Текст книги "Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть"

Глава 2

В то утро, как обычно, Олеся Палий и Гоша Довженко встретились в парке, чтобы вместе совершить пробежку. Пока разминались, Довженко жаловался:

– И чего меня в школу олимпийского резерва не взяли? Занимался бы делом, с нормальными людьми общался, а не как сейчас…

Палий, не прекращая разминку, спросила:

– А я что, не нормальная?

– Лесь, ты свой человек. Я ж не о тебе…

– А я о себе. Я тебе кто – «нормальный человек»? «Свой парень»? И все?

Довженко подумал секунду и высказался:

– Ты мне лучший друг.

Палий перестала вращать руками, распрямилась:

– Я домой.

– А бегать?

– Пока.

И ушла. Довженко пожал плечами, но догонять не стал, начал пробежку. Однако в этот день все словно сговорились портить ему настроение. Не успел он пробежать и сотни метров, как со скамейки навстречу ему поднялся Баграмов, преградил дорогу.

– Что надо? – не слишком вежливо спросил Довженко.

– Гоша, ты помнишь, что я тебя сюда вытащил? – начал физрук. – Благодаря мне тебя взяли в команду! Я тебя вывел в большой спорт! Ты должен…

– Ничего я никому не должен! – прервал Довженко.

– Нет, должен! Нельзя забывать учителей своих, тех, кто в тебя душу…

– Что надо, я спрашиваю?

– Скажи ему, скажи! Скажи, что мне можно доверять, что я буду молчать! Буду молчать! Если только вы все тоже будете! Скажи ему!

Он был так противен, так жалок, что Довженко не выдержал и оттолкнул его от себя. Баграмов упал в густые кусты у дорожки и застрял там, а Гоша продолжил пробежку…

…Ира Шорина стояла за углом собственного дома и поглядывала на часы. Пора бы уже! Ага, вот запиликал домофон, дверь открылась, и вышел мальчик лет шести. Он придержал дверь, чтобы могли выйти двойняшки лет четырех, мальчик и девочка. Из окна за ними наблюдала их мама – тучная, рано постаревшая женщина.

Ирина подождала, пока дети отойдут подальше, чтобы их не было видно из окна, догнала их и принялась обнимать. Достала из кармана шоколадки, небольшие игрушки, раздала двойняшкам. И все вместе они направились к детскому саду.

– Поздновато вы сегодня, Севка, – заметила она старшему мальчику.

– Мать орала, – объяснил он. – Двойняшки куртки порвали на горке.

Ира сняла шапку у девочки, увидела криво заплетенные косички.

– Сам заплетал? – спросила Севку.

Тот пожал плечами:

– А кто?

– Придем, я переплету.

– Илка, я хочу стлижку, как у тебя, – попросила девочка Варя.

– Сделаем, – обещала Шорина.

– А ты когда домой вернешься? – поинтересовался Севка.

И тут Ирина вспомнила:

– Слушай, братан, у тебя же день рождения через неделю! Чего тебе подарить-то?

У Севки ответ был давно готов:

– Планшет.

– Ладно, – уверенно ответила Шорина.

– Чё, серьезно? А деньги где возьмешь?

– У Деда Мороза одолжу! – усмехнулась Ира. – Шагай быстрее, мелкие, в сад опоздаем!

…По расписанию у одиннадцатого класса сегодня английский, но вести его некому. Все сидят за партами, а за учительским столом стоит Барковский.

– Однокласснички! – начал он свою речь. – Мы должны быть сильными сейчас. А вы скисли. Депрессняк нам сейчас вообще не нужен.

– А что сейчас нужно? – спросила Суворова.

– Я думаю, надо расслабиться, порубиться в «Спарту».

– Без меня, – послышался голос Марата.

– О, бунт на корабле! – констатировал Худяков. – Мурик, ты чё?

И тут вскочила Белодедова:

– Как вы можете?! Как вы все это проглотили?! Живодеры чертовы!! Вы живые вообще?! Настя с пробитой башкой в морге лежит! Кровь на асфальте, вот такая лужа! А у вас депрессняк?!

Марат подошел к ней, обнял; Наташа тут же принялась рыдать. Однако ее слова не произвели никакого впечатления на Барковского.

– Пошли поиграем лучше, – он гнул свою линию. – Сами знаете, будет легче.

– А ты еще не наигрался? – зло спросил Марат. – Тебе мало?

– А тебе достаточно?

– Заткнись, Барк! – предложил Марат. – Просто заткнись.

И тут в разгорающийся конфликт вмешалась Шорина. Она подошла к Белодедовой; отстранив Марата, сама обняла ее, сказала:

– Правда, пошли. Там полегче станет.

И все послушно потянулись к выходу…

…Эксперты с утра обследовали квартиру Истоминой. В маленькой уютной комнате все свободное место было отдано книгам. Кухня крохотная, и на ней негде готовить – только разогреть. Никаких признаков присутствия мужчины.

Крюков исследовал письменный стол и книжные полки. Фотографии классов складывал в отдельную стопку. Сверху положил фотоальбом, подписанный и разрисованный всеми учениками одиннадцатого класса.

Обходя экспертов, к Крюкову пробралась Липатова – в белом пальто и роскошных замшевых сапогах.

– В чем дело, Крюков? – с ходу спросила она. – Ты ведь сказал, будешь отказ писать!

– Погоди, – остановил ее капитан. – Пошли на балкон, поговорим.

Вышли на балкон. Этаж был высокий, перед ними расстилалась панорама спального района.

– Представь себе, что ты задумала покончить с собой… – начал участковый.

– Типун тебе на язык! – отозвалась Липатова.

– Что ты выберешь? Сигануть отсюда, где от тебя гарантированно мокрого места не останется, или бить какое-то пошлое стекло в мужской раздевалке спортзала, резать о него лицо в семи местах…

– В восьми. Я читала отчет.

– Хорошо, в восьми. Но ты же девочка, ты боишься боли, боишься быть некрасивой. И прыгать с третьего этажа… Никакой гарантии на перелом шеи не было, ей просто повезло. Кстати, по статистике самоубийцы прыгают в верхней одежде. А она в чем была, в том и вышла…

– Вчера ты обещал не впадать в истерику из-за каждого самоубийства, – напомнила Липатова. – А сегодня все изменилось? Закрывай дело, Крюков, или я сама его закрою.

Тут дверь открылась, и на балконе появилась запыхавшаяся Тоша.

– Привет, ты откуда такая? – спросила Липатова.

– Из морга, – ответила Тоша.

– Излагай, – предложил ей Крюков.

– В общем, на теле покойной нашлись следы избиения, – сообщила Тоша. – Сломанное ребро, а на лице – незажившие гематомы.

– Срок?

– Несколько недель. Точнее не скажу.

– Может, это авария? – спросила Липатова. – Или спортивные травмы?

Тоша покачала головой:

– Если только она боксом не занималась.

Крюков покрутил головой:

– Неужели сто десятая статья? Доведение до самоубийства? Прошу разрешения изучить. В честь того, что вы сегодня совершенно неотразимы.

Липатовой перспектива нового расследования совершенно не нравилась. Но делать было нечего.

– Работайте, – разрешила она. – У вас две недели. Насчет неотразимости – у Машки сегодня отчетный концерт, Малый зал консерватории. Так что прости, что не в кедах.

– Спасибо, Ань, – проникновенно сказал Крюков.

– Да пошел ты, – буркнула Липатова и удалилась.

А Тоша заинтересованно спросила:

– Что, правда, у вас в студенчестве был роман?

– Ну, ты же вечно замужем, – ответил Крюков, после чего крикнул в глубь квартиры: – Сёма! Ну, что там, записки предсмертной не нашли?

– Не-а! – сообщил эксперт Сёма, подойдя к балконной двери. – Люблю такие квартирки. У меня прихожая больше.

– А ты, случайно, не олигарх? – поинтересовался Крюков.

– Я принципиально не олигарх, – ответил эксперт.

…В кабинете директора школы Людмила Царева листала фотоальбом, взятый Крюковым из квартиры погибшей учительницы. Особенно ее привлекла фотография, где Истомина, абсолютно счастливая, сидела на диване, вся заваленная цветами.

– Да, я помню, Настя рассказывала, – говорила Царева. – Ребята устроили ей день рождения, решили ее так поддержать…

– А разве она не в июле родилась? – удивился капитан.

– В том-то и дело, понимаете? Они решили, что ей нужен праздник. Придумали специальную вечеринку, родители Кристины Суворовой разрешили использовать свой загородный дом. Ребята учили номера на английском, сделали капустник… Настя плакала от счастья, и мы все ей ужасно завидовали. Какой кошмар, Игорь Андреевич, какой кошмар…

– А здесь почему-то Барковского нет, – заметил Крюков. – Подпись на альбоме есть, а фотографии нет.

Царева еще раз перелистала альбом.

– Да, и правда нет, – удивилась она. – А! Так он, наверно, фотографировал. Он уникальный совершенно мальчик. Во-первых, говорит по-английски как на родном. Во-вторых, учится блестяще: все легко схватывает, не боится дискутировать с преподавателями. И абсолютно самостоятельный, сформировавшийся человек. Знаете, такой вот мужичок.

– Счастье для учителя, правда? – заметил Крюков.

– Я уверена, что для Анастасии Николаевны, как для классного руководителя, такой ученик был просто подарком, – заявила Царева.

Выйдя из кабинета Царевой, капитан очень удачно натолкнулся на физрука Баграмова.

– Здравствуйте, Владимир Ованесович! – приветствовал он физрука. – Как раз к вам направляюсь.

– Ко мне? Зачем? – Баграмов не мог скрыть свой испуг.

– Хочу посмотреть на то место, где произошло печальное событие.

Прошли в спортзал, где шел урок: молодая учительница занималась с одним из начальных классов. Крюков сел на скамью и потребовал:

– Рассказывайте.

Баграмову ничего не оставалось, как сесть рядом и начать говорить.

– Ну, шел урок… Девочки отпросились… Мальчики по программе… Там у нас прыжки были… через козла… Ну вот… я проводил обучение… Тут вошла Анастасия Николаевна, крикнула что-то…

– Что?

– По-моему… «Здравствуйте!».

– Неожиданно. И что потом?

– Потом… побежала в раздевалку, и я услышал… звон стекла… Понимаете, я думал, что кто-то мячом попал, я думал, что… Пошел смотреть, а там…

– А почему она побежала именно в мужскую раздевалку?

Баграмов беспомощно развел руками:

– Я не знаю…

– Там был кто-то из учеников?

– Кажется, нет…

– А почему вы меня боитесь?

Этот вопрос напугал физрука еще больше.

– Почему вы так… – лепетал он. – Я не боюсь, просто мне… полтора года до пенсии… понимаете…

– Понимаю, – заверил его Крюков. – Я тоже когда-то был следователем прокуратуры. А теперь в участковые сослали. Были когда-то и мы рысаками, Владимир Ованесович. Так что прекрасно вас понимаю. Я пойду в раздевалку, осмотрюсь. Не возражаете?

Баграмов и не думал возражать; он был заранее согласен на все.

Капитан вошел в раздевалку, огляделся. Выглянул в окно. Прошептал:

– Глупость какая…

…Следующим местом в школе, где он успел побывать в этот день, стал компьютерный класс. Там как раз занимались одиннадцатиклассники. Они сидели перед мониторами, увлеченные происходящим на экранах. Судя по лицам учеников, происходящее доставляло им большое удовольствие; многие улыбались. Крюков наблюдал за ними сквозь стекло комнаты преподавателя.

– Хорошие какие лица у ребят, – заметил он стоявшему рядом учителю информатики Игнату Антоновичу Лапикову. – Да, я тут наводил справки… Вас считают талантливым программистом, а некоторые утверждают, что вы не последний хакер в этом городе.

– Это все в прошлом, – заверил Лапиков.

– Как скажете. Но странно, что вы, с вашей квалификацией, торчите здесь, в школе, за полставки.

– Есть причина. Вернее, была.

– И?

– И я вам ее не скажу.

– Вы ее очень любили?

Преподаватель скривился и ничего не ответил. Тогда Крюков сменил тему.

– Во что они играют с такими лицами? – спросил.

– «Спарта», – ответил Лапиков. И пояснил: – Симулятор нового поколения, бета-версия.

– Интересно. И какие правила?

– А нет никаких правил. Вообще. Нет никаких правил, понимаете?

– Нет, не понимаю. А Юров где?

– Он сюда играть не ходит. У него дома, кажется, и компьютера нет.

– А вы не боитесь, что они там… чем-то другим заняты? – поинтересовался Крюков. – Ведь вы здесь, а они – там…

– Я в любой момент могу посмотреть, что происходит на мониторе каждого, – заверил Лапиков.

– Так посмотрите.

– Я не хочу. Это как читать чужие письма.

– Я хочу, – заявил капитан.

Лапиков пожал плечами, набрал нужную команду. На мониторе возникла надпись «Учебное место № 1». На экране обнаженные юноша и девушка занимались сексом. Лапиков быстро переключился. На экране «Учебного места № 3» находился лазерный прицел. В центр прицела попадали люди – и падали с пробитыми головами. Лапиков переключился еще раз. На экране «Учебного места № 8» анимированная модель исполняла стриптиз у шеста. А на «Месте № 11» две фигуры с помощью свернутых в трубочку купюр вдыхали кокаин.

Крюков оторвался от экрана и посмотрел на класс за стеклом. Ира Шорина словно почувствовала его взгляд. Она тоже подняла глаза и увидела Крюкова, внимательно наблюдающего за ними. Быстро набрала на «клаве» какое-то сообщение, отправила Барковскому. Тот отреагировал немедленно, и на каждом экране возник текст с красным восклицательным знаком. Все тут же закончили игру. А через несколько секунд прозвенел звонок; одиннадцатиклассники дружно собрались и вышли из класса.

Глава 3

Стоя в кабинете Липатовой в Следственном комитете, Крюков ждал, когда та закончит разговор по телефону. Наконец она договорила, спросила его:

– Ты чего не садишься?

– В этом кабинете я могу сидеть только в одном кресле – вон в том, – заявил Крюков, указав на ее собственное кресло.

Липатова сразу ощерилась:

– Да пошел ты!

– Зачем звала, Анют? – спросил капитан.

Хозяйка кабинета смотрела, набычившись, и он поправился:

– Виноват. Госпожа советник юстиции третьего класса.

– Мне вчера ночью шеф позвонил, – сообщила Липатова.

– Невежливо.

– А ему, в свою очередь, другой дяденька позвонил, – продолжала Липатова. – Непростой такой дяденька. Тоже при погонах, но из смежной организации. Они с ним на охоту ездят.

– И что?

– Непонятно с чего, но тот дяденька очень интересовался самоубийством Истоминой.

Крюкову не хотелось обсуждать с ней эту информацию, безусловно, важную. Над ней надо было поразмыслить. Потому он произнес первое, что пришло в голову:

– Сколько мы с тобой не были вот так наедине, Ань?

– Отвали, – ответила Липатова. – С чего бы это вдруг «контора» заинтересовалась самоубийством учительницы в обычной школе? Можешь объяснить?

– Нет, – честно признался Крюков. – А ты?

И вручил ей бумажную розу, скрученную из взятого с ее стола листка. Липатова глянула на розу и воскликнула:

– Идиотина! Это же протокол!

– В моем кабинете протоколы бы так не валялись… – заметил он.

И, увидев, какое лицо стало у его бывшей коллеги, спросил:

– А как фамилия дядечки-охотника, не помнишь?

– Шорин, – ответила Липатова.

«Вот оно что!» – мысленно воскликнул Крюков. А вслух ничего не сказал.

…Утром в школьном гардеробе Суворова и Барковский вместе сдавали свои куртки в раздевалку. Суворова только что поругалась со своим бойфрендом Колей, а Барковский наблюдал за этой сценой. И теперь Кристине хотелось поделиться с ним своим возмущением.

– Если человек, который сто раз на дню говорит, что любит тебя, – начала она излагать свою позицию, – не понимает, чем тебя обижает, без толку объяснять. В чем я не права?

– Вы просто играете в разную игру, – объяснил Барковский. – Он играет по своим правилам, ты – по своим. Объясни ему правила игры, а потом требуй, чтобы он их соблюдал.

– Не хочу ничего объяснять! – заявила Кристина. – Он сам должен понять, что…

– Он не поймет. И пока ты не выложишь пошаговую инструкцию, как надо реагировать на твои закидоны, никто тебя не поймет.

– Ты же понимаешь! – сказала Суворова с уважением.

– Я… – Барковский усмехнулся. – Я – инопланетянин.

Подошла запыхавшаяся Шорина.

– Привет! – сказала. – Чуть не опоздала.

Барковский помог ей снять куртку; она нежно улыбнулась ему. Суворова с завистью наблюдала за этой сценой.

– Прямо не узнать тебя, Ирка, – заметила она. – Вот что с человеком любовь делает…

Барковский и Шорина направились к лестнице; мимо Суворовой прошла заплаканная Мелкова. Кристина взяла ее за руку, остановила.

– Что не здороваемся? – спросила она.

– Крис, отстань, ладно? – попросила Мелкова.

И тут Суворова заметила на запястье подруги свежий синяк. И уже другим, серьезным тоном сказала:

– Поговори с Барком. Я серьезно. Поговори.

Барковский и Шорина в это время поднимались на второй этаж.

– Как там мелкие? – спросил Барковский.

Очевидно, он уже был в курсе семейных забот Ирины, что-то объяснять ему не требовалось. Поэтому Шорина сразу изложила то, что ее волновало:

– Слушай, Миш. Я Севке на день рождения планшет обещала. Ты вроде бы…

– Конечно, – ответил Барковский. – Я же обещал.

Сунул руку в карман, достал небольшую пачку денег, отдал Шориной. Та обняла его и поцеловала.

Он старался проделать всю операцию скрытно, и все же кое-кто заметил передачу денег. Например Марат – он шел сразу вслед за этими двумя. А еще за ними с площадки третьего этажа наблюдал участковый Крюков…

В одиннадцатом классе начался урок биологии. Его вела учительница Марина Ивановна – подтянутая, красиво стареющая женщина.

– В последние годы в литературе, особенно фантастической, – начала она, – живо обсуждается… Галимов, убери свой гаджет!

Марат, который и правда что-то вычитывал на смартфоне, поднял руку:

– Можно выйти?

– Вам все можно, вы же у меня золотой класс, – отозвалась учительница, и Галимов вышел.

– Так вот, – продолжила Марина Ивановна, – в литературе живо обсуждается тема сверхчеловека. Или, если сформулировать это иначе – массовое развитие сверхспособностей у человека будущего. Хотелось бы выслушать ваши предположения насчет этого с биологической, а возможно, и с физиологической точки зрения.

Юров поднял руку:

– Можно?

– Давай, Юров, может, поправишь картинку в аттестате, – кивнула Марина Ивановна.

Юров вышел к доске, обвел глазами класс и начал:

– Я думаю, человек будущего будет слабаком. Все эти сверхспособности, типа телепатии, экстрасенсорики… Ну, будут больше места занимать, значит, башка будет больше. А физических нагрузок вообще не останется. Народ вообще от компьютеров отходить не будет, разжиреет. Может, пальцы на руках отрастут, чтобы на «клаве» было бацать удобней. Всем чипы станут вживлять при рождении и указывать им, что делать. Поэтому, я так думаю, люди будут на головастиков похожи, или на этих… сперматозоидов.

В классе послышались смешки, и Юров немедленно на них отреагировал:

– А чего вы ржете? Сами скоро такими станете со своей «Спартой». Да уже стали…

– Ты о чем сейчас, Юров? – удивилась Марина Ивановна.

И тут в дискуссию решил вмешаться Барковский.

– Это он про нас, Марина Ивановна. Мы – слабаки, да, Макс? А ты сильный, честный и смелый.

Однако Юров не принял вызова; он опустил глаза и покачал головой.

– Можно не превращать урок в балаган? – раздраженно спросила учительница. – Вернемся к теме урока…

Однако Барковский еще не закончил.

– А мы по теме! – заявил он. – Юров, ты говоришь не то, что думаешь. Посмотри на нас. Да, мы играем, ну и что? Мы – спокойные люди, у нас нет проблем с коммуникацией, мы с любым человеком находим общий язык. И мы, уж прости, умнее своих сверстников! В жизни мы никем не притворяемся! А ты симулируешь. Симулируешь чью-то жизнь.

Марина Ивановна уже совсем перестала понимать, что происходит у нее на уроке.

– Это вас, видимо, Анастасия Николаевна так учила общаться друг с другом? – спросила она.

– Не надо сейчас про Анастасию Николаевну, – попросил Юров. – А ты, Барк, пойми: у нас с тобой разное будущее. И лучше отвали от меня.

– Точно, Барк, отвали, – вмешался в дискуссию Худяков – он решил поддержать лидера класса. – А то он пойдет и нажалуется. Дяденьке милиционеру, например…

Юров жестко взглянул на классного шута и медленно пошел на свое место.

– Не пойду, – бросил по дороге. – У нас так не принято.

– У вас? – осклабился Худяков. – А как принято?

– А вот так, – ответил Юров.

Коротко и сильно ударил Худякова носком ботинка под колено, отчего тот взвыл от боли, свалился на пол.

– Прекратить немедленно! – закричала Марина Ивановна. – Юров, со мной к директору!

И тут неожиданно Барковский произнес:

– Все в порядке, Марина Ивановна! При чем тут директор? Ведь все нормально, Худяков?

Слово лидера – закон, и Худяков, скривившись, пробормотал:

– Нормально…

А тут как раз и звонок прозвенел. Марина Ивановна, у которой все лицо пошло пятнами, скомандовала:

– Задание на доске. Убирайтесь!

Одиннадцатиклассники не заставили себя долго ждать.

А пока в классе шла «дискуссия о сверхчеловеке», у Марата Галимова произошел разговор с капитаном Крюковым. Едва Марат устроился в коридоре на подоконнике и ввел запрос «Работа для старшеклассников», как рядом с ним кто-то остановился. Марат поднял голову, узнал участкового и вздохнул с некоторым облегчением:

– Блин, думал – директриса…

– Биологию косишь? – осведомился Крюков. – Я, когда школу оканчивал, знаешь, от чего больше всего мучился?

Марат не собирался продолжать откровенный разговор с участковым и потому ответил дерзостью:

– От прыщей?

Капитан на дерзость не обратил внимания, ответил серьезно:

– От безденежья. А как раз влюблен был жутко в одну… И не мог ее даже в кафе сводить – не на что было. Не говоря уже о цветах. У тебя с деньгами проблем нет?

– Нет, – ответил Марат, напрягшись. – С чего вы взяли?

– Говорю же – себя вспомнил. А у Барковского деньги откуда?

– Откуда я знаю? – ответил Марат. Разговор нравился ему все меньше.

– Действительно, – кивнул Крюков и предложил:

– Может, поговорим про Анастасию Николаевну, пока урок не кончился?

– Я ничего не помню, – заявил Марат.

– Даже хорошего? – удивился Крюков. – Все говорят, она была супер. И ты ничего о ней не помнишь?

Нет, конечно, кое-что Марат помнил. И он решил, что это «кое-что» можно рассказать. И он рассказал, как их класс устроил своей классной руководительнице праздник в загородной усадьбе, принадлежавшей родителям Суворовой. Пели хором «Happy Birthday To You», преподнесли торт с зажженными свечами. Истомина даже плакала от радости, благодарила всех. Напоследок подошла к Барковскому, сказала: «Я знаю, это ты придумал. Это поступок. Спасибо». И поцеловала в щеку, чем вызвала аплодисменты класса и ревность Алины Русановой, которая была влюблена в Барковского и не слишком это скрывала…

– Да, я видел фото с этого праздника, – кивнул Крюков, когда Марат закончил свой рассказ. – Смелые родители у этой девочки, Суворовой. И часто вы у нее такие «пати» устраиваете?

Этот невинный вопрос почему-то напугал Марата, и он поспешил закруглить разговор.

– Не знаю… Мне пора идти…

– Ладно. Слушай, а кто у Иры Шориной папа? Ты не в курсе?

Час от часу не легче! Нет, разговор точно надо было заканчивать!

– Не знаю, – быстро произнес Марат. – Они с отчимом живут. Можно?

И, не дождавшись ответа, сбежал вниз по лестнице. Тут как раз и звонок с урока прозвенел, и Крюков поспешил к кабинету биологии: ему хотелось задать несколько вопросов Ире Шориной, а также учительнице Марине Ивановне.

Правда, разговор с Шориной у него не получился: девушка заявила, что ей срочно надо в медкабинет. Тогда капитан вошел в кабинет, показал учительнице биологии свое удостоверение и заявил, что у него есть несколько вопросов.

– Что ж, идемте в лаборантскую, – сказала Марина Ивановна. – Мне надо ухаживать за растениями, полить, подкормить. Там и спросите.

Они прошли в комнату позади класса, всю уставленную цветами.

– Так что вы хотите знать? – спросила учительница. – Перемена сейчас короткая, а я хотела бы отдохнуть.

– У вашего кабинета дверь неплотно закрывается… – заметил капитан.

– А, вы об этой стычке! – догадалась учительница. – Ничего необычного, подростки…

– Скажите, покойная Анастасия Николаевна вам нравилась? – неожиданно спросил Крюков.

Марина Ивановна напряглась.

– О мертвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего… Но, отвечая на ваш вопрос… Я ее не любила.

– Чтобы любить человека, о нем ничего знать не требуется, – заметил Крюков. – А вот для неприязни обычно есть веские причины.

– И они у меня, разумеется, были, – сказала Марина Ивановна. – Только это личное и не имеет к делу никакого отношения.

Голос ее при этом дрожал, и она была на грани истерики.

– А ведь вы на грани истерики, Марина Ивановна, – сказал капитан. – Подумайте: может быть, стоит быть со мной откровеннее?

После чего вручил учительнице биологии забавный цветочный горшочек, сделанный из пластиковой бутылки – он мастерил его во время разговора.

…Между тем Ира Шорина, расставшись с участковым, не пошла ни в какой медкабинет. Вместо этого она выбежала в школьный двор и отбежала за угол, где ее никто не мог услышать. Достала телефон, набрала нужный номер и, когда ее соединили, взволнованно заговорила:

– Привет! Я знаю, что ты занят, я просто хотела сказать… Он роет! Спрашивает у всех про тебя. Что мне делать?

Выслушав ответ, она слегка успокоилась и поспешила назад, в школу, где в коридоре на втором этаже одиннадцатый класс устроил небольшое совещание. Все обступили Марата. Барковский допытывался:

– И что ты ему сказал?

– Да ничего, – отвечал Марат. – Сказал, что они с отчимом живут, и свалил.

– Мы же договорились, что поодиночке с полицией не общаемся, – напомнила Суворова.

Обернулась к Мелковой:

– Как там, Аньк? Помнишь, ты говорила? Что-то про присутствие законного представителя при допросе несовершеннолетнего?

Мелкова кивнула:

– Я уточнила. Это только если в суде. Порядок опроса несовершеннолетних при оперативных мероприятиях никак не регламентируется.

– Вот засада… – произнес Худяков.

– А в чем проблема? – поинтересовалась Палий. – Почему нельзя говорить с полицией? Мы все знаем, что надо говорить и что не надо. Не маленькие.

– Могу повторить, в чем проблема, – объяснил Барковский. – Полиция в любом случае ищет виноватого. Даже если никто не виноват. А кто ищет – тот всегда найдет. Кто-то что-то ляпнет, не подумав, кто-то решит пооткровенничать… И кончится это тем, что кого-то из нас обязательно обвинят.

– Да в чем? – не могла понять Белодедова.

Внезапно ей решил ответить Юров:

– В убийстве.

Все замерли. В тишине раздался резкий смех Белодедовой.

– Псих! Но… Если меня обвинят в убийстве, я все расскажу!

Барковский взглянул на нее так, что Марат поспешил встать рядом и заслонить девушку собой.

– Ладно, – сказал Барковский уже спокойнее. – Я знаю, что делать.

Все разошлись. Суворова и Мелкова направились в женский туалет – лучшее место, где можно было спокойно пообщаться. Суворова кивнула на запястье подруги, на котором виднелся здоровенный синяк, спросила:

– За что на этот раз?

– За платье, – объяснила Мелкова. – Я в школу пошла, а он у подъезда стоит, ждет, в чем я выйду.

– Что за платье?

– Ну, то, красное, с вырезом. Прикинь: взял его вот так и разорвал. На улице, при всех.

– Вот урод! Почему ты не хочешь с Барком поговорить?

– Боюсь, – объяснила Мелкова.

– За Барка?

– Ты что, дура? За отца, конечно.