Текст книги "Они"

Леонид Оливсон
Они

© Оливсон Л., 2022

Валёнка-Шерлок Холмс[1]1
  Минчковский Аркадий Миронович.


[Закрыть]

 
«Ребята, в нашей даче происшествие», —
Сказал наш папа, открываем утром мы глаза.
Что он одет, так показывает жестами —
Обмотан полотенцем, как пират без картуза.
 
 
«А что такое, папа? – спрашиваем мы. —
Куда исчез голубой наш старый умывальник?»
Валёнку будто сразу кто-то ветром смыл,
Под деревом следов я не видел визуальных.
 
 
Читал Валёнка «тайну старого замка»,
С постели только пятки с грязью засверкали.
И я за ним вприпрыжку с тетрадкой прямо…
Сказал Валёнка: «Рецидивисты побывали».
 
 
Валёнка подтянулся к ржавому гвоздю
Сказав: «А похититель-то был большого роста.
Вот я без табуретки уж не украду
А он все сделал это элементарно просто».
 
 
«Откуда строишь ты все эти догадки?
Не видишь что ли ты – таз стоит
                                        на прежнем месте.
Вору б скорей украсть и смыться без оглядки.
И обсуждать об этом тут глупо, неуместно».
 
 
А папа молвил: «Ребята, мыться нужно,
Какой бы ни был с виду реальный похититель.
Несите в кружках вы воды, грязнушки,
Ведь не пущу вас я грязными в постель
                                                    в обитель».
 
 
«Боюсь, вы затоптали мне уж все следы…
Теперь тут разберись: где ваши и где жулика».
Направил к бабе Нике он свои бразды —
Взять сантиметр, чтобы знать размер
                                        ноги преступника.
 
 
С увеличительным стеклом стал изучать,
В конце концов найдя часть обгорелой спички,
Что был тут не один мужчина, уверять:
прикуривало их несколько, в огарок тыча.
 
 
Папа заставил его выпить молока.
Твердил он: «Сыщик не должен терять секунды!
Ведь цель близка», – доказывал нам свысока,
Исколесив на пузе поверхность по-пластунски.
 
 
Он после завтрака взял пса Бума с Нолькой
И уверял нас: «Бум – настоящая ищейка!»
И Бум, пошмыгав носом, рванулся во всполье.
Папа сказал мне: «Было б умней не бежать
                                                                в тот рейс».
 
 
Минуло полчаса, лишь Нолька прибежал.
Я стирала, папа что-то писал на машинке.
Губы Нольки тряслись, видно, как он страдал.
«Валёнка в милиции!» – молвил он без запинки.
 
 
«То есть как это? За что он в милиции?»
Нолька промолвил, плача:
                             «Он умывальник украл!»
Что ж, пойдёмте все туда вереницею,
Чтоб понять: почему же он в деле кражу избрал.
 
 
Я заревела: «Его посадят в тюрьму!»
«Шура, перестань тут слёзы лить!» —
                                         папа прикрикнул.
Наш Валёнка, однако, большой баламут…
«Пойдём же быстрее туда, чтоб
                                          в суть дела вникнуть.
 
 
А сейчас расскажи: какой умывальник?» —
«Говорю вам: наш умывальник Валёнка украл!
Он может ваш, может не ваш… визуально
Похож. Ну как две капли воды в нём материал».
 
 
«Бог знает, дети, на что мы напоремся…
Идти в то место при любом раскладе придется.
Надо как-то решать с этой историей.
Может, в следующий раз
                               наш Шерлок Холмс уймётся».
 
 
Папа ушел в комнату надевать брюки,
А я вмиг сделала два бутерброда с колбасой.
Валёнка там голоден, могут быть глюки.
Я всегда, сколько помнила, была верной сестрой.
 
 
Нолька бежал показывая нам путь.
Я вспомнила про Бума и спрашиваю Нольку:
«А Бумку забрали?» – «Нет, успел драпануть!
Мы не успевали, Бумка устроил нам гонку.
 
 
Бум привел нас на Озёрную улицу…
Вот видите, что пес – настоящая ищейка!
У учительницы весь двор полон куриц,
И в забор снизу Бумка протиснулся в лазейку.
 
 
“Может, в этом саду воры орудуют?
Раз Бумка рвался и лаял”, – говорит Валёнка.
Так как оружие у нас отсутствует,
Перелезли мы там через ограду легонько.
 
 
Ну ладно, мы их выследим потихоньку…
Пробираемся мы между кустов и деревьев,
Вдруг за руку как меня схватит Валёнка:
А ведь Бум, точно ищейка, отыскал злодеев!
 
 
На стене сарая был наш умывальник.
“Ага, попались голубчики!” – сказал Валенка. —
“Здесь его продали, а у нас украли.
А не быть ли нам в этом деле посмекалистей…
 
 
Давай мы не станем ничего заявлять.
Заберем свой умывальник у покупателей —
Пусть знают, как ворованное покупать”
Мы пошли к ограде с умывальником братией.
 
 
И тут кто-то завопил: “Караул, воры!
Милиция! Воры!” А мы полезли на забор.
Кто-то меня за штаны держит суровый,
И не могу никак я двинуться наперекор.
 
 
И Валёнка с умывальником там застрял.
Стащили нас с забора, а тут учительница.
И каждый с криком оппонент свое пенял,
И люди собрались, ругают унизительно.
 
 
“Этого нельзя так спускать, чтоб с малых лет…
Вот возьмём палки и отхлестаем вас обоих!
Чтоб с такого возраста смогли обнаглеть!
Пусть их сейчас возьмут в милицию
                                                    под конвоем”.
 
 
И повели Валенку с умывальником,
Толпа и мальчишки идут за ним с милицией.
Ну а я в толпу, не будь глупым мальчиком,
Бегом обратно на дачу быстрей к вам птицею».
 
 
Этого нам только и не доставало…
Я папиной руки не выпускаю ни на миг.
Входим все трое в дом – и что нас здесь ждало?
Видно, страху болезного натерпелся блудник.
 
 
А на столике лежит наш умывальник.
«А вы пишете про клубнику и про лопату?» —
Спрашивают писательница и старик
«Мы первый раз попали в ваши координаты.
 
 
Ты, парень, не реви, давай разберемся…
И вы, гражданка, давайте только по существу,
И сейчас только на факты обопрёмся.
Рассказывай нам, парень, как было всё наяву».
 
 
Валёнка наконец увидел нас троих,
И начал улыбаться, и вытер лицо рукавом.
«С кем говорить? Его я папа… из должностных.
Ведь мой сынок так отличился
                                        в деле групповом».
 
 
«Сейчас схожу я за нашим начальником! —
Писательница сразу накинулась на папу:
– Небось инженер, так держите мальчика,
Допускаете, чтобы он с детства начал грабить!
 
 
«Не горячитесь, гражданка, – сказал папа. —
Вы же в реальности не знаете, в чём тут дело…»
Начальник слушал все Валёнкины ряби
Как все же вдвоем они попались в эти грабли.
 
 
«Папа, – сказал он, – свидетель пропажи.
И что наш умывальник был
                                        таким же голубым…»
Но у нас каждый дворик такими наряжен!
Он в продаже в нашей лавке не бывает другим.
 
 
Не правда ль это недоразумение…
Все дети с юных лет читают про сыщиков —
И в подражание такое уменье.
И вырастают из книг такими темнотищами.
 
 
«А где сейчас твоя ищейка, сыщик?
Один поводок остался, ведь убежала!»
И все, кто был, рассмеялись
                                         над рыщущим сюжетом.
А Бумка точно знал свое дело сначала.
 
 
«Ну ладно, протокола делать не будем
А дома своей властью подвергнете аресту», —
«Дома мы обязательно гайки подкрутим!
Мы выбросим всё про шпионов от сумашествий».
 
 
И вдруг на следующее утро – новость:
Наш умывальник оказался на прежнем месте,
Что вызвало радость и насторожённость
Реальная причина пришла из происшествий.
 
 
А умывальник просто нужен был в игре —
Сосед-мальчишка взял его без разрешения,
Он вместо барабана был в его руке
Его вернул не сразу в место нахождения.
 
 
У папы эти вести вызвали лишь смех.
Валёнка горд был, что вор был не низкого роста,
А Бумка вернулся тихо после утех.
В глазах этих детей он не выглядел прохвостом.
 
 
Он с дачи вернулся, где жила подруга
Давно было в мечтах его совершить к ней визит,
В таких услугах он вряд ли был искусен —
В её подворье, конечно, детей стал волочить.
 

Великий праведник Шагал

 
Чтоб я ни делал – всё-то русским кажется
                                                    лишь странным;
А мне, признаться, абсурдным, что делают они.
Россию я люблю безумно, но в ней я иностранец.
Вернуться – приезжал, но не сидеть же
                                                    мне в тени.
Его, кто почти сто лет на этой планете прожил
Художники в России звали староватором.
Создав особый примитивистско-авангардный
                                                                стиль,
Мир жизни рисующий как старый декоратор.
Любые данные о нём в России были в табу,
Он непонятен им был идеологически,
Ведь был заточен на свободную
                                            в творчестве тропу
И создавал своё реальное с мифическим.
Девятый член семьи детей
                                       из Витебского штетла,
Впитавший все традиции хасидского житья,
Он тот, не подававший признаков живого тела,
Усильями семьи ожил в корыте для белья.
Он, как еврей всю свою жизнь
                             ждавший божеского чуда,
Из детства правил такого бытья не отвергал
И право мыслить вопреки родне всей пересудам.
Лишь дядя парикмахер ему этим не шпынял.
К тому ж в местечке в искусстве рисования
                                                             кто мог
Сравнить: а сходен ли рисунок с оригиналом?
Все обсуждения лишь рождали смех и анекдот,
К тому ж лишь сама жизнь служила материалом.
И живопись у неких была ярким самодейством,
Размер и схожесть предметов были не реальны,
И материал гляделся каким-то чародейством —
Художества те были лишь только визуальны.
Находки авангарда будут позже у Шагала,
Для их уменья нужно пройти преграды власти
И мама для устройства путей долгих не искала
И дала взятку от их бюджета от злосчастий.
Как навык взять рисовки у тех,
                                   кто в классе с ним сидел.
Кто как рисует правильно он стал
                                                        подсматривать
Спросил он у дружочка, кто этим уж
                                                    вполне владел.
Копируй с книг – совет был дан —
                                                   на первой стадии.
Полезность сего опыта была неоспорима.
Признался вскоре маме он: я буду художник.
С тех пор стремился в школу Пэна он
                                                    неудержимо.
Ему давно знаком уж был того зданья облик.
Хоть местная изба искусств и была невелика,
Но Юрий Пэн был в месте среди люда
                                                              шепчемым.
Весь курс учить его бесплатно он взялся чудака,
Ведь ученик всё рисовал лишь фиолетовым.
Людских портретов не принято евреям
                                                                 рисовать, —
Об этом он, конечно, знал с младого возраста.
Сродни людским фигуркам вещицы
                                            стали вдруг летать,
Вверху по всякому парить, как птицы, сворами.
И не подобный ли Шагала модернизм
                                                         в искусстве
На смеси реального с фантазией творческой,
Где не работали законы физики, конфузят,
А для простых людей выставок неразборчивой.
Случилось в работе его ранней «Святой возница»
Портрет на выставке повесили вверх ногами.
Он сам оставил так, а ведь скандал
                                            бы мог случиться…
Как мы порой безумны перед его холстами.
Ведь на портрете юноша в молитвенном экстазе
Изображен с перевернутым туловищем вниз.
Молящегося здесь так он показывал нам фазу:
В молитве жаркой он служит богу – не усомнись!
Не шла учёба ему в голову, и он дал ходу.
Учиться тяжко и что хотел – здесь не научат.
Я от обычаев хасидской жизни не отойду…
Он видел (скоро этой жизнью) —
                                         власть жить отучит.
Он на учёбу денег отчаялся отца просить.
В сердцах, пив чай, тот бросил двадцать семь
                                                      рублей под стол.
Спросил зачем лишь, а он стал мелочь собирать
                                                                    спешить,
Сказав, что это всё и помогать он не готов.
«В моём семействе все надеялись —
                                                      буду бухгалтер.
А я, глядя как бочки двигать тяжело отцу,
Хотел, чтобы быт нашей семьи
                                              не был столь печален,
Но облегчить я мог в манере,
                                            свойственной творцу».
Не мог он больше в этом захолустье оставаться,
Из Витебска учиться он едет в Санкт-Петербург.
Живет там бедно, ретушёром, чтоб
                                             в общество вписаться,
Он в частной школе под присмотром Рериха
                                                                     дрессур.
Ученика он сводит с будущим покровителем,
Даёт ему поддержку в школу Званцевой к Баксту.
Тот, побывавший в Древней Греции,
                                          теперь властитель —
Зовёт его к искусству примитивизма
                                                     и быть наглым.
Знакомится со многими поэтами России[2]2
  A. Блок, C. Есенин, B. Маяковский.


[Закрыть],
Которым не вполне понятна тайна бытия.
А он, рождённый в захолустье, на периферии
Её он знает (дед убьёт) жалеет бугая.
Научен был он жизнью предыдущей, не ев мяса —
Отец его в семье в неделю раз лишь ел его.
Один в семье он тяжело трудился, седовласый,
А мы глотали кашу – станешь жизни знатоком.
Но Бакст умчал в Париж,
                                        и он за ним вослед так рвётся…
Стипендию он получает от Винавера.
Конечно же, в ресурсах для житья
                                              он там сожмётся.
В Париж он едет, чтоб работать в лучшей ауре.
Здесь он находит своих менторов и меценатов.
Учителем вполне достойным в Лувре
                                            был Рембрандт,
В картинах его неких в гетто виден был талант.
Г. Аполлинер и Б. Сандрар из близких
                                                    ему фанатов.
Он входит в тесный круг своих
                              друзей-интеллигентов,
Идёт учёба у художников авангарда.
Здесь сборище всех направлений художеств,
                                                                  эпицентр;
Тут без указов место для творческого старта.
Париж с Монмартром здесь по атмосфере —
                                                      второй Витебск,
В нём остро чувствовалось влияние Пикассо.
Он начал выставляться, но случился
                                                     ряд событий,
К сестре на свадьбу был должен уехать фантазёр.
В год следующий должна быть выставка
                                                        его работ,
Война на 10 лет приезд его в Париж отсрочила.
Он возвратился в жуткий
                                  Петербургский круговорот,
Война его в военпромкомитет забросила.
А после революции на должностях работа,
Где несогласье с Малевичем принципиально.
В Москве он оформитель был в театре[3]3
  В Еврейском камерном в Москве в 1920 году.


[Закрыть]
                                                         не в угоду,
В Малаховке он детям[4]4
  Беспризорникам.


[Закрыть] преподаёт лояльно.
Хотя нет времени здесь на главное занятие,
  Рисует вещи, что были кредо в воззрениях:
«Я и моя деревня» и «Белое распятие»
«Голгофа», «Прогулка», «Над городом»,
                                                  «День рожденья».
Писал картины из за бедности он обнажённым,
Ведь полселедки с водой – была вся его еда
Зато в свою работу весь по уши углублённым
Перебивался как-то и за что-то была мзда.
Дом у подружки[5]5
  1909 год.


[Закрыть] оказался для него счастливым.
И с той поры она – фигура всех его работ.
Она узрела свое счастье в нём, благочестивом,
Добро на все решения он получал её.
Её пять лет не видя и получив родных согласье,
Он счастлив с нею – через год она рождает дочь.
Он уезжает с семьею из России от басен,
С сознанием ненужности – таков вот парадокс.
И путь его Литва, Германия, Париж… не сразу
В Литве большая выставка идёт его работ.
Кончает мемуары[6]6
  «Моя жизнь» № 96 в «Биографии и мемуары».


[Закрыть] он свои во время трассы
И рукописный экземпляр их с собой везёт.
А сколько в жизни раз его работы пропадают!
В Германии, России и Париже нет счёта им.
Людишек, падких на чужое, издавна хватает…
Когда ж мы это зло навеки в людях истребим.
Когда в России шёл террор[7]7
  1937 год.


[Закрыть] он получил
                                                    гражданство[8]8
  Французское гражданство.


[Закрыть]
Отчалил вовремя из СССР художник-авангардист,
А то нашёл бы вождь его работы
                                            вольтерянством —
Остался бы он жив при Сталине,
                                                  нонконформист?
По приглашению музея в войну он был в США
И там оставил память от своих рукоделий.
Везде, где побывал, вписал руками
                                                    свой дух души,
Там (где культуры), есть следы его ожерелий.
И жёнушка его была талантливой натурой,
И её книга[9]9
  «Горящие огни».


[Закрыть] дополнила его воззренья,
Хасидская описана в ней вся субкультура,
Такие люди жили с этим с дня рождения.
Она была движком стихотворений и работы,
Он без последнего её согласья не кончал.
Он был счастливым в творчестве и в жизни,
                                                        как в полёте;
Когда она скончалась[10]10
  Белла Самойловна Шагал (урождённая Розенфельд), (15.12.1895–2.9.1944)


[Закрыть], он работать перестал.
С Вирджинией Хаггард дочь
                                           познакомила Шагала,
И с ней у них родился скоро общий сын Давид
Семь лет счастливых жила в книге написала[11]11
  «Моя жизнь с Шагалом. Семь лет изобилия», М.; Текст, 2007.


[Закрыть]
Совместного взяв сына убежала – он убит.
Второе бракосочетанье с Валентиной Бродской
Оставило у дочери не лучшие года:
К дитю Шагала недружественной
                                           к ней установкой
Труды отца в подарки не давала; шли в доход.
В 60-е гг он увлекся мозаикой и витражами,
Порой скульптурой, шпалерами и керамикой,
Украсив церкви, синагоги разными цветами.
Луч солнца где засветит – играют красок гаммы.
По приглашенью в 1973 году был в Москве
                                                     и Ленинграде,
Ему показана была работа ранняя[12]12
  1921 год.


[Закрыть].
И хорошо, что вождь великий не рылся сам
                                                                 в складе —
А то сгорела бы вещь «формалиста бранная».
Мир у Шагала внепространственный
                                                        и вневременной,
В одной картинке текут разные события,
Хоть Бог единый, в религиях идёт полемика —
В его картинах восхищение спасителем.
Вся живопись его – борьба добра со злом,
Непримиримая, но далеко не мстительная.
Пытался примирить он иудейство
                                              с христианством,
Соединить в единое Заветы Ветхий с Новым,
Он спрашивал у сведущих людей о реверансе
Вопрос о примиренье остался пустословным.
Два брата, в том числе один художник,
                                                        удивлялись:
Шагал понявший, что живопись не есть
                                                        реальность,
Когда в стихи его они, читая, углублялись —
Что сделал он их продолженьем самих полотен.
Он уже в зрелом возрасте писал в свой город:
«Не думайте, что я, умчав, вас предал
Искать в других местах заборы и дороги.
В своих картинах всю жизнь я дух ваш
                                                        проповедал».
Монументально его наследие в живописи
В полотнах, росписях и книжных иллюстрациях,
В стихах и мемуарах с безумной торопливостью
И оформлением театральных декораций.
Как мифы вечны работы в Парижской
                                                       гранд-опера,
И витражи Парижского Реймского собора,
И витражи зала генассамблеи «Окна мира»,
Не обошёл он притч и народных поговорок.
Музей библейское послание Марка Шагала —
Его молитва по служенью человечеству
Что ни на миг из его вниманья не исчезало —
Великого праведника увековечило.
 

Вот так рождался меж гениями мостик

 
Художники палитр различных сфер
                                                      встречались,
Особенно любили встречи по утрам.
Их разговоры там различных тем касались,
И многое услышать тут пришлось стенам.
Зашёл однажды утром к Сурикову Л. Толстой
Быв в блузе, подпоясанной простым ремнем
И, с валенок сбивая снег, стоял безмолвно.
Войдя из сеней, бороду отёр платком.
От белой внешности его как дед-мороза
Так веяло ещё морозной свежестью,
Лишь устремленная в картину его поза
Хозяину сулила неизвестностью.
Лев Николаевич признанным был гением,
С людьми на встречах он был противоречив,
Никто не знал его всех увлечений,
Есть многочисленный тех встреч
                                                         с людьми архив.
Его воззрения и взгляды изменялись,
Так был прямолинеен он, включаясь в спор.
Друзья во взглядах порою разделялись,
А он читал и изменял свой кругозор.
И взгляд его был далеко от мастерской —
Как видно, душу взяло содержимое.
И краски иль злой сюжет были тому виной,
Но впечатление неистребимое.
Неисчерпаемы глубины душ народа,
И вы правдивы в каждом образе его.
Как хороши в вашей картине антиподы
Петра фигура в казни здесь передаёт.
Затем, немного помолчав и улыбнувшись,
Он, в правый уголок картины указав,
Сказал: «А князь-то мой Черкасский
                                                       здесь мигнувши!
Ты сделал точь в точь, из записей моих украв».
Да, вы же мне его сюда прислали сами,
А его таким вот воображал в уме.
Вы помогли, мы все грешны под небесами,
Спасибо Оле, что имеет глазомер.
Толстой со стула встал к хозяину с вопросом:
«Стрельцов-то этих везли на место казни,
Наверное, с зажжёнными свечами на возах,
В цепях ночами по грязи неподвластных.
Должны быть руки их закапаны свечами?
А что на ваших – совсем не видно воска…» —
«Ой, правда! Они, конечно, должны быть
                                                            с его следами…»
Вот так рождался меж гениями мостик.
 

Н. Кончаловская «Дар бесценный»,

Изд. «Детская литература».

Москва, 1964 г.