Текст книги "Ломовой кайф"

НА ПОВЕРХНОСТИ

Как ни странно, второе путешествие на катамаране, хотя Юрка его боялся гораздо больше, чем первого, стоило ему намного меньше нервов. Даже при том, что первые три или четыре поворота, пройденные на этом участке речки, казались просто чудовищными и ни в какое сравнение не шли с теми, что пришлось преодолевать в первый раз. Центробежная сила выносила то левый, то правый поплавок едва ли не к своду туннеля, катамаран кренило почти под сорок пять градусов, и не только Милка время от времени пронзительно визжала, не только могучий русский мат сотрясал стены пещеры, но и невозмутимый Магомад время от времени испускал какие-то гортанные крики на неизвестном остальной публике языке.

Наверное, все дело было в том, что эти первые несколько поворотов были пройдены очень быстро и экипаж катамарана даже перепугаться как следует не успел. Тем более что следовали эти повороты один за другим и никакого времени на то, чтобы осознать, насколько близко все были от смерти, просто не оставалось.

А затем, когда самые сумасшедшие повороты остались позади, пошли намного более простые, хотя, наверное, не менее сложные, чем были во время первой поездки. Их тоже проходили на большой скорости, но по сравнению с предыдущими они уже никого не пугали.

Наконец уклон речки заметно снизился, течение перестало подгонять суденышко с бешеной скоростью, и катамаран какое-то время плыл не быстрее, чем щепка по весеннему ручью, то есть хоть и не очень медленно, но вполне безмятежно. Поворотов какое-то время вообще не было, по крайней мере, крутых. Речка расширилась, но при этом свод стал заметно ниже, и в нескольких местах даже приходилось пригибать головы. Магомад, пригибаясь, обеими руками придерживал папаху. Как известно, потерять ее – для уважаемого горца большой стыд.

– Еще метров двести – и мы на воздухе, – сообщил Ольгерд.

– Так… – сказал Ляпунов задумчиво. – Надо думать, гидрокостюмы на берегу нам не понадобятся, и бегать в них, прямо скажем, хреново. Переодеваться после высадки будет некогда. Есть предложение переодеться прямо здесь. Все, кроме боеприпасов, бросить. Броники и шлемы – тоже. Атаковать мы никого не собираемся, а вот бегать с этими килограммами туго.

– Вон там, – сказал Ольгерд, указывая веслом вперед, – будет галечная отмель. Можно встать и переодеться не спеша.

– Что б мы без тебя делали, Сусанин? Ума не приложу! – почти без иронии произнес капитан.

До отмели доплывали уже на веслах, чтобы отвернуть со стрежня. Действительно, из воды тут торчало несколько не очень крупных валунчиков величиной с арбуз и довольно длинный веретенообразный островок из плотно утрамбовавшейся гальки.

– Там, впереди, где нас ждут, – заметил Ляпунов, – точно такие же, только побольше.

Причалили и принялись за переодевание. Камуфляжки, конечно, в рюкзаках капитально промокли, и напяливать их на пропотевшие в резине тела было равносильно купанию в ледяной воде.

– Чирьями не разживемся? – опасливо пробормотал Топорик, застегивая штаны.

– Ничего, – мрачно пообещал Ляпунов, – согреешься…

– Да нет, мне Милку жалко. Представляешь, на такой попе – и чирей? Это ж нарушение всякой эстетики!.

Милка дала зубоскалу нежный подзатыльник и добавила словесно:

– Интересно, а на языках чирьи не заводятся? Допускает такое современная наука?

– Не в курсе, – вздохнул Топорик.

– Жаль! Тебе бы такой очень даже не помешал! И не видно – эстетику не нарушает, и трепался бы поменьше.

– Давайте поживее! – проворчал Ляпунов, которому было явно не до шуток. Таран, пожалуй, как никогда ясно представлял себе душевное состояние капитана. Действительно, Ольгерд свое дело сделал. Фиг бы они смогли без него добраться до катамарана, сплавиться сюда и так далее. В общем, уже ясно, что в большую реку они выплывут и свежим воздухом подышать успеют. Ольгерд не стал врать и отрицать, что там, на воздухе, их дожидаются граждане, собирающиеся захватить Магомада, а всех остальных за ненадобностью ликвидировать. Навряд ли он соврал и в том, что ему неизвестно точное место засады. Так что весь ход дальнейших событий зависел исключительно от того, насколько точно капитан при помощи своего опыта и интуиции вычислил это самое место. Ну и еще от того, насколько ценен в действительности дедушка Магомад. Если он этим типам нужен исключительно живым, тогда прикидки Ляпунова близки к истине. Если он им сойдет и мертвым

– тогда катамаран со всем содержимым изрешетят прямо с ближайшего обрыва, и вся затея с высадкой в бухточке пойдет под откос. О дальнейших делах типа прорыва к площадке, где – опять-таки по предположениям, а не по точным сведениям капитана! – в принципе может находиться вертолет, как и о его захвате, Таран почти не думал. Хотя такой обреченности – все одно ни хрена не получится! – как в начале авантюры, у него уже не было.

Ведь начинали-то с того, что пошли по ручью, не зная точно, куда он ведет! Пришли туда, куда хотели. Попытка Ольгерда добраться до катамарана, пройдя чуть ли не по потолку туннеля, казалась обреченным на неудачу безумством, а он прошел. Не верилось в то, что катамаран удастся перехватить-Перехватили.

И вот теперь очень хотелось верить, что и прикидки Ляпунова окажутся правильными.

– Оружие проверить, по возможности протереть, – распоряжался капитан. – Ну, по местам!

Катамаран столкнули в воду, разместились на сетке и стали выгребать веслами на стрежень. Вода подхватила суденышко, плавно повела вправо, и когда катамаран обогнул скалу, то впереди на стене туннеля забрезжил свет, идущий из-за следующего поворота.

– Бросай свой фонарь, пан Сусанин! Больше не пригодится! – воскликнул Ляпунов.

– Как скажете! – Ольгерд послушно отправил за борт и фару, и сумку с аккумуляторами.

И вот последний поворот туннеля пройден. Впереди показался неправильный полукруг естественного портала. Юрка думал, что после нескольких часов прогулок по пещерам свет покажется очень ярким, но ошибся. Солнце в пещеру не заглядывало, через приближающуюся дыру были видны только вода да серые скалы.

– Из тени выплывем! – возбужденно произнес капитан. – Точно рассчитал! Если кто на обрыве в кустах сидит – будет стекляшками бликовать. Милка, к бою! Если что блеснет – мочи, не стесняйся! Остальные – навались!

– Сразу после того, как выйдем, – посоветовал Ольгерд, – надо выгрести поперек реки и попасть в струю, чтоб нас вынесло к левому берегу. Тогда сможем в вашу бухточку зарулить…

Сердце у Юрки заметно прибавило оборотов, никакого холода от мокрого обмундирования почти не чуялось. Ну, вот двадцать метров до воздуха осталось… А теперь – только десять. Пять, четыре, три, два, один!

– Вон он, гад! – взвизгнула Милка, увидев блик света в кустах над обрывом-

– дотуда и ста метров не было.

Ту-ту-ту-ту! – катамаран еще шел медленно и относительно ровно, а потому очередь из Милкиного автомата с глушителем пошла точно в сторону блика.

– Навались! – отчаянно рявкнул Ляпунов. – Грести! Нажмем! Левый борт – стоп! Правый – крепче! Наддай!

Юрка, получив несколько секунд передышки, бросил взгляд на обрыв, ожидая, что уже в следующее мгновение оттуда роем полетят пули. Катамаран в это время после команды Ляпунова развернуло поперек реки, носом в сторону обрыва. Стало быть, его, капитана и Милку первыми срежут…

Однако на обрыве произошло что-то неожиданное. Во всяком случае, такое, чего никто из сидевших на сетке не ожидал. Через несколько секунд после Милкиной очереди кусты у самого края обрыва как-то странно раздвинулись и из них, цепляясь руками за ветки, спиной вперед выступила человеческая фигурка в камуфляже. А потом, как видно, руки этого человека разжались, и он молча, без крика, рухнул с обрыва вниз, на камни. Шмяк! Издали, сквозь гул реки на перекате, шлепок от удара тела о камни прозвучал совсем тихо, будто мокрая тряпка упала на каменный пол.

– Грести! Оба борта! Навались! Дружно! – орал Ляпунов. Возможно, некоторые все еще ждали огня с берега и несколько мгновений ощущали себя на грани жизни и смерти, но тут Ляпунов, должно быть, первым осознав, что произошло, завопил:

– Братва! Милка наблюдателя завалила! Нет там стрелков! Жмем в бухточку, живы будем, ей-богу!

У всех словно бы сил прибыло. И свежий воздух опьянил, и жить захотелось, и вообще поверилось в удачу. Юрка, крепко ухватившись за свое весло, стал грести с удвоенной силой. Катамаран вышел из слабого течения подземной речки и попал в ту самую «струю», о которой говорил Ольгерд.

Как только это произошло, Таран разом и думать забыл о том, что где-то впереди сидит засада, которой, возможно, застреленный Милкой наблюдатель все-таки успел что-то прохрипеть в рацию. Теперь ему показалось, будто главное

– уцелеть здесь, в этой самой «струе».

Да, она, конечно, уверенно тащила катамаран к левому берегу и той самой заветной бухточке за утесом, но как! Там, под беснующейся поверхностью воды, таились огромные валуны. Поток воды ударял в них, задирался вверх метра на полтора, а затем рушился вниз. Соответственно, и катамаран вместе со своими визжащими и матерящимися гребцами то взлетал вверх, так что казалось, будто все вот-вот вылетят из сетки и; попадают в бушующий поток, то с размаху плюхался в некую водную яму, и тогда казалось, что сетка не выдержит, лопнет и все опять-таки окажутся в воде.

– Внимание! – заорал Ольгерд. – Поворачиваем! Левые – табань! Правые – навались!

Ляпунов наверняка не приметил бы точки, где надо было отдать такую команду. И хорошо, что все не стали ждать от него подтверждения, а просто выполнили команду «пана Сусанина». Течение в этот момент уже притянуло катамаран к левому берегу, но впереди из воды торчала похожая на спину кита длинная, продолговатая, облизанная водой скала, разделявшая поток надвое. Одна струя приводила катамаран точно в бухточку и выбрасывала на песчано-галечную отмель, а вторая – уносила от берега на середину реки, уводила за перекат, туда, где ждала смерть. Если бы промедлили пару секунд, ничего уже изменить не удалось бы.

Но поворот получился очень вовремя. Левая струя течения четко схватила катамаран и буквально вбросила его в бухточку, где он, скользя по инерции, с хрустом и шорохом вкатился на отмель и остановился. Пш-ш! – правый поплавок, распоротый острым камнем, стал обмякать и скукоживаться, но это уже не имело никакого значения.

– За мной! Милка, Ольгерд, помочь дедушке! Топор, прикрываешь! – Ляпунов первым соскочил с катамарана и с автоматом на изготовку перебежал с отмели на берег, следом за ним туда же рванул Юрка, Милка и Ольгерд подхватили за локти Магомада, а Топорик в это время поглядывал по сторонам: не подбирается ли какой супостат?

Наконец все шестеро собрались в заросшей кустами ложбине, по которой тянулась какая-то полузаросшая тропка с засохшими следами двойных копыт. Какие козлы или бараны тут на водопой ходили, всем было по фигу, важно, что тропка эта вела туда, куда надо, то есть глубоко в тыл тем ребятам, которые занимали позиции на берегу, поджидая, быть может, сигнала от своего наблюдателя с обрыва. Если еще несколько минут назад Таран был убежден, что они либо выстрелы слышали, либо наблюдатель им все-таки успел сообщить о появлении катамарана, то сейчас он был почему-то уверен, что ни хрена они не слышали, ни хрена не знают и вовсе не ждут, что те, кого они собирались подловить на отмелях, сами вышли им в тыл. Хотя, по логике вещей, Юрке следовало надеяться, что теперь до самой поляны с предполагаемым вертолетом они пройдут без выстрела, он, как это ни удивительно, почему-то мечтал о стычке. Может быть, потому, что до сих пор не израсходовал ни одного патрона и ни одной гранаты. Только пакет с «черемухой» бросил в «Ишачьих Конюшнях». Все остальные отметились, а он нет. Называется, на войне побывал! Конечно, Юрка мог припомнить немало случаев, когда, будучи в тех краях, где никаких войн не происходило, он тратил куда больше патронов и при этом неоднократно попадал в живые цели. А тут, где настоящая война, – ни фига! Впрочем, еще не вечер, может, еще и придется пострелять от души, до звона в ушах…

Ложбина тянулась вправо и вверх по склону горы, огибая тот обрывистый скалистый утес, который скрывал от неприятеля бухточку. Конечно, теперь эта бухточка с испорченным катамараном осталась уже далеко внизу. Сквозь кусты, между которыми петляла козья тропка, ее невозможно было разглядеть. Шли быстро, но не бегом, поскольку Магомад настоящего «мамонтовского» марш-броска нипочем не выдержал бы. Да и Ольгерд, несмотря на свою спелеологическую выучку и выносливость, тоже не сумел бы вписаться в график. К тому же требовалось идти негромко и шелестеть поменьше, что при движении по горно-лесистой местности не так-то просто.

Тем не менее шелестели они и впрямь немного. Разговоров, само собой, никто не вел, ветками не трещали, ботинками не топотали.

Ложбина постепенно сошла на нет, но тропка осталась. Правда, теперь ее с боков почти ничего не прикрывало – кусты поредели, а у больших лиственных деревьев кроны начинались выше чем в двух метрах от земли. Несмотря на умеренный темп хода, дед Магомад явно подустал.

– Перекур, – шепотом объявил капитан, и все присели за кустами, ощетинившись оружием. Курить, конечно, никто и не думал. Во-первых, потому, что все были некурящие, а во-вторых, потому, что запах табачного дыма – демаскирующий фактор.

– Мы совсем близко от площадки, – сообщил Ляпунов. – Полтораста метров наискосок по склону. Тропа вообще-то прямо туда ведет. Однако есть предложение всем колхозом туда не ходить. Пойдут Топорик и Юрик. Главная задача – убедиться, что насчет вертолета мне не поглючило. Если вертолета нет, то можете обозвать меня старым мудаком. Если он есть, оцените, как и что. Сможете взять сами – рискуйте. Не будете уверены, тихонько вернитесь, подумаем вместе. В эфире пока не базарьте. Отдохнули? Вперед, мы ждем здесь!

Хотя Ляпунов не стал назначать старшего, Юрка и так понял, что начальником будет Топорик, а потому, пригибаясь, двинулся за этим бывалым мужиком.

Топорик свернул с тропки и начал пробираться вверх по склону, перебегая от одного ствола дерева к другому. При этом он все-таки соблюдал направление «наискосок», а потому уже совсем скоро впереди в просветах между деревьями замаячила поляна.

Юрка перебегал следом, стараясь не терять Топорика из виду. Команды Топорик подавал жестами: то ладошкой махал вправо – возьми правее, то пальчиком манил – дескать, держись поближе, то поднимал ладонь вверх – стой, не торопись.

Наконец Топорик всей пятерней помахал: мол, давай ко мне. И сделал рукой такое движение, будто змея извивается. Это означало «ползи по-пластунски». Таран пополз вверх и оказался в траве рядом со своим шефом.

– Титул «старого мудака» Сереге не угрожает, – прошуршал Топорик в самое Юркино ухо. – Два пальца вправо вон от той раздвоенной березки.

Таран глянул. Мама родная! Там действительно стоял небольшой вертолет с наброшенной поверх него маскировочной сетью.

– «Ми-2». – Наметанный глаз Топорика разглядел знакомые контуры даже сквозь сетку. – Как раз то, что заказывали. А вот и охрана. Один ту сторону леса охраняет, другой – другую. Хоть бы, курвы, укрылись как-то. Рассекают в косыночках, тельняшка нараспашку, автомат у бедра… Учить их некому, салажню! А третий, видать, поспать намылился. Вон под вертолетом, в теньке. Ну «сачок», сукин сын! Короче, берешь себе вон того, что поближе, я второго. И ходом к вертолету! Там ты с отдыхающим разберешься. Еще пилот может быть, ну, с тем я сам профессионально побеседую…

Таран прекрасно видел того, кого ему надлежало «снять». Нет, на салагу этот тип был вовсе не похож. Рослый, мордастый, тяжеловесный. Контрактник, что ли? Или омоновец? А может, просто бандюган, переодетый в форму на время дела? Но явно не чеченец, не араб и не африканец. Хотя Юрка, пожалуй, еще с самого начала операции больше всего опасался того момента, когда придется стрелять в федералов, руки у него не дрожали… Дут! Дут! – Топорик и Юрка выстрелили с интервалом в секунду. Оба бойца в зеленых косынках повалились почти беззвучно.

– Вперед! – Топорик высигнул из-за кустов, Юрка за ним, на бегу выцеливая того, что лежал под вертолетом. Дут! Через масксетку было видно, как «сачок» подскочил, коротко вскрикнул и распластался окончательно. Топорик полоснул штурмовым ножом сеть, проскочил к вертолету и отодвинул правую дверцу. От дверцы внутрь кабины шарахнулся явно заспанный мужик в камуфляжных штанах и майке-тельняшке. Он, должно быть, пытался найти кобуру, но Топорик долбанул его прикладом под дых, а потом кулаком по загривку. Мужик так и лег на пол.

– Вызывай наших! – прорычал Топорик. – Скажи, карета подана, даже с кучером!

– Серый! – позвал Юрка в рацию. – Ответь!

– Слышу, – отозвался Ляпунов. – Условились же не базарить…

– Карета есть, с кучером! Тропа свободна!

– Понял, выдвигаемся!

НА КАРЕТЕ С КУЧЕРОМ

– Проверь, все ли отдыхают? – приказал Топорик, торопливо застегивая наручники на пилоте и запихивая ему в рот кусок рукава камуфляжки, висевшей на крючке в кабине. Этот кусок Топорик наскоро отхватил ножом.

Первым Юрка проверил того, кто лежал под вертолетом. В голову навылет – контрольного не надо. Затем пробежался до остальных – тоже нет проблем. А со стороны тропы на поляну уже выбежали Ляпунов и Милка с Ольгердом, которые буквально волокли под руки Магомада.

– Посиди, Хасаныч, мы только сетку стащим! – бросил капитан старику. – Юрик, приглядывай! У вас был один риск – те, на речке, услышать могли.

Ляпунов и все прочие взялись за камуфляж, Топорик осваивался в кабине, Юрка караулил, укрывшись за деревом.

Он был так сосредоточен, опасаясь прозевать супостата, что даже вздрогнул, услышав, как за спиной громко чихнул и заурчал вертолетный двигатель.

– Бегом! – крикнул Ляпунов, призывно размахивая рукой. Магомада уже втаскивали в вертолет. Юрка сломя голову пересек поляну, запрыгнул в кабину, последним влез капитан.

– Газуй, авиатор! – крикнул он Топорику. – А то эта братва уже проснулась!

Юрка понял, что Ляпунов имеет в виду граждан, поддежуривавших на речке.

– Понял! Взмываю! – отозвался новоявленный пилот. – Прошу всех занять места и не курить!

Лопасти уже крутились вовсю, корпус слегка дрогнул, и вертолет, немного покачиваясь, стал подниматься над поляной…

– Надо же, летю! – порадовался Топорик и, накренив ротор вперед, потянул машину вперед с набором высоты.

– Угон воздушного судна при отягчающих обстоятельствах, – квалифицировал действия Топорика Ляпунов. – Куда будем сбывать похищенное, а?

– Хрен его знает! – хмыкнул Топорик. – Почем нынче в Турции наши «двушки»?

– Сколько у тебя горючки?

– До Ханкалы, возможно, хватит.

– Нам в другую сторону, не забыл?

– Дотуда точно не хватит. Границу, может, и перелечу, но только грузинскую. «Где же ты, моя Сулико?»

– Нет, «Сулико» нас не устроит. Папашу в другой стране ждут: «Пред Баку спокойно лег, пред Баку спокойно лег Каспий побежденный!»

– Ни хрена такого не слышал! – удивился Топорик. – Это из Муслима Магомаева, что ли?

– По-моему, аж из Рашида Бейбутова, если тебе это что-нибудь говорит.

– Ничего не говорит, – вздохнул Топорик. – Я и Муслима плохо помню. Молодой ишо!

– «Сулико», между прочим, еще товарищ Сталин любил слушать! – напомнил Магомад с легким благоговением. – Если б он сейчас воскрес – такого бардака никогда бы не было.

– Ну да, – скептически заметил Ляпунов, – поехали бы всем Кавказом под Магадан – и нет проблем.

– Не всем! – возмутился Магомад. – Частично. Но тогда, в сорок третьем, он лучше сделал, валлаги, чем демократы теперь! Да, увез голодными, да, морозил в поездах, да, в степь выселил. Но крови тогда много меньше было. И Грозный только немцы немного разбомбили, а не русские. Восстание тогда Гитлер готовил и резню – это вам любой старик скажет, если он, иншалла, разум не потерял. Я маленький был, но хорошо помню, что люди говорили. А теперь, когда старый стал, много зон повидал, могу сказать: всех нас, советских, надо вот так держать! Как Сталин! Иначе беспредел и бардак получается…

– Этот, «кучер», никак в себя пришел! – перебила Милка. – Может, даже что-то сказать хочет.

– Кляп-то на фига забивал? – проворчал Ляпунов, брезгливо выдергивая обслюнявленную тряпку. – Думаешь, его с воздуха услышит кто-нибудь?

Пилот вообще-то еще не очень пришел в себя, что после удара по башке, нанесенного Топориком, было вполне понятно. Он тупо хлопал глазами и пытался мотать головой, очевидно, не понимая, почему шея так плохо поворачивается.

– Говорить можешь? – спросил Ляпунов. – Чья машина? Кто вас посылал?! Отвечай, «вертушечник» поганый!

– Не розумем… – пробормотал вертолетчик невнятно.

– Слышь, Топор, – капитан повернулся к самодеятельному авиатору, – ты его по какому месту бил, а? Вроде товарищ в форме старлея российских ВВС, а говорить по-русски разучился!

– Може, пан мувит по-польски? – предположил Топорик.

– Пан Ольгерд, пшепрашам! – Ляпунов посмотрел на «пана Сусанина».

Ольгерд только хмыкнул:

– Я по-польски говорю не лучше тебя. К тому же, судя по роже, это вовсе не поляк, а литовец скорее.

– Ну, братан, я до таких тонкостей, чтоб одного западенца от другого по роже отличать, еще не дошел. Лаба дена, драугас?! – Ляпунов потряс пилота за плечо и пошлепал его по щекам. – Бибис яки? Ты, хрен собачий, очухаешься или нет?

– А на фиг он нам вообще нужен? – накренив вертолет, чтобы свернуть в постепенно сужающуюся горную долину, спросил Топорик. – Откроем дверцу – и аусвайс цум тойфель!

– Наин! Наин! – Похоже, немецкий язык даже в редакции Топорика этот гражданин быстро понял. – Наин «аусвайс цум тойфель»! Не надо, битте!

– Насчет «битге», – произнес Ляпунов, выразительно постукав кулаком о ладонь, – это мы еще посмотрим…

– «И сказала мама Фиттих: „Может быть, не надо бить их?“ – процитировал Ольгерд неизвестное народу детское стихотворение начала XX, а то и конца XIX века. – Настоящий фриц, хотя, конечно, бывший гэдээровец…

– Ну, тогда он по-русски шпрехает! Яа?

– Да… Говорью, абер зер шлехт.

– Остальные, дайне камераден, тоже немцы? Ферштеен?

– Наин! Кроатен, полен, бђмен… Розумиете? По-русски буде: хрваты, полаки, чехи…

– Добрые католики, надо думать, – хмыкнул Ляпунов. – И кто вас сюда направил? Римский папа?

– Нет, – помотал головой пленник, – мне один камерад говориль: ест работа. Айне приват организацион нужен шпециалист по пилотирунг руссишь хубшраубер. «Ми-цвайте». Опыт полет ночью и в горах. Ошень мало контракт – но ошень гроссе премиум. Фюнф унд цванциг тыща марок.

– Нехило! – порадовался за коллегу Топорик.

– И тебе сказали… Как тебя зовут, кстати? Ви ист дайн наме унд форнаме?

– Ляпунов, должно быть, с трудом припоминал сейчас основной вопросник для командиров разведподразделений, тем более что к работе на западном театре специально никогда не готовился.

– Бунке Карл.

– В фольксармее служил?

– Я, – утвердительно кивнул Карл. – Обер-лђйтнант. В отставка.

– В бундес-люфтваффе, стало быть, не взяли?

– Наин. Комиссион говориль: зи зинд айн ЭфДеЙот-региментс-секретер – шнель раус! Хотель делат бизнес…

Экс-секретарь полковой организации Союза свободной немецкой молодежи очень по-русски вздохнул, должно быть, вспоминая о том, чем закончилась его попытка вписаться в рыночные структуры объединенной Германии.

– Про бизнес можешь не рассказывать, – посочувствовал Ляпунов. – Это и у нас многие пробовали… Давай дальше, по сути дела. Вайтер, битте!

– Тут! Дали билет нах Тифлис. Там мене встретил Предраг и отвез нах «Фазенда». Эс ист айн гебирг-санаториум мит хубшраубер-ландунг-платц, ферштеен?

– Так точно. Кто такой Предраг?

– Кроат, унзер шеф. Он говориль: большой денги – большой риск. Надо одеть руссише униформ унд – нах Шешня. Спасат кранке альтманн. За это – денги. Ум зибен ур хойте – вылет.

– А обратно?

– Hyp венн аллее будет абгемахт.

– А ты вообще-то соображал, что делаешь, а? – грозно спросил «кранке альтманн», до этого хранивший молчание. – Ты хотел как Матиас Руст быть, да?

– Их хабе фрау унд фир киндер, – вздохнул Бунке, даже не удивившись, что дедушка в папахе помнит знаменитого юного аса, который своей посадкой на Красной площади сбил со своих постов все руководство советской ПВО. – Жит надо, Фюнф унд цванциг таузенд… Это ест денги.

– Предраг с вами полетел? – Ляпунова морально-нравственные вопросы особо не волновали.

– Я, я. Он бил кляйне шеф. Там, – Карл поднял палец на скованных наручниками кистях рук и направил его в потолок кабины, – ест гроссе!

– Сколько вас всего было? Вифиль манн ин зайне ком-мандо?

– Ахт. Считай менья. – Для верности Бунке оттопырил восемь пальцев, насколько ему позволили браслетки.

– Да, – вздохнул капитан, – задал ты задачку, ваффенбру-дер!

Таран это понял так, что Ляпунов, который рассчитывал захватить российский вертолет, сесть на какую-нибудь федеральную площадку, а потом, дозаправившись, продолжить путь, жестоко просчитался. Ясно, что на той грузинской площадке, откуда взлетал экс-геноссе, никто горючки для Ляпунова не припасал. Хотя, наверное, дотуда заправки хватит.

– Как ты границу перелетал, где? – спросил Сергей, показывая немцу отобранную у него планшетку. На ней не было никаких заметных линий прокладки курса.

– Альзо, их ферштее! – Бунке развернул карту и карандашиком указал точку.

– Дас ист «Фазенда». Ерсте курс – айн хундерт фюнф унд зибцих, цвай унд ахцих километер, данн драйцен граде цум Ост, нойнцен километер. Дритте курс…

– Ясно! – прервал доклад Карла Ляпунов, потому что приметил, что второй раз немец менял курс уже над российской территорией. – И никто не интересовался, зачем ты влетел в воздушное пространство России?

– Я говориль Предраг: «Нам не будут делат фернихтунг?». Он сказал: «Ничего не будут. Все куплено».

– Ну славяне, ну славяне! – возмущенно пробормотал Топорик.

– А обратно? Как вы обратно через границу собирались?

– Предраг говориль: «Тако же».

– Входной пароль помнишь? – неожиданно для всех спросил Ляпунов, хотя ни о каком пароле речи вроде бы не шло.

– Пароле? – Немец с легким страхом и уважением поглядел на капитана. – Предраг говориль пароле. Два, сем, восем, один. Инс руссиш. Это надо говорит на гренце, когда запрос.

– Между прочим, нам до границы пятнадцать кэмэ осталось, – сообщил Топорик,

– а нас еще никто не запрашивает. Где-то кто-то говорит, кого-то на цель наводят, но не на нас… И сбивать вроде никто не хочет.

– Сплюнь! Высота какая?

– По альтиметру две пятьсот, а по радиовысотомеру – двести. Горы, знаете ли.

– Вот и смотри за ними, за горами этими, пока ни во что не впаялся.

– Стараюсь… «Гей, славяне, гей, славяне, москали и киевляне…» – зло промурлыкал Топорик.

– Завязывай, Кобельзон! – проворчала Милка. – И не обзывай славян геями!

– Не знаю, как насчет геев, – мрачно отозвался Топорик, – но пидорасов среди них полным-полно оказалось…

В этот момент метрах в пятидесяти перед носом вертолета наискось снизу вверх прошелестела-просверкала трасса крупнокалиберных пуль, а спустя еще несколько мгновений сквозь мерное тарахтение вертолетного движка откуда-то справа долетело усиленное горным эхом басовитое пулеметное «ду-ду-ду-ду»…

– «ДШК», будь он неладен! – прошипел Топорик. – Афганский знакомец!

– Великовато упреждение взяли… – проскрипел зубами Ляпунов. – Но могут и поправиться…

Вторая трасса пронеслась левее вертолета. Тарана слегка прошиб холодный пот.

– Газку прибавь! – прорычал Ляпунов.

– Серый, не нуди! – огрызнулся Топорик. – Если я прибавлю, мы на вираже с утесом поцелуемся. Аллаху лучше помолись, здесь оно быстрее доходит!

Третьей очереди не последовало, потому что «двушка» ушла за утес и пулеметчики потеряли ее из виду.

– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомад – пророк его! – провозгласил Ляпунов.

– Не шути, а? – нахмурился тезка пророка. – Мы еще грузинскую границу не перелетели. Он обидеться может.

– Мовчу, мовчу, мовчу… – успокаивающе пробормотал капитан, пародируя деда Ничипора из «Свадьбы в Малиновке».

– Граница вон за тем перевалом, – прикинул на глаз Топорик. – А горючки на полчаса, то есть при таком раскладе на сто километров. «Расцветай под солнцем, Грузия моя!» Вот уж не думал, что буду нарушать госграницу средь бела дня…

– Там, кстати, над перевалом облако стоит, – заметил Ляпунов, – а что за ним – ни хрена не видно. По карте там, между прочим, приличная горка, и ущелье, как бык поссал…

– Слушай, – неожиданно попросил Магомад, – покажи карту, а?

– Есть желание сойти, уважаемый? – спросил Топорик.

– Покажи, говорю! Не пожалеешь.

– Пожалуйста…

Магомад полез во внутренний карман своего шикарного пальто, вынул оттуда футляр с очками и, водрузив выпуклые, «дальнозоркие» стекла на свой орлиный нос, стал разглядывать карту.

– Валлаги! – воскликнул он через два десятка секунд. – Так и думал. Тут до моего родного села тридцать километров. Направо свернешь – и лети вдоль хребта. Это уже Дагестан будет. Я подскажу, куда садиться.

– Вообще-то шикарное место, – с некоторым сомнением произнес Ляпунов, – но нам, к сожалению, велели вас не домой отвезти, а передать с рук на руки хорошим людям… Если мы что-то не так сделаем, они огорчиться могут.

– Я знаю, – сказал Магомад. – И людей этих знаю, и сам хочу к ним попасть побыстрее. Но бензина-керосина напрямую лететь не хватит, а до моего села – хватит. У тебя связь вообще-то есть?

– Ну, допустим, найдется, – нехотя ответил Ляпунов.

– Вот и хорошо. Приземлишься, позвонишь – они приедут…

Но тут рация, до этого момента издававшая всякие малопонятные писки и хрюки, удивительно четко произнесла, правда, с легким грузинским акцентом:

– Два три двадцать восемь, контрольная «Фазенда», вошли в воздушное пространство Республики Грузия. Прием…

– Контрольная «Фазенда», я – два три двадцать восемь, два семь восемь один, как поняли? – довольно нахально ответил Топорик, понимая, что на «Фазенде» вряд ли кто перепутает его южнорусский, в лучшем случае слобожанско-хохляцкий говорок с хорватским акцентом Предрага или бранденбургским произношением Карла Бунке.

– Вон туда, в то ущелье сворачивай! – подсказал Магомад, когда вертолет пролетел сквозь толщу белого облака и обогнул ту самую «приличную горку». Красиво, слов нет, но жутковато!

– А, сворачивай! – махнул рукой Ляпунов, и Топорик, заложив левый вираж, погнал вертолет как раз в то ущелье, что «как бык поссал»…