Текст книги "Под флагом ''Катрионы''"

– Глупости, ничего не случилось, – возразил Луи и, присев на корточки возле ямы, принялся утешать своего случайного друга: – Я бы на твоем месте, приятель, продолжал рыть поблизости, – в этой роще полно кладов! Если зарывал ты, значит, делали это и другие. Не горюй, приятель! Джон Ячменное Зерно…

– Он не дурак, – покачал головой кладоискатель. – Он живет по-царски, он построил себе дом и завел лошадей…

– Всё равно рой, ищи, – настаивал Луи. – Вот что, ты держи фонарь, а рыть буду я! Это так интересно, приятель!

– Зарой меня, умоляю! Скорее, скорее! Бери лопату и зарывай!

Луи взял лопату и кинул в яму несколько мокрых тяжелых комьев земли. Кладоискатель попросил оставить эту глупую затею; он испуганно протянул руки и с помощью Луи выкарабкался из ямы.

– Сам виноват, – сказал Луи, в одной руке держа фонарь, другой обнимая кладоискателя, чтобы тот не упал. – Зарывать надо было без помощников, а если их не было, то без фонаря. В таких случаях глаза светят, приятель! Ну, куда теперь пойдем?

Кладоискатель попросил оставить его наедине с его горем. Луи охотно согласился, но, расставаясь со всей этой трагикомической чепухой, он попросил премьера ночной сцены назвать свое имя, – на память, мало ли что…

– Давид Эбензер, – не сразу последовал ответ. – Помяни меня в своих молитвах, друг!

– Будет исполнено, – серьезным тоном сказал Луи и зашагал в ту сторону, которая казалась ему правильной. Спустя полчаса он пришел в маленький, раскинувшийся на берегу озера городок. Жители его спали. К кому стучаться, куда идти, где искать ночлега? В кармане пять шиллингов; этих денег вполне достаточно для того, чтобы заплатить за ночлег и ужин. У дежурного полисмена на вокзале Луи спросил, далеко ли до Эдинбурга и как туда добраться, – он имел в виду направление, но полисмен понял его по своему:

– Добраться можно по железной дороге, в собственном экипаже, пешком, верхом на доброй лошадке и вот в этом фургоне, – через час он повезет в Эдинбург двух молодоцов, на которых ты очень похож. Стой, тебе говорят! Подними руки!

Полисмен быстро и умело обыскал Луи, спросил о жене, детях и родителях, затем сунул руку в грудной карман своего мундира, а Луи в ту же секунду шагнул назад и побежал вправо от вокзала. Направление оказалось правильным: в ночной харчевне, куда за один шиллинг его впустили до семи утра, ему посоветовали держаться всё время берега озера, потом реки. Хозяин харчевни поклялся, что к вечеру Луи непременно доберется до Эдинбурга.

Утром дождя не было, светило солнце, и Луи, заложив руки за спину и насвистывая, неторопливо брел дорогой, которую запросто называли «Тихое Колесо»: по ней ходили омнибусы на резиновых шинах. Он делал привалы в придорожных лесах, заходил в дома и просил дать ему кружку воды. В кармане оставалось четыре шиллинга, и он решил приберечь их на тот случай, если сильно захочется есть. Он шел и думал об отце и матери, о Камми и Джоне Тодде, о приятелях своих, о будущем. Настроение его было прекрасное. До тех пор, пока существуют города, дороги и веселые чудаки в харчевнях, жить на этом свете хорошо и интересно. Будущее? Что это такое? Отец, говорит, что это карьера инженера или адвоката. Мать, соглашаясь с отцом, добавляет: «Надо, чтобы Луи был счастлив». Камми говорит, что будущее – это заботы и ревматизм во всех косточках. Джону Тодду кажется, что будущее необходимо завоевывать силой и неустанной борьбой. Большинство людей представляет себе будущее в образе кошелька, наполненного золотом. Если это так, то беспокоиться не о чем, – Луи деньги не нужны. Все это верно, но, помимо забот о благосостоянии, будущее означает также и «кем быть». Вот тут стоит подумать.

Но думать не хочется, – так хорошо шагать, раскланиваться со встречными, чувствовать, как солнце припекает затылок, как постепенно устаешь и хочется есть.

– Далеко ли до харчевни? – спросил Луи старика, сидевшего на придорожном камне.

Старик молча указал рукой куда-то влево и тотчас опустил голову и закрыл глаза.

– Что с вами? – обеспокоенно спросил Луи. – Вы нездоровы?

– Я нездоров, – ответил старик, не поднимая головы. – Мне восемьдесят шесть лет. У меня никого нет, и я никому не нужен…

– Глупости, приятель, – возразил Луи. – Вы нужны мне.

Старик поднял голову. Все лицо его было перерезано глубокими морщинами, глаза слезились, губы сводила судорога.

– Если я тебе нужен, – с трудом проговорил старик, – дай мне на хлеб, а я…

– Возьми, приятель, – сказал Луи и отдал старику свои четыре шиллинга. – Поди и поешь. До свидания, Джон Ячменное Зерно!

– А я укажу тебе клад, – закончил старик начатую фразу. – В роще Дувер, говорят, зарыто золото. Я знаю место. Хочешь, пойдем вместе?

Луи расхохотался, пренебрежительно махнул рукой и зашагал дальше. Пусть старику достанется зарытое золото. Луи оно не нужно. Всё хорошо и без него. Вот только опять больно в правой половине груди. Кажется, что на грудь надевают обручи. Трудно дышать. Кончается день. Очень хочется есть…

– Раз-два, раз-два, – командует Луи и по-солдатски размахивает руками. – Правое плечо вперед – раз, два! Ночлег, еда и веселые сны обеспечены! Всё хорошо. Дома у меня есть книги. Приду и буду читать.

Прошло еще два часа, и вот с пригорка показались железные и черепичные крыши Эдинбурга. Еще час – и Луи подошел к своему дому со стороны сада. Он прошел в кухню, опустился на скамью у окна, снял заплечный мешок, вытянул ноги, закрыл глаза. На него молча смотрят Камми, садовник Ральф, стряпуха Полли. Камми прислушивается к дыханию своего питомца. Нет, он не спит, он просто устал. Нужно ли сообщать сэру Томасу о возвращении сына? Нет, не надо этого делать, – у сэра Томаса гости, маленький совет, на котором обсуждается поведение Луи и наилучший способ воспитания единственного в семье сына. Камми на этот раз не допущена на совет, а она-то знает, что делать: поменьше слов, побольше ласки; Луи очень хороший мальчик, у него доброе сердце, большая душа, и он болен. Ему шестнадцать лет, а он как тринадцатилетний, – вот только любит бродяжить, читать, мечтать… Пусть бродит, читает, мечтает.

Луи отдышался, пришел в себя и попросил поесть:

– Побольше… Всего, что наготовлено…

Полли незамедлительно поставила на стол десять тарелок со всевозможной едой. Луи обратился к садовнику с вопросом: как чувствует себя Пират, здоров ли Боб, дома ли папа, что делает мама – плачет или сидит за книгой?

– Приходили из школы, Луи, – с незлобивой серьезностью говорит Полли, – напомнили сэру Томасу, что занятия у них каждый день. А ты опять пропустил уроки!

– Камми, принеси мне книгу с золотым обрезом, с портретом на обложке, – не слушая Полли, обращается Луи к своей няньке. – На книге написано: Роберт Бёрнс. Принеси, Камми! Я буду читать вслух, вам будет очень весело.

Камми не двигается с места. Никаких книг она не принесет сюда, книги должны стоять на полках, а если кто-нибудь захочет почитать, то человек должен прийти к книге, а не книга к человеку. Кроме того, сейчас нельзя вообще входить в комнаты: сэр Томас сразу догадается, что сын вернулся. А у них там семейный совет. О чем же в таком случае они будут рассуждать?..

О том, что Луи вернулся, сэру Томасу уже известно: Пират прибежал из сада и бегает по кабинету, помахивает хвостом, смотрит в глаза Большому Хозяину и взглядом дает понять, что на дорожке сада от ворот до двери в кухню пахнет Маленьким Хозяином – самым главным человеком в доме.

Глава третья
Голова на блюде

В книжном магазине Берроуза на Лейт-стрит Луи купил повести и рассказы Достоевского и роман Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре». Имена этих писателей Луи слышал впервые.

Русский писатель (перевод его рассказов на английский язык очень хвалила одна большая лондонская газета) с такой громоздкой, трудно произносимой фамилией с первых же страниц очаровал и увлек Луи. Бедные, несчастные люди; их радуют ничтожные вещи, пустяки, у них так мало тепла и света, они больны и одиноки!.. Русский писатель назвал свою повесть в письмах так: «Бедные люди», но следовало бы назвать ее иначе, а именно – «Хорошие люди». Варенька и Макар Девушкин потому и бедные, что они хорошие, лучше всех, а этот мистер Быков не сделает Вареньку счастливой – потому что он недобрый, сухой человек, он любит себя, а не Вареньку. Он похож на мистера Блэндли.

– Что же будет теперь с Макаром Девушкиным? – опечаленно спросила Камми, когда было дочитано последнее его письмо к Вареньке.

Луи ответил, что Макар Девушкин, наверное, покончит с собою, иного выхода у него нет. Камми согласно кивнула головой и добавила, что судьба Вареньки тяжелее, – она выходит замуж за нелюбимого, а это самое страшное для девушки, независимо от того, русская она или англичанка, француженка или немка.

– Макар тоже женится. С горя, – сказал Луи.

На следующий день, наскоро и кое-как приготовив уроки, Луи отправился в кухню и до полуночи вслух читал «Неточку Незванову». Стряпуха Полли и Камми были растроганы необычайно; они просили Луи читать медленнее и не так громко, а садовник Ральф заявил, что все вообще сочинители должны писать так, чтобы люди радовались, чтобы они улыбались, а не плакали. Однако, когда Луи сказал: «Конец», Ральф попросил прочесть еще две-три страницы. Луи ответил на это, что дальше идет новая повесть – «Белые ночи», а «Неточка Незванова» уже окончилась, хотя, конечно, она совсем не окончилась, русский писатель почему-то не пожелал писать дальше.

– Он писал перед смертью, – предположила Камми. – Я все понимаю, – ему помешала смерть.

– Запутался и не сумел выбраться, – сказал Ральф.

Луи рассердился на садовника и посоветовал ему читать воскресные приложения к газете «Эхо», – там печатают повести и рассказы с благополучным концом, в этих газетных сочинениях целуются на каждой странице, пьют вино и едят жареных куропаток в каждой главе, говорят глупые вещи, и вообще чепуха. Камми заметила: «На то и воскресенье».

– Почитай еще Диккенса, – сказал Луи садовнику. – У этого писателя героям тоже невесело живется.

– Грустный сочинитель, – неодобрительно заметил Ральф.

– Нет ли книги про кладоискателей? – спросила Полли.

– Я знал одного кладоискателя, – отозвался на этот вопрос Луи. – Он рыл, рыл и вырыл…

– Мешок с золотом, – сказала Камми.

– Череп и кости, – подчеркнуто произнес Луи. – И записку в шкатулке, а там сказано: «То же будет и с тобой, будь здоров».

– Кладов много, – сказала Полли и для чего-то посмотрелась в зеркало, оправила полуседые волосы, пальцем надавила на бородавку подле левого глаза,

– Я расскажу вам про одного кладоискателя, – проговорила Камми, а сама клюнула носом и широко зевнула. Часы показывали двенадцать минут первого.

– Пора спать, – недовольно буркнул Ральф, украдкой зевая и почесываясь. – Попадет нам от сэра Томаса! И Луи подводим…

– Завтра начнем Жюля Верна, – пообещал Луи. – Очень жаль, что всем вам хочется спать, очень жаль. Про книгу Жюля Верна мне говорили в школе, – страшно интересно, много приключений и есть про клады. А я совсем спать не хочу! Я сейчас пойду гулять – возьму с собой Пирата…

– Пират теперь ночует в кабинете сэра Томаса, – заметил Ральф.

– А сэр Томас работает, – добавила Полли.

– Папа всегда ложится в два часа. Что ж, подожду.

Камми поняла, что Луи ее дразнит. Посмотрите-ка на этого юношу, – он улыбается и лукаво подмигивает Полли, а та переглядывается с Ральфом. Садовнику не очень-то подмигнешь, он человек положительный, серьезный и фамильярности не потерпит. Он пальцем показывает Полли на стенные часы и кивает головой в сторону Луи, затем сурово сдвигает брови и слегка топает ногами, что означает: вот так поступит сэр Томас, если…

Открылась дверь, и порог переступил сэр Томас. Вид у него сонный, волосы взлохмачены, коричневый сюртук помят. Он оглядел каждого, затем сердито сдвинул брови, вздохнул и сказал, обращаясь к сыну:

– Последний раз говорю тебе: ты должен быть в постели не позже полуночи. Слышишь?

«Папу можно умилостивить шуткой», – подумал Луи и ответил:

– До полуночи, папа, чуть больше двадцати трех часов. Если хочешь, я лягу без четверти в двенадцать.

– Ты что тут делал? – сдерживая смех, спросил сэр Томас.

– Учил уроки, папа. Камми уже понимает уравнение с одним неизвестным, а Полли отлично склоняет, спрягает и вообще не делает ошибок. Я их учу, папа.

– Так, – вздохнул сэр Томас. Ему очень хочется улыбнуться, но надо подождать. Еще один вопрос, и тогда…

– А каковы успехи Ральфа? – медлительно произнес сэр Томас.

Луи прикусил язык. Ральфа в эту историю впутывать нельзя, – Ральф всегда на стороне хозяина, а хозяин для него высочайший авторитет: сэр Томас строит маяки, которые, по выражению садовника, светят человечеству.

– Ральфа, папа, – после продолжительной паузгл, идя, как говорится, ва-банк, произнес Луа, – я выставил из класса. Ральф не верит ни одному слову в учебниках, он умничает, папа! Он утверждает, что земля квадратная и во всех углах водятся крысы и мыши. Педагогический совет оставляет Ральфа на второй год в четвертом классе, папа.

Сэр Томас улыбнулся. Хихикнула Полли, и умильно посмотрела на своего питомца Камми. Ральф преданно, по-собачьи заглянул в глаза хозяину и с чувством собственного достоинства проговорил:

– У меня, сэр, больная печень, и мне вредно слушать сочинения о страданиях человека! Я так расстроен, сэр, что охотно выйду из класса еще раз!

– На улице ветер, – простодушно заметила Полли и участливо вздохнула.

– А у Ральфа печень и больные кости, – добавила Камми.

– Дорогие мои друзья, – растроганно произнес сэр Томас. – Я очень люблю всех вас, очень люблю! – он приложил руки к сердцу. – Я ценю вашу преданность мне и любовь к моему сыну. В доказательство всего мною сказанного я разрешаю вам не работать в эту субботу, – вы свободны с вечера в пятницу до утра в понедельник. А Луи, – он поцеловал сына в лоб, – все же должен идти спать…

… Пренеприятная, смешная история: вечером в пятницу Камми отправилась к своему брату – на окраину города. Ральф пошел в собор (садовник – большой любитель органа), а оттуда намерен был заглянуть на двое суток к своей сестре. Стряпуха Полли привела кухню в парадный вид и уехала в пригородное изменив Стивенсонов, – кухарка глухой мисс Бальфур справляла сорок шестую годовщину своего пребывания на белом свете. А в воскресенье миссис Стивенсон напомнила мужу, что вечером у них традиционный раут, уже приглашены семья Аллана Стивенсона, домашний врач Хьюлет, инженер-кораблестроитель Дик Айт, председатель суда.

– Необходимо иметь в виду, что в кухне пусто, как ночью на кладбище, – весьма и весьма к случаю привел сэр Томас популярную шотландскую поговорку.

– И как в твоей голове, – не менее кстати заявила миссис Стивенсон. – Отпустить Полли, когда у нас раут! Что ж, попросим Камми.

– Камми приглашена на раут у своего брата, – заметил Луи. Ему было весело, он любил, когда в доме что-нибудь случалось.

– Остроумно, – опечаленно произнесла миссис Стивенсон. – Придется бежать в таверну «Дикий слон» и надеть на Ральфа передник и колпак.

– Ты можешь сделать это только в понедельник, мама, – сказал Луи.

– Я, кажется, заболею, – серьезнейшим тоном проговорила миссис Стивенсон.

Отец и сын переглянулись. «Что я наделал!» – говорил взгляд отца. «Нет безвыходных положений!» – сказал взгляд сына.

– Я слягу, – пригрозила миссис Стивенсон. – Всё это хорошо в романах, но в жизни… Нет, я слягу!

– Тогда раут превратится в визит соболезнования, – сказал Луи и предложил следующий выход: он, Луи, исчезнет из дому; его начнут искать; папа уедет в Глазго, мама неизвестно куда, двери дома будут на замке. У входа в дом сядет Пират, на его шее будет доска с объявлением: «Луи исчез, родители в панике».

Миссис Стивенсонпотребовала нюхательной соли, успокоительных капель и грелку.

– Вы, сэр, ребенок, – укоризненно произнесла она, адресуясь к мужу. – Вам уже сорок лет. Вы известнейшее лицо не только в городе. Что вы наделали! Отпустить всех слуг в такой день!..

– Они нас любят, а любовь требует вознаграждения, – несмело проговорил сэр Томас. – В нашей семье, хорошо помню, случались рауты без приглашения к столу.

– В вашей семье выходили на поединок с привидениями и дрессировали мышей, – насмешливо произнесла миссис Стивенсон. – В моей семье не было сумасшедших, сэр! Стыдитесь! Инженер с большим именем, оптик, строитель маяков, член ученых обществ, преподаватель университета – и вдруг такой непозволительный, непростительный поступок! И вам не стыдно?

Сэр Томас признался, что ему очень стыдно, – он совершил нечто необдуманное, глупое, но мир от этого не погибнет, потолок в доме на головы не упадет, все будут живы и здоровы. Раут можно отменить.

Простейшая мысль – пригласить стряпуху из конторы по найму прислуги – пришла в голову супругам только ночью.

– Поздно, – сказал сэр Томас, – завтра контора закрыта…

– Будет страшно интересно, – шепотом осведомлял о чем-то Луи своего двоюродного брата. – Другого такого случая не дождешься, Боб. Это будет как в романе Понча. Там, если ты помнишь, отец Дика чуть не умер, а мать сошла с ума.

– Ребячество, – пренебрежительно отозвался Боб. – Тебе сколько лет, восемь? Не наше дело соваться во все эти рауты, балы и приемы. Дядя Томас будет рвать на себе бакенбарды, а тетя…

– У моих родителей характер типичных бриттов, – заявил Луи. – Преподнеси им на блюде мою голову, и они спросят: «А где же всё остальное?» Раута не будет. Председатель суда, наверное, проиграл бы и на этот раз. Папа этого не хочет. Я хочу смертельно. Но вся наша прислуга отпущена до понедельника. Итак, завтра ровно в пять жди меня у таверны «Золотой якорь». Ой, уже третий час ночи! Погоди, я выпущу тебя через кухню, оттуда в сад. Пирату дай вот этот кусочек сахара. Всё запомнил? Надо, чтобы было человек пять, не меньше.

В воскресенье вечером на углу Лейт-стрит и Северной авеню на Луи напали пять неизвестных. Все они были в черных, перекинутых через левое плечо плащах, в красных полумасках. Луи отчаянно отбивался, но – что можно сделать одному против пятерых! Нападающие избили Луи, и – о наглость! – на виду собравшихся эдинбуржцев прикрепили к его куртке записку, в которой буквально было сказано следующее: «Лига отважных канатоходцев предупреждает родителей Луи Стивенсона: если они к вечеру завтрашнего дня не опустят в дупло вяза, что растет на пляже, миллион фунтов стерлингов, оба – и муж и жена – будут расстреляны из полевых артиллерийских орудий местного гарнизона».

Луи был доставлен в больницу. Первым навестил его Боб.

– Это свинство, – шепнул ему Луи на ухо, – твои приятели дрались взаправду! Они мне посадили синяк под глазом и здорово отбили бока. Кто их просил об этом? Сказано же было, чтобы только размахивать руками и делать вид, будто бы… Уходи, Боб, я вижу маму и папу!

Миссис Стивенсон прочла записку, оставленную лигой отважных канатоходцев, и действительно поступила так, как если бы перед нею поставили блюдо с головой ее сына, – она сказала:

– Здесь только канатоходцы, а где же настоящие разбойники? Угости их, Луи, завтра в таверне «Примерный школяр», они заслужили это! Где у тебя сильнее всего болит?

– Везде болит, мама! Они били меня по-настоящему, дураки и болваны!

Сэр Томас поцеловал сына и срывающимся от волнения голосом проговорил:

– Воистину в твоих жилах течет кровь Роб Роя! Только впредь не выдумывай подобных историй!

– Папа, посиди подольше! Гости всё равно извинят тебя, раз такая неприятность! А врачи поставили диагноз: сильное нервное потрясение…

– Врачи здесь очень хорошие, – сказал сэр Томас. – А гости – они всё равно придут, Луи. Они все здесь – все до одного! Боб постарался, известил их всех.

Сэр Томас усмехнулся и, подмигнув сыну, добавил:

– Раут переносится из нашего дома в больницу.

Минут двадцать сидел подле постели Луи дядя Аллан. Прощаясь с племянником, он поцеловал его в щеку и негромко произнес:

– Никому не говори, но придумано неплохо!

Председатель суда пожалел, что больным не разрешается играть в шахматы. Домашний врач Стивенсонов Хьюлет вызвал дежурного ординатора и предложил ему лечить Луи так, как если бы он был сыном короля. Ординатор поклонился.

– Будет исполнено, сэр! – сказал он.

Свыше трех часов продолжалось паломничество всех тех особ, что обычно являлись на раут к Стивенсонам. В начале десятого в палату заглянул старший врач. Больной тяжело дышал. В истории болезни, пункт третий, который говорил о сильном нервном потрясении, в чем старший врач, надо заметить, сомневался, было добавлено несколько строк следующего содержания: «Высокая температура, обострение туберкулезного процесса в легких». В одиннадцать часов пришел сэр Томас, – его вызвал старший врач.

– Господи! – воскликнул сэр Томас, молитвенно складывая ладони. – Что с тобою, родной мой?

– Что и всегда, папа, – медленно и с трудом ответил Луи, оправляя свои длинные, закрывающие лоб и щеки волосы. – То самое, что навсегда освободит тебя от раутов. Их надо отменить, папа, – ты так устаешь…

Сэр Томас опустился в стоящее подле кровати кресло и, закрыв рукою лицо, заплакал.

– Я не умру, папа, не бойся, – ласково произнес Луи. – Я буду долго жить, вот увидишь! Я поеду в Европу, буду путешествовать, – вот увидишь! Я напишу много книг, папа, о чудаках, мореплавателях, фантазерах, кладоискателях… Вот увидишь!

– А как же быть с миллионом фунтов стерлингов? – не отнимая руки от лица, спросил сэр Томас, и Луи в тоне голоса отца почувствовал бодрые, веселые нотки. – И меня и маму ждет страшная участь!..

– Деньги не надо опускать, папа, – с минуту о чем-то подумав, ответил Луи. – Опусти пять коробок с шоколадными конфетами, хорошо? А я предупрежу Боба – он скажет отважным канатоходцам, чтобы они непременно запустили свои руки в дупло вяза – того самого, который стоит на пляже!..