Текст книги "Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота"

«Предъявитель сего генерал-лейтенант Брежнев Леонид Ильич уволен в очередной отпуск в г. г. Сочи, Днепропетровск сроком на сорок пять суток с 13 октября 1953 по 26 ноября 1953 г. Уволенный в отпуск генерал-лейтенант Брежнев Л.И. по окончании срока отпуска обязан явиться к месту службы в Главное политическое управление: г. Москва 27 ноября 1953 г.

Для проезда туда и обратно выданы перевозочные документы – требования по форме 1 за №№ 091021.22

Начальник Главного политического управления

генерал-полковник А. Желтов».

На оборотной стороне приписано: с генерал-лейтенантом Брежневым Л.И. следует его жена – Брежнева Виктория Петровна.

Начальник административно-хозяйственного отдела полковник Полуэктов подписал соответствующую справку:

«Выдана жене состоящего на военной службе в ГлавПолитУправлении генерал-лейтенанта Брежнева Л.И. Брежневой Виктории Петровне в том, что она действительно следует на санаторное лечение в Центральный Сочинский санаторий согласно санаторному билету, выданному госпиталем им. Мандрыка.

На проезд по железной дороге от станции Москва до станции Сочи выданы перевозочные документы за № 091021-23».

Страдать в политуправлении Леониду Ильичу пришлось недолго. Через несколько месяцев о нем вспомнил Хрущев и отправил в Казахстан поднимать целину. Президиум ЦК КПСС 27 февраля 1954 года постановил: «В связи с избранием тов. Брежнева Л.И. вторым секретарем ЦК КП Казахстана освободить его от работы в Министерстве обороны СССР». Брежнев поехал в Казахстан не хозяином. Но Леонид Ильич назначение принял с благодарностью, потому что это означало возвращение на партийную работу.

Брежнев демонстрировал свою признательность Никите Сергеевичу. Очень старался и не упустил свой шанс. Целина находилась под постоянным присмотром Хрущева. Через полтора года, в августе 1955-го, Пономаренко отправили послом в Польшу. Хозяином Казахстана стал Брежнев.

На целине Брежнев много работал. Однажды в Семипалатинске Леониду Ильичу стало плохо, закружилась голова, он потерял сознание и упал. Ночью его отправили в Алма-Ату прямо в больницу. Когда вернулся на работу, объяснил, что ездил по области и три ночи не спал. В другой раз ему стало плохо в Целинограде. Очнулся на носилках. Спасали невероятное жизнелюбие, характер и до поры до времени крепкое здоровье.

Целинники вспоминали о нем хорошо:

«Не выносил грубости и невежества. И с юмором у него было все в порядке, любил рассказывать анекдоты. Всегда одет с иголочки. Неряхам мог заметить: «Ну и чухонцы вы!» Открытый и простой».

Коломбина на проволоке

В стране по-разному отнеслись к освоению целины.

«Целинная эпопея, – пишет в своих воспоминаниях бывший первый секретарь Хабаровского крайкома партии Алексей Клементьевич Чёрный, – вобрала в себя огромные средства, технику, людей. И все же зерна в стране по-прежнему не хватало. Целинная эйфория охватила и дальневосточников. В засушливый 1954 год в спешке распахивались заболоченные массивы, на которых во влажный период невозможно ни посеять, ни убрать урожай… Впопыхах вспаханные земли, не имевшие практически плодородного пахотного слоя, заметной прибавки к урожаю не дали. Наоборот, легли тяжелым бременем на экономику колхозов.

По указанию Хрущева решили всю сельскохозяйственную технику два-три года отправлять только на целину. Другим регионам она просто не доставалась.

Но чьими руками возделывать целину? Хрущев знал ответ. 22 февраля в Большом Кремлевском дворце уже провожали первую группу комсомольцев-целинников.

– Я попросил Хрущева встретиться с комсомольцами, уезжающими на целину, – рассказывал тогдашний секретарь ЦК комсомола Владимир Семичастный. – Он согласился. Хрущев привел с собой весь президиум ЦК. Мы занимались тогда самой настоящей хозяйственной работой…

«Перед молодыми добровольцами, собравшимися в Кремле, в зале заседаний Верховного совета, я выступил с коротким призывом и объяснил предстоящие задачи, – вспоминал Никита Сергеевич. – Сказал, что партия возлагает на них большие надежды. Затем собрание призвало молодежь всей страны откликнуться на новое дело.

Протекало оно интересно, ребята выступали с энтузиазмом. До сих пор в моей зрительной и слуховой памяти сохранились некоторые лица и речи. Молодые люди буквально светились, их глаза горели. Я глубоко верил в молодежь, она более подвижна и способна на подвиг. Так оно и оказалось».

19 марта 1954 года открылся XII съезд ВЛКСМ.

«Погожее мартовское утро, – говорилось в репортаже, опубликованном в «Правде». – Стены и башни древнего Кремля залиты лучами по-весеннему яркого солнца. Через Спасские и Боровицкие ворота устремился к Большому Кремлевскому дворцу поток юношей и девушек. Это делегаты и гости XII съезда ВЛКСМ».

Работа началась с того, что съезд «почтил вставанием память великого продолжателя дела бессмертного Ленина – И.В. Сталина».

Одни поехали на целину по романтическим соображениям, другие – подчиняясь комсомольской дисциплине. Третьи надеялись наладить жизнь – вырваться из общежитий и что-то заработать. Сельская молодежь бежала от нищеты. Деревенские парни таким образом получали паспорта, что открывало возможность со временем пойти учиться и обосноваться в городе. На целину отправляли и тех, кого освобождали из исправительно-трудовых лагерей условно-досрочно.

Хрущев сам съездил в Казахстан. Молодежь жаловалась, что нет невест.

«Когда я вернулся в Москву, – вспоминал Никита Сергеевич, – я рассказал о своих впечатлениях и посоветовал комсомолу призвать на целину девушек, для них найдутся и работа, и женихи. Это очень хорошо, что на новых местах сложатся семьи, появятся дома и дети, заведется местное оседлое население и затем окажутся старожилами. ВЛКСМ обратился с призывом к девчатам, и немало их уехало на целину… Другого выхода у нас не было».

Жили на целине скудно. Размещались в палатках. Не хватало самого необходимого.

«По расписанию приезжала автолавка, – вспоминал секретарь Уральского обкома Компартии Казахстана Юрий Александрович Булюбаш. – Разговор с продавцом начинался примерно так: «Арак» бар? «Чернила» бар? Что означало «водка и вино есть?» Продавец мог ответить «бар», а мог и «джок», то есть «нет». Водка «Арак» – очень противный напиток. Чтобы ее пить, надо было очень сильно устать. Все покупали папиросы «Казбек» и «Беломорканал». Самые отчаянные курили махорку, или по-казахски «темек». До сих пор у меня остался заветный мешочек «темека». Бывало, насыплешь его в «козью ножку». Сделаешь две затяжки – и, кажется, дым идет из пяток».

В январе 1956 года с трибуны Всесоюзного совещания молодежи и комсомольцев в Большом Кремлевском дворце Шелепин разнес министра совхозов Ивана Александровича Бенедиктова, сталинского наркома, за потребительское отношение к молодежи, приехавшей на целину, за нежелание строить жилье и обустраивать целинников.

Николай Николаевич Месяцев (после войны работник Министерства госбезопасности) был избран секретарем ЦК комсомола. Месяцев, чье имя еще не раз возникнет в этой книге, рассказывал мне:

– Приходили союзные министры к нам на бюро ЦК комсомола, мы их так прижимали за равнодушие к быту молодежи, что кости трещали…

Но все равно горожане не очень приживались на селе. На целине остались в основном сельчане, те, кто вырос в деревне, имел навык, привык к такому труду.

Расчеты Хрущева оказались правильными. В пятьдесят шестом году получили большой урожай – шестнадцать миллионов тонн зерна в Казахстане. Но цена целинного хлеба была очень высокой.

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, когда был первым секретарем в Казахстане, обвинил в национализме казахских почвоведов, которые доказывали, что не все целинные земли можно пахать. Видные ученые настаивали: при освоении целины следует внедрять паровые севообороты, многолетние травы, применять мелкую пахоту, сохранять чистые пары. Хрущев все предостережения отверг, ему нравились простые советы «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко:

– Пахать глубже, хорошо переворачивая пласт.

Александр Павлович Филатов, который в те годы заведовал отделом науки Новосибирского обкома партии, вспоминал, как в Академгородок приехал Хрущев:

«Никита Сергеевич неожиданно «раздолбал» Институт организации промышленного производства, где директором был член-корреспондент Герман Александрович Пруденский. Председатель Совета министров РСФСР Полянский увидел на выставке книжечку «Чистые пары», пролистал ее и подошел к Хрущеву:

– Никита Сергеевич, а здесь культивируют чистые пары…

Хрущев тут же грубо обрушился на Пруденского. Бросил ему в лицо:

– Не делом занимаетесь! Вам надо быть поближе к жизни.

И оказался глубоко не прав. Впоследствии мы вернулись к чистым парам. Когда я уже был первым секретарем обкома партии, мы вынуждены были увеличить площади под парами с пяти процентов до четырнадцати. И даже этого недостаточно…»

Но ученые не случайно говорили о парах. Со временем в Казахстане начались пыльные бури, которые уносили посевы вместе с землей. На огромных площадях был уничтожен пахотный слой… Пришлось создавать специальную систему земледелия.

Хрущев считал подъем целины одним из главных дел своей жизни. Когда Никита Сергеевич приехал в Акмолинск на слет передовиков сельского хозяйства, его встречали восторженно, вспоминала сотрудница «Акмолинской правды» Роза Голубева:

«Конечно, доклад у него был написан. Но, по сути, он его не читал. Начал с написанного текста, а потом уже говорил от себя. Не совсем логично, несколько сумбурно, но зато эмоционально, горячо, искренне. Влияние его на зал было огромным. Такую атмосферу живой заинтересованности, приподнятости я не видела.

Так же живо он воспринимал выступления участников слета. На трибуне некоторые держались скованно, глотали слова. Запомнился один молодой парень-казах, который что-то мямлил по бумажке. Хрущев встал со своего места, слегка шаркающей походкой подошел к трибуне. По-доброму взглянул на смущенного механизатора:

– Это тебе написали? А ты брось бумажку, расскажи своими словами.

И начал задавать вопросы. Парень преобразился. Успокоился, стал отвечать логично и внятно. Даже покритиковал кого следует. Зал, живо переживший эту сцену, грохнул такими аплодисментами, что вздрогнули стены… Я смогла рассмотреть Хрущева: невысокий, кругленький, с пушком на голове, глаза смотрят весело, хитро. Так и хотелось погладить его по пушистой голове. Вот такое, может быть, странное ощущение тогда было».

За шесть лет распахали больше сорока миллионов целинных и залежных земель. Они давали больше сорока процентов зерна. В декабре 1958 года Хрущев с гордостью говорил на пленуме ЦК:

– Такого количества хлеба наша страна никогда за свою историю не имела.

На целину по списку со всей страны отправляли партийных работников. Поехал и Валерий Иннокентьевич Харазов, секретарь Сталинского райкома партии в Москве.

– Несколько московских секретарей под разными предлогами отказались, – рассказывал мне Харазов, – их сняли с работы, Хрущев устроил выволочку первому секретарю горкома. Тогда взяли список секретарей райкомов и отобрали тех, кто не откажется. Мне по здоровью противопоказан жаркий климат, но пришлось. В Алма-Ате первые два месяца мы вникали в дела республики. Каждый вечер к нам приезжал Пономаренко и рассказывал о делах в республике. Через два месяца он объявил о назначениях. Меня утвердили секретарем алма-атинского горкома.

Только после этого Харазова вызвал второй секретарь ЦК Компартии Казахстана Леонид Ильич Брежнев, объяснил:

– Зайди, надо на тебя посмотреть. А то как же это? Новый секретарь горкома, а я его не знаю.

О работе, о делах не сказал ни слова. Вся встреча заняла три минуты.

– Мы Брежнева называли «Коломбина на проволоке», – вспоминал Харазов, – потому что он всем хотел нравиться. Ну, и это у него получалось, он располагал к себе людей.

Когда Пономаренко отправили послом в Польшу и хозяином республики стал Леонид Ильич, закончилась и работа Валерия Харазова в столице Казахстана.

К нему с ультиматумом явились секретари всех трех городских районов Алма-Аты. Они жаловались на постоянную нехватку товаров и потребовали снять с должности начальника городского управления торговли Турсуна Байбусынова.

Харазов его пригласил и очень вежливо предложил:

– Я вижу, у вас на этой должности не получается. Давайте мы подберем вам другую работу.

Байбусынов удивленно посмотрел на Харазова:

– А я думал, вы меня позвали, чтобы отметить мои успехи и пригласить на более высокую работу.

Валерий Иннокентьевич изумился, но вида не подал:

– Так у вас и здесь не получается. О каком же повышении может идти речь? Давайте мы найдем вам другое место. Может, там вам будет легче.

Байбусынов снисходительно посмотрел на секретаря горкома и философски заметил:

– Вы, русские, вода, а мы, казахи, камни. Вы, как вода, исчезнете, а мы останемся. Вы, например, точно скоро исчезнете. А обо мне вы еще услышите.

Встал и ушел.

Минут через двадцать по местной спецсвязи Харазову позвонил недовольный Брежнев:

– Ты там что, собрался Байбусынова убирать?

Харазов был потрясен скоростью, с которой начальник городского управления торговли добрался до первого секретаря ЦК республики. Ответил, как считал правильным:

– Леонид Ильич, он не справляется с работой. У меня была делегация секретарей райкомов. Они требуют убрать его. Этот вопрос нужно решать.

– Ты его не трогай, – отрезал Брежнев.

Хазаров стоял на своем:

– Его нельзя оставлять на этой должности.

– Хорошо, – нетерпеливо сказал Леонид Ильич, – я сейчас уезжаю по северным областям. Вернусь – договорим.

Через две недели Брежнев вернулся в Алма-Ату, но Харазова не пригласил. Прошло три дня, Харазов позвонил сам, потому что считал вопрос принципиальным.

– Леонид Ильич, мы не решили вопрос о Байбусынове.

– Как это не решили? – искренне удивился Брежнев. – Я же тебе сказал: не трогать.

– Леонид Ильич, но интересы дела требуют смены руководства городского управления торговли, – возразил Хазаров.

– Я сказал: не трогать! Все, вопрос закрыт, – ответил Брежнев и повесил трубку.

Предсказания Байбусынова продолжали сбываться. Сам он остался на месте. Зато из Алма-Аты убрали непонятливого Валерия Харазова. Его пригласил Брежнев. Очень мягко и доброжелательно сказал:

– Ты хорошо поработал в горкоме. Спасибо.

И без объяснения причин добавил:

– Есть предложение направить тебя секретарем обкома в Гурьев.

Харазов пожал плечами:

– Ну что же, я человек дисциплинированный.

– Вот и хорошо.

Из ЦК Харазов поехал домой, достал том энциклопедии и прочитал, что средняя температура в Гурьеве – плюс одиннадцать тепла. То есть там дико жарко. Сразу позвонил Брежневу.

– Леонид Ильич, в Гурьеве тяжелый, жаркий климат, – объяснил Харазов. – Если есть необходимость перевести меня из Алма-Аты, нельзя ли выбрать одну из северных областей Казахстана?

Брежнев был недоволен:

– Я уже согласовал твое назначение с Москвой. Что же, нам опять входить в ЦК с этим вопросом? Ничего, ты выдержишь.

Появлению в Гурьеве нового секретаря не обрадовались. Шесть голосов было против на областной партконференции: зачем нам варяг? Жара в Гурьеве стояла такая, что на улицу выйти страшно. Даже маленькая дочка страдала. Покупать мясо на рынке страшновато: пока донесешь, уже протухло. Жена как-то купила, стала варить, пахнет ужасно, оказалось: верблюжатина, есть ее невозможно. Питались овощами и фруктами.

Когда Брежнева забрали в Москву, Харазову позвонил Иван Дмитриевич Яковлев, который стал первым секретарем ЦК Компартии Казахстана:

– Можешь завтра прилететь в Алма-Ату?

– Раз надо…

А лететь надо было часов четырнадцать с большим количеством посадок, через всю республику. Яковлев объяснил:

– Когда тебя отправляли в Гурьев, меня не было в Алма-Ате. Леонид Ильич позвонил. Я сказал, что буду против. Он мне: ты не возражай, я уже согласовал с ЦК… Теперь у меня такое предложение. В Казахстане создается крупный Павлодарско-Экибастузский промышленный район. Там будем строить комбайновый и нефтеперегонный заводы, алюминиевый комбинат, в Ермаке – ферросплавный завод и ГРЭС, намерены развивать угольный разрез в Экибастузе. Наше мнение – послать тебя секретарем в Павлодарский обком. Это большое тебе доверие. Как ты?

– Согласен.

– Полетели вместе, я тебя и представлю.

В те годы Павлодар тоже трудно было назвать завидным местом для работы, но по крайней мере там не было так невыносимо жарко. Только через много лет Харазов понял, почему Леонид Ильич вступился за начальника алма-атинского городского управления торговли. Когда появилась «Целина», написанные за Брежнева воспоминания о казахстанской эпопее, Харазов прочитал, что родственников секретаря Днепропетровского обкома партии в 1941 году эвакуировали в Алма-Ату.

В семейном архиве Леонида Ильича сохранился соответствующий документ:

«Коммунистическая партия (большевиков) Украины ДНЕПРОПЕТРОВСКИЙ ОБЛАСТНОЙ КОМИТЕТ

7 августа 1941 г.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Семья секретаря Днепропетровского обкома КП(б)У тов. Брежнева Л.И. в составе: Брежневой Н.Д., Брежневой В.И. и Брежневой А.В. эвакуируется из города Днепропетровск в г. Алма-Ата.

Секретарь обкома КП(б)У Грушевой».

В столице Казахстана Брежневых поселили на улице Карла Маркса, дом 95. Жена Брежнева, Виктория Петровна, написала об этом Леониду Ильичу. «Из этого письма, – говорилось в «Целине», – я узнал фамилию людей, приютивших мою семью, – Байбусыновы Турсун Тара-баевич и его жена Рукья Яруловна».

Когда Брежнева послали поднимать целину, то он подумал, что «надо сказать спасибо доброй казахской семье, поклониться стенам, в которых вместо четырех человек дружно прожили в те трудные годы семеро». Отблагодарил хороших людей щедро, как умел. Но за казенный счет. Турсун Байбусынов был назначен на хлебную должность. И попытки убрать его Леонид Ильич воспринимал как выпад лично против себя.

Когда через много лет Валерия Харазова назначали вторым секретарем ЦК в Литву, секретарь ЦК по кадрам Иван Васильевич Капитонов принес Брежневу три объективки и предупредил:

– Харазов – основной кандидат. Если он вам не подойдет, есть еще две кандидатуры.

Брежнев утвердил Харазова. Валерия Иннокентьевича вновь вызвал Капитонов и заинтересованно спросил:

– Откуда тебя так знает генеральный?

По традиции Брежнев принимал тех, кого рекомендовали вторыми секретарями в национальные республики. Но своего старого знакомого Валерия Харазова Леонид Ильич не пригласил.

Иван Капитонов все брежневские годы занимался подбором руководящих кадров. Он нравился Леониду Ильичу.

– Когда мы встречались, – рассказывал Капитонов, – анекдоты травили. Он их любил, хотя ни одного не помнил. Я умею рассказывать так, что человек катается со смеху…

В Казахстане Брежнев получил полный комплект депутатских мандатов. Его сделали депутатом Алма-Атинского горсовета, республиканского Верховного совета и Верховного совета СССР. На XX съезде партии в феврале 1956 года Леонид Ильич получил слово как руководитель партийной организации Казахстана. Но после съезда в Алма-Ату он не вернулся. Хрущев оценил деятельного и энергичного работника. Брежнева, как и в 1952 году, избрали кандидатом в члены президиума и секретарем ЦК.

Леонид Ильич с триумфом вернулся туда, откуда его изгнали четыре года назад. Он вновь принадлежал к высшему руководству страны. Он был счастлив. Миг торжества, который мало кто испытывал! Говорят, что когда Брежнева избрали секретарем ЦК, Аверкий Борисович Аристов, который в ЦК ведал силовыми структурами, самолично принес его досье, и они его вместе сожгли.

Когда Брежневы перебрались в Москву, то в мае 1956 года купили на Московской мебельной фабрике мебельный гарнитур для кабинета: «книжный шкаф, письменный стол, рабочее кресло и мягкий диван; фанировка: лицевая фанера под орех». Брежнев дома не работал, книг не читал, ничего не писал. Но как одному из руководителей страны без кабинета!

Старая гвардия проиграла

В начале января 1957 года высшее руководство страны обсуждало одну из важнейших идей Хрущева – заменить отраслевой принцип управления промышленностью территориальным. Хрущев предлагал упразднить большинство министерств и передать рычаги управления предприятиями на места.

Реорганизация вызвала противодействие старой гвардии – членов президиума ЦК, которым не нравились новации первого секретаря. Хрущев с ними не считался, новые идеи обсуждал с молодежью, которую продвигал, ветеранов ставил перед свершившимся фактом.

6 апреля 1957 года на президиуме ЦК в отсутствие Хрущева рассматривался вопрос о его награждении за целину. Обычно в таких случаях все высказываются «за». Но произошло непредвиденное. Возразил Молотов:

– Хрущев заслуживает, чтобы его наградить, но, полагаю, надо подумать. Он недавно награждался. Вопрос требует того, чтобы обсудить его политически.

«Политически» – то есть по существу. В словах Молотова был резон: неприлично отмечать заслуги одного человека слишком часто. Но дело было не в награде. Молотов выступил против Хрущева.

Ему возразил первый заместитель главы правительства Михаил Георгиевич Первухин:

– Нет сомнения, что Никита Сергеевич проявил инициативу относительно целинных земель. До него этот вопрос не ставился. Целина – важное дело, и нас не должно смущать, что через два года награждаем вновь.

А Каганович тоже высказал сомнение в целесообразности награждения:

– Товарищ Хрущев имеет заслуги в этом деле. Награда заслуженная. Но тут есть вопрос. Правильно ли, что мы награждаем первого секретаря только за одну отрасль? У нас нет культа личности, и не надо давать повода… Надо спросить самого товарища Хрущева и политически обсудить вопрос.

Маленков занял уклончивую позицию:

– Личные заслуги товарища Хрущева большие. Но предлагаю ограничиться сейчас обменом мнениями и поговорить еще, может быть, вне заседания.

Секретарь ЦК Поспелов не согласился с Маленковым:

– Целинные земли – не частный вопрос. Товарищ Хрущев заслуживает награды.

По существу это была проба сил. Влиятельные члены президиума фактически выступили против Хрущева. Наткнулись на сопротивление более молодых секретарей ЦК. И в тот раз не решились идти до конца. Уступили. Президиум принял постановление «О награждении первого секретаря ЦК КПСС Героя Социалистического Труда т. Хрущева орденом Ленина и второй Золотой медалью «Серп и Молот», отмечая «выдающиеся заслуги Н.С. Хрущева в разработке и осуществлении мероприятий по освоению целинных и залежных земель».

После голосования Маленков позвонил Хрущеву и подобострастно сказал:

– Вот, Никита, сейчас поеду домой и от чистого сердца, со всей душой опрокину за тебя бокал коньяку.

Все они ошибались в Никите Сергеевиче, принимая его за простачка, с которым легко будет сговориться! Привыкли, что Сталин ернически именовал его «Микитой», и думали, что тоже смогут им командовать. А Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Прежде всего он избавился от Берии, которого смертельно боялся. Оттеснить от власти Маленкова, который после смерти Сталина недолго играл роль руководителя страны, оказалось значительно легче.

В марте 1953 года Хрущев был избран секретарем ЦК – всего лишь одним из четырех. После мастерски проведенного им ареста Берии Никита Сергеевич захотел повышения. Завел речь о том, что на заседаниях президиума ЦК должен председательствовать секретарь ЦК, а не глава правительства Маленков:

– У нас коллективное руководство, каждый должен делать свое дело, Маленков – руководить правительством, а не партией.

Товарищи по партийному руководству, ощущая очевидное первенство Хрущева, спешили удовлетворить его амбиции. Через два месяца после ареста Берии, во время сентябрьского пленума, в перерыве в комнате отдыха, где собирались члены президиума, Маленков вдруг сказал:

– Я предлагаю избрать на этом пленуме Хрущева первым секретарем Центрального комитета.

Каганович вспоминал, что страшно удивился. Обычно такие серьезные вопросы заранее обговаривались. Потом он спросил у Маленкова, почему тот никому ничего не сказал. Георгий Максимилианович объяснил, что перед самым пленумом к нему подошел министр обороны Булганин и предложил избрать Хрущева:

– Иначе я сам внесу это предложение.

И точно – Булганин первым поддержал Маленкова:

– Давайте решать!

Булганин и Маленков, оба – слабые фигуры, наперебой старались расположить к себе Хрущева, чувствуя за ним силу.

На пленуме Георгий Максимилианович объяснил, что «в настоящее время у нас нет первого секретаря ЦК», и предложил кандидатуру Никиты Сергеевича как «верного ученика Ленина и ближайшего соратника Сталина, обладающего огромным опытом в области партийного строительства и глубокими знаниями нашего народа».

Пленум послушно принял решение «об избрании т. Хрущева первым секретарем ЦК КПСС». В печати об этом не сообщалось, но аппарату новый расклад сил был ясен.

Рада Никитична, дочь Хрущева, рассказывала, как в тот сентябрьский день, когда состоялся пленум ЦК, вечером они с отцом возвращались из города на дачу. И она спросила:

– Кого выбрали?

Никита Сергеевич ответил:

– Меня.

Рада Никитична очень удивилась:

– Тебе не страшно?

Он сказал:

– Нет.

При Сталине Хрущев набивался Маленкову в друзья, по вечерам приглашал с семьей гулять по Москве. И в первые месяцы после смерти вождя тоже старался быть поближе к Маленкову, они вместе обедали, ездили в одной машине. Хрущев не только демонстрировал дружбу с Маленковым, но и по ходу дела внушал ему свои идеи, добиваясь необходимой поддержки.

Почувствовав силу, Никита Сергеевич потерял интерес к Маленкову. Георгий Максимилианович засуетился, чувствуя, что теряет власть, и пытался угодить Хрущеву. Главный редактор «Правды» Шепилов рассказывал, как в апреле 1954 года ему позвонил вежливый Маленков:

– Вы не могли бы сейчас приехать ко мне на несколько минут?

Сталинский кабинет отремонтировали, все было новенькое и блестело. Глава правительства, напротив, выглядел неуверенным, говорил сбивчиво и смущенно:

– Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу. Никите Сергеевичу исполняется шестьдесят лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Мне поручено переговорить с вами, чтобы хорошо, по-настоящему подать это в газете.

Но Маленкову его старания не помогли. Хрущеву он только мешал.

8 мая 1954 года Хрущев выступал в Ленинграде на совещании аппарата обкома и горкома партии. Накануне его возили на стадион. Первое, что он увидел – огромный портрет Маленкова. На следующий день Никита Сергеевич публично возмутился:

– Зачем нам нужно создавать какого-то «бога»? Все члены президиума ЦК партии в равной степени несут ответственность перед партией и страной. Если вы хотите выделить тов. Маленкова, то это неправильно, потому что и другие члены президиума также являются достойными руководителями нашего государства, как и товарищ Маленков. Зачем вы начинаете расставлять членов президиума по полочкам, на сантиметры мерить (аплодисменты), одному, мол, такой-то портрет, а другому на пять сантиметров больше… Товарищ Маленков правильно меня поймет. Я приеду в Москву, ему скажу об этом.

Слова Никиты Сергеевича означали, что Маленков не может претендовать на роль наследника Сталина и хозяина страны. Уже через полтора года Хрущев настолько окреп, что атаковал Георгия Максимилиановича и обвинил главу правительства в отказе от основных принципов советской политики.

– Я лично Маленкова знаю больше двадцати лет, хорошо знал его недостатки, эти недостатки знал и товарищ Сталин, – многозначительно говорил Хрущев. – Сталин несколько раз и мне, и другим товарищам говорил, что Маленков не годится на пост председателя Совета министров.

Никита Сергеевич добился того, что Маленкова убрали с поста главы правительства, перевели в заместители, дали незначительный пост министра электростанций, но оставили членом президиума ЦК. Теперь уже Хрущев давал ему уничижительные характеристики:

– За границей много болтали о встрече четырех – Черчилля, Эйзенхауэра, французского премьера и Маленкова. Зная Маленкова, я просто боялся за него. Я как-то сказал Молотову, что Маленкова эти хитрые бестии могут провести и вынудить к уступкам. Эта бестия Черчилль как глянет, так у Маленкова сразу коленки могут подогнуться…

В результате в высшем партийном органе собралась критическая масса обиженных на Хрущева людей – Маленков и Молотов, которых он оттер от власти и лишил должностей, Булганин, Каганович и Ворошилов, которых он ругал при всяком удобном случае.

Ничего у них общего не было, кроме главной цели – убрать Хрущева. Они объединились против Хрущева, как в 1953-м против Берии. Все они сильно себя переоценивали и не замечали, как быстро окреп Никита Сергеевич, как стремительно освоился в роли первого человека. Они предполагали, что им легко удастся скинуть Хрущева. Молотов видел себя на его месте, Булганина намечали председателем КГБ, Маленкова и Кагановича – руководителями правительства.

18 июня 1957 года на заседании президиума ЦК намечалось обсудить вопрос об уборке урожая и хлебозаготовках. Хрущев предложил всему составу президиума отправиться в Ленинград на празднование Дня города. Первым возразил Климент Ефремович Ворошилов:

– Почему все должны ехать? Что, у членов президиума нет других дел?

Каганович поддержал маршала, объяснил, что он занят уборкой урожая:

– Мы глубоко уважаем Ленинград, но ленинградцы не обидятся, если туда поедут не все, а несколько членов президиума.

Не сразу разобравшись, что происходит, Никита Сергеевич в привычной для него резкой манере обрушился на членов президиума. Микоян пытался его успокоить. Но тут члены президиума возмутились: так работать нельзя – давайте обсуждать поведение Хрущева, а председательствует пусть Булганин. Тут Никита Сергеевич осознал, что против него затеян заговор.

Первым речь произнес Маленков, который больше всех пострадал от Хрущева:

– Вы знаете, товарищи, что мы поддерживали Хрущева. И я, и товарищ Булганин вносили предложение об избрании Хрущева первым секретарем. Но воттеперь я вижу, что мы ошиблись. Он обнаружил неспособность возглавлять ЦК. Он делает ошибку за ошибкой, он зазнался. Отношение к членам президиума стало нетерпимым, особенно после XX съезда. Он подменяет государственный аппарат партийным, командует непосредственно через голову Совета министров. Мы должны принять решение об освобождении Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК.

После Маленкова взял слово Каганович, у которого Никита Сергеевич когда-то был в подчинении: