Текст книги "Знаменитые самоубийцы"

Первый начальник Андропова

Алексей Николаевич Ларионов родился в 1907 году в крестьянской семье в деревне Грибанихе Онежского района Архангельской области. С юных лет пошел по комсомольской линии. В 1929 году Ларионова призвали в пограничные войска, но и в окружной школе младшего комсостава пограничной охраны сделали комсомольским секретарем. Хотел учиться и поступил на подготовительное отделение Института красной профессуры в Ленинграде, но его сразу отправили заместителем начальника политотдела по партийной работе машинно-тракторной станции в Крыжополь, в Винницкую область.

Потом два с половиной года все-таки дали поучиться, а в апреле тридцать восьмого прямо из института отправили в Ярославль третьим секретарем обкома. Большая сталинская чистка открыла напористому и инициативному партработнику путь наверх. Через два года он – второй секретарь, а еще через два – первый секретарь Ярославского обкома. На этом посту и провел всю войну. Под руководством Ларионова начинал свою карьеру главный комсомолец Ярославской области Юрий Владимирович Андропов.

Осенью сорок шестого Алексея Ларионова забрали в Москву заместителем начальника управления кадров ЦК партии и заведующим основным отделом – кадров партийных органов. Новая должность могла стать стартовой площадкой для быстрого взлета. Но Ларионов, не подозревая об этом, попал в жернова ожесточенной борьбы за власть.

Ларионов стал заместителем Алексея Александровича Кузнецова, молодого ленинградца, который во время войны понравился Сталину и стал играть ключевую роль в аппарате ЦК. Кузнецова вождь сделал секретарем ЦК и начальником управления кадров. Но очень скоро Алексея Кузнецова арестовали и расстреляли по «ленинградскому делу».

А еще раньше Ларионова отправили первым секретарем в Рязань. Рязанская область образовалась в тридцать седьмом году. Она отставала от соседей. Говорят, что однажды Сталин раздраженно заметил:

– До каких пор будем терпеть эту провальную яму под Москвой? Послать туда кадрового секретаря!

В ноябре сорок восьмого первым секретарем утвердили Алексея Николаевича Ларионова. Ему был сорок один год. На пленуме обкома инспектор ЦК представил Ларионова:

– Дела в вашей области идут плохо. Направляем к вам опытного партийного работника, хорошо проявившего себя в Ленинграде и Ярославле.

Назначение Алексей Николаевича не обрадовало, это было явным понижением. Он уходил в ЦК с такой же должности, но Ярославская область была больше и важнее Рязанской. Потом он понял, как ему повезло, что его так вовремя убрали из аппарата ЦК. Когда арестовали недавнего секретаря ЦК Алексея Кузнецова, Ларионову пришлось давать показания о совместной работе с «врагом народа».

Два года, пока продолжалось «ленинградское дело», Ларионов висел на волоске, тоже ждал ареста. Обошлось. Но вскоре разразилась новая гроза. Сталину положили на стол письмо, в котором говорилось, что в Рязани нет ни хлеба, ни молока, ни мяса. В письме с ехидцей замечалось – как же так: товарищ Маленков на XIX съезде партии заявил, что зерновая проблема решена окончательно и бесповоротно, а в Рязани даже хлеба нет, не говоря уже о колбасе и масле?

Маленков поручил секретарю ЦК Аверкию Борисовичу Аристову проверить это заявление. Тот поехал в Рязань. Когда вернулся, Маленков поинтересовался:

– Как там дела? Перебои со снабжением?

– Нет, – доложил Аверкий Аристов, – какие там перебои! Просто нет хлеба в продаже, фонды им не выделили.

– Вы только, товарищ Аристов, без паники, – сказал невозмутимый Маленков. – Пишите на имя товарища Сталина результат проверки.

Не успел Аристов составить докладную, как его пригласили к самому Сталину. Вождь поинтересовался:

– Что там в Рязани?

Секретари ЦК молчали.

– Кто был в Рязани? – спросил вождь.

Аристов поднялся:

– Я был в Рязани.

– Что там? Перебои?

– Нет, – доложил Аристов, – товарищ Сталин, не перебои, а давно там хлеба нет, масла нет, колбасы нет. В очереди сам становился с Ларионовым с шести-семи утра, проверял. Нет хлеба нигде. Фонды проверял, они крайне малы.

Сталину слова Аристова не понравились. Он считал, что во всем виноват секретарь обкома партии:

– Что у нас за секретарь сидит в Рязани? Шляпа. Почему не сигнализировал нам? Снять его с работы! – кричал рассвирепевший Сталин.

Аристов все же успел вставить, что Ларионов не виноват, что такое положение с хлебом существует и в других городах. Аристова поддержал Хрущев, который не упустил случая подпортить репутацию Маленкова.

– Товарищ Сталин, наша Украина пшеничная, а пшеницы, белого хлеба в продаже не бывает, – доложил Хрущев. – Украинцы с болью говорят: прочитали доклад Маленкова, в котором сказано, что зерновая проблема решена, а нас суррогатом кормят. А украинцы привыкли белый хлеб кушать.

Сталин выслушал и распорядился:

– Дайте украинцам белый хлеб.

Он не знал, что в стране хлеба мало и давать нечего.

Ларионов едва удержался в своем кресле. Несколько месяцев в Рязани работала группа чекистов из Министерства государственной безопасности, они искали следы контрреволюционной организации. В первую очередь чекистов интересовал вопрос: кто подговорил автора письма обратиться к Сталину? Эти люди распространяют недоверие к партии и правительству, значит, они – враги советской власти.

Спасла Ларионова смерть вождя.

«Он вдохнул новую жизнь в наш город»

Когда Ларионова назначили в Рязань, многие рязанцы жили тем, что выращивали овощи и везли в столицу на продажу. По улицам еще коров гоняли. Из промышленности существовали только четыре завода – «Сельмаш», кожевенный, приборный и фабрика «Победа Октября».

Ларионов, осмотревшись в Рязани, говорил:

– Нам нужны специалисты, а кто приедет в город, где нет хорошего транспорта, жилья, институтов, театров? Если мы начнем строить заводы, открывать институты, будет с кого потянуть денежку.

Местный краевед Нина Булгакова, доктор исторических наук, профессор, отмечает, что при Ларионове за десять лет построили больше сорока промышленных предприятий, в том числе станкостроительный завод, завод тяжелого кузнечно-прессового оборудования. Дорога «Большое кольцо» связала районы области. В городе появились троллейбусы, набережная на реке Трубеж, новые жилые кварталы.

Знавшие Ларионова люди вспоминают, что энергичный первый секретарь умел разговаривать с людьми, вселять в них уверенность. Его даже обкомовские буфетчицы приходили послушать. Он был увлечен своими идеями, и это передавалось другим людям. Первых секретарей с таким сильным характером ни до него, ни после в Рязани не было.

Надежда Николаевна Чумакова в сорок девятом была секретарем обкома комсомола. Вызвал ее Ларионов:

– Нам нужны новые люди. Мы будем развивать город. На месте речки Лыбедь пруд выроем, по нему лебеди будут плавать.

И предложил стать первым секретарем горкома.

Он начал благоустраивать город – скверы, набережную сделал, заложил лесопарк, где была свалка, реставрировал Кремль, построил драматический театр, Дом политического просвещения, газифицировал город, реконструировал центральную площадь города, построил автомобильные дороги.

– При нем Рязань из города, еле-еле себя уважающего, превратилась в культурно-промышленный центр, – считает Надежда Чумакова. – Ларионов вдохнул жизнь в старую провинциальную Рязань.

Однажды первый секретарь обкома опоздал на комсомольскую конференцию, где его ждали, и радостно объяснил:

– Я думаю, делегаты простят мне мое опоздание. Причина-то уважительная, особая! Мы отправляли наши станки на экспорт, за границу. Подумайте только, лапотная Рязань отправляет металлообрабатывающие станки за рубеж! На Запад! В Бельгию! Промышленно развитую страну!

Ларионов построил в Рязани радиотехнический институт, нефтеперерабатывающий завод. Многие в городе недоумевали: зачем он Рязани? А первый секретарь оказался прав. Завод дал не только рабочие места, но и тепло городу, большие отчисления в городской бюджет.

Павел Гавриков, в ту пору первый секретарь одного из райкомов, вспоминал, как к нему на актив приехал Ларионов. На совещании председатель колхоза в Коровках Иван Васильевич Машеров обещал сдать хлеб за десять дней. Встал Ларионов:

– Иван Васильевич, могли бы не за десять, а за семь дней план по хлебозаготовкам выполнить? А мы бы заставили Сельхозтехнику продать вам грузовую машину.

Зал зашумел. Тогда в колхозах еще ни у кого не было грузовой машины.

Машеров недоверчиво переспросил:

– А не обманете? Мы не за семь, мы за пять дней сдадим. Только вы нам не одну, а две машины дайте.

В зале захохотали. Ларионов согласился:

– Хорошо. Договариваемся при всем честном народе.

Зал зашумел:

– А нам? А нам можно?

Ларионов сказал:

– Я думаю, мы всем, кто сократит сроки поставок, поможем приобрести либо машину, либо другую технику. Хватит району в отстающих ходить.

Совещание закончилось. Первый секретарь райкома поехал провожать главу области. Отъехали подальше. Ларионов попросил водителя:

– Останови.

Вышли. Ларионов сказал первому секретарю райкома:

– Здесь нас никто не услышит. Буду тебе вопросы задавать.

Гаврикову не по себе стало.

– Ты веришь, что план по хлебозаготовкам выполнишь?

– Верю, Алексей Николаевич.

– Ты понимаешь, что с тобой будет, если не выполнишь план?

– Снимут с работы?

– Не только. На бюро обкома исключат из партии. Понял?

– Понял.

План был выполнен. Гаврикова вызвали к Ларионову. Первый секретарь обкома пребывал в благодушном настроении:

– Поздравляю. Слово держишь.

Он вытащил из ящика письменного стола письма:

– Это жалобы на тебя. Твой уполномоченный по заготовкам писал. Возьми себе на память. Но с ним не связывайся. На бюро не тащи. Ты его за паникерство из партии исключишь, а он начнет на тебя и на меня писать жалобы. Ты так сделай. Будешь подводить итоги – активистов похвали, а потом скажи: «А у нас маловеры были». И эту пачку писем покажи и на него посмотри.

Умелый был Ларионов человек по части аппаратных интриг. Но это умение его и подвело. После смерти вождя Алексей Ларионов твердо ориентировался на Хрущева. Никита Сергеевич ценил рязанского секретаря. В феврале пятьдесят седьмого наградил Ларионова орденом Ленина «за высокие темпы роста производства продуктов животноводства и успешное выполнение принятых обязательств по производству и сдаче государству сельскохозяйственных продуктов».

В августе пятьдесят седьмого Ларионов отметил 50-летний юбилей. Ждал еще одной награды. Не получив, огорчился. Через четыре дня, 23 августа 1957 года, в адрес Хрущева пошло письмо:

«Нам, группе первых секретарей райкомов Рязанской области, стало известно о том, что т. Ларионову Алексею Николаевичу 19 августа 1957 года исполнилось пятьдесят лет. Откровенно, по-партийному заявляем Вам, Никита Сергеевич, и думали, как это положено в нашей партии, по заслугам отметят эту дату коммуниста, который проработал более тридцати лет на комсомольской и партийной работе, из них более двадцати лет на партийной.

Известно, что Рязанская область длительное время была одной из отстающих в стране. Теперь же мы гордимся тем, что Рязань стала крупным подмосковным промышленным и культурным центром. В области серьезно двинуто вперед сельское хозяйство. В этом известную роль сыграла областная парторганизация под руководством т. Ларионова при повседневном Вашем внимании, Никита Сергеевич, к Рязанской области.

Мы с удовлетворением восприняли оценку ЦК партии и лично Вами, Никита Сергеевич, нашей работы в связи с награждением большой группы работников сельского хозяйства орденами и медалями. Это еще больше вселило в нас уверенность и подняло всех трудящихся области на борьбу за решением поставленной партией задачи в ближайшие годы догнать США по производству мяса, молока на душу населения.

Никита Сергеевич! Мы знаем, что за последние годы был награжден ряд секретарей обкомов, председателей облисполкомов и других работников за заслуги перед партией и государством в связи с юбилеем. Нам непонятно, почему не наградили руководителей Рязанской области.

В феврале с.г. исполнилось пятьдесят лет со дня рождения председателю облисполкома т. Бобкову И.В. В тот момент нам было сказано, что его юбилей совпал с награждением за достижения в животноводстве. В августе исполнилось пятьдесят лет т. Ларионову, но и он оказался не награжденным. В связи с этим просим Вас, Никита Сергеевич, лично Вашего вмешательства и решения положительно вопроса.

В связи с этим нам хотелось бы выдвинуть и другой вопрос на обсуждение ЦК КПСС: узаконить или ввести в практику, как это сделано с персональными пенсиями, награждение не только секретарей ЦК, обкомов, крайкомов, но и райкомов партии, проживших пятьдесят лет и проработавших длительное время на партийной и советской работе.

Если бы это было решено, то, нам кажется, послужило бы на пользу дела, на укрепление кадров партийных работников и роста их творческой активности».

Никита Сергеевич прислушался к мнению секретарей райкомов – дал Ларионову еще один орден Ленина. 29 августа 1957 года появился указ президиума Верховного Совета СССР – «в связи с пятидесятилетием со дня рождения первого секретаря Рязанского обкома КПСС Ларионова А.Н. и отмечая его заслуги перед Советским государством».

Пища королей и бедняков

Обещав завалить страну мясом, Алексей Ларионов сделал Рязань всесоюзным маяком. В город приехал сам Хрущев, чтобы вручить области орден. Рязанцы собрались посмотреть на Никиту Сергеевича. Он ехал в открытой машине, рядом Ларионов, тоже совершенно лысый, только на голову выше. Все им аплодировали. Это было фантастическое событие для провинциального города, который вожди не баловали вниманием.

Вдохновленный подвигами Ларионова, Никита Сергеевич произнес перед рязанцами большую речь. Хрущев говорил, что Рязанская область все может сделать и еще способна увеличить производство картофеля, потому что картофель – пища и для королей, и бедняков. Эти неожиданные слова рязанцы запомнили.

Дело было за малым – сдать государству три плана. Но за год поголовье скота не могло увеличиться в три раза.

Что же толкнуло Ларионова на эту авантюру? Это были времена, когда славу, успех, благоволение начальства приносили не столько реальные дела, сколько громкие почины и инициативы, стахановское движение, маяки пятилетки. И Хрущев, и Ларионов пренебрежительно относились к образованию и образованным людям. Ларионов часто и с удовольствием повторял слова Никиты Сергеевича:

– Школа дает только знания, а ум – от матери.

У Ларионова была склонность не просто держать нос по ветру, но стараться быть первым во всякого рода начинаниях. Когда Сталин в начале пятьдесят третьего года устроил «дело врачей-убийц», Ларионов тоже первым проявил инициативу: доложил в ЦК, что ведущие рязанские хирурги убивают пациентов, и потребовал от областного управления госбезопасности арестовать врачей.

В Рязань отправилась комиссия во главе с будущим министром здравоохранения академиком Борисом Васильевичем Петровским. В обкоме Ларионов сообщил, как о деле выясненном, что вредительством занимаются четыре руководителя кафедр Рязанского мединститута – профессоры В.А. Жмур, М.А. Егоров. Б.П. Кириллов и И.Л. Фраерман. Причем по инициативе обкома профессор Егоров уже арестован. На очереди остальные.

Борис Петровский стал беседовать с рязанскими врачами. Очень быстро у него возникло подозрение, что все четыре рязанских хирурга стали жертвой доноса, а доносчик – некий врач, который работал у каждого из этих профессоров и отовсюду был отчислен как плохой хирург. Потом он устроился в обкомовскую поликлинику, поближе к начальству и, похоже, стал сводить счеты с обидчиками.

Две недели Петровский обследовал работу рязанских хирургов и пришел к выводу, что это прекрасные специалисты, которые работают в очень трудных условиях – нет медикаментов, инструментов, шовного материала. Опытный Петровский ввел вероятного жалобщика в состав комиссии, которая в полном составе подписала заключение.

Итоги работы комиссии рассматривались на бюро обкома. Оно началось в три часа ночи. Секретарь обкома Ларионов был крайне недоволен, услышав, что в действиях врачей отсутствует состав преступления, а городские власти, напротив, не проявляют внимания к медицине. Ларионов прервал Петровского:

– А вот у нас имеется другая информация. Мы знаем, что профессора Кириллов и Жмур плохо оперируют. Из-за них пострадала женщина – член партии, которая после плохо проведенной операции погибла от метастазов рака грудной железы.

Этот случай Петровскому был известен. Он сказал, что рак был очень запущен и печальный исход предотвратить было невозможно. Борис Васильевич попросил назвать фамилию врача, который информирует обком. Ларионов без желания назвал имя.

Тогда Петровский с возмущением произнес:

– Очевидно, вы не знаете, что этот врач был введен в состав нашей комиссии и подписал акт, который я только что огласил? Иначе как двурушничеством поведение этого, с позволения сказать, врача назвать нельзя.

Ларионов с угрозой в голосе сказал, что обком во всем разберется…

Алексей Ларионов, крестьянский сын, не мог не понимать, что законы биологии не позволяют за один год в несколько раз увеличить производство мяса, но это был верный путь наверх. Конечно, и в те времена люди вели себя по-разному. Один, получив команду, все поля засевал кукурузой, которая на севере никогда не росла, и оставлял область без урожая. Другой сеял кукурузу только вдоль дорог, чтобы начальство успокоить, но докладывал, что все указания выполнил.

Особо рьяных исполнителей начальнических указаний высмеивали популярные куплетисты Рудаков и Нечаев:

 
Шел в Воронеж поезд с грузом
И свалился под относ.
Для уборки кукурузы
Кто-то рельсы все унес.
 

Умельцы широко использовали принятое правительством Российской Федерации постановление о передержке скота. Постановление открывало дорогу для составления прекрасных отчетов о сдаче мяса государству-в отсутствие самого мяса.

«Заготовительным органам разрешалось давать квитанции о приемке скота, оставляя его в хозяйствах на доращивание, – вспоминал член политбюро Геннадий Иванович Воронов, в ту пору первый секретарь Оренбургского обкома партии. – Проще говоря, если у меня был теленок весом в пятьдесят килограммов, я оформлял его как бы сдачу, получая при этом квитанцию и деньги за пятьдесят килограммов будто бы сданного мяса.

Дорастил его до ста килограммов – получил еще одну квитанцию и деньги еще за пятьдесят килограммов. Я хотел его дорастить, скажем, до трехсот килограммов, а он дотянул до ста пятидесяти – и сдох! В результате деньги у меня есть, квитанции о сдаче мяса тоже есть, нет пустяка – мяса…»

16 августа 1959 года Рязанская область сдала пятьдесят с лишним тысяч тонн. Это и была реальная цифра. Где же взять остальное? Возникали разные идеи. Рязанским школьникам поручили разводить кроликов. Но кроликами план не выполнишь.

Хрущев помог Ларионову.

Никита Сергеевич верил в то, что общественное хозяйство в состоянии накормить всю страну, а личное подсобное хозяйство только отвлекает людей от полноценного труда. Специалисты предостерегали Хрущева от поспешных решений. Личное подсобное хозяйство давало крестьянам половину их дохода, больше половины овощей, мяса и молока (см. «Отечественная история», № 1/2000).

Но Хрущев ничего не желал слышать. Ему не нравилось даже то, что колхозник имеет свое хозяйство, а когда это делали рабочие в совхозе или тем более горожане, то он считал это недопустимым отставанием, перечеркиванием марксистских идей. Нужны общее хозяйство, общий труд, а свои огороды, свое хозяйство – это возвращение к мелкому хозяйству, позорная отсталость. Зачем людям держать скот, если молоко и мясо есть в магазине? 20 августа 1958 года бюро ЦК КПСС по России приняло постановление «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках».

На декабрьском пленуме Хрущев потребовал сократить размеры приусадебных участков и количество скота в личном владении работников совхозов:

– Наличие больших приусадебных участков и скота в личной собственности стало серьезным препятствием на пути развития производства.

Приняли решение: совхозам в ближайшее время выкупить скот у своих рабочих и служащих. Ларионов воспользовался хрущевской идеей. На пленуме Рязанского обкома решили закупить у населения не менее 10–15 тысяч голов скота и сдать его государству.

Ночная охота за маслом

А тут Никиту Сергеевича охватила новая идея. Мало того, что люди занимаются своей коровой, вместо того чтобы работать на государство, они еще кормят скотину дешевым хлебом! Поднять цену на хлеб нельзя по политическим соображениям. Тогда летом пятьдесят девятого приняли закон, запрещающий тем, кто живет в городах и рабочих поселках, держать в личной собственности скот – коров, коз, свиней.

Тем самым Хрущев загубил подсобное хозяйство, которое кормило многие семьи, особенно в маленьких городах. Люди поначалу охотно продавали скот. Отдали корову-легче стало, не надо было спозаранку вставать ее доить. А потом из магазинов все исчезло – и мясо, и молоко. Пожалели, что без коровы остались. Но уже назад не вернешь. Большие города худо-бедно снабжали, а маленькие города попали в беду – остались без молока и мяса.

Ларионов сразу понял, что новое хрущевское постановление открывает возможность сдать под видом государственных поставок скот, который фактически отбирали у населения. Зиновий Романов, который был в те годы заместителем управляющего Рязанской конторой Госбанка, вспоминал:

– Ларионов позвонил и спросил, нельзя ли выделить деньги на закупку этого скота у населения, чтобы он пошел не на рынок и не под нож, а на пополнение ферм района?

Скот у людей скупали по низким ценам и сразу же сдавали государству. Потом выяснилось: на мясокомбинаты отправили значительную часть основного стада и молочных коров, под фиктивные расписки забирали скоту частных владельцев. Но даже всего мяса, собранного в области, оказалось недостаточно, чтобы рапортовать в Москву.

Тогда за деньги колхозов, взятые в банках в кредит, стали покупать скот в соседних областях.

– По ночам, – рассказывал тогдашний первый секретарь Московского обкома Петр Нилович Демичев, – из районов Рязани, которые граничат с Московской областью, приезжали люди закупать скот. Я написал письмо в ЦК, что в магазинах Москвы рязанцы закупают масло.

К 13 октября сдали государству 102 тысячи тонн мяса, это уже было два плана. А хотели сдать три.

– Не выполнить план, – говорил на пленуме обкома Ларионов, – это престиж потерять, честь запятнать.

Тогда уже пошли на прямые приписки. Скажем, область получила право часть заготовленного мяса продавать в магазинах. Но на прилавки оно не поступало. Его «продавали» колхозам и совхозам, а те вновь сдавали это мясо государству… Конечно же, областные чиновники делали это с ведома первого секретаря, уверенные, что в случае чего он их и прикроет. Между тем забеспокоились в Центральном статистическом управлении: все ли точно в Рязани? В область отправилась бригада статистиков. Но обкому они были не нужны, и бригаду ЦСУ просто выгнали. Руководители области позвонили начальнику ЦСУ:

– Вы что делаете? Нас принимают в Кремле, а вы замышляете какую-то проверку…

Руководители Статуправления потом оправдывались:

– В тот момент, когда был такой громадный подъем по Рязани, рассказывать о каком-то недоверии к областным руководителям было как-то неудобно.

12 октября 1959 года Хрущев принял в своем кремлевском кабинете Ларионова, поздравил его с успехом. 15 октября Ларионов вновь у Хрущева. Так часто первый секретарь ЦК КПСС ни одного другого местного партийного руководителя не принимал. 16 октября Никита Сергеевич устроил в Кремле прием в честь тружениц Рязанской области, награжденных различными орденами. Хрущев поздравил их с тем, что они сдали два плана. 16 декабря все газеты сообщили, что область выполнила обязательства по производству мяса – сдали 150 тысяч тонн – в три раза больше, чем в прошлом году.

Указом президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1959 года Алексею Николаевичу Ларионову было присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот» за проявленную смелую инициативу и проведенную большую организаторскую работу по подъему трудящихся области на выполнение взятых ими высоких социалистических обязательств по увеличению производства мяса в Рязанской области.

Ларионов обещал в следующем, 1960 году сдать четыре плана – 200 тысяч тонн мяса. На пленуме ЦК КПСС, проходившем с 22 по 25 декабря, Хрущев восхищался успехами рязанцев. В написанный для него доклад помощники включили отдельный раздел – «Чему учит пример тружеников Рязанской области».

8 января 1960 года появился указ президиума Верховного Совета СССР о награждении рязанцев: ордена и медали получили 3481 человек!

Алексей Николаевич Ларионов, отмеченный Золотой Звездой Героя, писал сыну Валерию, который решил стать моряком:

«До сих пор я хожу, как в угаре. Первым в стране (секретарь обкома) я получил Героя, первым за сорок два года Советской власти. Не знаю, хватит сил или нет, но все отдам Родине, народу, Ленинской партии, до последней капли крови, до последнего вздоха.

Еще раз крепко обнимаю и целую тебя, Валерик.

Папа».

Старший брат Ларионова, Степан Николаевич, был в Архангельске видным большевиком. В семье рассказывали, что в ноябре восемнадцатого англичане и белогвардейцы расстреляли Степана во дворе тюрьмы.

Старшего Ларионова в семье никогда не забывали.

Алексей Николаевич писал сыну:

«Ты знаешь, что тринадцати лет я вступил в Комсомол. Толчок – подвиг дяди Степы. Я дал клятву идти его путем и шел этим путем всю жизнь».

В июле шестидесятого в письме сыну вновь звучит напоминание о дяде-революционере:

«Валерий, милый, дорогой!

Прими от меня этот подарок – портрет дяди Степы как выражение самых лучших, дорогих чувств к тебе. Дядя Степа для меня – призыв, знамя, идея – все, во имя чего я прожил жизнь. Я очень хочу и думаю, что это будет так: ты, сынок, с честью будешь идти по тому пути, по которому шли мы с дядей Степой.

Обнимаю, крепко целую.

Папа».

Госполитиздат в серии «Вопросы партийного строительства» уже выпустил брошюру Ларионова «Успех решает организаторская работа». Если бы не выяснилось, что мнимые три плана – это обман, Ларионов с почетом переместился бы в Москву и сделал большую карьеру. Но Алексею Николаевичу не повезло. Он перестарался, в Москву потоком пошли возмущенные письма. В другой ситуации закрыли бы глаза. Но, видимо, нашлись люди, которые обо всем доложили Хрущеву, чтобы утопить опасного конкурента. Началось разбирательство, и быстро выяснилось, что план выполнен с помощью махинаций и приписок.

Слава оказалась мимолетной. В газетах еще славили подвиг рязанцев, а Ларионов уже отправил Хрущеву шифровку: просил освободить от должности и дать ему пенсию по инвалидности. Хрущев даже не ответил. Крушение рязанского эксперимента Никита Сергеевич переживал, наверное, еще сильнее, чем сам Ларионов. Хрущев понял, что его надежда разом поднять животноводство и накормить людей неосуществима.

Первый секретарь Свердловского обкома Андрей Павлович Кириленко тоже откликнулся на призыв Хрущева поднять животноводство и пустил под нож немалую часть поголовья. Область, правда, осталась без скота. Но это вскрылось позже, когда Кириленко уже стал членом политбюро, и тут уж никто не смел пикнуть. Нечто подобное творилось во многих областях. Крестьян заставляли добровольно-принудительно продавать скот, который тут же сдавали в счет поставок мяса государству. Самые ушлые скупали скот в соседних областях. Сливочное масло покупали в магазинах и везли на сдаточный пункт. Развращающий обман приобрел повсеместный характер.

«Нас, секретарей обкомов и председателей облисполкомов, по очереди вызывали «наверх», требуя, чтобы мы подписали обязательства в два, два с половиной раза повысить производство мяса, – вспоминал Геннадий Воронов. – Наша область взяла обязательства достаточно скромные, зато реально вполне выполнимые – 1,3 годового плана. Помню, как напирали на меня: «У тебя восемнадцать тысяч быков – это же девять тысяч тонн мяса, сдай! И вообще, кто же это в век ракет на быков рассчитывает?» – «Ладно, – говорю, – положим, сдам я этих быков на мясо. А на чем зимой сено на фермы возить буду? На ракетах?»

А в Хабаровском крае первый секретарь Алексей Шитиков решил не отставать от рязанцев. Под его давлением председатель колхоза «Трудовая слава» Федор Ватутин сдал на заготовительный пункт всех свиней, кроме свиноматок, весь молодняк крупного рогатого скота – и тоже сделал три плана. Его хвалили на весь край и вручили премию – отрез на костюм. А на следующий год колхоз и одного плана не смог выполнить…

Так долго не могло продолжаться. В 1960 году производство мяса упало. Хрущев был обескуражен. 29 октября 1960 года он распорядился разобраться со слухами о том, что Ларионов пошел на аферу: «Идут разговоры, в которых подвергаются сомнению успехи рязанцев… Считаю, что следовало бы проверить, чтобы ЦК знал, как действительно обстояло дело, – имеют под собой почву подобные утверждения или это клевета на рязанцев».