Текст книги "Тайны одного Парижского бульвара"

Это ее рассмешило, но не более того. Она делает пируэт и под звонкий аккомпанемент своих высоких каблуков мчится в царство вожделенных хрустящих, шелестящих, скользящих атласов, шелков, нейлонов, всяких этих штучек с кружевами, появившихся на белый свет под плутовскими и волнующими названиями: "Голубка", "Праздник", "Хмельное"...

А я остаюсь в кресле, в своем бюро, слушая звуки, которые доносятся сюда с улицы Пти-Шамп, посасывая трубку и проводя ладонью по небритой щеке.

Щетина скрипит под пальцами. Я не побрился из предосторожности, но сейчас спрашиваю себя, не следует ли схватить бритву, затем принять облик дипломированной вамп и присоединиться к моей секретарше?

Но в конце концов я решаю, что мудрее будет поразмыслить об этом темном деле с глазу на глаз с бутылкой виски, кстати – подарком одной из самых красивых женщин Парижа.

VII

РАССКАЗ ЭЛЕН

Ну вот, ничего себе начало!

Уже на подходе к магазину знаменитой Наташи я испытываю сильный шок. Тут же себя ругаю: "Слушай, девочка, если ты не можешь держать под контролем свои нервы, если ты так легко теряешь самообладание, то немного у тебя шансов на успех в этой миссии" Но сколько бы я себя ни ругала, беспокойство остается.

Посреди группы женщин, топчущихся и сплетничающих перед магазином и, по всей видимости, готовящихся туда войти, чтобы присутствовать на презентации, я вдруг замечаю удивительную даму с угрожающим зонтом в руке, в шляпе, из зеленых атласных складок которой торчат распустившиеся чайные розы; дама одета в белое платье, на корсаже которого английская вышивка.

Не будучи знакома с этой дамой, я знаю, кто она. Тут же я себя немного успокаиваю, подумав, что она в своей жизни видела меня всего один-два раза, но, с другой стороны, похоже, что у нее исключительно американский глаз, как сказал бы Нестор Бурма. Кстати, она конкурент моего патрона, за которого ей следовало бы выйти замуж. Они составили бы идеальную пару в делах, где надо варить котелком. Эту даму зовут Эльвира Прантис, и она тоже занимается тем, что ее не касается, заполняя свое свободное время разгадыванием различных тайн[4]4
  Мадам Эльвира Прантис – хорошо известная героиня детективных романов моего собрата по перу Морис-Бернара Андреба – Примеч автора.


[Закрыть].

Я останавливаюсь и задаюсь вопросом, зачем она здесь?

Пришла ли она просто так, на презентацию корсетов, имеющих всего лишь весьма отдаленное сходство с теми, которые она носила в дни своей молодости, или она тоже унюхала кое-что? И пересекутся ли пути её и Нестора Бурмы? Если такое произойдет, то это будет весьма любопытный спектакль.

Но в конце концов… посмотрим, что будет дальше. Я надеюсь только, что она меня не узнает и не перейдет на восклицания типа: "О, привет, девочка! Все еще при частных детективах? А что сталось с вашим тираном, нашим дорогим Нестором? Всё еще откапывает трупы? " Господи, помилуй и спаси меня от подобной истории!

Я постепенно прихожу в себя, огибаю щебечущую группу и подхожу к газетному киоску, расположенному в нескольких шагах. Тут я ожидаю дальнейшего развития событий, делая вид, что выбираю журнал мод.

Когда я оборачиваюсь, группа все еще здесь, по-прежнему с Эльвирой в центре... вот еще один неприятный для меня сюрприз. Контингент группы увеличился, и среди вновь прибывших опять присутствуют знакомые лица: жизнерадостная Валентина в сопровождении Колетт Ренар, известной также под именем Нежной Ирмы, по заглавию пьесы Александра Брефорта, в которой она играет в театре "Грамон". Ну что ж, я решаю, что для меня самое лучшее – кончать с этой затеей. В самом деле, у меня слишком много знакомых. Никаких шансов проскочить незамеченной. В моих ушах, как наяву, звучит залп проклятий, который выпустит Нестор Бурма по этому поводу, он возвращает меня к более трезвой оценке реальности и к осознанию моей ответственности. К тому же Валентина и Нежная Ирма удаляются, потому что они просто провожали одну из своих подруг. Остается Эльвира Прантис. Эта не уйдет. Она входит в магазин. Я жду минуту, затем вхожу в свою очередь. Присутствие всех этих людей, способных меня опознать, мне было неприятно, и я немного нервничаю. Надо также отметить, что этот вечер оказался грозовым, тяжелым и влажным, как будто на дворе уже лето. На самом деле, сейчас только весна, но все эти грязные войны перевернули вверх тормашками времена года.

Презентация белья происходит на втором этаже, в то время как в самом магазине продажа идет своим чередом, покупательницы не приглашены на спектакль.

Я иду с потоком избранных и направляюсь к лестнице, замаскированной занавеской. Горизонт чист, и никакая Эльвира Прантис не омрачает его своим присутствием. Вероятно, она уже нашла себе место наверху. Я стараюсь немного отстать от балаболок, которые топают впереди меня.

На лестничной площадке меня встречают две женщины. Одна молодая, тоненькая, как ниточка, блондинка. Другой за пятьдесят, она брюнетка, скуластая, с матовой кожей, мелкими морщинками вокруг глаз, одета с шиком, но несколько строго. Её длинные волосы, слегка посеребренные на висках, собраны по старой моде на затылке в тяжелый узел. В свое время она, наверняка, была очень красива. В толстых, лишенных породы и изящества пальцах (единственный недостаток этого все еще гармоничного тела) она держит карандаш и блокнот, как бы наготове принять заказ или снять мерку с возможной клиентки.

Обе – блондинка и брюнетка – мне улыбаются стандартной коммерческой улыбкой класса "люкс".

– Ваше приглашение, пожалуйста, – говорит мне блондинка.

Нет, определенно все сегодня идет сикось-накось. Я должна была предвидеть, что будет контроль пригласительных билетов и приготовить свой заранее. А вместо того он все еще лежит в моей сумочке. Я её открываю, запускаю пальцы в обычную мешанину разных вещиц и из других бумажек вытаскиваю билет, любезно предоставленный мне Жаклин. Когда я опять закрываю сумку, обычный щелчок замка сливается с треском карандаша, сломанного в пальцах брюнетки. Блондинка смотрит на неё без особого удивления, с небольшим оттенком жалостливого интереса в глазах:

– Вам надо было бы отдохнуть, мадам Соня, – говорит она. – Подготовка этой коллекции, как всегда, вконец расшатала ваши нервы.

– О! – пожимая плечами, возражает другая. – Через пару часов все это кончится...

Ее неуверенный, усталый, немного хриплый голос не лишён шарма. Русский акцент еле заметен. Она вздыхает, смотрит на обломки карандаша, которые остались в её руке, и, наконец, швыряет их в хрустальную вазу, стоящую на низком столике позади нее. Затем освобождается и от своего блокнота.

Блондинка берет пригласительный билет, который я ей протягиваю, и благодарит меня той же коммерческой улыбкой. Та, о которой теперь я знаю, что её зовут Соня, тоже мне улыбается, но это улыбка вымученная, почти что гримаса боли на внезапно побледневшем лице.

– Извините меня, – говорит она, – но даже трудно себе представить, насколько утомительна та работа, которую мы делаем...

– Что вы, что вы... Она продолжает:

– Вы... вы из... из газеты или...

Она замолкает, сама не зная, как продолжить.

– Я временно работаю в "Крепюскюль", – говорю я. – То есть...

Мне приходит на ум, что хроникёрша по модам из "Крепюскюль", может быть, уже здесь, и двойное представительство может показаться подозрительным.

– По правде говоря, я дебютантка... мне дают шанс, вот хочу попробовать... на что я способна в этой области.

– Ну что ж... хорошо, я считаю, что всегда надо поощрять молодых, начинающих, – говорит Соня.

Её проницательный взгляд буквально буравит меня:

– Разрешите мне посадить вас там, где вам будет прекрасно виден парад наших манекенщиц...

– Мне не хотелось бы...

– Нет, нет, обязательно, – настаивает она, – следуйте за мной, прошу вас...

Я следую за ней.

Мы проходим в роскошный салон, наполненный разноголосым говором. Стены обтянуты светлым, ласкающим глаз бархатом, в воздухе витает легкий приятный аромат. В глубине просторного зала возведен подиум, по которому двигаются манекенщицы. Почти все кресла уже заняты. Женщина, которую я мельком уже видела в день моей первой разведывательной операции в магазине, то есть Наташа – мадам Наташа Спиридович, – передвигается взад и вперед от одной гостьи к другой, возбужденная, говорливая, экспансивная, очень русская.

У неё искусно постриженная, причесанная и подсиненная шевелюра. Она меньше ростом своей компаньонки, а также миниатюрнее, но кажется более властной, даже очень властной, но не знаю почему, в них есть что-то родственное. Возможно, потому, что давно (интересно было бы знать конкретно, с каких пор) они ведут общую борьбу на фронте шикарного белья. А может быть, просто потому, что они одной национальности. Наверно, мне не следует стараться разрезать волосы на четыре части[5]5
  Французское выражение, означающее бесполезный и слишком кропотливый труд – Примеч. переводчика.


[Закрыть], будь они короткие или длинные, натуральные или крашеные, в косах или пучком на затылке.

Ну, а пока что мы протискиваемся между кресел – каждая со своей заботой: Соня ищет место, достойное меня, а я делаю всё возможное, чтобы не столкнуться нос к носу с мадам Эльвирой Прантис. Я замечаю её шляпу, утыканную чайными розами, которая парит над другими такими же идиотскими, но менее заметными головными уборами, и с удовлетворением отмечаю, что мы движемся совсем не в её направлении. Мне кажется, что с этой стороны всякая непосредственная опасность обойдена.

Хозяйка приёма продолжает передвигаться из одного края салона в другой, и было бы странно, если бы мы с ней в какой-то момент не столкнулись. Что и происходит.

Соня меня представляет. Я бормочу своё имя как можно тише, и они относят это на счет общеизвестной застенчивости дебютанток, затем с ободряющей улыбкой Наташа нас покидает, все такая же порхающая, раскатывая "р" и покачивая бедрами.

Соня устраивает меня вблизи подиума, где есть еще несколько свободных кресел, очевидно, зарезервированных для почетных гостей. Она спрашивает, устроит ли меня это место, я отвечаю утвердительно, и она удаляется в свою очередь.

Я провожаю её взглядом, исподволь наблюдая, как она останавливается то тут, то там, чтобы перекинуться словечком с знакомыми. Какое-то непонятное чувство охватывает меня. Я открываю сумку, достаю губную помаду и наугад подправляю свой макияж. Мой взгляд машинально падает на содержимое сумки.

Непроизвольно я попала в точку. Мы обе – Соня и я – очень чувствительны, и нам надо прийти к взаимопониманию к великой пользе Нестора Бурмы.

* * *

Постепенно пустоты заполняются, вокруг меня нет больше свободных мест, и презентация коллекции начинается с небольшим опозданием. Прежде всего мадам Наташа нас балует трехъязычным спичем. Первый по-французски с русским акцентом, второй по-английски с французским и третий по-немецки не поймешь с каким. Затем она дает сигнал к началу, и на подиуме появляется длиннющая жердь, которая и начинает объявлять модели. Кстати, ей самой не вредно было бы приобрести (хоть здесь, хоть у конкурентов) какой-нибудь бюстгальтер для украшения фигуры. По подиуму дефилирует всё, что может удовлетворить самый изысканный вкус (я говорю о моделях). Все они невероятно соблазнительны, манекенщицы тоже прелестны. Я хохочу в душе, как дурочка, воображая себе физиономию детектива-тирана, когда я буду все это ему описывать. Но я ему не сообщу, какие волнующие и бесстыдные корсеты я выбрала для самой себя.

В какой-то момент я чувствую как бы чуждое присутствие у себя за спиной и вздрагиваю. Не Эльвира ли это случайно? Решившись встретить лицом к лицу всё на свете, я оборачиваюсь. Это не Эльвира. Это мадам Соня, которая уселась в свободное кресло и не смогла удержаться, чтобы не вперить в меня такой взгляд, что я почувствовала его тяжесть на своем затылке. Наши взгляды встречаются, она старается смягчить свой, однако, медовым он у неё не получается, и она мне улыбается.

По окончании все присутствующие считают уместным выразить свой экстаз соответствующим гомоном, удавшимся на славу. Поначалу восторг выражался как бы подетально, синхронно с темпом парада-алле, сейчас же публика демонстрирует экстаз-резюме. Наташа, Соня и длинная жердь принимают поздравления и комплименты, отвечая на них любезностями. Подле меня, необъятная мамаша шепчет своей подруге тех же габаритов (десять грамм разницы туда-сюда), что она выбрала себе корсет "Желаньице". Зная, для какого размера талии была задумана эта новинка, я едва удерживаюсь, чтобы не прыснуть со смеху.

– А сейчас, дамы и дорогие подруги, – объявляет Наташа, – мы просим вас пройти в соседний салон.

Публика не проходит, она туда бросается. Там стоит буфет, за которым четыре буфетчицы, одетые в бело-розовую униформу, стоят почти по стойке "смирно". В вазах из тонкого фарфора, на серебряных блюдах высятся пирамиды пирожков, пирожных, миниатюрных сэндвичей и т. п. В качестве напитков предлагаются фруктовые соки, содовая, черри, шартрез. Я замечаю также – принадлежность к России обязывает – графины с водкой.

Звенят стаканы; пирожки, недавно вынутые из печных пастей, попадают в другие. Высота пирамид растаяла наполовину прямо на глазах. Если дело и дальше пойдет в таком темпе, то никто уже не сможет натянуть на себя пояса тех моделей, которые нам только что демонстрировались. Только манекенщицы, смешавшиеся с нашей толпой, еще заботятся о своей талии и деликатно сгрызают по одному-два безобидных печеньица.

Соня не отстает от меня ни на шаг, окружая меня своей заботой. Безусловно, она положила на меня глаз. Если говорить точнее, то я знаю, что ей бросилось в глаза, которые прикованы ко мне. Я спрашиваю её, не могу ли получить рюмку водки.

– Вы любите водку, малышка?

– Да, то есть... я признаюсь вам, что еще ни разу в жизни её не пробовала... но считаю, что, будучи журналистом...

– Ну, хорошо...

Она делает знак одной из официанток:

– Водки... Для нас двоих.

Та отмеряет нам по солидной порции. Я пью. Это не имеет вкуса, пьётся как вода, вода необычайной прозрачности, но которая сразу согревает вам желудок и создает какое-то особое чувство блаженства.

Соня ставит на поднос свою рюмку, которую она опорожнила не хуже любого сапёра.

– Ну как, малышка? Ваше мнение? Я ей его сообщаю.

– У меня, – говорит Соня, – есть водка намного лучше этой.

Она напоминает мне одного типа, который хотел затащить меня к себе посмотреть его японские эстампы. Но я, зная то, что я знаю, не сомневаюсь в том, что дело здесь идет совсем о другом.

Я заливаюсь смехом:

– Конечно, мадам, может быть, когда-нибудь я попрошу вас пригласить меня к себе.

– Называйте меня Соня, – говорит она, – если вас это, конечно, не шокирует.

– О! Нет.

– А вы, как вас зовут? Вы мне сказали, но я забыла. Вы не представляете себе, как это утомительно подготовить такую коллекцию. Месяцами живем на одних нервах, и когда приходит завершающий день, то еще хуже. Мы буквально валимся с ног.

– Элен, – говорю я.

– Ах да, правда! Элен.

Она повторяет моё имя. Может быть, для удовольствия. Может быть, по другой причине.

– Довольны ли вы тем, что видели здесь, Элен? – допытывается она.

– О, да!

– Поможет ли это вам написать хорошую статью для вашего журнала?

– Я надеюсь.

– И когда она пойдет?

– О! Это не к спеху. Меня просто испытывают. Я не думаю, что это предназначено для печати.

– Да, да, конечно... А скажите, к примеру, репортаж... полный репортаж... о производстве белья высшего качества, он вас заинтересовал бы?

– Во всяком случае... безусловно, это заинтересовало бы наших читателей... особенно, если будет сопровождаться фотографиями... Но необходимо также, чтобы это заинтересовало моего главного редактора.

– О! Это, безусловно, его заинтересует. Я сказала о полном репортаже. Но, может быть, это не совсем то, что нужно... То, что нужно... и я могла бы вам предоставить необходимые детали... такой парижский репортаж. Скорей анекдотическая, чем технологическая сторона вопроса, вы понимаете, о чем речь? Что-нибудь вроде... вроде вот этой книги, которую написал один из ваших великих модельеров Поль Пауре и которая называлась... которая называлась...

– "Шокируя клиентуру", – говорю я.

– Да, да! Именно так. Я уверена, что вашего главного редактора это заинтересует.

– Мне надо будет его спросить.

– Деточка, сразу видно, что вы дебютируете. Представьте ему вашу заготовку, она ему, безусловно, понравится, и он отдаст её на доработку другому редактору, более известному, чем вы. Нужно только, чтобы вы принесли ему хороший материал. Я подумаю об этом.

И затем она меняет тему разговора.

Время идет. Уже почти не осталось печенья, пирожных, сэндвичей, и большая часть приглашенных ушла... может быть, на другой коктейль. Мадам Эльвира Прентис унесена этой первой волной отлива, и я чувствую большое облегчение.

Понемногу другие дамы также удаляются, остаются всего лишь трое, разговаривающих с Наташей, а также её пристяжная – длинная жердь, искоса поглядывающая на три оставшихся печенья в ожидании момента, когда одна из собеседниц возьмет одно, чтобы тут же решить судьбу следующего на очереди. Соня и я обмениваемся все более и более вялыми репликами. Наконец, три печенья исчезают, и три задержавшиеся дамы – тоже. Наташа сопровождает их до лестницы. Я поднимаюсь со своего кресла и говорю:

– Прекрасно, Соня, я была счастлива познакомиться с вами и надеюсь, что мы еще встретимся. Но сейчас мне нужно идти.

– Нет, – говорит Соня.

Она почти кричит, и я смущенно гляжу на нее. Она придает своему лицу любезный вид, улыбается, жеманится и говорит своей вернувшейся компаньонше:

– Наташа, дорогая, я уже представила вам эту юную персону, не правда ли? Элен.

Наташа утвердительно кивает головой. Она слишком хорошо воспитана, чтобы сказать мне: "А вы чего еще тут околачиваетесь? Здесь больше нечего жрать". Но она только думает так, причем по-русски, что, наверняка, здорово повышает крепость выражений.

– Мадемуазель – начинающая журналистка, – объясняет Соня. – Я думала...

Дальше она говорит, что она думала: репортаж в парижском стиле, типа диалога между воздушным бюстгальтером и трусиками с воланами.

– Я совершенно дошла, – говорит Наташа и валится в первое попавшееся кресло. – Я дошла. И просто мечтаю помочь вашей молодой подруге...

– Да, безусловно, – замечает Соня, – это будет для нас небольшой рекламой.

– Я дошла, – повторяет Наташа.

Она поднимается, идет к опустошенному буфету, который убирают официантки, берет стакан, бутылку водки и позволяет себе хорошую казачью порцию. Затем смотрит на меня и говорит:

– В другой день, если вы не против, я расскажу вам все возможные анекдоты, которые только можно себе представить... и, поверьте мне, особенно пикантные, но сегодня я дошла до ручки.

– Я тоже вся как поломанная, – говорит Соня, – да к тому же еще эта грозовая атмосфера, эта подготовка коллекции, эта презентация, лихорадочная атмосфера – убийственно. Но вы знаете, Наташа, как я с этим борюсь, если я не хочу болеть целую неделю. Мне нужно что-то отвлекающее, чтобы снять мою усталость. Мадемуазель Элен явилась как раз кстати, чтобы создать для меня это отвлекающее средство, помочь мне расслабиться. Рассказать ей любопытные детали нашей профессии, дать ей нужные элементы для газетной статьи... или для серии оригинальных статей... я чувствую, что это будет мне во благо. Почему бы нам не пригласить её к себе на ужин?

Она поворачивается ко мне:

– Вы свободны? Я отвечаю, что да.

– Ну, хорошо, всё должно устроиться. Что скажете вы, дорогая Наташа?

Наташа, которая уже успела принять еще порцию водки, сваливается в другое кресло. Возможно, первое было недостаточно комфортабельным. Она делает рукой жест, означающий, что она дошла и что ей наплевать на все.

– Делайте, как хотите, Соня. Я никогда не смогу понять этот способ лечения: снимать одну усталость другой. Но в конце концов, если у вас такой темперамент... Но не рассчитывайте, что я буду оживлять вашу беседу. Я чувствую, что засну над своей тарелкой, спасибо еще, что я способна вести машину.

– Прекрасно, – говорит Соня, – вы увидите, что присутствие гостьи пойдет и вам на пользу, Наташа.

– Сомневаюсь. Я уже сплю.

– Но нет же, нет!

– Что за день! Но что поделать, такая уж профессия.

– Я позвоню Ольге, чтобы она добавила один прибор.

– Подождите, – вопит Наташа. – Не будьте же русской до неприличия. А вы подумали, как мадемуазель вернется в Париж?

– Поезда ходят до часу ночи, а от нас до станции два шага.

– Вы живете далеко? – спрашиваю я.

– В Со. Вы знаете?

– Да, но еще лучше я знаю Робинсон. Я часто ходила туда танцевать.

– А! Робинсон! – вежливо говорит Наташа.

– Извините меня, – говорит Соня и выходит. Наташа испускает душераздирающий вздох.

– Наверно, вы находите нас эксцентричными, импульсивными, не правда ли?

И, не давая мне времени ответить, она вздыхает еще раз и добавляет:

– Это по-русски. И еще две русские особенности – словоохотливость и гостеприимство. Вас ждут? Я не хочу сказать, именно сейчас. Сегодня ночью?

– Никто меня не ждет. Я могу распоряжаться всей ночью, как мне заблагорассудится.

– Прекрасно, тем лучше для вас, малышка, поскольку я очень сомневаюсь, что вы поймаете ваш поезд, даже этот последний, в час ночи. Вы не знаете, что это такое – затеять дискуссию с русской. Это самые болтливые люди на земле, а при условии, что поблизости стоит самовар, они практически остановиться не могут, и часы бегут так, что вы и не заметите. Когда приедем ко мне, я скажу Ольге, чтобы она приготовила комнату для гостей.

– Я не хотела бы вам мешать...

– Вы мне не помешаете. Я дошла, говорю я вам, и рано пойду спать. Я попрошу вас только меня извинить и не сердиться. Соня в вас влюбилась, не знаю почему. Это каприз, такое часто на неё находит, когда она устала. Я ей не перечу, а то еще, чего доброго, она впадет в депрессию. Она очень устала, и, кроме всего прочего, в последнее время она стала странной. Ничего особенного в этом нет, ведь мы потеряли свои корни...

Облачко ностальгии туманит её взгляд:

– Странности – наш удел...

Она встает, опрокидывает еще одну рюмку водки и садится.

– Если она во что бы то ни стало хочет вас пригласить на ужин и рассказывать анекдоты, то это её право. Теперь... я уже вам сказала, что она капризна. Поэтому не удивляйтесь, если по прибытии в Со она вас тут же ото шлет, по воле другого каприза. Это вещи из области возможного.

Я повторяю:

– Я не хотела бы вам мешать...

Она повторяет в свою очередь, что я её не стесню, и что она будет страшно огорчена, если я, приняв приглашение, затем его отвергну. Ей не хочется идти против Сониных капризов.

Тут возвращается Соня.

– Ну вот, – говорит она. – Ольгу я предупредила.

Она направляется к буфету, хватает бутылку и наливает себе щедрую порцию. После небольшого колебания я в свою очередь подхожу к буфету. Если хорошенько подумать, то вторая рюмка этого спиртного мне никак не повредит.