Текст книги "Главная тайна фюрера"

В 1903 году в клинике для нервнобольных в Гейдельберге главный врач подверг безжалостному десятиминутному электрошоку молодую женщину, страдавшую истерией. Болезнь прошла. Во время войны врач из Гейдельберга Фриц Кауфман решил воспользоваться опытом своего начальника и лечить солдат током.

Обычно электроды прикрепляли к пострадавшей части тела. Например, если парализована была нога, то электрошоку подвергали ногу. Исключение делалось в случае немоты. Воздействовать током на гортань врач не решался. Сеанс электротерапии продолжался от двух минут до двух с половиной часов и был крайне болезненным. Санитары в резиновых перчатках держали пациента за руки и ноги.

Французский врач Феликс Бабински тоже полагался на целительную силу электричества. Пациентов приводили на процедуры голыми, женщинам разрешалось оставлять нижнее белье. Бабински объяснял, что это необходимо для того, чтобы видеть: причина непорядка – мускульная или психологическая? В реальности (а этот метод быстро переняли немцы) больных раздевали, чтобы усилить их ощущение беспомощности и власти врача над ними.

Два десятка человек погибли в результате электрошока, но лишь в самом конце войны протесты против подобной терапии заставили военно-медицинские власти отказаться от широкого применения электрошока.

Военный врач Отто Бинсвангер считал, что электрошок приносит только временное улучшение. Он держал пациента в полной изоляции и лишал еды. Его коллега угрожал поместить страдающих неврозами солдат в одну камеру с буйнопомешанными. Если фронтовики протестовали и говорили, что они не сумасшедшие, то врач презрительно отвечал:

– Кто не способен владеть своим телом, тот заслуживает сумасшедшего дома.

Психиатры сознательно создавали атмосферу террора, сравнимого с ситуацией на поле боя, надеясь выбить клин клином. Они повторяли:

– Ваши проблемы свидетельствуют лишь о нехватке воли. Вы должны сделать усилие над собой и вернуть самообладание. И вы способны сделать это всего за несколько дней.

Немецкие психиатры убеждали пациентов, что на самом деле они совершенно здоровы и не нуждаются ни в лекарствах, ни в процедурах. Известный франкфуртский психиатр уверял, что четверть больных излечивались после первого разговора. На следующий день они выписывались из госпиталя. Психиатры делали ставку на свой авторитет и привычку немцев подчиняться власти – военный доктор в офицерском звании воспринимался как большой начальник.

Один ларинголог вводил потерявшим речь солдатам в горло стальной шарик диаметром в один сантиметр и проталкивал его в гортань. Он насильно держал этот шарик очень долго, хотя пациент не мог дышать, приходил в ужас и вырывался. Когда солдат уже практически задыхался, врач резким движением выдергивал шарик, из горла пациента вырывался крик, и тем самым голос возвращался. Врач был убежден, что нашел удачный способ лечить немоту.

Иначе говоря, это была битва, а полем битвы стало тело пациента. На войне, как на войне, любые средства были хороши. В некоторых лазаретах солдат, страдавших психическими расстройствами, помещали в невыносимо горячую баню и говорили, что они будут там находиться, пока не выздоровеют:

– Пациент должен находиться в бане днем и ночью. Его ни в коем случае нельзя оттуда забирать, иначе это повредит лечению.

Обычно человек выдерживал не больше суток. Бывший солдат германской армии, продержавшийся дольше, вспоминал:

– Комната была заполнена паром, дышать было трудно. Если кто-то пытался выбраться из бани, его сталкивали назад. Так что мы просто лежали и ждали. Мы постепенно слабели. Из соседней комнаты мы слышали крики и молитвы. Только на третий день меня вытащили из ванны и разрешили лечь в постель.

Другие психиатры завязывали пациенту глаза, помещали в темную комнату, зачем-то пускали в ход рентгеновские лучи или вводили физиологический раствор в пораженные части тела.

Психиатр Роберт Зоммер работал с солдатами, которые считались глухими. Он полагал, что пациента надо вывести из равновесия с помощью внезапного громкого удара колокола. Перед началом сеанса он привязывал один из пальцев руки к пишущему прибору. После громкого удара колокола, если палец дергался и самописец фиксировал это движение, врач констатировал, что на самом деле пациент все слышит.

В Кенигсберге психиатр Макс Ротман предлагал больным с парализованными руками или ногами чудодейственное лекарство, которое, как он обещал, гарантирует полное излечение. Но объяснял, что поскольку его прием крайне болезнен, то вводить лекарство можно только под общим наркозом. Когда наркоз начинал отходить и пациент еще плохо понимал, что происходит, психиатр властным голосом приказывал пациенту продемонстрировать, что он владеет парализованным органом. Как только тот в забытьи начинал двигать ногой или рукой, психиатр торжествовал. Разумеется, никакого чудодейственного лекарства не существовало, использовался только наркоз, чтобы лишить пациента воли.

Психиатры безоговорочно верили в гипноз. С помощью внушения лечили солдат от тика, подергиваний, паралича. Гамбургский невропатолог Макс Нонне уверял, что гипнозом поставил на ноги полторы тысячи больных. Его первым пациентом был лейтенант, который еще в октябре 1914 года лишился дара речи. Врач решил, что причина носит чисто психологический характер. Он погрузил больного в гипнотическое состояние и приказал говорить. И к лейтенанту вернулся дар речи.

Ефрейтор Адольф Гитлер попал к доктору Эдмунду Фостеру, который ставил только два диагноза: либо пациент симулянт, либо ему не хватает воли. Если приходил к выводу, что перед ним симулянт, требовал, чтобы пациент немедленно признал себя здоровым и попросился на фронт, иначе его ждет трибунал. Если пациент без злого умысла представлял себя больным, то следовало укрепить его волю. Доктор внушал ему, что такое поведение недостойно солдата германской армии и в таком случае его следует наказывать, а не лечить.

Но в октябре 1918 года, изучая историю болезни ефрейтора Адольфа Гитлера, Эдмунд Фостер оказался в тупике. Все остальные солдаты, страдавшие истерией, смертельно боялись фронта. Гитлер же хотел воевать. Тут обычная лечебная тактика Фостера не годилась. Как ему убедить ефрейтора, что ему не хватает только воли и крепости духа, чтобы вернуться на фронт, если тот и без того просит вернуть его в окопы?

Доктор решил недельку понаблюдать за Гитлером в надежде, что его подлинный характер и намерения проявятся сами. Гитлер не мог заснуть, он бродил по лазарету и произносил речи против врагов Германии. Осмотрев глаза Гитлера, Фостер сказал Гитлеру, что ошибся. Иприт действительно обжег его глаза. Теперь это очевидно. Фостер говорил неправду. Воспаление было результатом того, что Гитлер постоянно тер свои глаза. Но врач решил, что излечение возможно только в том случае, если Гитлер осознает, что он стал жертвой не истерии, а газовой атаки.

– Я бы никогда не поверил, что настоящий немец, кавалер Железного креста может врать, – доверительно сказал Фостер. – У каждого своя судьба, и надо с ней примириться. Чудеса, увы, больше не случаются.

Он сделал небольшую паузу, чтобы перейти к главному пункту своей терапии.

– В ситуации, когда обычный человек обречен на слепоту, человек, избранный судьбой, способен совершить чудо и изменить свою судьбу. Хотя, повторяю, это распространяется только на людей, которым предназначена особая судьба. Таким людям и природа подчиняется. Согласны?

– Наверное, вы правы, доктор, – осторожно сказал Гитлер.

– Я не шарлатан и не чудотворец, – говорил Фостер. – Я просто врач. Но вы сами наделены особой силой и потому способны на то, о чем даже не подозреваете.

Гитлер ничего не сказал, но его дыхание изменилось. Он и сам считал, что его ведет Провидение. Однажды они с товарищами сидели в бункере, откуда их выгнали командиры, чтобы устроить совещание. Через несколько минут в бункер угодил снаряд. Все, кто там находились, погибли. В другой раз он сидел с сослуживцами в траншее. Внутренний голос приказал ему отойти. Прямо в то место, где он только что сидел, угодила мина… Гитлер вновь не пострадал.

– Я могу показать вам способ вернуть зрение, хотя ваши глаза серьезно пострадали от горчичного газа, – продолжал Фостер. – В такой ситуации кто-то другой остался бы слепым до конца жизни. Но для человека с особой силой воли, особыми способностями есть возможность вернуть себе зрение.

– Но как это можно сделать? – спросил Гитлер. – Объясните мне, доктор.

– Вы верите моей силе воли? – вопросом на вопрос ответил Фостер.

Гитлер кивнул.

– Тогда беспрекословно подчиняйтесь мне, – своим командирским голосом приказал Фостер. – Постарайтесь раскрыть глаза. Сейчас я спичкой зажгу свечу. Вы увидели вспышку?

– Я не знаю, – неуверенно отвечал Гитлер. – Нет, это не свет, а что-то белое.

– Этого недостаточно, – настаивал Фостер. – Вы должны безоговорочно поверить в себя, иначе так и останетесь слепцом. Вы же понимаете, что Германии сейчас нужны энергичные и уверенные в себе люди. У Германии есть шанс возродиться.

– Я знаю, – сказал Гитлер.

Его голос изменился. Фостер продолжал внушение:

– Слушайте меня. У меня две свечи, одна слева от вас, другая справа. Вы должны их увидеть! Вы их видите?

– Начинаю видеть, – прошептал Гитлер, – если это мне не кажется.

– Вы способны на все! – настаивал Фостер. – Для вас нет преград. Сам Господь придет к вам на помощь, если вы проявите силу воли и энергию! Соберите всю вашу силу в кулак. Еще, еще, еще! Что вы теперь видите?

– Я вижу ваше лицо, – твердо сказал Гитлер, – вашу руку, ваш халат и лист бумаги перед вами.

– Вы здоровы, – удовлетворенно сказал Фостер. – Вы излечили себя сами. Вы вели себя как настоящий мужчина. Теперь можете отдохнуть. Вы устали, ваши руки и голова отяжелели. Вам хочется расслабиться и заснуть. Спите.

Фостер был доволен собой. Еще одного пациента он сумел излечить от слепоты и бессонницы. Эту сцену описал чешский писатель Эрнст Вайс в романе «Свидетель» («Аугенцойге»). Он сам по образованию был врачом и получил доступ к запискам о пациенте по имени Адольф Гитлер, которые Фостер передал противникам нацистов. Опубликовать книгу Эрнсту Вайсу не удалось.

Из оккупированной Чехословакии он бежал во Францию, но и там не было спасения от нацистов. В пятницу, 14 июня 1940 года, он бессильно наблюдал из окна нацистские войска, марширующие по Елисейским полям. Друзья пытались раздобыть ему американскую визу, но он не вынес зрелища победоносных немецких войск.

Эрнст Вайс написал прощальную записку, принял снотворное, лег в теплую ванну и бритвой вскрыл себе вены. Он хотел уйти из жизни максимально безболезненно. Но, как потом установят, его смерть была долгой и мучительной. По злой иронии судьбы в американском посольстве его ждала виза и билет на пароход до Нью-Йорка…

1 апреля 1920 года ефрейтор Адольф Гитлер демобилизовался и полностью посвятил себя политической деятельности. Через тринадцать лет он пришел к власти во главе партии национальных социалистов. Видя успех Гитлера, доктор Эдмунд Фостер горько пожалел, что его лечение оказалось столь удачным. До конца своих дней Фостер, надо полагать, ощущал ответственность за создание монстра, который разрушил жизнь многих людей и его собственную.

Доктор женился на Марии Паулине Бретшнейдер, которая была на семь лет его младше и которую друзья звали Мила. Эдмунд Фостер стал в Берлине профессором и руководителем клиники нервных болезней. Он считался признанным авторитетом в своей области. Однажды, когда он ехал в Берлине на машине, его остановил полицейский:

– Тот, кто мчится с такой скоростью, как вы, просто сумасшедший.

– В этом городе, – с апломбом возразил профессор Фостер, – я решаю, кто сумасшедший.

Приход нацистов к власти оказался для него роковым.

В августе 1933 года прусский министр науки, искусств и образования обергруппенфюрер СА Бернгард Руст получил обширный донос на директора клиники нервных болезней профессора Фостера. Главный пункт обвинений – любовь к евреям, покровительство работавшим в клинике евреям-врачам. Более тяжкого преступления нацистский доносчик и представить себе не мог.

Учитель по профессии, Бернгард Руст присоединился к нацистам в 1922 году, получил пост гауляйтера в Ганновере. В 1930 году его отстранили от преподавания за непристойное поведение в отношении одной из учениц. Профессор Фостер – в знак симпатии к бывшему фронтовику – написал заключение, что действия Руста были результатом ранения в голову, и дело в отношении Руста было прекращено. Диагноз не помешал карьере в нацистской партии, в том же году Руст прошел в рейхстаг по списку нацистской партии.

Но министр отнюдь не был склонен оказать профессору ответную услугу. Напротив, рад был избавиться от врача, который когда-то диагностировал его психическую неполноценность.

Получив донос, министр Руст приказал провести расследование. Следователи записали показания некой матроны по имени Эдит Браун:

«Я могу подтвердить, что профессор Фостер часто делал весьма сомнительные замечания относительно политики. После пожара Рейхстага он сказал, что только лунатики готовы поверить в версию о поджоге и что на самом деле это устроило правительство исключительно в пропагандистских целях… Я не слышала этого сама, но мне передавали, что относительно выступления рейхсканцлера Гитлера профессор Фостер говорил, что он обращается к лунатикам и умственно неполноценным…»

Столь же неблагодарным пациентом Фостера был второй человек в рейхе Герман Геринг. В 1917 году летчик Геринг сбил двадцатый вражеский самолет и получил высшую награду за храбрость. Демобилизовавшись в звании капитана, он уехал в Швецию, где работал пилотом на коммерческих авиалиниях. Здесь он встретил будущую жену Карин фон Кантцов. Она уговорила его вернуться в Мюнхен, где Геринг познакомился с Гитлером.

Во время пивного путча в ноябре 1923 года Геринг был ранен в пах. Ареста он избежал, убежав в Австрию, где провел полтора месяца в больнице в Инсбруке. Врачи не жалели для него морфия, и он привык к наркотикам, его отучали от этой зависимости в шведском санатории. Когда в октябре 1931 года умерла его жена, это привело к тому, что Геринг стал опять злоупотреблять наркотиками. Эдмунд Фостер тайно помогал ему избавиться от наркотической зависимости. Геринг тоже предпочел избавиться от свидетеля его наркомании…

Профессор Фостер лишился работы. Сентябрь всегда был важным месяцем в его жизни. Он родился в сентябре, женился в сентябре и в сентябре же ушел из жизни. Через неделю после того, как ему исполнилось пятьдесят пять лет, утром 11 сентября 1933 года, в понедельник, жена нашла его мертвым на полу ванной комнаты.

Он застрелился, хотя никто не подозревал, что у него был пистолет. Все решили, что он покончил с собой в состоянии глубокой депрессии. Мила рассказывала, что ее муж дважды пытался покончить с собой. Однажды пытался повеситься, в другой раз принять чистый никотин, смертельно опасный для организма.

Но вот его сын после войны утверждал, что отец не был склонен к депрессии и вообще очень хорошо собой владел. Если бы он считал, что ему грозит концлагерь, он мог бежать из страны. На своем «опеле» он мог доехать до польской границы за несколько часов, он владел несколькими языками, хорошо был известен за границей и легко бы там устроился.

В семье его брата никто не сомневался, что Эдмунда Фостера убили. Брат покойного доктора Фостера терпеть не мог его жену, называл ее «нацисткой в меховом манто». Характерно, что после смерти мужа Мила говорила только о деньгах и наследстве. Она знала, как он ушел из жизни, но предпочитала молчать?

Могила его заброшена и забыта, как и сама удивительная история психиатра Эдмунда Фостера, который, на свою беду, помог ефрейтору Адольфу Гитлеру стать другим человеком.

Бывший военный офтальмолог Карл Кронер, который первым осмотрел ефрейтора Гитлера в Пазевальке, позже работал в Берлине. 11 ноября 1938 года, на следующий день после «хрустальной ночи» – всегерманского еврейского погрома, он, как еврей, был арестован и отправлен в Заксенхаузен. Кронер бы погиб в концлагере, но его жена дружила со многими видными скандинавами. Она бросилась за помощью к исландскому генеральному консулу. К исландцам, как представителям нордической крови, в нацистском Берлине благоволили. Кронера отпустили, ему разрешили уехать за границу вместе с семьей. Все имущество было конфисковано. В 1943 году Карл Кронер рассказал о том, как обследовал ослепшего ефрейтора Гитлера, сотрудникам американской военно-морской разведки.

В тридцатых годах лазарет в Пазевальке был выкуплен нацистской партией и превращен в музей. Сюда приводили молодежь из гитлерюгенда посмотреть на кровать, на которой спал будущий фюрер. Когда война окончилась, там все снесли, и лишь высокая трава колышется на том месте, где когда-то стоял лазарет для нервнобольных солдат германской армии. Теперь здесь царит ледяное молчание. И только в ясную лунную ночь резкие тени ложатся на это мрачное место, где после сеанса гипноза Адольф Гитлер вообразил себя всесильным и всемогущим.

Немецкая революция 1918 года

Поражение в войне оказалось совершеннейшей неожиданностью для немцев. Странным образом до самых последних месяцев население Германии пребывало в уверенности, что войска кайзера побеждают.

Объявляя мобилизацию, Германия боялась вести войну на два фронта. Поэтому начальник германского Генерального штаба в 1891–1905 годах граф Альфред фон Шлиффен разработал план, который, казалось, гарантировал страну от необходимости сражаться со всеми врагами одновременно.

Сначала – быстрая победа на Западе. Граф Шлиффен исходил из того, что огромные просторы России, помноженные на неразвитость сети железных дорог, затянут процесс мобилизации русской армии на шесть недель. Поэтому в начале войны на Востоке достаточно держать небольшие силы прикрытия, сосредоточившись на сокрушении Франции. Чтобы обойти мощные приграничные укрепления, Шлиффен предложил нанести удар через нейтральную Бельгию, отрезать французской армии путь к отступлению и взять Париж. По расчетам немецких генштабистов, на полный разгром Франции должно было уйти сорок три дня. После этого Германия может заняться Россией.

Но, как все замечательные планы, и этот не выдержал столкновения с реальностью. Германии пришлось вести войну на два фронта. Тем не менее кайзеровская армия выигрывала едва ли не все битвы на протяжении почти четырех лет войны. Союзники стали одерживать победу только со второй половины июля 1918 года. А осенью 1918 года внезапно выяснилось, что германская армия устала и деморализована, а французы и англичане получили подкрепление – свежие канадские и австралийские части, артиллерию и танки. Вступление Соединенных Штатов в войну на стороне Антанты было для Германии последним ударом.

«Я помню первый немецкий отряд, который вошел в Минск в конце февраля 1918 года, – рассказывал Вацлав Сольский, член городского Совета рабочих и солдатских депутатов. – Шли солдаты в возрасте сорока – сорока пяти лет, усталые и плохо одетые. Они еле волочили ноги. В этот последний год войны немцев кормили настолько плохо, что они форменным образом голодали.

Я видел, что несколько солдат, сидевших на скамейке, не встали, когда к ним подошел офицер: явление в немецкой армии совершенно невозможное. Мне потом объяснили, что был особый приказ, разрешавший солдатам не вставать при разговоре с офицерами ввиду истощения».

Но немецкие сообщения с фронта до октября утаивали правду и держали собственное население в неведении. После этого конец наступил так быстро, что лишь немногие немцы смогли свыкнуться с мыслью о поражении Германии.

Германия терпела поражение, и, как в России, здесь вспыхнула революция. Движущей силой были разочарованные люди в военной форме. Первыми восстали моряки на базе в Киле. Кайзер Вильгельм II, как и российский император Николай II годом раньше, находился в штабе армии. Вечером 8 ноября 1918 года в штаб поступила телеграмма от имперского канцлера принца Макса Баденского, который сообщал, что не сможет сдержать восстание, если кайзер не отречется. Но кайзер уже лег спать, и никто не посмел его разбудить.

Утром кайзер вызвал к себе начальника Генерального штаба генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и нового первого генерал-квартирмейстера (начальника оперативного управления) генерал-лейтенанта Вильгельма Грёнера. Кайзер ждал поддержки. Но генералы в один голос доложили кайзеру, что армия не способна сражаться и жаждет мира.

За неделю до этого генерал Грёнер дал императорским приближенным совет, продиктованный отчаянием: пусть император отправится на фронт и в окопах сражается плечом к плечу со своими солдатами и, если такова будет воля Провидения, погибнет. Жертва императора, может быть, единственное, что спасет монархию.

Вильгельм II не внял совету своего генерала. Он отказался отречься и на личном поезде уехал в Голландию. На границе он покорно сдал свою саблю голландскому таможенному чиновнику.

В Мюнхене баварский король обнаружил, что войска либо дезертировали, либо перешли на сторону восставших. Король Людвиг III, которому было семьдесят три года, бросив все, кроме коробки сигар, отправился в королевский гараж. Выяснилось, что его водитель исчез, прихватив весь запас бензина. В частном гараже короля снабдили машиной, но по пути она сошла с дороги и скатилась на картофельное поле. Царствование династии Виттельсбахов в Баварии закончилось. В течение нескольких дней все остальные немецкие короли и герцоги исчезли. Повсеместно власть переходила к Советам рабочих и солдатских депутатов.

Надо сказать, что еще в 1917 году кайзер в немалой степени утратил контроль над страной, который перешел к военному командованию. В последние два года войны первый генерал-квартирмейстер генерал пехоты Эрих фон Людендорф, вместе с генерал-фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом руководивший военными действиями, превратился фактически в диктатора Германии. Власть кайзера была чисто символической, а генерал-фельдмаршал Гинденбург полностью доверял Людендорфу.

В сентябре 1918 года министр иностранных дел Пауль фон Хинтце озабоченно сказал Людендорфу, что разумно было бы предпринять шаги в сторону демократизации страны. Это поможет договариваться с Антантой, которая побеждает. Entente cordiale – «Сердечное согласие», так называлось соглашение, заключенное в 1904 году между Францией и Англией. Через три года к ним присоединилась Россия. Генералу Людендорфу идея министра иностранных дел понравилась: он увидел в этом возможность свалить вину за поражение в войне на политиков.

Новое правительство сформировали 3 октября 1917 года из социал-демократов и либералов. Канцлером стал принц Макс Баденский, либерально настроенный аристократ. В первый же день он вынужден был заняться заключением мира: через германского посланника в Швейцарии отправил президенту Соединенных Штатов Вудро Вильсону телеграмму о готовности начать мирные переговоры на американских условиях. При этом немцам никто не сказал, что война проиграна. Когда выяснилось, что кайзеровская армия потерпела поражение, многие немцы пришли к выводу, что это предательство, что внутренние враги нанесли им удар в спину. Германия так и не поверила, что Антанта действительно добилась победы на поле боя, и презирала политиков, заключивших 11 ноября перемирие.

Так родилась легенда о непобежденной, но преданной либеральными политиками немецкой армии. Никакая правда не может конкурировать с вымыслом, который всех устраивает. Особенно старались проигравшие войну генералы, это их больше всех устраивала версия о предательстве.

После войны Эрих фон Людендорф беседовал с английским генералом Малькольмом и в самых резких выражениях обвинял правительство и немецкий народ, которые оставили его, Людендорфа, без поддержки:

– Немцы оказались недостойными заветов своих воинственных предков.

Генерал Малькольм уточнил:

– Вы хотите сказать, генерал, что вам нанесли удар ножом в спину?

Людендорф был в восторге.

– Совершенно верно! – воскликнул он. – Нам нанесли удар в спину, удар ножом в спину.

Одновременно разрушилась и другая империя. 11 октября 1918 года император Австро-Венгрии Карл Габсбург объявил, что отказывается от участия в государственных делах Австрии и Венгрии. 17 октября Венгрия провозгласила независимость от Австрии. 3 ноября Австрия подписала соглашение о перемирии с Антантой. После падения Габсбургов в Вене сформировалось демократическое правительство. Министром иностранных дел стал Виктор Адлер, один из основателей и лидеров австрийской социал-демократической партии, основоположник «австромарксизма». Его сын Фридрих Адлер, физик по образованию, студенческий приятель великого физика Альберта Эйнштейна, осенью 1916 года застрелил премьер-министра Австро-Венгрии графа Карла Штюргка. Фридриха Адлера приговорили к смерти. В мае 1917 года в Москве солдаты и рабочие устроили демонстрацию протеста против приговора.

«Флаги, плакаты, митинги, музыка, пение и остановка на целый день трамваев, а следовательно, и затяжка войны на столько же, – вспоминал очевидец. – Может быть, в момент этой демонстрации австрийские социалисты, находящиеся на фронте против нас, убили или искалечили несколько сотен или тысяч наших солдат… А ведь Адлера-то едва ли и казнят».

Как в воду смотрел: свержение монархии освободило Фридриха Адлера.

А в Германии началась настоящая революция. Русская армия была в основном крестьянской, и солдаты рвались назад, к земле, которую надо было обрабатывать. Немецкая армия была в большей степени городской. Вернувшись домой, вчерашние солдаты не нашли работы из-за того, что война погубила экономику, и еще больше ожесточились.

4 ноября 1918 года портовый город Киль оказался во власти Совета рабочих и матросов. Повсюду появились красные флаги. У офицеров срывали погоны и отбирали оружие. Руководителем города стал социал-демократ Густав Носке. Его первый приказ – закрыть офицерское казино, офицеров кормить так же, как и рядовых солдат и матросов.

5 ноября революция победила в Любеке, 6 ноября в Гамбурге, затем в Бремене, Ганновере, Лейпциге, Штутгарте и Мюнхене. В столице Баварии власть оказалась в руках Курта Эйснера, лидера независимых социал-демократов. Это был интеллигент маленького роста, в очках в металлической оправе и с бородой, по профессии музыкальный критик. Он жил и работал в Берлине, пока не оставил жену с пятью детьми и не переехал в Мюнхен к молодой журналистке.

До середины октября 1918 года Курт Эйснер сидел в тюрьме по обвинению в антивоенной агитации. Он вышел на свободу и сразу же оказался во главе демонстрации.

В день, когда Австрия подписала соглашение о перемирии, Эйснер обратился к толпе с речью. Он требовал, чтобы и Бавария вышла из войны. Толпе так понравилась его речь, что через четыре дня Эйснер и его единомышленники подчинили себе весь Мюнхен. Бавария провозгласила себя республикой. Власть перешла к Совету рабочих и солдатских депутатов, который 11 ноября подписал соглашение о перемирии. Эйснер извлек из архива баварского министерства иностранных дел и предал гласности документы, свидетельствующие о виновности Германии в развязывании мировой войны.

9 ноября революция достигла Берлина, где началась всеобщая стачка.

«День, которого Маркс и его друг Энгельс страстно ждали всю свою жизнь, – писал современник, – наступил. В столицу империи боевым строем вступает революция. Твердой, ритмической поступью рабочие батальоны из Шпандау и пролетарских окраин на севере и востоке Берлина движутся к центру города, твердыне императорской власти. За ними десятки тысяч. Они идут и идут».

Никто не сопротивлялся. Офицеры не протестовали. Они ощущали, что происходят перемены, которые им непонятны. Революция победила в Берлине без единого выстрела. Рабочие пришли к рейхстагу с требованием немедленного мира. С балкона к ним обратились лидеры социал-демократов Филипп Шейдеман и Фридрих Эберт, которые обещали немедленно выйти из войны и провозгласили Германскую республику.

Макс Баденский с облегчением передал пост канцлера Фридриху Эберту. Тот предложил принцу Максу принять на себя обязанности регента. Принц отказался – он уже был сыт политикой по горло. Эберт призвал созвать конституционную ассамблею, которая создаст основы демократической республики.

Перед Берлинским дворцом выступал лидер левых социал-демократов Карл Либкнехт:

– День революции наступил! Мы добились мира. Мы должны напрячь все силы, чтобы образовать правительство рабочих и солдат и создать новый государственный строй пролетариата, строй мира, счастья и свободы.

«Карл Либкнехт был самым популярным из молодых немецких социалистов, – вспоминала Анжелика Балабанова, видный деятель Коминтерна, – и вождем левого крыла партии. Карл не только выполнял любую работу и брал на себя любые обязанности, какие от него требовались, но он постоянно искал себе новой работы и деятельности. Он отличался страстным, беспокойным и бурным характером. Мне всегда казалось, что этому человеку не суждено умереть в своей постели».

Социал-демократы отменили цензуру, разрешили свободу собраний и союзов, объявили амнистию по политическим делам, пообещали восьмичасовой рабочий день, избирательное право для женщин, отделение церкви от государства. Но ноябрьская революция в Германии не была социалистической, это была буржуазная революция, и радикализм Либкнехта, возглавившего компартию, не соответствовал представлениям и желаниям большинства немцев.

Карл Либкнехт напрасно призывал берлинцев:

– Встань смелее на другую точку зрения и взгляни на мир иными глазами! Пока что ты смотришь на него как на неправильно повешенную картину.

Новое немецкое правительство больше всего боялось левых радикалов, которые поднимали восстания от Силезии до Рурской области. Фридрих Эберт искал помощи у армии, хотел, чтобы солдаты подавили восстание. Но возвращающиеся с фронта войска не желали исполнять приказы. Выход нашел молодой майор Генерального штаба Курт фон Шлейхер. Он предложил поискать среди демобилизованных солдат и офицеров добровольцев, согласных наводить порядок и стрелять в толпу. Из них формировали «Фрайкорс», добровольческие корпуса.

Вербовали солдат, которые не хотели возвращаться к мирной жизни и не спешили разоружаться, оставшихся без дела и озлобленных офицеров и вчерашних студентов крайне правых убеждений. Со временем «добровольцы» начнут вступать в штурмовые отряды Гитлера. Они принесут с собой боевой опыт подавления революции, разгона демонстраций, пыток арестованных и расстрелов без суда и следствия.