Текст книги "Защитный механизм"

Вот так-то.

Воняло пороховым дымом, метрах в пяти бессильно щелкала зубами волчья голова. Харлам понял, что за эти несколько секунд перестал быть сторонним наблюдателем, стал частичкой этой страны. И теперь с ним может случиться все, что угодно.

Он еще постоял и посмотрел по сторонам. Голова оборотня перестала дергаться.

Ему надо было идти, торопиться, а он думал о том, что похоже – влип. Да еще как! А мнемоудар? Если он повторится? От оборотней можно спрятаться. А от этого? Все равно найдет. Если только не выявить причину и не сделать то, что было приказано, прежде чем эта телепатическая тварь или что там еще, с ним расправится.

Вот именно, прежде чем…

Он снова поглядел на компас и неторопливо, зорко оглядываясь по сторонам, пошел дальше, а свернув за первый же поворот, увидел девушку. Она стояла привалившись к стене, и улыбалась. И он ей улыбнулся тоже, хотя подумал, злясь на себя за собственную глупость, что глаза бы на нее не глядели. Глаза бы… Впрочем, очень даже можно поглядеть. Все, что надо, на месте и еще есть что-то такое, необъяснимое, что обязательно должно быть. А еще – улыбка.

Как же без этого: ведь спаситель все же.

Она-то зачем ему нужна? Впрочем, и то сказать, две недели ни с кем словом не перемолвился…

Только одета она как-то странно. И босиком. И что-то в ней все же есть необычное. Ну да, открытая мордашка с наивными… нет, глаза у нее никак не наивные и даже наоборот… что-то в них странное. Но кто тут не странный?

На соседней улице рычал какой-то зверь, что-то там трещало, рушилось. Потом рык смолк и повалили жирные хлопья дыма, послышался рев пожарных машин. Ветер дул в их сторону, и дым першил в горле. Харлам, хорошо понимая, что идти куда-либо не следует, так как видимости нет никакой, схватил девушку за руку и рванул ее в ближайший подъезд.

Дом был старый. Широкая крутая лестница. На нижних ступеньках лежали бутылки из-под молока и «шмайсер»с погнутым стволом. Стена рядом с лестницей оказалась разломана, и из пролома торчал окованный медью нос греческой триремы.

Харлам плотно затворил входную дверь и прислонился к стене. Девушка пристроилась рядом. Харлам закрыл глаза и стал думать.

А что, если девушка появилась здесь неспроста? Вдруг ее появление и мнемоудар связаны? Но что с того? Ну не она, так появится что-то другое. Пусть уж будет она. В крайнем случае, убрать ее не составит труда. И вообще…

Он открыл глаза, отстегнул полупустой магазин и зарядил его до отказа. Потом посмотрел на последнюю гранату.

Да, гранат надо было взять побольше.

Девчонка между тем занялась своим странным платьем, отрывая от него полоски материи, что-то ими соединяя и связывая. Харлам увидел, как мелькнуло тоненькое плечо и решил, что сам дурак. Просто девчонка. Просто бежала, спасая свою жизнь, а тут подвернулся он. Не может быть, чтобы это тоненькое плечо таило нечто опасное.

Он заглянул ей в глаза и участливо спросил, как спрашивают маленьких детей:

– Что, испугалась?

– Я? – она вдруг улыбнулась, и Харлам почувствовал, как у него по спине поползли мурашки, потому что у нее во рту блеснул длинный волчий клык.

Время как бы остановилось. Он с ужасом подумал, что поза у него крайне неудобная. А пока он схватит автомат, который прислонил возле ног к стене, она успеет раз сто броситься и вырвать горло, как они обычно и делают. И автомат он положил неудобно, даже забыл передернуть и теперь толку от него, как от веника. Разве что выхватить нож, но что нож против оборотня?

И тут она ему опять улыбнулась и участливо спросила:

– Что, испугался?

Харлама неожиданно отпустило. Он ошарашено мотнул головой, не рискнув что-либо сказать, чтобы не выдал враз охрипший голос.

Ну и ну!

Он попробовал сосчитать до ста, но на полдороге бросил, обозвав себя трусом. Это помогло, и минут через пять, уже успокоившись, спросил:

– А как тебя зовут?

– Катрин. А тебя?

– Харлам.

– Вот и познакомились, – усмехнулась она.

Почувствовал, что краснеет, Харлам поднял с пола автомат и, передернув затвор, выглянул на улицу.

Все, можно идти дальше.

Автобус они нашли после обеда. К этому времени Харлам истратил последнюю гранату на доисторическое чудовище, вынырнувшее самым подлым образом из-за угла. Увидев перед собой зубастую пасть размером с легковой автомобиль, Харлам едва успел швырнуть в нее гранату и вместе с Катрин нырнуть в дверь католического храма. Их шаги гулко прозвучали по сводчатым переходам, где-то наверху жалобно всхлипнул орган, а они торопились, подгоняемые странным ощущением, что куда-то опаздывают и надо быстрее, быстрее. Тощий священник попробовал загородить им дорогу, как щит выставив распятие. Харлам оттолкнул его, и они побежали дальше. Еще один поворот. Какое-то помещение с узкими сводчатыми окнами, забранными частыми переплетами. Со скрипом открывшаяся дверь. Они оказались на соседней улице и почти сразу увидели автобус. Вполне современный «Икарус»и даже ничуть не поврежденный. Дверца кабины была распахнута, и на сиденье сидел какой-то человек в одежде из оленьей кожи. Две черные арбалетные стрелы торчали у него из груди, да стайка мух кружилась вокруг запрокинутого лица.

Вообще-то, идеальнее место для засады.

Настороженно, готовые ко всему, они подошли к автобусу. Харлам аккуратно снял труп с сиденья, сел на его место и попробовал завести мотор. Заработал!

Он кивнул Катрин, которая тотчас же уселась рядом, и лихо вырулил на середину улицы.

Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!

Так, конечно, опаснее, зато быстрее. А время работает против него. Кто знает, когда будет очередной мнемоудар? Да и преследовавшие Катрин оборотни должны быть где-то рядом. Не откажутся они от затеи посчитаться с ней, ой не откажутся. А зря. И на оборотней найдется средство.

Все, проеду еще пару улиц и делаем привал, решил Харлам и тотчас же чуть не сбил синюю горлицу с ночным горшком на голове. Аккуратно ее объехав, «Икарус» попылил дальше, мимо деревянных домов, индейских вигвамов, монгольских юрт, мемориала Катерины – луча света в темном царстве, какого-то эллинского дворца, на ступеньках которого сидела Элли, министерства «Незнамо чего», состоящего из двух подотделов, о чем оповещали соответствующие таблички «Подотдел просто незнамо чего»и «Подотдел черт его знает незнамо чего». Откуда-то появился запах только что распустившихся липовых листочков и ароматов жареного миндаля, который сменился вонью давно нестиранных портянок.

Пора было уже подыскивать место для ночлега.

Харлам услышал, как возле его плеча шевельнулась Катрин и спросила:

– Ну что?

– Да так, – она зевнула. – Спать хочется, а нельзя… Слушай, а ты, собственно, чем занимаешься?

– Чем? – усмехнулся Харлам, машинально прикидывая, не бок ли это мамонта виднеется из-за угла.

А действительно, кто он такой и чем занимается? Кто? Да никто. Обыкновенный человек. Родился, рос, ходил в садик, в школу. А потом – Лемурия, жаркое чудовище, пожиравшее всех, кто хотя бы на секунду расслабился. Именно там он научился воевать, но потерял что-то трудноопределимое. Веру в будущее? Светлые идеалы? А потом: школа, тренировки, задания, курсы по повышению мастерства, снова задания. И суета, отчаяние, надежда, желание выжить и жить не хуже других, а иногда – по ночам – жгучая, непобедимая тоска.

Он снова улыбнулся, на этот раз грустно:

– Да так, то тем – то этим. А ты чем промышляла?

Теперь уже грустно улыбнулась она, вспомнив деревушку и лес, мрачный и живой, готовый навсегда спрятать, защитить и накормить. А также первый камень, который ударил ее по лицу. И шепот за спиной. А раньше, в самом детстве, дед, который с отрешенным лицом читал заклинания. Полнолуние. Пень с воткнутым в него ножом, через который надо перекувыркнуться, чтобы стать чем-то другим, не человеком. И первое ощущение пружинистых лап, сотни лесных запахов, ударивших в ноздри, отчаянный писк зайчонка, бившегося в зубах, чтобы через секунду наполнить ее пасть кровью и сладостью. Опять угрюмые взгляды односельчан. Камень. Шепот за спиной. Открытый страх в глазах. Казалось, так будет до самой смерти, пока не успокоится где-нибудь в лесу от старости или же значительно раньше, с осиновым колом в груди – если у тех, кто живет рядом, ненависть победит страх. Вот, пожалуй, и все.

Она повторила за ним:

– Да так, то тем – то этим.

Свернув за поворот, Харлам увидел баррикаду из старого пианино, фонарного столба, дилижанса, комодов, шкафов и стульев.

Приехали!

Автобус остановился перед самой баррикадой, и некоторое время они молча, не вылезая из кабины, ее рассматривали.

– Что ж, – Харлам взялся за руль, – надо объехать.

Поздно.

Сзади послышались треск и грохот. У дома, мимо которого они только что проехали, завалилась одна из стен. Обратного пути не было.

Вот сейчас уж точно, приехали.

По идее следовало выскользнуть из кабины и мгновенно занять оборону за каким-нибудь укрытием, но это явно не имело смысла, потому что в окнах домов, в дверях подъезда, из-за баррикады уже появились вооруженные люди. Человек двадцать.

Харлам крякнул. Они с Катрин вылезли из кабины и стали рассматривать тех, в чьи руки попали.

Похоже, настоящих военных среди них было всего лишь двое. Длинный, как жердь, мускулистый парень в желтом дождевике и клетчатой фуражке, с «узи», который он совершенно профессионально держал в руках, и среднего роста мужчина с иссеченным шрамами и морщинами лицом, в одежде вельможи ХVI века и современной военной фуражке, вооруженный ручным пулеметом.

– Что, попались? – спросил он, неторопливо подходя и не спуская глаз с Харлама. – А ведь ты, парень, похоже, из конца двадцатого. Уж не снаружи ли?

Харлам кивнул. Они стояли в этом медленно сужавшемся кольце вооруженных людей.

– Надо же, – ухмыльнулся длинный с «узи». – Придется их взять и расспросить. А жаль, я бы с удовольствием их шлепнул тут же, на месте.

– А почему? – спросил Харлам. – Ну ехали себе люди, никого не трогали и вдруг бах-тарарах, братья-разбойники и добрый вечер. Что с нас поимеете? Денег у нас нет.

– Деньги, – длинный провел рукой по лицу. – Деньги, брат, здесь – тьфу, никому не нужны. Главное – информация.

Он махнул рукой, и двое – один в ковбойском костюме, другой с небритым лицом, в чудовищно грязных лохмотьях, – заломили им руки за спину.

– Ну вот и отлично, – сказал длинный и надел Харламу и Катрин наручники, пробормотав, что налет на полицейский участок был сделан не зря. Вот эти штучки и пригодились. Потом Харлама и Катрин толкнули в спину и погнали вперед, время от времени ради интереса награждая пинками и тычками. Пленники слышали, как шедшие сзади бандиты вполголоса переговаривались, временами посмеиваясь над кем-то, кого звали Мясной Тушей. В общем, противники расслабились. Этого было достаточно.

Сделав вид, что споткнулся, Харлам ударил ногой одного из конвоиров в солнечное сплетение, попытался врезать другому, но тот увернулся. Отскочив в сторону, Харлам прыгнул в ближайший подъезд.

Ничего, главное удрать, а уж наручники он как-нибудь снимет. Учили их делать такие штуки. А потом можно подумать о том, как освободить Катрин.

Но в подъезде его ждала неожиданность.

Он кинулся вверх по лестнице, влетел на второй этаж и, не успев пробежать и десятка шагов, на полном бегу врезался во что-то плотное и липкое. Беспомощно трепыхнувшись, он понял, что освободиться не может.

Эх, если бы руки были свободны да нож. А так… Харлам еще раз отчаянно рванулся, пытаясь понять, во что это он так глупо влетел, и глухо охнул. Это паутина. Каждая нить толщиной с палец. Какой же тогда паук?

Паук не заставил себя ждать. Харлам увидел, как из дверей ближайшей квартиры выкатилось что-то большое, мохнатое, на волосатых суставчатых ногах, глухо щелкающее гигантскими жвалами, способными с одного раза перекусить человека.

Ого!

Харлам опять попытался освободиться. Безрезультатно.

А паук тем временем неторопливо примеривался, как бы поудобнее схватить свою жертву. Вот он занял нужную позицию, раскрыл жевала – и в этот момент длинная пулеметная очередь отшвырнула его в темноту.

– Спасибо, – поблагодарил Харлам.

– Не за что, – сказал вельможа, неторопливо обрезая паутину охотничьим ножом. – Тебя разве мама не предупреждала, что гулять в подозрительных местах нельзя! Придется, видимо, поставить тебя в угол и лишить сладкого.

– А вообще, что вы собираетесь со мной делать? – спросил Харлам, отходя в сторону, так как нити паутины были уже перерезаны.

– А ты сам что предпочитаешь? – поинтересовался вельможа, вытирая лезвие ножа кружевным платочком.

– Я, вообще-то, хочу ехать дальше, у меня тут дела кое-какие.

– У всех дела, – назидательно сказал вельможа и толкнул Харлама в спину. – Ну, пошли, что ли. Там уже наши заждались. А то ведь от скуки и с девчонкой твоей могут побаловаться.

– С ней побалуешься, – пробормотал Харлам, выходя из подъезда.

Он почти сразу же увидел Катрин, стоящую с совершенно независимым видом. Рядом с ней был какой-то детина, по самые глаза заросший рыжей бородой.

– Я ведь только пошутить хотел, – рассеянно приговаривал он, зажимая руку, из которой хлестала кровь, и посмотрел на Катрин круглыми от изумления глазами.

– А ты со своей женой шути, – сказала Катрин и демонстративно от него отвернулась.

Черт, это она зря. Могла бы и потерпеть. А вдруг догадались!

Она была нужна Харламу именно такой, совсем неподозрительной тоненькой девчонкой, которую можно переломить с одного удара.

Он еще раз оглядел тех, к кому попал в плен.

Судя по одежде, тут были представители, по крайней мере, десятка различных времен. Такого он еще не видел. Чтобы объединились люди из различных времен? В этом следовало бы разобраться. Да только времени нет.

– Ладно, ладно, пошли, – забеспокоился длинный. – Так мы и к ночи не доберемся.

И они отправились дальше, сворачивая в какие-то узкие переулки, где пахло гниющей рыбой, мокрым бельем и кислым вином, минуя улицы, по которым прохаживались, покручивая усы, кавалеры в шляпах с роскошными перьями и с длинными шпагами на боку. Темнота исподтишка наваливалась на город. Где-то пронзительно ревел верблюд, на востоке били военные барабаны и гудели рожки, на западе кто-то ожесточенно пиликал на волынке.

А они все шли, и только когда наступила настоящая ночь, свернули к каменному дому, все окна которого были закрыты решетками, а двор огорожен каменным забором в два человеческих роста.

Да, из такой крепости выбраться, конечно, трудно. Но надо.

Ворота распахнулись, их впустили. Харлам увидел обширный двор, в центре которого горел костер. Вокруг него сидело несколько бандитов.

Ага, светское общество.

Он направился было к костру, но в это время кто-то, выходивший из дома, удивленно вскрикнул:

– Ба, кого я вижу! Боже мой, да возможно ли это? Сам Харлам! Уж не за мной ли ты пожаловал сюда? Да! Что же, попробуй теперь меня схватить.

Харлам вгляделся в этого человека и, узнав его, глухо произнес:

– А, Два Ножа! Мне казалось, что ты сел прочно и надолго.

– Мне тоже так казалось, – сказал Два Ножа. – Однако свет не без добрых людей. И в результате я здесь уже две недели и, как видишь, – не зря. Я так думаю, любому другому собрать этих людей вместе было бы чертовски трудно.

– Я тоже так думаю, – сказал Харлам, усаживаясь у костра и успев заметить, что Катрин, наоборот, ушла в самую темную часть двора.

Молодец! Два Ножа его шансы на спасение резко понижал. Катрин стала единственной надеждой.

Два Ножа принял из рук высокой индианки медный кувшин и спросил:

– Есть будешь?

– Как?

– Ах, я и забыл. Снимите с него браслеты. Я думаю, теперь это можно.

Два Ножа засмеялся.

Угрюмый парень с николаевскими бакенбардами снял с Харлама наручники. А Два Ножа все смеялся и смеялся, как будто сказал что-то остроумное.

«Вот так, – подумал Харлам. – В свое время я бы просто скрутил этому типу руки и доставил куда надо. Причем с большим удовольствием. А сейчас сижу и смотрю, как он хохочет. Человек, у которого на совести по крайней мере пять трупов, сидит и хохочет, а я ничего не могу сделать».

– Что, не можешь ничего понять? – вдруг прервал смех Два Ножа. – Ведь правда?

– Ну почему? – Харлам взял из рук все той же индианки жестяную тарелку с жареной картошкой. – Я так думаю, что это прелюдия к некоему предложению.

– Вот именно! – воскликнул Два Ножа и хлопнул себя ладонями по коленям. – Нет, ты все же парень не промах.

А луна уже взошла. Где-то наигрывала гитара и ей вторил цыганский хор:

 
Ай, да-да-да-на-да-да-на-на,
Да пей бокал ты свой до дна.
Ай, да-да-да-на-да-да-да-на,
Жизнь нам дана всего одна.
 

А с другой стороны доносился звук колотушки и протяжный крик: «Спите жители славного города Багдада, все спокойно!»С третьей раздавался заунывный волчий вой.

Харлам вглядывался в дальний угол двора, где сидела Катрин, про которую, похоже, забыли. Свет костра бросал причудливые блики.

Харлам вздрогнул.

Черт, а вдруг, если учесть, что оборотни все-таки оказались реальными существами, где-то есть ведьмы, дьяволы, сатана? Может быть, мнемоудар – их рук дело? Да нет, оборотней еще объяснить можно, а это… Не должно такого быть.

Два Ножа между тем вошел в раж.

– Значит, ты догадываешься? – быстро говорил он, время от времени поглядывая на своих товарищей. Все-таки очень ему хотелось перевербовать Харлама, так сказать, публично. Авторитет – штука хорошая. – Да, именно так. Ты подумай. В нашем распоряжении целая страна! Причем свеженькая, только со сковородки. Здесь можно сделать все, что угодно. Даже если хроноклазм больше не будет расти. Того, что появилось, достаточно. Что здесь есть? Кучка народа, заметь, разрозненная. Если их объединить, это будет сила. Да нам подчинится весь мир! У нас же в руках прошлое всей планеты. Пойми, мы сможем шантажировать прошлым всех. Кто будет воевать против собственного прадедушки или же самого себя на двадцать лет моложе? Да никто. А мы сможем диктовать условия всем. Этому миру не хватает малости – единства.

– Ну да, – Харламу показалось, что силуэт Катрин слегка дрогнул и словно бы изменился. – Только ты ошибаешься. Если бы здесь были осколки из прошлого нашего мира, он бы давным-давно превратился в хаос. Нет, скорее всего то, что вдруг – из прошлого мира, параллельного нашему. Слышал о теории параллельных миров? И потом, как помнится, раньше ты не очень уважал закон. С чего это вдруг ты его полюбил?

– Да потому что его буду устанавливать я, – самодовольно улыбнулся Два Ножа и встал. – Я стану тут главным. И я не буду жесток. Вот посмотри, тебя схватили на месте преступления, а я добр и даже приказал снять наручники. Хотя мог бы по закону повесить тебя на первом же суку.

– Ого, повесить, – пожал плечами Харлам. – За что?

– А как шпиона. Шпионов, как ты знаешь, во все времена непременно вешали. Я не знаю, с какой целью ты проник сюда, да меня это и не интересует. Собственно, какая тут может быть цель? Посмотреть и разведать, как у нас идут дела. Эти трусы снаружи никогда не рискнут сунуться внутрь большим числом, а будут посылать таких, как ты, шпионов, которых любой правитель первым делом повесит. Я тоже могу.

– А где же выход? – сказал Харлам, чтобы потянуть время и тоже встал.

– А выход один. Иди служить ко мне. Обмундирование, жратву и прочее – гарантирую. А в будущем – высокий пост. Вот, например, длинный – мой будущий военный министр, а тот, в кружевах, – министр финансов. А ты кем хочешь быть? Шефом тайной полиции? Ей-богу, тебе это подойдет. Ну как? Что ты на это скажешь?

Теперь их нужно было отвлечь.

– Что я думаю? – Харлам неторопливо обошел вокруг костра и двинулся к воротам. – Я так думаю, что это мне не подойдет. Увы…

Он увидел, как один из бандитов схватился за карабин. А до ворот оставалось еще метров десять, и нужно было еще успеть откинуть засов. На это времени уже не хватало. Харлам хорошо понимал, что все теперь зависит от Катрин. А если она не сможет?

Оттолкнув ногой набегавшего справа длинного, Харлам извернулся и бросился к воротам. Какая-то женщина уже бежала к нему, визжа и размахивая над головой мачете. Но она была далеко. Крутнувшись на месте, Харлам сделал обманное движение и с оттяжкой врезал ближайшему бандиту по физиономии, да так, что его карабин отлетел далеко в сторону. Потом, подскочив к воротам и нокаутировав другого, схватился за засов, но тут возле его головы свистнула пуля. Это был аргумент.

Он поднял руки и повернулся. Ухмыляющийся Два Ножа целился ему прямо в лоб.

– Допрыгался? – злорадно спросил он.

С того места, где была Катрин, метнулась серая тень. Два Ножа дико вскрикнул и уставился на свою насквозь прокушенную руку. А огромная волчица уже кинулась к другому бандиту и ударом когтистой лапы располосовала ему лицо.

Мгновенно двор превратился в ад.

Бородатый бродяга выстрелил в волчицу из старенькой трехлинейки и, расставшись с половиной левой ягодицы, истошно вопя, упал на землю. А серый вихрь продолжал крутиться по двору, расшвыривая все новых и новых бандитов, которые выскакивали из дома.

Медлить было нельзя. Харлам откинул засов и, выскочив на улицу, побежал прочь. Катрин догнала метров через сто.

Позади слышались выстрелы, кто-то кричал: «Гранату, бросай гранату!», а они улепетывали со всех ног и, казалось, сам черт их не догонит. Погони не было. Очевидно, бандиты не рискнули покинуть свою крепость ночью, но стреляли изрядно. Катрин и Харлам свернули на соседнюю улицу, потом на следующую и, только нырнув в какой-то двор, остановились.

Двор был как двор, темный, захламленный. Харлам сел на мостовую и замер. Катрин положила свою огромную голову ему на колени и блаженно скалила клыки, а он, повинуясь странному порыву, наклонился и поцеловал ее в холодный, влажный нос. Так они и замерли в темном, грязном дворе, тесно прижавшись друг к другу, человек и волчица, забыв обо всем. А когда это мгновение прошло и они отодвинулись друг от друга, Харлам, обернувшись, увидел, что позади, перекрывая выход на улицу, стоят два оборотня и внимательно их рассматривают.

Равнодушие навалилось на Харлама.

Ну, конец так конец. Да и черт с ними! Он смертельно устал от всего этого и не сделает больше ни одного движения, чтобы спастись. Пусть нападают! По крайней мере, это безумие кончится.

Харлам услышал, как зарычала волчица, но безразличие еще не прошло, и поэтому он лишь тупо гладил ее по голове и блаженно улыбался.

Волки изготовились для прыжка…

И тут их настиг мнемоудар.

Огромный, сверкающий консервный нож вонзился между ними и мгновенно, с противным скрежетом, вскрыл жестяную шкуру земли, обнажив ее голубые, слабо фосфоресцирующие, мгновенно затвердевшие внутренности, превратившиеся в кумачовые плакаты, на которых кириллицей было выведено: «Мясные консервы – наша честь, ум и совесть». А через эту надпись уже лезло гигантское щупальце. Оно схватило Харлама за ногу и потащило в радужный колодец времени, все глубже и глубже, навстречу искривленному зеркалу, которое замкнуло его в свои холодные объятья, пропустило сквозь себя в странный, такой же, как и оно, искривленный мир, где он проснулся в маленькой избушке и, умывшись свежей родниковой водой, пошел с рогатиной на медведя. Но по дороге рогатина напилась луковым запахом до голубых чертиков и, когда они пришли на место, не стала легонько гладить медведя по животу, чтобы он выделил сладкий сок, а так саданула его по ребрам, что он от неожиданности свернулся и ушел в послезавтрашний четверг. А Харлам решил наказать рогатину за непослушание, погнался за ней, но свалился в старый шурф, когда-то давно выкопанный секретаторами для того, чтобы прятать в нем свои секреты и который теперь считался заброшенным. Правда, оказалось, что медоносные свинки уже наполнили его доверху всякой всячиной. Пришлось созывать на помощь жителей деревни. По этому поводу устроили вечеринку, на которой пили восхитительный, сладкий-сладкий, собранный рано утром, пока роса, липовый медок и ели чуть горьковатые, но все же чудесные корневища майской жужелицы, которая цветет раз в десять лет, да и то под новый год.

Все веселились, пели и плясали. Гудели буйзолынки и далеко разносился разухабистый припев модной песенки, «Хей, каблук, расплющь в лепешку, не жалей в веселье ног!»А Харлам, блаженно закрыв глаза, танцевал. И когда очнулся, увидел, что стоит на палубе корабля, и почувствовал на губах горьковатый вкус морской воды. Над головой у него вдруг захлопали паруса. И он им благодарно поклонился, ожидая, что хлопки перерастут в настоящую овацию. Но тут откуда-то сбоку показался черный корабль, над которым развевался флаг с черепом и костями, и через пять минут в воздухе засвистели абордажные крючья. Харлам хотел было им объяснить, что свистеть, пусть и на открытом воздухе, неприлично, но на палубу полезли какие-то странные люди в полосатых ночных колпаках, размахивая саблями и протяжно воя. Харламу эта игра понравилась, и, чтобы ее поддержать, он спустился вниз и, вытащив старинный, оставшийся от прадедушки, крупнокалиберный пулемет, славно повеселился. Правда, потом он так и не смог сообразить, куда же девались пираты, но на это уже не оставалось времени, так как теперь он шел по пыльной караванной тропе.

За спиной у него была сумка со священными, обмазанными глиной догистанскими пузырями, которые при каждом его шаге весело стукались друг о друга и приятельски хлопали его по спине, как бы ободряя. А он шел и шел, пока, споткнувшись о лиану, едва не стукнулся головой о ствол гигантского баодеда, вцепившегося приставками в болотистую почву, с которой поднимались и взлетали вверх похожие на неземные цветы стаи бабочек и мужильков, еще на лету превращавшихся в кукурузные хлопья. Они падали на лицо Харлама, спешащего за призраком полюса, который настойчиво манил его за собой, только иногда делая перерывы, чтобы попить пивка. А Харлам спешил за ним, уже не замечая скрипа снега под полозьями и воя голодных собак, который переходил в вой жаркого ветра, сбивавшего с ног, не дававшего добраться до гор Святой Серафимы, похожих на детские, красочно раскрашенные пирамидки, покрытые травой прерий, которая шелестела под колесами крытых брезентом повозок, на козлах которых сидели бородатые люди, имевшие, под рукой ружьецо, а в кармане бутылку самогона, а под шляпой не всегда пустую голову! Они зорко оглядывались в ожидании Виннету, который должен был вот-вот появиться, но опаздывал уже на две с половиной минуты. Безобразие.

Вот сейчас он появится и погонится за повозками, а они будут отстреливаться. Хоть какое-то развлечение. Особенно, если учесть, что завтра у Виннету выходной и тогда будет страшная скука.

А повозки все катили и катили на запад. Правда, иногда они катили на противопад, но только, когда была среда, да не простая, а окружающая. Так они и развлекались: фургоны катили на противопад, а окружающая среда окружала. Что ей еще оставалось делать?

И все были довольны, особенно окружающая среда, которая ради развлечения иногда окружала Харлама и заставляла его делиться, как пони, в понедельник, вторить начальству во вторник, сердиться в среду, четвертоваться в четверг, пятиться в пятницу, варить суп из бота в субботу, а в воскресенье он, конечно же, воскресал и все начиналось сначала. Пока Зеркальная рука не взяла его за шиворот и не выдернула обратно в колодец. Впереди забрезжил свет, который мгновенно придвинулся к Харламу, обхватил его, всосал в себя, сам всосался в него, а потом треснул и снова сросся…

Харлам очнулся.

Он лежал на боку и думал о том, какой же это сволочной мир. Правда, не исключено, что он уже умер. Кстати, таким образом думать не совсем прилично.

Он открыл глаза и посмотрел по сторонам.

Как же! Нет, это был все тот же опостылевший мир. Кто-то кого-то рубил длинным мечом. Пленники в лохмотьях валялись в пыли, вымаливая прощение у клыкастого, сторукого божества. Бродящих стариков тащили в тюрьму. Нищий пытался украсть кусок хлеба для того, чтобы раз в три дня поесть.

В общем, ничего с миром не случилось. Харламу надо было встать и выполнить задание. Он потер лоб. Черт побери, сколько же это я тут валялся, целую ночь?

Он поискал глазами Катрин и нашел. Маленький краб, приползший с соседней улицы, где шумел и бил волнами пятисотметровый кусок моря, задумчиво перебирал клешнями ее волосы и вопросительно смотрел на Харлама круглыми, на длинных стебельках, глазами. Увидев, что Харлам шагнул к нему, он подпрыгнул и быстро юркнул под ближайший камень.

– Ну, как ты? – спросил Харлам, дотронувшись до плеча Катрин.

Открыв глаза, она прошептала:

– Господи, еще один такой фокус и с нами покончено.

– Да, – осматриваясь, сказал он. Как-то не по себе ему было без оружия. Слава богу, хоть компас уцелел.

Два матроса с винтовками, к которым были примкнуты длинные штыки, вышли из соседнего переулка и остановились.

– А ведь контра, – сказал один, щелкнув затвором винтовки. – Счас я их.

– А идите, вы, мужички… – сказал Харлам и добавил что-то простое и исконно народное, длинное, от души, в три наката с переборами. Матрос опустил винтовку и восхищенно признал:

– Здорово! Извини, браток, ошибочка вышла.

Они козырнули Харламу и ушли обратно, в переулок.

А Харлам посмотрел на Катрин, которая сидела вся красная, зажав уши. Она осторожно отняла руки и спросила:

– Это что? И откуда?

– А, – махнул рукой Харлам. – Чему не научишься в нашей жизни. Пошли?

Он помог ей подняться и отряхнуться. Волосы она приглаживала уже на ходу…

Вечером дорогу им преградил огромный ствол древовидного папоротника. Перелазить через него уже не было сил.

Они забрались в какой-то подвал, забаррикадировали дверь. В углу стоял старый, продавленный, отчаянно скрипящий диван. Они рухнули на него и мгновенно уснули.

Утром встали засветло. Спокойно и неторопливо вышли на улицу, и Харлам подумал, что сегодня он выполнит свое задание и тогда – море, цветы, прогулки под луной. На месяц или два. А может, и три. Если вдуматься, это целая вечность, особенно если с Катрин.

Асфальт под их ногами трескался, и сквозь него, вытянув навстречу солнцу свои нежные, чуть подернутые дымкой лепестки, пробивались детские воспоминания, и встающее солнце ощупывало их своими тоненькими и ломкими, как молодой салат, лучиками. В зарослях гигантских хвощей прочищал горло, готовясь запеть, птеродактиль.

А Харлам и Катрин торопливо шли и шли, лишь изредка останавливаясь, чтобы свериться с компасом. По всему выходило, что до цели километров десять. Не так уж и много. Хотя, как сказать…

К обеду они успели едва не влипнуть в свару между викингами и мушкетерами Людовика XIV и чуть не попали на завтрак гигантскому пещерному медведю, от которого пришлось спасаться бегством. Правда, Харлам испытывал сильное беспокойство. Ему все казалось, что оборотни где-то близко. Однако днем напасть они не посмеют, а до ночи еще далеко.