Текст книги "Клетка для бабочки"

– Ну, уедет искать ту этажность, а мне отвечать, – написал Михаил, в глубине души уже склоняясь к варианту братьев и в очередной раз изумляясь результатам их совместного мозгового штурма. Вон как тогда вовремя Полину ему подогнали, когда хоть самому было искать этажность…

– Так, нужно подумать. Мальчик в таком возрасте, нужно что-то поромантичнее роли таджика. И чтобы был стимул оставаться в живых. Ты сам-то что думаешь насчет всего этого? Есть душевные силы на еще одну Полину?

– А что Полину? Я ничего и не делал особо… Ну, котенка завел если только. Она была подарочная девочка.

– Ну, так подарок же тебе, вот и подарочная! – откликнулся младший брат. – Думай, в общем, и решай. Там особо затягивать нельзя, насколько я во всем этом разбираюсь.

– Да, письмо то еще, – подхватил старший. – Но, с другой стороны, мы не знаем, насколько ты сейчас в ресурсе.

– Хотя с Полиной-то был совсем не в ресурсе. В общем, переваривай идею, мы на связи.

Михаил, не отключаясь, переслал переписку «бордельному психологу» и добавил его к беседе. Тот отреагировал почти сразу:

– Риск, конечно, дело благородное, я и сам такой. Выход интересный, братья молодцы. Но решать только тебе. Все непредсказуемо.

– Что, «обезьяна с гранатой»? – вспомнив их давний разговор про Полину, уточнил Михаил.

– Не знаю. Ничего не могу сказать. Но решение интересное, да. И они правы, нужно добавить романтизма… А бери его в заложники!

– Что?!

– Ну, не по-настоящему в заложники, конечно. А что? Ты как будто перевел долги на себя, а парень заложник. Если до его восемнадцатилетия или до скольки там лет отец не рассчитается, то бизнес и квартира твои. А заложнику главное что?

– Да откуда я знаю!

– Оставаться живым, – одновременно вклинились братья. – Мишка бордельный, ты гений!

– Ну да, у него будет типа миссия. И работа за еду. На свежем воздухе, почти курорт, чего уж. К весне будет как огурчик.

Михаил подошел к окну, где уже стоял Петр Алексеевич, и они оба уставились на голубей. Потом, будто приняв промежуточное решение, Михаил сунул ему телефон с открытой веткой обсуждения, отошел к столу, сел на удобный черный стул с металлической спинкой и стал машинально чертить на листке бумаги. Карниз, голуби. «С восьмого этажа вышла, – пришло ему в голову. – Ну да, вот с такого примерно».

На листке появился большой знак вопроса, ниже – стилизованное тюремное окно с толстой решеткой, вокруг кирпичная кладка. «Заложник», – вывел он на стене. Потом, по ближайшей ассоциации, под окном появился орел с курицей в клюве. Курица получилась упитанная, уже ощипанная и без головы. Ее толстые ножки аппетитно торчали в стороны. Рядом на земле оказалась бутылка кетчупа, потом бутылка пива… Не успел Михаил дорисовать большую банку соленых огурцов, как Петр Алексеевич подошел, сел рядом, положил телефон. «Оставаться в живых», «типа миссия», – машинально выхватил Михаил последние реплики переписки. Было тихо, только за окном у кого-то сработала сигнализация на машине – негромкое надоедливое тиликанье на одной ноте. Дорисовав банку огурцов, он принялся за небо: с одной стороны листа светило солнце с лучиками, как его рисуют дети, а с другой сверкала толстая, как сосиска, молния. Вопросительный знак между ними он еще раз обвел, отступив немного от контура. Наконец Петр Алексеевич заговорил:

– Я все сделаю. Я перепишу на вас все, что скажете, только, умоляю, давайте попробуем! Больше нет вариантов. Я уверен.

– А если он выполнит задуманное?

– Не выполнит. У него же будет миссия. Я его знаю, он надежный человек. И умеет работать, хотя сейчас ослабел сильно, конечно… У сестры моей в Болгарии так хорошо помогал сарай разбирать! Умоляю вас, пожалуйста, помогите!

– Так. Я могу его пока прописать к себе, до совершеннолетия. Вашу квартиру продаем, вы идете в комнату в спальном районе. Деньги от разницы – на погашение долгов. Комната записывается на меня, это минимизирует мои риски. Все в порядке – она возвращается вам. Моя выгода в работнике. Сейчас, действительно, его помощь по хозяйству будет очень кстати. Будет вести себя неадекватно – верну назад. Вы в этом случае останетесь без жилья. Но и без долгов зато. Не справитесь, опять влезете в долги – продадите бизнес, устроитесь на работу, снимете жилье. Мне будет компенсация за моральный ущерб в виде комнаты. И нужно оформить на меня опекунство тогда, чтобы я мог спокойно прописать Никиту, и вообще мало ли что. А вас временно лишить отцовских прав по причине тяжелой жизненной ситуации, это я все оформлю. Ну как временно, до совершеннолетия, получается, а там уже взрослый. И со школой нужно будет решать. Ему же весной выпускные экзамены сдавать? Как он учится?

– С каждым годом все хуже после того, как мать умерла. Еле на тройки по некоторым предметам. А ведь почти отличником был и музыкалку окончил с отличием. Там о нем прямо с восторгом. И он считал ее своей главной школой. Я уже советовался с директором, предлагают его оставить на второй год, так можно. Но не знаю, как ему про это сказать.

– В общем, вы готовы мне доверить сына? И никаких претензий, если что?

– Я согласен на все! Спасибо!!!

– Ну, тогда за дело!

Следующее письмо от Насти пришло не сразу. «Так. Почему мы перестали дружить. Ну да, наше общение как-то съехало на уровень приятельниц, а потом и вовсе почти сошло на нет. Так, кивнем друг другу при встрече, поулыбаемся, ну, перебросимся парой дежурных фраз. Из-за кого? Я тогда считала, что дело-то уж точно не во мне, просто у нас стало больше дел и занятий. Я получила на день рождения пуделя Малыша, потом стала ходить в клуб собаководов. Оля записалась вольнослушателем, или как это называется, в университет плюс пропадала на курсах бисероплетения и еще в каком-то кружке типа юного реставратора, что ли, при не помню каком музее. Мне это было совсем не интересно, а она не разделяла моих восторгов от секретов дрессировки. Нас объединяло – вот сейчас попробую сформулировать – во-первых, похожее восприятие мира, ну, метафизика немножко, да. Восхищение его красотой. Поиск себя и своего места, попытки понять, как все здесь устроено. Только у меня это в стихи уходило, а она через художественное восприятие шла. Этим мы и были взаимно интересны. Во-вторых, мы восхищались друг другом. Меня завораживало в ней сочетание красоты и решительности, а она „подсела на мои стихи“, это ее слова. В принципе этого сочетания больше чем достаточно, чтобы дружить всю жизнь и при разности интересов. К тому же эта разность даже могла помочь – мы ведь смотрели в одном направлении, только каждый, ну как бы сказать, через свой бинокль, что ли. Мы могли бы приобщить друг друга к своему способу восприятия. Да, так бы и было, но я свернула наше общение. А это сделала именно я, и теперь я это ясно понимаю.

Причины? Давай о них я потом напишу, а то меня зовут. А тут надо прям спокойно посидеть и подумать.

Да, вот еще: ты спрашиваешь, как там Полинка. Куча дел у нее, бегает довольная, что еще год здесь и не надо уезжать на курсы. Всем помогает по периметру, © Миша говорит, что баба Маша ее прям обожает. Ты молодец, что помог все устроить с ее занятиями.

Привет передам обязательно! Хотя вы и так в Телеграме списываетесь, она мне сказала. Ладно, пока все на этом. Лови фотку своего участка, спецом мимо прошла. Вот она, тихая осень. Которая не спросит, или как там было-то. Счастливо!»

«Эх, фотки бы отсюда тоже повыковыривать да сохранить», – подумал Алексей Степанович, разглядывая присланные Настей виды своего участка: смело штурмующие сосну красные листья дикого винограда, малиновые листочки черноплодной рябины, из которых выглядывают черные гроздья ягод, ярко-оранжевые початки облепихи с облетающей серебристыми рыбками листвой… Он помнил, как эти узенькие листочки пролетали перед ним в его последний приезд на дачу, уже другие листочки, конечно. Погодки тех, что на фото. Еще там были далекие свечки березняка, горящие на закатном солнце раскаленной медью, – бери и рисуй. И ведь собирался в этом году еще туда наведаться, да Москва затянула. Он представил, что сейчас там, ночует у Миши в библиотеке, мышцы приятно ноют после расчистки дорожки, а ступни немного горят: он перед сном выскочил босиком на снег. Потом вздохнул и продолжил чтение. Ничего, будет и у него свой дом! Уже и проект продуман, осталось денег подзаработать.

«Дорогой Алеша, привет! Ну что, продолжаю вспоминать. Представляешь, меня в прошлый раз прямо накрыло. На следующий день проснулась ни свет ни заря, только собиралась перевернуться на другой бок и снова заснуть, а тут оно. Лежала, думала. И знаешь, что поняла? Я стала отдаляться не из-за того, что у меня пудель появился. Я ведь тогда с Игорем познакомилась, там, в клубе собаководов. И как-то инстинктивно почувствовала, что ли: эти два мира, школа и клуб, не должны пересекаться. Тогда я не понимала почему, а тут „со сранья“, как тетя Рая говорит, осознала. Представляешь, я боялась знакомить Игоря с Олей! Вот такая вот загогулина. А что? Ты видел фотки, где мы рядом. Классика! Красивая подруга и я в роли некрасивой подруги. Причем, знаешь, у меня не было комплексов по поводу внешности: спасибо папе, для которого я была самой лучшей, самой умной, самой красивой девочкой на свете. Мама темы внешности избегала вообще, стараясь не замечать моего взросления, да это и к лучшему. Я себя считала не то что красивой, конечно, но вполне симпатичной. А тут Оля, и все стало прямо очень наглядно. Вот сейчас думаю, завидовала ли я ей. Знаешь, это последнее, в чем я тогда себе бы призналась, но все-таки ответ – да. Есть у меня в характере эта черта, причем в самом гадком ее варианте. Не позавидовал – захотел себе так же – постарался – получил, а позавидовал – пожалел себя – оправдал свои проблемы этой нехваткой. Как-то так. И подсаживаешься на это конкретно. Вот я, например, вам с Олей завидую, что вы были друг у друга. Мне очень не хватало в детстве и старшего брата, и младшей сестренки с разницей, как у вас. Ты был ее опорой и еще как бы мостиком между ней и миром взрослых. Мне такого мостика очень не хватало. Еще я завидовала, что у нее есть человек, который разделяет ее интересы и взгляды на жизнь, что ей не надо скрывать свои увлечения, как это было у меня со стихами. Даже два человека – бабушка еще ведь была, в честь которой ее назвали. Они друг друга просто обожали, я так поняла. Видишь, сколько поводов для зависти. Кстати, о поводах. Я тогда сообразила, почему еще так не хотела их знакомить. Они ведь оба рок-музыкой увлекались. Понимаешь? Красивая, интересная, творческая, с общими увлечениями. Слушай, а ведь я тогда все правильно сделала. Так, пока все на этом. Счастливо!

Да, хочешь прикол? Мы сегодня знаешь чем с Полиной и бабой Машей развлекались? Смотрели в Интернете по всяким таблицам и приметам лучшее время для зачатия девочки. Получилось, что прям вот срочно пора этим заняться. Понимаю, что фигня, но они меня почти убедили, представляешь? Так что пожелай нам с Игорем удачи, вдруг и правда все совпадет. И мне почему-то думается, что все получится».

«Так, это прошлый сентябрь получается? А дочка в июне родилась. Ну да, точно. Надо же… – с теплой улыбкой прикинул художник, вспоминая круглощекую, очень тяжелую и крепкую малышку с Настиными глазами – большими, ясными, внимательными. – Это сколько ей уже? Так, сейчас конец 2022, ну да, полгода». Он невольно в тысячный раз прикинул, сколько лет могло бы быть его племянникам, останься его сестра тогда живой. Он был просто уверен, что у нее родились бы мальчик и девочка. Не дождались. Почувствовал огненную тяжесть в груди, отложил планшет, подошел к окну и раскрыл его. Как и всю неделю, небо было затянуто тучами, во влажном воздухе пролетали легкие снежинки. Он осторожно вдыхал этот чуть подмороженный воздух, и вскоре жжение уменьшилось. Да, сейчас все равно легче, чем было до того, как он купил участок. «Все-таки везет мне на хороших людей», – улыбнулся он, возвращаясь к письмам в Телеграме.

– Слушай, а он совсем, что ли, не ревновал? – еле выпроводив Антона спать, спросила баба Рая у Насти, которая пыталась уговорить дочку еще хоть немного пососать молока из налитой груди. – Сцеживаться придется, похоже. Большой перерыв. А девушка ежиков натрескалась.

– Хоть чипсы Антон ей не пихал? – усмехнулась Настя, целуя в макушку дочку. – А то с него станется. Да вроде и не было ревности. Я боялась, все-таки подросток. А он, наоборот, как-то повзрослел сразу. Ну, по-взрослому стал на все реагировать. И Тутуську на него можно было сразу смело оставлять. Я не ожидала, честно говоря. Гулял с коляской, даже до сквера доходил, чтобы на свежем воздухе спала.

– Я и не сомневалась, что помогать будет. А вот ревности боялась. Даже не ревности, а что почувствует себя заброшенным.

– Игорь ему много времени уделял после рождения дочки, тоже понял, что дело пахнет керосином, – заметила Настя.

– Антоша сегодня меня расспрашивал о деде и какой был его папа в детстве. Говорит, боится, что кобелизм у него проявится в генах.

– Вы его успокоили? Хотя я не исключаю такого на самом деле.

Баба Рая кивнула.

– Он влюблялся уже в трех девочек. Ну, хоть по очереди, не параллельно. А сейчас как-то все больше его музыка затягивает, – пожала плечами Настя.

– Да, хочет свою группу.

– Даже так? Не знала. Хорошо, что у него есть такая супербабуля, с которой можно обо всем поговорить.

– Не обо всем на самом деле. Пока вы с Игорем не помирились, ваши отношения были закрытой темой.

– Вообще? – удивленно уточнила Настя.

– Вообще, – с грустной улыбкой подтвердила ее свекровь. – Давай отнесу. Спит уже бузундер. А ты в душ сходи, я буду прислушиваться.

Антон не спал, а переписывался на телефоне с Матвеем, своим одноклассником и другом по музыкальной школе, с которым строил великие планы. Они даже придумали, как назовут свою будущую группу: после долгих приятных обсуждений оба остановились на названии «Подорожник». «Ты пойми, это крутое название. С одной стороны, он как сорняк, везде растет. Не только для элиты то есть, а для всех. И он там, где люди, то есть наша группа для всех людей, понимаешь? И любит расти вдоль дорог, ну, образ дороги сразу. С другой стороны, он лечебный. Как бы простой и ценный одновременно. Лечит вот», – убеждал Антон своего друга, которому и самому нравилось это название. Вариант названия «Мир паука» было решено оставить для первого альбома. В таких приятных рассуждениях они проводили кучу времени, всегда оставаясь на связи и поверяя друг другу все свои мысли и идеи. Матвею хотелось добавить в проект долю историзма, и его мысли крутились вокруг образов вроде реки времен и теней забытых предков. Антон радостно подхватывал игру, добавляя злободневности, и в их коллекции уже были «Фараоны демократии», «Последний год перед третьей мировой», «Мы ватники», «Два первых Всадника» и подобные находки. Они, конечно, понимали, что нарушают очередность, обсуждая названия еще ненаписанных песен, но в этом занятии было что-то настолько затягивающее и вдохновляющее, что придумали себе объяснение. «У нас этап разработки концепции группы, ее основных тематических направлений», – решил Матвей. Вероятно, такой подход действительно помогал, потому что чем больше появлялось кругов на большой магнитной доске в комнате Антона, тем яснее им становилось, какой же будет их группа. Эти круги были «самодостаточность и/или одиночество», «саморазрушение: протест или уход от ответственности», «лики и маски истории», «будущее как история», «вселенная в каждой капле дождя», «невыносимая легкость бытия». Постепенно начинали приходить строчки текстов, мотивы мелодий, ритмы припевов. «Знаешь, у меня такое чувство, что эта группа уже есть в каком-то параллельном мире, а мы с тобой как археологи. Что-то находим, бережно смахиваем землю специальной кисточкой и раскладываем по полкам», – писал Матвей. «А сами еще не знаем, что же мы такое раскопали: то ли страшного тираннозавра, то ли мирного диплодока», – тут же отвечал Антон, радуясь, что у него такой умный и понимающий друг. «Или двоих сразу? А мы с тобой на одной волне», – быстро строчил в ответ Матвей. «Ага! А хорошее название для альбома: „На одной волне“, правда?»

Отец Никиты позвонил классному руководителю. Та сразу же осведомилась о самочувствии мальчика: оказывается, он еще в прошлую среду написал ей, что заболел. Потом стала говорить, что его успеваемость вызывает у всех серьезное беспокойство, и это обсуждали на последнем педсовете… Не дослушав, Петр Алексеевич извинился и прекратил разговор. Они вышли из здания и почти побежали к машине Михаила, скользя на прихватившейся от небольшого мороза слякоти перед стоянкой. Свою машину он продал еще весной.

– Болеет он, засранец. Ну да, я-то раньше выхожу. Вот же… – Он все больше закипал гневом от беспокойства, досады на сына, неловкости перед юристом.

– Успокойтесь. Едем к вам домой. Разберемся.

Звонить отец не стал, просто открыл дверь ключом. Квартира вызвала у Михаила одобрительный кивок, но он заметил и давно не мытые полы, и одну засветившуюся лампочку из трех на изогнутой дуге люстры в коридоре, и уведомление о задолженности, что так часто встречаются в квартирах его клиентов. Он разулся и прошел на кухню, предоставив отцу самому поговорить с сыном. Почти сразу к нему присоединился Петр Алексеевич, устало опустившись на стул и недоуменно потирая лоб рукой. Некоторое время они молча сидели, собираясь с мыслями. Потом хозяин попытался стряхнуть озабоченность:

– Так. Чай. Или кофе?

– Да, можно чаю, спасибо.

Петр Алексеевич прошел к кухонному столу, щелкнул чайник, заглянул в нержавеющий заварной чайничек и удивленно сказал:

– Не заваривал себе. Я-то кофе по утрам пью. А пакетики он не признает, всегда заваривает.

– То есть Никита куда-то ушел без завтрака? А сейчас уже сколько, около двух? Не знаете, куда он мог пойти?

– Получается, что я многого не знаю, – хмуро сказал отец. – Пакетики есть, зеленый. Пойдет?

Михаил кивнул. Он думал.

– Попробуйте еще раз ему позвонить, может быть, теперь отзовется. Или ждете, чтобы сам перезвонил?

– Я давно ему деньги на телефон не закидывал, – сознался Петр Алексеевич. – И так долги, а он быстро все спускает, и опять без денег. Объяснял, что тариф у него самый дешевый, не безлимит. Только чтобы на связи был.

– Ну, так на избранные номера ведь можно звонить и с нулевым балансом.

– А, точно. Но все-таки закину ему денег.

Они молча пили чай и кофе. Хозяин предложил сделать гренки, Михаил отказался. От телефонного звонка оба вздрогнули.

– Ты где? Что значит «гуляешь»? Где ты гуляешь? Иди домой срочно!

Петр Алексеевич вскочил и взволнованно заходил по большой кухне.

– У него и теплых сапог нет, в кроссовках ходит. Нога выросла, и как-то не дошли купить.

– Вот смотрите. Парень обманывает, прогуливает школу, болтается не пойми где. Вы сказали, что похудел. В доме еды особо нет, верно? Ну там, витамины, белок, все такое. Одни дешевые углеводы, да? Обуви по сезону тоже нет. То есть здоровье вряд ли крепкое, я так думаю. Поведение непредсказуемое, психика травмирована, проблемы с учебой. Так себе исходные данные. Вы для него авторитет вообще?

– Он всегда меня очень любил и сейчас любит, я уверен. И хочет меня оградить от своих проблем. Сам про сапоги не сказал, я узнал, когда начал возмущаться, что он в кроссовках по морозу форсит. Говорю, купим, а он: «Да ладно, здесь недалеко. Они теплые». Подрабатывать пытался в Интернете, с одноклассником какие-то сайты модерировали. Но там много времени уходило, я запретил. Пусть учебой своей занимается. Летом мне помогал с клиентской базой разбираться. Он хороший парень, вы не подумайте. Хотя что еще вы должны подумать, понятно, как это все выглядит.

– Я не делаю окончательных выводов на основе того, как это выглядит.

– Может быть, вы сами ему все скажете? – вдруг попросил отец.

Михаил удивленно посмотрел на него и увидел, как тот устал.

– Хорошо.

«Привет, Алеша! Я тут была в гостях у человека с аккаунтом в Одноклассниках и глянула свой класс. Господи, четверых уже нет! Трех парней и одной девочки – умерла от онкологии два года назад. Поняла, что не буду больше смотреть, не надо этого. Зато поискала фотки по Олиному классу. И еще скопировала себе на облако несколько километров беседы участников, потом пробегу глазами, сейчас прям нет времени. Ты туда не заходил? Мне кажется, что тебе в голову такое не могло прийти даже – полезть на Одноклассники. В общем, высылаю несколько фоток. В основном с выпускного, думаю, у тебя они все есть, но мало ли. И еще две с поездки, Оля на них такая деловая! Вот как в ней уживались красота и понимание этой красоты в мире с житейской практичностью и деловитостью? Ведь глянешь – такая вся из себя искус – ствоведка, а как до дела доходит, то спокойно берет на себя ответственность за всех, как будто так и надо. Откуда это у нее? Может быть, от родителей? Они-то у вас практичные вроде бы. Где-то читала, что есть две категории людей: одни на привале сразу же расслабляются и отдыхают, а другие начинают организовывать отдых, хотя устали не меньше. Вот Оля всегда была из второй категории. В поход я с ней не ходила, но зато мы делали много вылазок, которые тоже называли походами. И всю ответственность она брала на себя, даже когда идея поездки была моей. Переживала, если погода оказывалась неподходящей или где-то мы „целовали замок“ (ей очень нравилось это мое выражение, оно у меня от папы). Приходилось ее утешать, что всякое бывает. А она покупала за свои деньги что-нибудь вкусное, как будто чтобы утешить меня. Да, и правда я при ней была как при взрослом, что ли. И когда мы попадали в стремные ситуации, она инстинктивно знала, как надо действовать, чтобы не вляпаться в неприятности. Кстати, дома я врала, что мы не вдвоем, а еще и с ее старшим братом, с тобой то есть.

Мама ругалась, но папа разрешал. Мама не то что сильно переживала, просто она бы предпочла видеть дочку в церкви в ее свободное время. Все-таки жаль, что я потом отдалилась от Оли. Мне не хватало наших детских вылазок во взрослый мир. Вот сейчас представила, как мы бы подключили к ним Игоря. Нет, не надо. Я все правильно сделала. Иначе не видать мне Игоря точно. А он мой, даже несмотря на его поступок и на четыре года разлуки, как выяснилось».

Алексей Степанович настолько ярко представил, что эта история пошла бы по другому пути, что не стал читать свое ответное письмо и задумался. Так, Настя знакомит Игоря с Олей, они, конечно же, влюбляются друг в друга. Ладно, представим, что все разворачивалось бы как у Игоря с Настей. И вот сейчас у него есть племянник Антон, а Оля пишет ему о планируемой дочке. Нет, так можно себя до инфаркта довести, как папа. Ни к чему это. Надо еще пожить, осуществить свои планы. И вообще, зря, что ли, он грант выиграл на такой большой проект к годовщине Победы 1945 года? Это кажется, что до его сдачи почти три года. Так и идея масштабная, а сделана лишь шестая часть. Ничего, он еще подождет встречи с Олей. «Это мне ее не хватает, а ей совсем не скучно: уже и бабушка там, и родители».

Алексей понял, что если сейчас не заснет, то завтра рабочий день будет скомкан, а у него и дистанционное преподавание, и запись мастер-класса, перенесенная из-за его внезапной поездки в Орел, на похороны родственника. Кстати, он чуть не забыл про орловскую сметану! Стоит белое пластиковое ведро в холодильнике, килограмма на три. И даже прозрачных контейнеров купил у продавца, чтобы ее раздавать всем! Значит, в ближайшие пару дней надо устроить сметанный аттракцион. Он прошел на кухню, отрезал большой кусок черного хлеба, положил в расписную пиалушку несколько ложек густой кремовой сметаны и так наелся, что заснул с довольной улыбкой сытого кота.

Понедельник был днем генеральной уборки: профессор не любил, когда в выходные «разводили суету» в квартире. Полина вылила последнее ведро после мытья пола в унитаз, сполоснула и повесила сушиться тряпку, потом прошла на кухню и устало опустилась на табуретку. Ей вспомнилось, как дядя Миша ее останавливал, когда она увлекалась уборкой: «И так уже все блестит, как у кота яйца!» Несмотря на то что в некоторых комнатах шерсть клубилась по углам и на подоконниках были серые отпечатки кошачьих лап… Полина даже не хотела представлять, как на нее посмотрел бы Виктор Аркадьевич, позволь она себе такое вульгарное выражение. Хотя нет, представила: как на неразумное, испорченное существо, которое проще выгнать, чем исправить. «Ну да, с этим и правда проблемы. Ну а как иначе? Маме было все равно, бабушка сама была такая, да и дядя Миша тоже любитель образной речи, это у него от бабы Раи.

А Виктор Аркадьевич за меня беспокоится и желает мне добра. Тем более что я стану его женой. Он ведь из такой семьи…» – размышляла девушка, пытаясь сесть так, чтобы разгрузить спину. Табуретка была твердая и неудобная: хозяин дома считал неправильным засиживаться за пустыми разговорами. «Надо есть, чтобы жить, а не наоборот», – любил повторять он. По этой же причине он не покупал специй и соусов. Полине долго не хватало любимого карри, но потом она отвыкла и с гордостью записала это в «Дневник самосовершенствования». Ей было приятно выслушать похвалу профессора. Сдержанную, снисходительную, но все же похвалу.

Обведя взглядом чистейшую плиту, мойку и столешницу, она прошла в свою комнату. Это была небольшая комнатка с зеленоватыми обоями, и Полине нравилось, что она дверь в дверь с профессорской, но все-таки не смежная. «Я как Стася, рядышком», – с улыбкой думала она, вспоминая уютную Стасину спальню, с такой удобной кроватью… Здесь она спала на разложенном диване, на котором до нее иногда ночевала Виктория Аркадьевна, сестра профессора, «гениальный врач-гинеколог», как сказал ее брат. Полина прилегла на собранный диван, чтобы разгрузить спину. Когда профессор был дома, она не ложилась днем: он считал это поощрением праздности. В его отсутствие она тоже старалась не нарушать этого правила, но ведь сегодня, после напряженной работы, можно, наверное, сделать исключение?

Но поваляться ей все равно не удалось. Звук закрываемой двери заставил ее вынырнуть из мечтательной дремоты, вскочить и начать торопливо поправлять темно-зеленое покрывало. «На таком любая ворсинка видна, сразу выдаст нерадивую хозяйку», – говорил о нем Виктор Аркадьевич. За этим занятием ее и застала Виктория Аркадьевна, которая сразу прошла в комнату девушки. Поджав губы, она насмешливо взглянула на ее торопливые попытки натянуть на спинку легкую ткань, потом медленно проговорила:

– Здравствуй, Полина.

– Добрый день, Виктория Аркадьевна.

В первую их встречу, буквально через два дня после переезда, Полина имела глупость назвать ее «тетя Вика», за что получила сдержанную, но обидную отповедь: «Я тебе не тетя, Полина. Имей в виду, что Виктор Аркадьевич не выносит панибратства. Пожалуйста, оставь эту деревенскую привычку называть не родственных по крови людей тетями и дядями. Ты должна пристально следить за своей речью».

– Иди пакет разбери, я купила овощи. Будем с тобой варить настоящий борщ, а то Виктор Аркадьевич мне по телефону сказал, что давно его не ел.

– Да? Я недавно готовила, – вырвалось у Полины.

– Я же сказала – настоящий борщ, – отчеканила Виктория Аркадьевна, провожая взглядом девушку, которая сразу же отправилась на кухню. Зашла вымыть руки, потом остановилась в кухонном проеме, молча следя за каждым ее движением. Пакет с морковкой разорвался, и Полина стала быстро собирать ее с пола.

– Полина. Тряпка!

Девушка, вздрогнув, подняла глаза. Одна морковка вывалилась у нее из рук и покатилась под стол.

Виктория Аркадьевна дождалась, пока та все соберет и подметет, потом внушительно сказала:

– Полина, подойди сюда.

Проведя девушку в ванную, она медленно вытянула руку в сторону развешенной на бортике ванны половой тряпки, сделала паузу и только потом сказала, глядя в лицо Полине:

– Никогда так не делай. Тряпка на виду – не эстетично и унижает достоинство человека, живущего в этой квартире.

Полина быстро схватила тряпку и, не зная, куда ее девать, забегала глазами по маленькому помещению, потом повесила ее под раковину, на сгиб сифона.

– Не лучшее место, она там не высохнет. Но хоть так. – И Виктория Аркадьевна, резко развернувшись, вышла из ванной и погасила свет еще до того, как Полина перешагнула порог. – Если ты меня все время будешь отвлекать, то борщ не успеет настояться к приезду Виктора Аркадьевича. Пора браться за дело.

Она вернулась в кухню, прошлась по ней внимательным взглядом и ничего не сказала. Полина порадовалась, что как раз сегодня затеяла уборку. Виктория Аркадьевна уселась на свое место и, указав Полине на кухонный стол, распорядилась:

– Достань кастрюлю с толстым дном. Не эту! Нужна не такая большая. Вон, в глубине, разве ты не видишь? Еда должна быть всегда свежая. Борщ допускается оставлять на второй день, но ни в коем случае не больше! Никогда не готовь в больших кастрюлях. Виктору Аркадьевичу нужно есть свежую пищу, приготовленную с любовью и заботой. Так, смотри. Сначала мы делаем зажарку. Поставь чайник. Ну, зачем так сильно открывать воду! Ты разве не видишь, что брызги летят во все стороны? Так, а теперь почисть одну свеклу, две морковки и две луковицы.

Под взглядом этой высокой, полноватой женщины с тонкими губами Полина мыла, чистила, резала, терла на терке… Виктория Аркадьевна сидела на табуретке на своем любимом месте около окна и внимательно наблюдала за девушкой. С этим местом в начале жизни здесь у Полины произошла неприятность. Она сразу же уселась на него, воскликнув: «А это мое будет!» Виктор Аркадьевич тогда поморщился и велел ей немедленно встать и никогда туда не садиться, потому что это место его сестры. «Вот твое место, Полина. И отсюда тебе будет ближе вставать, чтобы подать еду», – серьезно разъяснил он покрасневшей от своей невольной оплошности девушке.

– Полина, теперь помешивай зажарку, не отвлекайся. Виктор Аркадьевич не выносит горелого лука. Если подгорит, то придется все переделывать. Так, достаточно. Чайник закипятила? Как, еще нет? И запомни: суп надо делать не на бульоне, а вегетарианский, это полезнее. А мясо подавать отдельно, лучше всего запеченное в духовке. Так. Теперь осторожно лей кипяток в кастрюлю, не обварись только. Ему некогда с тобой возиться, поедешь сама в больницу. Хотя нет, он добрый человек, поедет вместе с тобой. Ну, что ты делаешь? Зачем кладешь лавровый лист? Вылови его немедленно! Запомни: лавровый лист закладывают в блюдо за десять минут до конца варки, иначе он придаст горький привкус… Нельзя грязную ложку класть на столешницу, так делают только нерадивые хозяйки. Где ложечница, которую я подарила, такая, под гжель? Что значит – не знаешь? Наверное, ты сама ее спрятала, чтобы не мыть лишнюю посуду! Я потом поищу, возьми пока тарелку. Ну вот, теперь ты его уронила! Вымой лавровый лист и положи его на тарелку. Теперь пришла очередь капусты. Шинкуй. Я пойду пока проверю, как ты поддерживаешь порядок в туалете.