

Райан не шелохнулся.

– Но я хочу думать не о карьере, а о тебе, Эмили. Быть частью твоей жизни, твоего будущего…

– О-о-о… – я, наконец, поняла, куда он клонит. Отчетливо увидела все в его глазах, таких искренних и добрых. – И ты… значит…

«Нет, сердечко, не разгоняйся так быстро… Не нужно…»

– Ты мне нравишься, Эмили. Все из-за этого. Я здесь из-за этого.

– Но… – бросив опасливый взгляд на открытую дверь, я закусила губу. Парень ждал от меня какого-то ответа, но какого? Что он хотел от обреченной на смерть девчонки, когда вокруг так много здоровых? – Это неправильно, Райан. Ты ведь знаешь, я не… я не…

– Я тебе не нравлюсь? – спросил так хитренько, будто знал, что не смогу сказать «нет».

– Дело совсем в другом…

– И в чем?

Я захлопала глазами.

– А Шейла?

– Что, Шейла?

У меня пересохло в горле.

– Я думала, вы с ней…

Райан вытаращил глаза, а затем громко рассмеялся.

– Мы? Не-е-ет! – его обаяние лишало меня силы воли.

– Но ведь ты ей нравишься… – попробовала сопротивляться я.

– И?..

«Боже, ну как ему сказать, что я не разбираюсь в дружбе, любви, свиданиях и не понимаю, как все это у нормальных людей делается?»

– Она сказала, что ты провожал ее пару раз.

– И что с того? По-дружески. Она ведь твоя подруга, да?

– Да. Но… – пожала плечами. – Шейла думает, что нравится тебе.

Он перевернулся на спину и снова плюхнулся рядом со мной.

– А мне нравишься ты.

– Кхм… – слова застряли у меня в горле.

Со стороны коридора послышались шаги, Райан тотчас подскочил и очутился на расстоянии одного метра от меня.

– Все хорошо? – на пороге возникла мама.

После двух бессонных ночей, с темными кругами под глазами и растрескавшимися губами, она выглядела старше обычного.

– Да, миссис Уилсон, мы как раз обсуждаем наше будущее, – заметив, как непроизвольно дернулась у нее челюсть, Райан поправился: – Университет, колледж, пересадка сердца, ну, знаете… то, что беспокоит современного подростка.

– А-а-а… – недовольно поджала губы мама.

Если бы не впитанная с молоком матери вежливость, она с удовольствием обозвала бы его клоуном.

– Все хорошо, – заверила я.

– Угу, – она нехотя развернулась.

– И как поживает лист ожидания? – поинтересовался Райан, когда мама вышла, оставив нас наедине.

Он имел в виду очередь на донорский орган.

– Движется потихоньку…

Мне не хотелось огорчать его тем, что тысячи человек по всему миру умирают ежегодно, не получив заветное сердце. А уж мои шансы в толпе желающих выжить кажутся и вовсе ничтожными.

– Тогда… – Райан потянул на себя сумку и стал по очереди доставать из нее тетради. – Покажу тебе, чем я сегодня хотел заняться.

Я наблюдала за каждым его движением с особым интересом и радовалась, что сейчас парень не смотрит на меня. Потому что мне на него смотреть было трудно. Очень. Ведь он красивый. Даже больше, чем просто красивый. Он живой и настоящий.

– Ничего, если я разложу карандаши прямо на твоей постели? – продолжая рыться в сумке, поинтересовался он.

Я быстро перевела взгляд на свои руки. Тощие кривые пальцы, выпирающие венки, бледная желтоватая кожа в тусклом свете ламп. «Пусть Райан отвернется и не смотрит на меня, а то становится еще тяжелее дышать».

– Ничего, – ответила.

А сама подумала: «Что означал наш разговор? И кто мы теперь друг другу? Мы встречаемся? Нет. Не-е-ет. Наверное, так не бывает. Это должно быть как-то по-другому. В фильмах все выглядит проще: герои не договариваются, кем они приходятся друг другу. Они целуются. И становятся очень счастливыми. Но я так не хочу. Поцелуй меня точно доконает. И встречаться с Райаном не собираюсь. Глупо как-то, и ни к чему не приведет. Нет, это не вариант».

-3-

Райану пришло письмо из Дарема. Его зачислили.

Но он мне ничего не говорил. Его мама проболталась. Прибежала к моей, вся такая счастливая, сияющая. Они отослали документы несколько недель назад – сразу после того, как стали известны результаты итоговых тестов. Все произошло еще до того, как Райан решил туда не ездить. И его родители о его решении явно не подозревали.

Я поняла это по тому, как держалась миссис Джонс, сидя за столиком во дворе нашего дома. Они с мамой пили чай на свежем воздухе, пользуясь тем, что весенняя погода давала городу передышку от затяжных дождей, и без умолку болтали. Мне пришлось встать с кровати, чтобы видеть их через окно. Не было слышно ни слова, но по тому, как горели глаза его матери, когда она размахивала письмом из университета, и по ее широкой улыбке можно было догадаться, что давняя мечта дать сыну достойное образование – на пороге исполнения.

Приникнув носом к стеклу, я наблюдала. Женщины сидели друг напротив друга. Худощавая миссис Джонс, прямо державшая спину и манерно оттопыривающая мизинчик. И усталая, с поседевшими, наспех убранными в хвост волосами, моя мать, кажущаяся не в меру располневшей в сравнении со своей стройной собеседницей. Такие разные. Никогда не ставшие бы приятельницами, не будь они соседями по улице и не дружи их дети.

Но, похоже, общение приносило маме хоть какую-то отдушину на фоне постоянных переживаний. Она улыбалась, слушая рассказы миссис Джонс, и кивала, поэтому я была относительно за нее спокойна. Хотя и понимала, как тяжело, наверное, ей слышать об успехах Райана и осознавать, что ее дочери недоступны даже простые радости взросления, такие как пешие прогулки, не то что учеба или планы на будущее.

Я отошла от окна и прилегла на постель. Обвела взглядом розовые обои, призванные поднимать мне настроение своим озорным девчачьим стилем, светло-зеленые занавески с рюшами, разноцветные горшочки на подоконнике и устало закрыла глаза.

Интересно. То, что я задумала проделать… как оно отразится на моем здоровье? Что я буду чувствовать? И действительно ли я так сильно хочу того, что планирую сделать?

В худшем случае умру на несколько дней-недель-месяцев раньше срока, который мне отмерен. В лучшем – попаду в больницу в тяжелом состоянии. Где тоже, вероятно, умру.

Потому что, даже если я поднимусь в листе ожидания, это не означает, что для меня найдется сердце.

Каждый день кто-то умирает, не дождавшись донорского органа. Чтобы кто-то жил, кто-то другой должен умереть, а его родственники должны дать согласие на изъятие. Слишком много условий, слишком мало времени.

Нет, не подумайте. Я не задумала ничего противозаконного. Всего лишь то, чего хочет каждая смертельно больная девочка моего возраста. Хотя бы недолго побыть нормальной и не думать о приближении конца. Хотя бы сделать вид.

Хотя бы раз не думать о последствиях и насладиться одним-единственным мигом своей нормальности.

Это сумасбродно. Опасно. Неразумно.

Знаю.

Но таков мой выбор.

* * *

– Хочешь, посмотрим фильм? – предложила мама.

– Давай, – постаралась выдавить правдоподобную улыбку.

Она поерзала в кресле:

– Комедию? Мелодраму?

– Выбирай сама.

Было ошибкой так говорить. Они с папой тотчас переглянулись.

– Ну, в смысле… – мне пришлось сделать усилие, чтобы улыбнуться еще раз. – Не могу решить. И то и другое было бы замечательно.

– Тогда пощелкаем по каналам, – тихо сказала мать, продолжая пронизывать меня взволнованным взглядом.

Ей очень нужно было знать, сильно ли я расстроена, что не могу присутствовать на выпускном. И пусть к ребятам, которые сегодня прощались со школой, я имела весьма опосредованное отношение, но многие из них меня помнили, а некоторые даже интересовались, смогу ли я прийти на торжество. Если быть точной, двенадцать – столько сообщений с вопросами я получила на прошлой неделе.

– Тебе не холодно? – отец потянулся, чтобы подоткнуть мне одеяло.

– Нет.

Он укрыл мои ноги, поправил подушку и, решив, что мать не заметит, быстро глянул на часы.

– Спасибо, – произнесла я.

Папа кивнул.

– Чарльз, – строгим тоном обратилась к нему мать, – если ты куда-то торопишься, то мы тебя не держим.

Он потупил взор:

– Я никуда не тороплюсь.

Мама открыла рот, чтобы опять выплеснуть на него свои обиды, но, заметив мольбу в моем взгляде, сдержалась и отвернулась.

Я считала минуты до того момента, когда можно будет, сославшись на привычную усталость, отправиться спать.

* * *

Сообщение от Райана пришло, когда мое волнение достигло предела. Телефон был в беззвучном режиме, поэтому я, сидя на кровати в полной темноте, гипнотизировала взглядом черный экран. Где-то за окном, вдали, послышался ровный шум двигателя, затем дисплей вспыхнул: «Я на месте».

А значит, отступать уже поздно.

Зажав смартфон в руке, я медленно поднялась с постели. Выровнять дыхание не получалось. Сердце в груди прыгало так отчаянно быстро, что кружилась голова. Взяв свободной рукой туфли, я босиком, крайне медленно и осторожно прокралась в коридор и направилась в кухню. Отец спал на втором этаже, он не мог услышать моих шагов, но мама лежала на диване в гостиной. Она всегда так делала, чтобы быть ближе ко мне и прийти на помощь в любой момент.

Я двигалась вдоль стены, ощущая невероятную слабость. Мой безумный план, больше смахивающий на попытку самоубийства, чем на попытку побыть хоть недолго нормальной, могло сорвать в этот момент все, что угодно: от скрипнувшей внезапно половицы до нарастающего гула в моих собственных ушах.

Только подумайте, я собиралась покинуть дом на целую ночь!

И только сейчас ясно понимала, насколько дикой и опасной оказалась идея. Обычно мне и во внутренний-то дворик тяжело выйти, а тут – поездка на выпускной. Теперь прибавьте ко всему невероятное волнение, страх, тревогу. И что получим? Меня – на грани потери сознания, бледной тенью в темноте кухни пошатывающейся по направлению к двери.

Стараясь не выронить туфли, я из последних сил повернула замок и нажала на ручку. Свежий ночной воздух ударил в нос, защекотал ноздри запахом влаги и свежескошенной травы. Мягкий свет фонаря скользнул по моему лицу и заставил зажмуриться.

– Ой, прости, – прошептал Райан, поспешно отводя фонарик от моего лица. – Думал, эта штука пригодится. Мне еще никогда не приходилось врываться в чей-то дом в полночь с черного хода!

Почувствовала, как его сильные руки подхватили меня под локоть.

«Безумие, чистейшее безумие!» – кричал мой разум, когда я переступила порог и оказалась на улице.

– Первый раз вижу тебя в платье, – хрипло сказал Райан, прикрыв за мной дверь. Он взял меня под руку и повел по узкой дорожке. – Ты сегодня очень красивая, Эмили.

– Спасибо, – я смущенно опустила взгляд.

Ступала по холодным камням осторожно. Дышать становилось все труднее. Наверное, так чувствует себя атлет, пробежавший марафон. Грудь давит, она высоко вздымается, вздохнуть практически невозможно, но ты все равно открываешь рот, чтобы протолкнуть воздух в легкие. А через несколько секунд дышишь глубоко и часто и никак не можешь отдышаться. Сердце колотится, большое и тяжелое, по лбу сбегает пот, перед глазами плывет.

– Давай свою обувь, – парень забрал из моей руки туфли.

А мне хотелось отдать ему и телефон тоже. Не была уверена, что не выроню его в следующий момент и не разобью об асфальт. Но сдержалась. Только сжала крепче в кулаке. Так крепко, насколько хватало сил моим дрожавшим пальцам. Не хотелось подавать вида, что мне плохо, чтобы не напугать Райана еще сильнее.

Говорят, что обычный здоровый человек не чувствует своих внутренних органов, пока они не заболят. Свое же сердце я чувствовала всегда. Еще в детстве, лежа на кровати, могла слышать его стук, отдающийся толчками в венах, а при малейшей нагрузке начинало казаться, что оно рвется из груди все настойчивее, все больнее толкается, гудит и даже бьет набатом.

– Карета подана, – Райан открыл дверцу автомобиля своего отца: машина оказалась припаркована в тени дерева через дорогу от моего дома. – Прошу.

– Благодарю, – пробормотала я, опускаясь на сиденье.

Дверь почти бесшумно закрылась. Пока Райан обходил машину, я бросила взволнованный взгляд на дом. Там по-прежнему было темно и тихо. Вот и хорошо. Здесь, полулежа на сиденье, можно немного перевести дух и прийти в себя.

«Только один танец, мне больше ничего и не нужно. Ради такого можно и потерпеть. Да, сердечко? Мы ведь потерпим?»

Телефон перекочевал на специальную полочку на приборной панели, а я положила холодную ладонь на грудь, мысленно призывая бешено скачущее сердце успокоиться хотя бы ненадолго.

– Ваши туфельки, Золушка, – заняв место водителя, Райан нагнулся и поставил мне под ноги мою обувь.

Бережно придерживая за лодыжки, он помог моим ступням устроиться внутри туфель.

– Готова? – спросил он, приподнимаясь и забавным движением сдувая пряди волос со своего лица.

– Вроде того, – улыбнулась я, тяжело дыша.

Говорить получалось с трудом.

– Тогда в путь. К прекрасному замку, – оглянувшись на дом, он завел мотор.

Тот, в отличие от двигателя, бьющегося у меня в груди, работал ровно и четко, не шумел и не грохал на всю улицу.

– Спасибо, Райан, – облизнув сухие губы, чуть громче произнесла я.

Парень кивнул.

Мне просто хотелось сказать Райану о своей благодарности заранее. Пусть он знает, что делает для меня нечто особенное и значимое, на что никто другой никогда бы не отважился.

Автомобиль тронулся с места и понес нас по ночной улице.

Друг бросил на меня беспокойный взгляд и снова улыбнулся. Меня не тревожило, как я выглядела в платье, позаимствованном у Шейлы, в неудобных маминых туфлях, без косметики и без прически, с распущенными прямыми волосами, спутанными, сухими и чересчур тонкими. Мне был важен вот этот самый момент, когда я делала что-то очень неправильное, возможно, последнее в своей жизни, но это было так безрассудно прекрасно.

Салон, наполненный терпким запахом мужского парфюма. Ветер, врывающийся в небольшое отверстие над приоткрытым оконным стеклом. Джаз, тихо льющийся из динамика и заглушающий биение моего сердца. И мальчик, который ни за что не должен был обратить внимания на такую, как я, но почему-то обратил.

И на душе впервые за последние несколько лет стало так спокойно и легко, что ускользающее время отмеренного мне земного пути уже не казалось чем-то несправедливым и жестоким. Одно яркое мгновение стоило тяжких лет борьбы с недугом, операций, череды бесконечных госпитализаций, уколов, капельниц, процедур и долгих-долгих часов забвения на постели со взглядом, направленным в невыносимо белый потолок.

А потом был большой шикарный зал, украшенный шарами и наполненный грохочущей музыкой, куда Райан ввел меня, держа под руку. Там собрались десятки знакомых и незнакомых ребят, каждый из которых спешил поприветствовать меня и перекинуться хотя бы парой слов. Красивые наряды, сверкающие улыбки, круговорот объятий и куча вопросов о том, как мне удалось присутствовать на этом, по сути, чужом, празднике. Кажется, я даже видела кого-то из родителей выпускников. Они тревожно оглядывали меня, перешептывались и искали глазами кого-то из взрослых сопровождающих, которые должны были находиться рядом со мной на мероприятии.