Текст книги "Душа и слова"

Леонид Яреньгин
Душа и слова

Составитель: Лия Бобровская

Леонид Яреньгин

Яреньгин Леонид Борисович родился в г. Архангельске, где и проживает по сей день.

Окончил коммунально-строительный техникум, работал в сфере ЖКХ.

Литературой увлекался с детства. Кроме литературы увлечения: философия, психология, спорт.

«Много тысяч слов проникли в разум…»

 
Много тысяч слов проникли в разум,
в тесноте, да не в обиде им,
но душа сказала: «Встали разом,
все за мной, в стихах вас разместим»
Все слова сначала сомневались,
спотыкались, путали места,
кое-как на рифмы разбирались
и боялись чистого листа.
А душа, то радостно, то грустно,
призывала их на новый бой,
и такое вкладывало чувство,
даже сердце допускало сбой.
И душа, усталая, смотрела
то с улыбкой, то слезу смахнёт,
отпускала в жизнь стихи несмело,
кто-то примет, кто-то не поймёт…
Все слова однажды разбегутся,
а душа навечно отлетит,
только струны у души не рвутся,
пусть стихов мелодия звучит.
 

«Случилось вдруг: вам ничего не хочется…»

 
Случилось вдруг: вам ничего не хочется;
обыденности непомерный груз
и вы уйти стремитесь в одиночество,
а над душой безжалостная грусть.
Желания, казалось бы, исчерпаны
и время вспять уже не повернуть,
не совладать с разорванными нервами,
а прошлое, увы, не зачеркнуть.
И в будущем сплошная проза жизни,
а в будущем…присядьте у окна,
Вам рано думать о душевной тризне,
пусть просто перебесится душа.
 

«Я постучусь в окно дождём…»

 
Я постучусь в окно дождём,
я ветром постучусь
и мы останемся вдвоём,
я навсегда вернусь.
Ты в доме свет не зажигай,
прижмись щекой к стеклу
и по дождинкам прочитай,
как я тебя люблю.
 

«То ты любишь меня, то не любишь…»

 
То ты любишь меня, то не любишь,
то с любовью посмотришь в глаза,
а потом о любви вдруг забудешь
и обидные скажешь слова.
То вдруг страстно меня поцелуешь,
а потом от себя оттолкнешь,
то к подруге своей приревнуешь,
а потом ко всем бабам пошлешь,
то клянёшься в любви своей пылко,
то бывает упорно молчишь,
ох, уж эта мне женская жилка,
не захочешь, да всё ей простишь.
И прощаю я всё дорогая,
но в одном только не прекословь:
лучше нет, чем такая земная
и такая шальная любовь.
 

«Дождь всю ночь частил скороговорки…»

 
Дождь всю ночь частил скороговорки,
в такт швырял дождинки по стеклу,
а под утро, лужи, как осколки,
раскидал по нашему двору.
На рябине одинокий зяблик,
отчего-то съёжилась душа,
жёлтый лист по луже, как кораблик,
мчал, себе, неведомо куда.
Я перечить сам себе не стану,
пусть, совсем чуть-чуть, всплакнёт душа,
но тоске опять не по карману
выкупить всю радость бытия.
 

«Не проходит зимняя стужа…»

 
Не проходит зимняя стужа,
я болею, сильно простужен,
на работу ходить не надо
и собака, друг мой, рада,
целый день ведь хозяин рядом,
каждый жест провожает взглядом
и лицо мне лижет и руку,
видно очень сочувствует другу.
Не проходит зимняя стужа,
а мне доктор уже не нужен:
я сильней прижимаюсь к другу
и мы вместе слушаем вьюгу.
 

«Когда сентябрь в рябиновом угаре…»

 
Когда сентябрь в рябиновом угаре
листву раскрасит в желто-красный цвет,
а небеса ещё и не рыдали,
они слегка лишь хмурились в ответ,
И я тогда, уже прохладным утром,
не понимая сущность бытия,
в своём слов сочетании премудром,
пытаюсь что-то выжать из стиха.
Не передать словесного портрета,
сентябрь картинно прячется в листву,
как юноша влюбился в бабье лето,
простит природа пылкому юнцу.
Она октябрь ещё чуть-чуть придержит
и сентябрю позволит догулять,
и предо мной чего-то там забрезжит,
и я смогу от жизни что-то взять.
 

«Листаю памяти страницы…»

 
Листаю памяти страницы,
читаю книгу про себя,
в ней иллюстрации, как лица,
которых позабыть нельзя.
А память что-то удаляет
и совесть кое-что простит,
но всё равно душа страдает
и до последнего болит.
Какие сны её изводят?
А может прежние грехи?
Как неприкаянные, бродят
душой, рождённые стихи.
 

«Осенний небосвод прозрачен…»

 
Осенний небосвод прозрачен,
иссякли нудные дожди
и вот уж иней обозначен,
он в россыпь брошен на кусты.
И лужа хрустнула упруго,
её уже сковал ледок,
хотя не скоро взвоет вьюга,
когда не пустят на порог.
А речка ждёт своей кольчуги,
пора бы спрятаться под лёд
и тишина во всей округе,
но та, что душу не гнетёт.
 

«И только каркают вороны…»

 
И только каркают вороны
над свалкой, стаями кружа,
и я теперь уже вне зоны
доступности и бытия.
Вот я, потерянный и жалкий,
видения свалки предо мной
и смерть играет в догонялки,
пока я есть, чуть-чуть, живой.
А рядом люди равнодушно
проходят мимо: пьян старик?
Вот близко смех раздался дружно,
я приоткрыл глаза на миг,
увидел: молодёжь гуляет
и только девушка одна,
всё взглядом вроде понимает,
но дальше увлекла толпа.
Вновь равнодушная ухмылка,
мол, старый пень, лежит чудак,
а мне как будто в сердце вилка
и лишь бы сдвинуться, но как?
Я не в плену самообмана,
что на судьбу теперь пенять,
вот только как мне из кармана
таблетки нужные достать?
 

«За окном весна притихла…»

 
За окном весна притихла,
как-то съёжилась опять,
перепутала все числа,
вновь придётся догонять.
День по улицам плутает,
громко ссорится с весной,
даже лужа замерзает,
да и ветер нынче злой.
Не зима же вновь вернулась,
ей теперь ведь не до нас,
хоть бы солнце улыбнулось
и не в профиль, а в анфас.
Но другую вдруг улыбку
вижу прямо на дворе,
там лопату, словно скрипку,
дворник держит на плече.
Улыбается и шутит:
«Всё, закончилась зима,
уж весна ей руки скрутит,
день поссорился с ней зря».
 

«А вдохновение, как птица…»

 
А вдохновение, как птица,
то вдруг взовьется в небеса,
то камнем вниз и приземлится
на ветку клёна у крыльца.
Вдруг защебечет, как синица,
потом нахохлится молчком,
а то совсем уединится
и вдруг зальется соловьём.
Душа невольно подчиняясь,
своей струной в ответ звучит
то вдруг, в мажоре, возвышаясь,
а то, в миноре, загрустит.
И ничего не остается,
лишь только дирижёром стать,
но не всегда нам удается,
душевной лирой, прозвучать.
 

«Дождь накрапывал занудный…»

 
Дождь накрапывал занудный,
вечерело за окном,
пёс промокший, видно блудный,
запущу я псину в дом.
За окном совсем стемнело,
пёс обсох, повеселел,
из-за шторы кошка бдела,
чтобы лишнего не съел.
Повели мы разговоры,
их повел, конечно, я,
пёс внимал, а из-за шторы
кошка, с ней ещё Луна.
Время за полночь склонилось,
задремал уставший пёс,
а Луна за дом скатилась,
может просто ветер снёс.
Кошка выгнулась, зевая
и ушла куда-то спать,
я ж, бессонницей страдая,
с безнадёгой лёг в кровать.
Где-то скрипнула калитка,
ветер этот звук донёс,
пусть в душе не рвётся нитка:
осень, грусть, бездомный пёс.
 

«И снова зимние качели…»

 
И снова зимние качели,
то подморозит, то снежок,
потом растает до капели,
а ночью превратит в ледок.
Шагаю утром осторожно
и слышу тихий говорок:
«А вот за этим дедом можно,
смотри, как сыплется песок»
Пусть будет шутка, как подмога,
но живы старики не зря
и лишь бы скользкая дорога
у вас в судьбе не пролегла.
 

«Я шел за ручку рядом с внучкой…»

 
Я шел за ручку рядом с внучкой,
она болтала, я молчал,
ведь был я дедом под каблучным
и внучку дамой величал.
Я слышал голос ручеёчек,
он что-то там своё журчал,
а я невольно вспомнил дочек,
как их из садика встречал.
Но время мчит неумолимо,
мне внучка руку теребит:
«Ах, дедушка, ах, как красиво
дождинка на листке блестит».
 

«Собака, сбитая машиной…»

 
Собака, сбитая машиной,
лежала мёртвая в пыли,
над нею, скрюченною псиной,
скулили жалобно щенки.
Застывший взгляд
смотрел на небо,
в нём отражались облака,
несла своим кусочек хлеба,
да вот себя не сберегла.
Тот чёрствый хлеб валялся рядом,
весь перепачканный в крови,
щенки косились жадным взглядом,
но прикоснуться не могли.
Они ещё чуть-чуть повоют
и разбредутся кто куда,
собаку может и зароют,
скорее так сгниёт она…
Виновник дома водку глушит,
вороны чёрствый хлеб клюют,
потом, запив из грязной лужи,
окрестность карканьем взорвут.
 

«У раскрытого окна…»

 
У раскрытого окна,
притаилась ночь снаружи,
ароматами полна,
август с летом в вальсе кружат,
закружились фонари,
а луна упала в лужу
и задолго до зари
я, той музыкой, разбужен.
Обнимаю нежно ночь,
то ли слышу, то ли мнится:
голос женский: «Руки прочь
и чего тебе не спится?».
 

«Рядом ручка и блокнот…»

 
Рядом ручка и блокнот,
Ночь, когда ещё пройдет,
Зажигаю в доме лампу,
Папиросный дым плывёт.
За окном далёким лаем
Отзвенит полночный час,
Снова чай подогреваю,
Не сомкнуть сегодня глаз.
А вчера пороша лихо
По Архангельску неслась,
Только к полночи притихла,
Белым снегом разлеглась.
Каждый час часам обуза,
Стрелки движутся, тихи…
Вместо сна явилась муза,
На листок легли стихи.
Чем же я сегодня новым
Встречу зимнюю зарю?
Не стихи пишу я – что вы! —
Я с любимой говорю.
 

«Я незнакомкой вдохновлённый…»

 
Я незнакомкой вдохновлённый,
читал стихи, сбивался иногда,
а мой Пегас, совсем уж окрылённый,
фырчал мне в ухо: «Вот она. Пришла!».
О, неужели это точно муза,
в висках стучало, прыгало в груди,
готов я до пролива Лаперуза
её обняв, хоть на руках нести.
Но, таял вечер и мои надежды,
её подъезд, усмешка на лице
и голос: «Вы издайте сборник прежде,
да и пролив другой мне по душе».
 

«Снова осень и муза нагрянет…»

 
Снова осень и муза нагрянет,
как всегда неожиданно, вдруг
и меня, вероятно, заманит
в свой, таинством чарующий, круг.
Будут снова бессонные ночи,
будет ветер ворчать за окном
и опять недосказанность строчек
и всё чаще теперь о былом.
Но, уже не поспоришь с годами
и всё чаще в аптеку вояж,
хоть при встрече кивну милой даме,
только это скорей антураж.
Ну, а осень швырнёт листопадом
и дождём простучит по зонту…
Город свой бы назвал Осеньградом,
жаль, что осень один раз в году.
 

«Там дома осталась собака…»

 
Там дома осталась собака,
скучает теперь без меня,
друзьями мы были однако,
но нас разлучила судьба.
Чужая рука её гладит
и кормит, но это не то
и снится собаке ночами:
хозяин ласкает её,
выводит потом на прогулку,
собака вздыхает во сне,
а где-то вздыхает хозяин,
ему тяжелее вдвойне.
И сам бы завыл, как собака,
до дома шагать и шагать,
но всё же дойду я когда-то,
чтоб лапу собаке пожать.
 

«Телефон молчит уже неделю…»

 
Телефон молчит уже неделю,
поселилась в доме тишина,
только в одиночество не верю
и смотрю с надеждой из окна.
За окном ненастная погода,
небосвод просыпался дождём
и уже не с первого захода
в щит рекламный ветер напролом.
Мчит такси, разбрызгивая лужи,
кто-то в гости, явно не ко мне,
ну и ладно, я же ведь простужен,
хоть и царапнёт слегка в душе.
Силуэт знакомый показался,
нет, ошибся, сумерки уже,
снова одиночеству не сдался,
но душа уже на стороже.
Ночью ей становится несносно:
может и смогу тебя забыть,
полюбить бывает очень просто,
но, куда сложнее разлюбить.
 

«Я буду нежным и покорным…»

 
Я буду нежным и покорным
всегда с тобой наедине,
среди мужчин я буду гордым
за то, что ты пришла ко мне.
Тебя желали супермены
и смелый рыцарь на коне,
сулили злато бизнесмены,
но всё же ты пришла ко мне.
Пришла как солнечное утро,
как майский дождик по весне
и стало мне немножко жутко:
вдруг разонравлюсь я тебе?
 

«Холодный ветер обжигает…»

 
Холодный ветер обжигает
и осень съёжилась уже,
но разве, милая, не знает,
что рано быть ещё зиме
Ноябрь ещё и не в дороге,
он собирается пока,
хоть спит уже медведь в берлоге,
а в лужах лёд блестит с утра.
Смущенно осень улыбнется,
прикинет, простенький, наряд
и выйдет в круг, и разойдётся,
её душа бесценный клад.
Она печалиться не будет
и даже в девяностый день
она поэтов не остудит
и в шляпке, снежной, набекрень.
 

«И у любви случаются затмения…»

 
И у любви случаются затмения,
летят, друг в друга, колкие слова
один в один, ответ без промедления,
на ровном месте бесится душа
«Ах, ты такой!», в ответ: «Ах, ты такая!»
и понеслось, как снежный ком с горы,
«До свадьбы был другим!», «А ты другая!»
припомнят всё, до всякой ерунды.
И гнев, и злость добавят в эти речи,
к чему-то родственников тоже приплетут,
забудутся лирические встречи
покажется, что все мосты сожгут.
Он в ночь уйдёт, закроет плотно двери,
она в подушку: «Мать была права»,
а он на клумбе, лишь бы не узрели,
нарвёт цветов с соседнего двора
и в дом придёт, ступая осторожно,
боясь нарушить эту тишину,
он голосом, дрожащим, спросит: «Можно?»
она, лишь тушь, размажет по лицу.
 

«Как в сон уйти, когда не спится?..»

 
Как в сон уйти, когда не спится?
Таблеток нужных в доме нет,
а осень за окном ютится,
фонарь разбрасывает свет
и кошка о своём мурлычет,
чай, недопитый, на столе
а за окошком осень хнычет
дождём, протяжным, на дворе.
За домом ветер встрепенулся,
фонарь качнулся на столбе,
а где-то пьяненький ругнулся,
слова запутались в дожде.
Постель вдруг стала ненавистной,
сажусь за стол, беру блокнот,
душа теперь сродни нудистам,
но, кто-то же меня поймёт,
и осень всё же достучится,
и, увлекая в стих меня,
она вдруг музой обратится
красивой, в капельках дождя.
 

«Красивых женщин повстречал не мало…»

 
Красивых женщин повстречал не мало,
судьба плела причудливый узор,
но каждый раз чего-то не хватало
и, расставаясь, нёс какой-то вздор.
Душа всё реже ставила вопросы,
а память закрывалась на замки
и как всегда кончались папиросы,
а взгляд её молил: «Не уходи»
А красота порой и обжигала,
замужних женщин ласки так нежны,
но мне порой изрядно прилетало,
когда являлись грозные мужи…
Но, время, молодость на зрелость, разменяло,
уже и зрелость старостью грозит,
и думаю: чего же было мало?
Возможно, весь нектар уже испит…
Давно я муж и точно это знаю,
что я в плену красавицы жены,
пред женщинами голову склоняю:
померкнет мир без вашей красоты.
 

«Слова обидные сказала…»

 
Слова обидные сказала,
я что-то проворчал в ответ
и вспыхнул огонёк скандала,
отброшен напрочь паритет.
Из слов, отравленные стрелы
летят, разбрызгивая яд,
возводят даже до измены:
другим улыбку, фразу, взгляд.
Перехватить инициативу,
слова покрепче подыскать
и самому себе на диву:
тебя, вообще, с землёй сравнять.
Слова обиднее услышать
и вот уже сомнений нет,
что между нами злоба дышит,
а истины в помине нет.
И довести до слез, конечно,
и сосчитать до десяти,
но хорошо, что скоротечна,
слепая, ярость изнутри.
Я припадаю на колено
и сам заплакать я готов…
Прорвется снова как из плена
и будет властвовать любовь.
 

«Нам неизвестно название…»

 
Нам неизвестно название,
пишем вслепую главу
и не узнаешь заранее,
что закрадётся в судьбу.
В ней же случается разное,
кто бы сумел подсказать?
путаем общее, частное,
где говорить? где смолчать?
Тост поднимаем за здравие,
завтра съезжаем в кювет,
но пробуждаем тщеславие,
мним из себя раритет.
Вновь спотыкаемся, сердимся,
грабли ломаем в сердцах
и озираемся, вертимся,
тонем в никчёмных делах.
Вновь потерялось название,
где-то плутает в судьбе,
может другим в назидание,
чтоб не терялись во тьме.
Снова глава без названия,
разве в названии смысл?
Важно во все начинания
добрую вкладывать мысль.
 

«Обычный день исчез, как провалился…»

 
Обычный день исчез, как провалился,
ушел, не попрощавшись, во вчера
и ночью, словно занавес, спустился,
в нём россыпь звёзд и скучная луна.
А серый день, возможно, только снился,
тот день, пустой, не дал вам ничего,
и мыслите; зачем же суетился?
перечеркнёте в памяти его.
Возможно, пожалеете когда-то,
но, кто бы знал, а сколько их всего?
Жизнь на потом откладывать не надо,
ни дня прожить нам дважды не дано.
 

«Она совсем не наваждение…»

 
Она совсем не наваждение,
скорее ангел во плоти,
сегодня я, под настроение,
супруге преподнёс цветы.
Она довольная, счастливая
вдруг улыбнулась томно мне
какая же она красивая
и не зловредная вообще.
Меня кормила с удовольствием
и даже рюмку поднесла,
а водочка была «Посольская»
да и закускам несть числа.
И всё бы было замечательно,
но, в спальне вдруг возник вопрос,
звучал почти необязательно,
она спросила, как бы вскользь.
Спросила у меня красавица
мол, сколько стоит тот букет?
ей цены на цветы не нравятся
и погасила в спальне свет.
 

«Подпирает в спину молодёжь…»

 
Подпирает в спину молодёжь.
Чтобы стариков спихнуть с дороги?
Я и сам убраться бы не прочь,
но тогда зачем же носят ноги?
Я ещё живу, пишу, люблю
и порой от ревности страдаю,
да и сам, коль развернусь, спихну,
только не об этом я мечтаю.
Не судите строго стариков,
пороха полна пороховница,
второпях не наломайте дров,
не спешите перезагрузиться.
 

«Расходятся по жизни дети…»

 
Расходятся по жизни дети,
у каждого своя судьба,
но я всегда за них в ответе,
они и суть, и кровь моя.
Они, как нежные листочки,
ещё всё лето впереди,
у них и сыновья, и дочки,
которым, как и им, расти.
Ещё до осени полжизни,
пока всего лишь ветерок,
слегка качает древо жизни,
но повалить ещё не срок.
И дождь пока, всего лишь, летний
озона запах и грозы,
но жизни век ещё столетний
и не урезан до судьбы…
Пусть для меня, не эфемерно,
уже и осень, и зима,
на древе жизни непременно
взрастает новая листва.
 

«Пока кусок свинца домчится до меня…»

 
Пока кусок свинца домчится до меня,
успею я ещё сказать слова,
а может слово.
 
 
Лицом не сразу я коснусь земли,
успею я ещё произнести:
одно лишь слово.
 
 
И кровь пока тепло отдаст земле,
я не смогу тогда сдержать в себе:
одно лишь слово.
 
 
Его запомнят листья и дожди,
успею я ещё произнести:
одно лишь слово.
 
 
В весенних листьях, в капельках дождя,
останусь я тем словом навсегда:
одним лишь словом.
 
 
Когда моя уже остынет кровь,
исчезну я, останется любовь,
дарю ей слово.
 
 
В последний миг его произнесу,
вам шепчет дождь:
Люблю, люблю, люблю…
 

«О, этот ваш, с усмешкой, взгляд…»

 
О, этот ваш, с усмешкой, взгляд,
меня простите за нескромность,
но я и сам уже не рад,
что невзначай позволил вольность.
Коснуться вашего плеча
удел мужчин другого склада,
не отвечайте сгоряча,
мне и усмешка, как награда.
Я завтра принесу букет
и снова будет мне неловко,
а Вы, кондуктор, мне в ответ:
«Вылазь, твоя ведь остановка».
 

«Тишина в лесу осеннем…»

 
Тишина в лесу осеннем,
грустно кружится листва,
словно тайным повелением
наземь сброшена она.
Ах, как время скоротечно
в бесконечности своей,
а вчера казалось вечно
будет петь здесь соловей,
но теперь одни синички
за погостом на кустах,
словно памяти странички
я читаю на крестах.
Время мчит неумолимо
и видать уже пора,
чтоб страничку разместила,
где-то здесь, моя судьба.
 

«Смерть неизбежностью пугает…»

 
Смерть неизбежностью пугает,
ну, значит, так тому и быть,
а кто о ней всю правду знает?
Кого об этом расспросить?
Да и расспрашивать не буду,
всё неизбежностью живёт,
поверю я в судьбу-подругу,
она лишь знает, что нас ждёт.
Повременит ещё немного?
Ещё позволит подышать?
«Эй, кто там мнется у порога?»
Возможно смерть, пойду встречать.
 

«Ветер с форточкой схлестнулся…»

 
Ветер с форточкой схлестнулся,
что-то с ней не поделил,
даже тополь встрепенулся
шелестел что было сил.
И фрамуга проиграла,
звонко сыпалось стекло,
ведь в округе нет нахала
хулиганистей его.
 

«Возможно, недопонимание…»

 
Возможно, недопонимание
и мысль порвётся, как струна,
откуда-то из подсознания,
коснувшись разума едва.
Замрешь, притихнешь, затаишься,
боясь прервать её полёт
и вот уже четверостишье,
упрямо, просится в блокнот.
И только записать осталось,
но, звонко, лопнула струна,
а муза, тихо, рассмеялась
откуда-то издалека.
 

«Люблю вокзала суету…»

 
Люблю вокзала суету,
его живое нетерпение:
куда? зачем? к чему? к кому?
за пять минут до отправления.
Вопросы в сторону теперь,
билет в руке, я на перроне,
жизнь не бывает без потерь,
приходит мысль уже в вагоне.
Теперь не время говорить
о том, что было, что-то будет,
я не сумел тебя любить,
пусть обо всём душа забудет,
обиды, ссоры, суету,
разлука нам, как исцеление,
на разведённом мы мосту
и пять минут до отправления.
Вагоны вздрогнут, путь открыт,
зелёный свет на семафоре,
унылый дождик моросит,
стекаясь в лужи на перроне,
я прижимаю лоб к стеклу,
в душе горит огонь сомнения,
верни вокзала суету
и пять минут до отправления.
 

«Я знаю, вы со мной шутили…»

 
Я знаю, вы со мной шутили
и вы кокетничать сильны,
но всё же вы меня смутили,
когда мы перешли на ты,
влекла неведомая сила,
я вас держал за локоток,
ложбинка на груди манила,
над ушком чудный завиток,
но вы всё время ускользали,
в висках пульсировала кровь,
мы вместе что-то отмечали
и пили только за любовь,
но за любовь, увы, не нашу,
вы лишь прощались со своей
и мне не жалко было вашу,
не жалко было Вам моей.
Сегодня вместе мы прощались
с любовью, каждый со своей,
а с новой мы не повстречались,
мы и не думали о ней.
 

«Не примет осень первый снег…»

 
Не примет осень первый снег,
она одна в своей печали,
её наряд уже поблек,
в любви признания отзвучали.
Она и рада бы уйти,
но календарь не отпускает
и с грустью смотрит в эти дни,
как новый снег опять дерзает.
Ложится пуховым ковром,
а осень собирает силы
и словно плача, льёт дождём,
но дни зимы неотвратимы.
Ведь этот день, увы, придёт
и снег пушистый не растает,
а осень всё чего-то ждёт,
как ждёт любой, кто умирает.
 

«Притихла осень, золото утратив…»

 
Притихла осень, золото утратив,
в одежде серой потеряла лоск
и вдохновение, от музы, поистратив
от рифм осенних отдыхает мозг.
И зябко станет даже у камина,
на осень взгляд лишь брошу из окна,
мне видится промокшая картина,
а может реставрировать пора?
Зима ещё нескоро соберется
картину красить в серебристый фон,
А может осень всё-таки вернётся?
Хотя бы ночью мне заглянет в сон.